Когда погаснет свет

      Я теряю счет незнакомцам, с которыми танцую. Мигающие неоновым светом прожекторы искажают лица, а алкоголь в крови — восприятие, поэтому даже не замечаю, когда они успевают меняться.       Кто-то просто топчется рядом, пока до него не доходит, что мне совсем не интересно. Кто-то пытается распускать руки. Тогда посылаю презрительный взгляд. Понимают. Отваливают.       Некоторые называют имена, спрашивают мое, а я старательно разыгрываю глухонемую. Потому что все, чего мне хочется этим вечером, — перестать думать.       — Сегодня никому не повезет, Лу?       Доган выплясывает рядом, чуть дальше — Ирма и Тома. Все смотрят на меня в ожидании ответа, но признаться в причине не могу даже себе самой, поэтому просто пожимаю плечами.       — Не то настроение.       Сквозь оглушительные биты музыки смеха я не слышу, но прекрасно вижу, как Тома прыскает в кулак.       — С каких пор тебе нужно особое настроение, чтобы затащить кого-нибудь в кабинку, Лу?       Крэп. Я что, так часто это делаю? Домой водить не хочу. Ехать в чужую хату — не рискну. Вот и остается отлюбленная кабинка в женском туалете «Утконоса». Имею право — черт возьми — пока в отношениях не состою. Но сегодня и правда не хочется. Как и последние несколько недель.       — Судить меня вздумал? Помнится, сам не брезговал.       Буквально вижу, как в голове друга рождается язвительный ответ, с готовностью сверлю его взглядом, не забывая подмахивать руками в такт мелодии. Ирма вовремя затыкает ему рот поцелуем, и я не удерживаюсь от смешка.       — Видишь, Тома, ты уже себе такого позволить не можешь.       Я улыбаюсь, мысленно затаптывая подошвами ботинок завистливого червяка, который пожирает мой мозг уже добрых полмесяца. Не знаю, что отражается на моем лице в этот момент, но ребята настороженно переглядываются. Ирма наклоняется ближе, чтобы не кричать.       — А если серьезно, Лу. Ты сама не своя. Проблемы какие? Может, помощь нужна?       Я на автомате отвечаю, что все в полном порядке, не умудрившись даже дослушать вопрос до конца. Ирма не лезет. Знает, что, если сама с просьбой не приду, уговаривать меня — дело пустое и неблагодарное.       Покидаю танцпол, только когда начинают болеть ноги, но иду не к столику, а в сторону выхода. На улице, как ни странно, почти никого нет. Только торчки, забившиеся по углам, чтобы не светить пакетиками с наркотой.       Я отхожу подальше и прислоняюсь лопатками к влажной кирпичной стене, запрокидываю голову. Свет фонаря бьет прямо в лицо, заставляет зажмуриться. Так и стою с закрытыми глазами, пока знакомый голос не нарушает тишину.       — Чего тут застряла?       Йонас стоит в каком-то полуметре, а по ощущениям между нами будто километры дистанции. Странное чувство.       — Воздухом дышу. — Окидываю его взглядом, замечаю сумку с торчащим халатом и парочкой книг по медицине. — Ты с работы сразу?       Йонас поправляет шапку, смотрит устало и как-то затравленно.       — Заставили доп.часы отрабатывать. Подумал, если домой заеду — отрублюсь сразу же. А так хоть на часок загляну. — Он медлит перед тем, как добавить: — Давно не виделись. Кто знает, когда в следующий раз получилось бы.       Краем глаза вижу, как он тянется в карман за пачкой. Непроизвольно поднимаю взгляд вслед за сигаретой и залипаю на его губы долгих десять секунд. И как так вышло, что за годы, что мы знакомы, меня ни разу не посещало такое дикое, почти неконтролируемое желание его поцеловать? А сейчас… А сейчас я пьяна.       Йонас замирает под пристальным вниманием, не донеся сигарету до рта, и, сделав ошибочные выводы, протягивает ее мне.       — Думал, ты бросаешь.       Поднимаю на него взгляд с ироничной улыбкой.        «Думала, ты сообразительней».       Хочу отказаться, но рабочая неделя была дерьмовей некуда, и руки почти трясутся от никотинового голода. Твою мать! Сила воли отбрасывает коньки прямо здесь и сейчас, когда я зажимаю предложенную сигарету между пальцев. Йонас достает себе другую.       Между нами вьются белые клубы дыма. Воздух на улице влажный, по-вечернему прохладный. Начинаю думать, что не зря решила забить на запрет, потому как настроение поднимается мгновенно. Даже решаю первой прервать молчание.       — Ты как вообще?       Крэп, звучит так, словно из вежливости интересуюсь.       Йонас дергает щекой. Отвечает дежурно.       — Нормально.       — Не похоже на «нормально».       Он слабо улыбается. Смотрит куда угодно, но только не на меня, а я от этого начинаю чувствовать себя неловко.       — Йонас?       — Не хочу грузить тебя подробностями.       — А ты не грузи. Вкратце.       С очередной затяжкой наконец смотрит на меня, и мне мерещится, что взгляд его теплеет.       — Сегодня впервые пси применил во время операции на сердце. Это оказалось… больнее, чем я думал.       — Крэп, Йонас, ты не мог другую специализацию выбрать? Это же опасно.       — Про опасность мне будешь затирать?       Страх за него сменяется раздражением.       — Не начинай.       Я буквально слышу ответный комментарий, пропитанный сарказмом, еще до того, как Йонас открывает рот. Но он молчит, и тишина не прерывается ни его едкими словами, ни моим шумным дыханием. Мы так и стоим, сверля друг друга обеспокоенными взглядами, готовые защищаться.       Понимаю, что не хочу. Не хочу больше бередить еще не зажившие с прошлой ссоры раны и накалять наши и без того осложнившиеся отношения. Черт, когда мы уже перейдем эту гребаную стадию хождения по лезвию ножа и определимся, чего хотим друг от друга?       Я стряхиваю пепел в сторону и опускаю взгляд на нагрудный карман на куртке Йонаса, будто могу разглядеть за слоями одежды, под кожей, костями и мышцами, как в грудной клетке бьется его пострадавшее сердце.       — Сейчас болит?       — Нет. — Йонас тушит сигарету. — Плюсы есть — шрамов больше не будет.       — Ага. Только рубцы на сердце.       — Зато как поэтично.       — Херовый из тебя поэт.       Йонас неожиданно смеется, качает головой и кивает на дверь.       — Отрицать не буду. Идем?       Внутри царит все та же атмосфера. Народ отдыхает, заливает алкоголем проблемы в попытке отвлечься от серых будней. Мы с Йонасом проталкиваемся сквозь беснующуюся толпу. Пару раз врезаемся в откровенно танцующие пары. Спиной чувствую, что Йонас совсем близко, но все равно оборачиваюсь, чтобы проверить. Он понимающе мне кивает и тянет ладонь, чтобы… Чтобы что? Взять меня за руку? Его пальцы осторожно касаются моих, когда сердце делает кульбит, а перед глазами его лицо, тускло освещенное отблесками дискошара, вдруг превращается в кромешную тьму.       Сначала вместе с темнотой наступает оглушительная тишина, пока откуда-то справа не раздается истошный женский крик.       Первая мысль…       — Что за нахер?!       Мой голос тонет в общей панике. Я пытаюсь понять, что вообще происходит, но кругом ни черта не видно. Общий гомон давит на перепонки. Толпа начинает двигаться, толкаться, давить всем весом. Меня мотыляет из стороны в сторону и давно бы унесло в другой конец клуба, если бы не крепкая хватка Йонаса на запястье.       Его пальцы сжимаются сильнее, тянут меня вперед, подальше от паникующих. Пока мы идем, мне несколько раз наступают на ноги. Волосы цепляются за чужую одежду. А Йонас ведет все дальше. И каким раком он вообще хоть что-то видит?       Голос, усиленный мегафоном, с трудом пробивается сквозь вездесущие крики:       — Все успокоились! У нас технические неполадки. Уже исправляем. Прижмите свои задницы к месту!       Эффекта почти ноль, но уже через минуту вопли страха меняются истерическим смехом.       Мои ноги то и дело спотыкаются о чужие, а на ребрах точно останутся синяки от столкновения с локтями. Запястье начинает гореть, и я уже хочу закричать Йонасу, чтобы остановиться, когда он вдруг разжимает пальцы, хватает меня обеими руками за плечи и впечатывает в стенку.       Хочу возмутиться, но запоздало понимаю, как близко он стоит, и просто молча замираю, лишенная свободы движений.       — Здесь поспокойнее.       Йонас часто дышит, будто ему приходилось буквально пробивать нам путь. Понимаю, что так оно, скорее всего, и было.       — Ага.       Я беспомощно моргаю, пытаясь словить хоть какой-то отблеск света, но скоро понимаю, что это бесполезно, поэтому сосредотачиваюсь на других ощущениях.       В отдалении от толпы значительно тише. Далекие звуки уже не тревожат меня, и единственное, что я отчетливо слышу, — тяжелое медленное дыхание хилера. Его ладони неторопливо скользят по моим плечам, опускаются на талию и мягко притягивают ближе, пока наши тела не соприкасаются. Я рефлекторно кладу руки ему на грудь. Выглядит так, будто хочу остановить, оттолкнуть, но на деле просто цепляюсь за его куртку, словно могу рухнуть в любой момент.       Йонас чуть ослабляет хватку, а я не даю ему шанса подумать и, обхватив руками за шею, тянусь ближе, пока наши носы не соприкасаются.       Так близко. Так чертовски близко, что мы оба застываем в нерешительности. Чувствую себя неуверенно и странно. Все мое тело колотит от интимности момента. Мандраж не прекращается, даже когда Йонас слегка отстраняется, дает мне шанс отступить. И да, я думаю, что все это неправильно, всего лишь помутнение, воспаление мозга, если угодно, но сил отдалиться даже на миллиметр нет, как и желания…       Одна его рука покидает мою талию, пальцы осторожно касаются шеи, а я не знаю, куда себя деть от этих неожиданно ярких ощущений. Ладонь гладит щеку, спускается к подбородку, большой палец нежно очерчивает контур рта и задерживается. Оттягивает нижнюю губу, вынуждает приоткрыть.       До меня запоздало доходит, что его дыхание совсем близко. Одно короткое движение — и граница будет стерта.       Не знаю, что на меня влияет больше: бутылка яркой дряни с немаленьким градусом спирта, преследующие ночами фантазии, что сводят с ума, или кромешная тьма, что создает ощущение нереальности происходящего, но я наугад тянусь вперед, промахиваюсь и касаюсь губами скулы. Чувствую едкое разочарование, на пробу двигаюсь левее, но Йонас сам находит мой рот и терпко целует.       И кажется, что все это сон. Странный, несуразный, несбыточный, потому что как?.. Как могла я дохреллион лет быть такой слепой?       Чувство, будто все вокруг — симуляция, а меня сдали на опыты. И целую я совсем не Йонаса, а очередного парня на одну ночь. А он так напористо ласкает мои губы, проникает языком, очерчивает верхнюю и слабо прикусывает, заставляя низ живота пылать от возбуждения.       В ушах начинает звенеть, а голова — кружиться. Слабо чувствую, как руки Йонаса гладят мою спину под топом. Он не позволяет себе ничего лишнего, но бедрами чувствую, как сильно он заведен и как старательно сдерживается. Черт, а я и не против. Лишь бы не останавливался.       Темнота обнажает желания. Наш поцелуй долгий и тягучий, но полный напряжения и невысказанных признаний. Я мягко отстраняюсь, тяжело дыша. Йонас рвано выдыхает, произносит хриплым голосом:       — Лу…       Меня словно ледяной водой окатывает. Крэп! Мы же только что…       Не успеваю я закончить эту мысль, как свет бьет по глазам ослепляющее ярко, и я не могу сориентироваться еще несколько минут. Йонас щурится рядом. Вокруг раздаются крики веселья, и под вновь врубившуюся музыку танцпол оживает.       — Твою ж… Что так резко? — Йонас трет переносицу, смотрит на меня и хмурится.       Понимаю, что застыла с испуганным выражением, и быстро пытаюсь исправиться, но уже поздно. Хилер поджимает губы, распухшие от поцелуя, распихивает руки по карманам и предлагает как ни в чем не бывало:       — Идем?       — Ага.