***
Маэдрос почувствовал, как щеки сводит холодом — так бывало всякий раз, когда он стремительно бледнел. — Ты уверен? — сквозь стиснутые зубы спросил он. Аэгнор торопливо кивнул, а потом сказал: — Как раз луна вышла из-за тучи, и я увидел. А утром встретил только одного из них. Обычно они вместе, а тут был один. — Это еще не доказательство… — пробормотал Маэдрос и огляделся. В предрассветных сумерках было видно, какая суета на берегу. Все куда-то бежали или что-то тащили, или с чем-то возились, и разобрать, где кто, не всегда было можно. — Ладно… — сказал он. — Пока никому больше не рассказывай. Он быстро отнес две доски туда, где сооружали временный навес, и пошел искать отца. Феанор вместе с Куруфином и парой подручных собирали нечто вроде лебедки. Еще десяток эльфов выкладывали из досок наклонную дорожку до самой воды. На оклик Маэдроса Феанор оглянулся сердито. — Майтимо, я занят! Надо успеть вытащить хотя бы часть кораблей, пока совсем не затонули, там могут сохраниться необходимые вещи. Маэдрос и сам понимал, что теперь, после пожара, невероятную ценность приобретает каждый гвоздь — хотя бы потому, что сделан из железа. Но ему сейчас было не до вещественных ценностей. Он подошел поближе, чтобы слышал только Феанор. — Отец, это важно. Важнее, чем все корабли со всем содержимым. Феанор быстро глянул ему в лицо. Он знал, что старший сын никогда не суетится по пустякам. А уж тем более в такую минуту. — Курво, распоряжайся пока ты, — бросил он и, взяв Маэдроса за локоть, отвел в сторону. — Что такое? — Ко мне сейчас подходил Айканаро. Около полуночи, примерно за час до пожара, он видел одного из Амбаруссар на палубе маленького корабля, который стоял у выхода из бухты. А теперь там ничего нет. Даже остатков корпуса. — Что за… — начал было Феанор, но сдержался, не выразил своего мнения об услышанном. — Подумай сам, зачем бы кому-то из них потребовалось среди ночи тащиться на корабль? Не привиделось ли это Арафинвиону? — Говорит, что видел ясно. — Понятно. Вот что. Разыщи-ка их… или хотя бы одного, и приведи ко мне. Маэдрос переходил от одной группы суетящихся эльдар к другой, в тусклом свете неохотно разгорающегося утра всматривался в лица. Все хмурые, даже мрачные, озабоченные и неприветливые, перемазанные. Но Маэдрос надеялся, что уж рыжие волосы он углядит и в этом сером рассветном полусумраке. Он шел и думал… вернее, не думал, старался не думать, что на самом деле могло произойти страшное. Сегодня и так хватило ужасов, когда среди ночи вдруг послышались крики и донесся какой-то непонятный треск... …Он открыл глаза и увидел, что сквозь стенки шатра пробивается неровный оранжевый свет. И тут же чей-то истошный вопль снаружи: «Корабли горят!» Корабли горели. Они вспыхивали не сразу. Сначала загоралась мачта — от яркого всполоха, будто ударяла бесшумная молния. Потом огонь устремлялся вниз, разбегался по реям и снастям, охватывал свернутые паруса и, достигнув палубы, разливался пылающим озером. — Этого не может быть! — услышал Маэдрос и, обернувшись, увидел отца. Тот стоял рядом, и оранжевые вспышки отражались в его широко раскрытых глазах. — Так не бывает!.. Маэдрос резко оборвал воспоминания. Передернул плечами, словно отряхиваясь от мыслей, как от паутины, и увидел того, кто был ему нужен. — Тэльво! Отец тебя искал. Младший оглянулся, оставил тяжеленный мешок, который тащил от кромки прибоя, и подбежал. — Именно меня? Зачем? — Не знаю, — соврал старший брат. — Он вон там. Иди. Увидишь, они ставят лебедку и помост. Куда отнести твой мешок? — Вон, видишь, в груду уцелевшее имущество сваливают? Чтобы все вместе было, чтобы не искать потом. — Отец! Феанор вздрогнул от неожиданности и выпустил из рук непослушный конец каната, который старательно наматывал на шпиль. — Тэльво! — вытирая руки об одежду, он стремительно шагнул к самому младшему из своих сыновей, взял за плечи, внимательно всматриваясь ему в лицо. Когда близнецы были вместе, отец по неуловимым признакам умел отличать одного от другого. Он не всегда был уверен, кто из них кто, но если удавалось установить, что вот это Питьо, а это Тэльво, то больше он уже не ошибался. Однако вот так, поодиночке, он никогда не мог с точностью сказать, кто именно сейчас перед ним. — Почему ты один? Где твой брат? Амрас как-то неуверенно махнул рукой. — Где-то тут. Мы потерялись в этой суматохе. А бегать и искать некогда. А что случилось? — Когда ты в последний раз видел Питьо? — Вчера… сегодня… Точно не помню. А это важно? — Да, — коротко ответил Феанор. — Вспоминай. — Вечером все легли спать. И спали. Потом начался шум, крики, суматоха. Мы вскочили… — Все-таки «мы»? — Наверное… Не помню, — Амрас виновато пожал плечами, потом спросил с недоумением: — Зачем тебе это сейчас?! Феанор не ответил. — Ступай и разыщи брата, — велел он. — Разыщи, и приходите оба. — Это все равно что иголку в стоге сена искать! У всех полно дел, а я буду… Он и сам отыщется. — Ты слышал, что я сказал? Когда отец говорил таким голосом, спорить было бесполезно, братья знали это с младенчества. — Слышал, — вздохнул Амрас. — Тэльво сказал, что ты меня искал. Феанор вместе с Куруфином и тремя другими эльфами изо всех сил налегали на рычаги, пытаясь подтянуть к берегу остов ближайшего судна. Работа была тяжелая, бросить свою рукоять и отойти Феанор не мог. Видя такое дело, Амбарусса встал рядом, тоже вцепился в грубо обтесанное дерево. — Я велел вам приходить обоим! — тяжело дыша от напряжения, сказал Феанор. — Мы сперва и шли вместе, — пыхтя и отдуваясь, поведал сын. — А его кто-то окликнул… а я решил, что ты ждешь… и побежал. Феанор понимал, что сейчас не время и не место. Разговоры только отнимали силы и сбивали дыхание. — Ладно, — буркнул он себе под нос. — Я с вами потом разберусь.***
Вечером дело яснее не стало. Амрас явился еще до того, как все садились ужинать. — Я уже поел, там, с ними, — махнул он рукой неопределенно. — Я спать пойду. Немного погодя пришел Амрод. Утром было почти то же самое — только теперь Амрас был со всеми и выглядел как обычно, а Амрод, проснувшись ни свет ни заря, уже куда-то ушел. А потом это происшествие стерлось, затерялось среди других дел — а их было много. Нужно было заниматься всем и сразу, и прежде всего пропитанием, ведь взятое с собой неизбежно иссякло бы в ближайшее время. На охоту рассчитывать не приходилось, она не прокормила бы столько народа. И за пищей обратились к морю. Расплетали корабельные снасти и как умели вязали из них сети, забрасывали их в заливе с самодельных, наспех сколоченных плотов, собирали ракушки на берегу. Пасли привезенную скотину на лесных полянах, а самые сведущие прикидывали, какова погода в этой новой земле и не получится ли наскоро вспахать несколько клочков, чтобы успеть посеять зерна лембас и снять урожай. Кто-то разведывал все более далекие окрестности, но там пока не встретилось никого — ни эльфов, которые, по смутным чаяниям, могли здесь обитать, ни врагов, которые, конечно, должны были где-то водиться, хотя никто не представлял, как они выглядят. Феанор вместе с самыми мастеровитыми пытался починить хоть один корабль. Спасали уцелевшее имущество, спешно обустраивали временные укрытия от дождя и промозглого ветра. Конец лета на этих берегах мало чем отличался от сырой осени. Вечером, кое-как согревшись кружкой горячего питья, многие падали и засыпали мгновенно. Дел хватало всем, и в этой круговерти никто не обращал внимания, один ли тут из близнецов или оба — тем более, что кто-то из них всегда мелькал перед глазами. Прошла неделя, а может, и больше, прежде чем Маэдрос вспомнил тот прежний разговор. Еще день он внимательно присматривался, а потом вечером собрал четверых старших и без лишних предисловий спросил: — Кто и когда в последний раз видел Питьо и Тэльво вместе? Последовало озадаченное молчание. — Занятно, — сказал наконец Маглор. — Кажется, я не видел их вместе с тех пор, когда мы высадились на берег. Потом не могу припомнить. Они посовещались еще немного и обнаружили, что никто не может припомнить этого. — Еда остается, — добавил Карантир. — Раньше бы не заметили, а сейчас мы же каждую краюху впритык считаем. И видно, что на одного едока меньше. — Мне это не нравится. — Маэдрос пересказал разговор с Аэгнором. Некоторое время все обдумывали услышанное. — Нет, это слишком, — решительно помотал головой Келегорм, будто отметая даже тень сомнений. — Полыхало, конечно, до неба, но никто ведь не погиб. Если кто-то из Амбаруссар в самом деле был на корабле, когда начался пожар, он просто прыгнул бы в воду и доплыл до берега. Кто-то так и делал, и все они живы. — А главное, — сказал Куруфин, — если бы с одним из близнецов что-то случилось, почему второй стал бы об этом молчать? Что заставило бы его скрывать это? — А если есть причина? — Какая? — Не знаю и даже представить не могу. Но все действительно выглядит так, будто здесь сейчас только один. — Чем попусту ломать голову, проще проверить, — сказал Келегорм. — Ночью заглянуть в их палатку — один там спит или двое. Я готов пожертвовать сном. — Не нужно. Я сам это сделаю. В самый глухой час ночи Маэдрос заставил себя проснуться и, кое-как одевшись, выбраться в предутренний холод. Мир выглядел отсыревшим и неприветливым. Между деревьями плавали клочья тумана. Ежась и зевая, и стараясь не шуметь, Маэдрос прокрался к палатке близнецов и заглянул в нее. Всмотрелся, прислушался — палатка была пуста. Он забрался внутрь и даже пошарил там руками, чтобы убедиться, что глаза и уши его не обманывают. Устраивать поиски в ночном становище было бессмысленно, и Маэдрос сел, завернулся в одеяло и начал ждать. Время тянулось медленно, и рассвет, казалось, никогда не наступит. Маэдрос прикрывал глаза и задремывал на несколько мгновений, отгоняя такими уловками сон. Через отодвинутый полог засквозило холодом. Маэдрос повернулся навстречу. Вошедший Амрас кинулся к нему и замер. — А, это ты. В голосе его сквозила горечь разочарования. — Где ты был? — Гулял. — В такое время?! — Да. А что, нельзя? — ответил Амрас с вызовом. — А где Питьо? — Тоже пошел погулять. Маэдрос поднялся, всмотрелся в едва различимое в темноте лицо брата. — Ты ничего не хочешь рассказывать? — Нет, — сказал тот уже почти враждебно. — Я хочу спать. Он протиснулся мимо Маэдроса и с размаху плюхнулся на ложе, давая понять, что разговор окончен.***
— Вот что, Нельо, — сказал Феанор на следующее утро, выслушав Маэдроса. — Отыщи мне хотя бы одного и приволоки сюда. Я ему устрою допрос с пристрастием. Поиски успехом не увенчались. — Как это — нигде нет? — чувствуя, что у него холодеет спина, переспросил Феанор. — Вот так. Я уже не стал таиться, спрашивал открыто. В конце концов, нет ничего особенного в том, что я ищу одного из своих братьев. Оказалось, что сегодня его вообще никто не видел с самого утра. Феанор посмотрел на солнце. Оно уже перевалило за полдень, в становище наступило время обеда. — Это уж ни в какие ворота не лезет. Куда он мог деться? Маэдрос молча развел руками. — Какое-то проклятое место! С тех пор, как мы сюда высадились, постоянно случаются какие-то несчастья. — Ты думаешь, виновато место? — спросил Маэдрос. — Я уже сам не знаю, что думать! Феанор знал, что на добросовестность старшего сына можно положиться. Если тот сказал, что никого из близнецов в становище нет, то это в самом деле так. Вместе с тем он знал и другое: ничем толковым он сейчас заниматься не сможет, поэтому отправился на поиски сам. Он прочесал становище во всех направлениях, заглянул во все закоулки, разворошил вещи, сложенные под навесом, переговорил со всеми, кого встретил — никто ничего не знал. Солнечный диск кромкой касался горизонта — а закат здесь наступал куда позже, чем в это же время года в Валиноре. Темно-вишневое, без лучей светило уже не ослепляло глаза, поэтому дозорный еще издали заприметил одинокую фигурку, бредущую к становищу вдоль кромки воды, и тут же послал за Феанором. Амрас шел медленно, глядя себе под ноги, как будто пребывая в глубокой задумчивости. Он казался очень спокойным, но, глядя на него, Феанор вдруг почувствовал не радость от того, что сын вернулся, а страх, безотчетный и липкий. Кто-то бросился младшему Феанорингу навстречу, кто-то — кажется, Куруфин — крикнул издалека: «Да вот же он, живой-здоровый!» — но тот ни на кого не обращал внимания, только подойдя поближе поднял осунувшееся, давно не мытое лицо, прочертил собравшихся взглядом и, увидев Феанора, направился прямо к нему. — Отец, нам надо поговорить… — Пойдем… — одними губами отозвался Феанор. У себя в шатре он кивнул на широкий чурбак — единственное седалище в этом временном жилище: — Садись. Сын сел — точно у него подломились ноги. Сгорбился, ссутулил плечи. Подышал на ладони, словно они замерзли, потом сунул их под мышки. Все это время он смотрел перед собой неподвижным взглядом. Феанор вдруг почувствовал, что вместо обычного «Ну, говори, что ты собирался мне сказать», хочет крикнуть: «Помолчи еще немного! Не говори ничего! Я не хочу знать, что ты скажешь. Я и сам уже знаю, что это будет, но я ведь могу и ошибаться, правда? А когда скажешь ты — этого уже нельзя будет отменить и сделать вид, будто можно еще на что-то надеяться». Но сын не подозревал, что творится с отцом. Он разлепил губы и глухо произнес: — Питьо пропал. Феанор не стал говорить: «Я же спрашивал тебя...», он только отрывисто спросил: — Когда? — Не знаю… Может быть, во время пожара. А может, и после. Когда ты меня о нем спрашивал, я еще не знал, что он пропал. Я думал, он вернется. Он ведь должен был вернуться… А его нет… — Откуда вернуться? Что все это значит? Что вы затеяли? — У нас было одно дело… Это уже не важно. Он бы вернулся, и все было в порядке. А его нет. Я ходил посмотреть, потому что мало ли что… — Ты можешь говорить понятнее? Что за дело? Куда и на что ты ходил посмотреть? — Не могу. Прости, отец, не могу. Если бы это что-то изменило… а так у меня просто нет сил рассказывать обо всем. — Но, быть может, что-то можно еще сделать? — Нет… Тут никто ничего… Если бы можно… я бы сам… я бы сразу тебе сказал, сразу прибежал бы к тебе. Феанор сложил в голове мозаику из разрозненных событий. — Он куда-то должен был плыть на корабле? Амрас молча кивнул. — Один? Снова кивок. — Нет, вы спятили совершенно! Ночью, в одиночку, в море! Капитаны нашлись, пенители волн! — Корабль же маленький совсем… И отлив… А тут недалеко… — Недалеко — это куда? — Ну… на остров, который у входа в залив… — Зачем?! — Это… теперь не имеет значения… — Пусть так. Но почему поплыл один? Почему не двое? — Как ты не понимаешь? Мы же думали, что он за день обернется, никто и не заметит, что я один тут. А теперь… теперь я совсем один… — Амрас начал давиться словами. — И я не знаю, как жить… При этих словах лицо его искривилось, потекли слезы. Феанор шагнул к нему, прижал к себе. Амрас обхватил его руками, уткнулся лицом и зарыдал в голос — так, как даже в детстве не плакал. Не было у него причин для горьких слез. Даже в младенчестве, вспомнил Феанор, близнецы не были плаксами. Едва начав хоть что-то понимать, они всегда были заняты друг другом, им было весело, поэтому плакали они очень редко. И так было всегда, всю их жизнь. А теперь Амрас остался один, и он рыдал так, словно душу его рвали на части. И Феанор его понимал. Он всегда понимал своих детей. И этого сейчас понимал тоже, хотя сам рос единственным ребенком. А вот Амрас не знает, как это — быть одному. Он не привык один, он не умеет жить один. Он привык, что рядом всегда есть брат — такой же, как он, его отражение, его половинка. И потерять его было хуже, чем потерять руку или ногу. Поэтому Феанор ничего ему не сказал. Не было горше упреков, чем те, которые Амрас уже высказал себе сам, не было страшнее наказания, которое он понес. И Феанор, хотя у самого стоял ком в горле, лишь молча гладил сына по волосам. Волосы были рыжие, шелковистые и упругие — совсем как у Нерданэль. Только у Нерданэль они никогда не были такими грязными и свалявшимися. «Надо завтра распорядиться, чтобы купальню какую-нибудь соорудили и все бы помылись», — подумал Феанор и мимоходом удивился, как странно — пластами — текут мысли. Казалось бы, пришла беда, хуже не бывает, ни о чем вроде и думать нельзя, а лезет в голову и самое обыденное. Хотя… быть может, так и должно быть? А иначе как выдержать? Как пережить... такое? Амрас постепенно успокаивался, обессилев. Феанор приподнял его за локти, подвел к своему ложу. — Приляг, сынок, отдохни. — Я не устал… — Ничего, все равно ложись. Вот так… И глаза закрой… Постарайся уснуть и не думай сейчас ни о чем. Потом. Все потом. А сейчас поспи. Амрас повернулся на бок, съежился и закрыл глаза. Он сильно вздрагивал — то ли от озноба, то ли от слез. Феанор укрыл его своим одеялом и вышел из шатра. Ему ведь тоже еще предстояло до конца осознать, что детей у него теперь всего шестеро.***
Странные события на этом не кончились. Вымотавшись за день, Маэдрос засыпал, едва добравшись до ложа. Хлипкий настил из веток, кое-как прикрытый обрезком парусины, казался королевской постелью: первые две ночи после пожара он и вовсе спал на песке под навесом, завернувшись в плащ. Но теперь, когда отец забрал к себе Амраса, с которого не спускал глаз, Маэдросу досталась крошечная самодельная палатка близнецов в единоличное и безраздельное пользование. Под утро, правда, сквозь тонкие полотняные стенки пробирался внутрь предрассветный холод, и сон становился уже не таким крепким. Поэтому Маэдрос сразу проснулся, когда его легонько потыкали в спину. Он открыл глаза и в густых утренних сумерках увидел сидящую на корточках фигуру. Ему не нужно было яркое освещение, чтобы распознать силуэт любого из своих братьев. — Что такое? — тревожно спросил он. — Ой! — сказал силуэт. — Майтимо! Маэдрос даже растерялся. — Да, а что? Ты перепутал спросонок? — А где Тэльво? — Что?! — Ой! — снова сказал младший и кинулся к выходу. — Постой! Но тот уже скрылся за пологом. Кое-как выпутавшись из одеяла, в которое так старательно закутывался вечером, Маэдрос тоже выбрался наружу и поежился. Многие для тепла спали не раздеваясь, но Маэдрос этого не любил, а потому сейчас оказался в исподнем на свежем воздухе, который при дыхании превращался в отчетливо видимый пар. Позади палатки хрустнула ветка, и Маэдрос прыгнул туда, но там уже никого не было. Он постоял, прислушиваясь и осматриваясь. Не шуршала под ногами трава, не шевелились кусты. Он осторожно заглянул за угол — никого. Обошел палатку кругом — ничего нового. Постояв в задумчивости, машинально растирая ладонями зябнувшие плечи, Маэдрос направился к шатру Феанора. Громкое название «шатер» это сооружение из обломков рея и парусины носило лишь потому, что внутри можно было стоять во весь рост. Задняя его стенка была привязана к растущим рядышком соснам. Площадь королевских апартаментов составляла два шага на три или около того. Мебелью служил чурбак, бочонок с водой, он же письменный стол, и ложе из морской травы, покрытое сравнительно новым куском ткани. После исчезновения Амрода отец несколько расширил свое лежбище — и этим еще убавил свободное пространство — и велел оставшемуся близнецу забрать тючок с бельем, служивший Амрасу подушкой, плащ, которым он укрывался, и прочие пожитки и переселяться к нему. Тэльво не спорил. Он вообще сейчас ни с кем не спорил и почти ни с кем не разговаривал. Он был тихий и вялый, как будто пришибленный. Отец не отпускал его от себя ни на шаг, и тот послушно что-то делал вместе с ним, а в свободные минуты молча сидел, глядя перед собой невидящими глазами, почти ничего не ел, и братья, которым невмоготу было это видеть, уговаривали его, опекали и чуть ли не кормили с ложки. Поэтому проворное исчезновение удивило Маэдроса до крайности. Феанор всегда спал чутко. Стоило зашуршать пологу, как он поднял голову. — Нельо? Что случилось? — спросил он шепотом. — Тэльво с тобой? — Конечно! Вот он спит. Не шуми, разбудишь. — Он давно вернулся? — Откуда? Он никуда не уходил с вечера. — Но он был у меня! Только что! — Он спит, — повторил Феанор. — Если бы уходил, ему пришлось бы перелезать через меня. Я бы проснулся. — Но… как же так? — Тебе приснилось. Иди ложись, еще часа полтора поспать можно. Чтобы не замерзнуть окончательно, обратный путь Маэдрос проделал бегом. В палатке он снова завернулся в одеяло и стал думать. Неужели в самом деле это был только сон? Такой отчетливый, такой ясный… И ведь он на самом деле оказался снаружи! Это уже совершенно точно был не сон. Или во сне был только Тэльво, а потом уж Маэдрос проснулся и погнался за ним наяву? Мало похоже на правду… Он не заметил, как сон сморил его снова. Утром за завтраком пытался присматриваться к Амрасу, но ничего нового не увидел. Тот был по-прежнему угрюм и замкнут. Так ничего прояснить и не удалось. А вскоре ему подбросили еще одну загадку. Обходя становище, он услыхал спор возле одной из палаток. — А я тебе говорю: пойди и расскажи. Мало ли кто тут шастает! — Что, что я расскажу? То ли привиделось, то ли примерещилось… Еще подумает кто-нибудь, будто я заснул на посту, и мне это во сне пригрезилось. — В чем дело? — резко спросил Маэдрос, подойдя ближе Спорщики разом умолкли и насупленно смотрели на него. Потом один из них решился: — Видите ли, лорд Нельяфинвэ, я сегодня ночью был в дозоре на западном посту, — он показал в сторону берега. — Ночь была темная, небо в облаках, луна то и дело пряталась. И мне показалось, что там, далеко, у самого выхода из бухты, скользила темная тень. Как будто шел небольшой корабль. На миг луна выкатилась из-за облака, и я увидел его достаточно ясно, но это было совсем недолго. Туча тут же опять накрыла луну и после света, в наступившей тьме, я вовсе ничего не видел. Когда же глаза снова привыкли к сумраку, корабля уже не было. И теперь я сомневаюсь, видел ли я его на самом деле, или же мне померещилось от усталости. — А куда он двигался? — спросил Маэдрос. — Вроде как с севера на юг, поперек залива. Ну, мне так показалось, когда светила луна. Хотя, конечно, потом он мог сменить направление... По настоянию Маэдроса несколько нолдор отправились осмотреть берега, но нигде не увидели ни следов стоянки таинственного корабля, ни паруса на горизонте.***
Они ужинали, когда из лесных сумерек вышел Ангрод. Кивнув в знак приветствия, он молча приблизился к очагу, заглянул в котел с остатками супа, потом начал обходить все семейство Феанора. — А где олень? — спросил он вдруг, остановившись за спиной Карантира и словно принюхиваясь к содержимому его миски. — В лесу позади меня! — ответил тот сварливо. Карантир терпеть не мог, когда ему заглядывают через плечо. — Что за олень? — полюбопытствовал Маглор. Ангрод завершил свой обход, встал напротив Феанора, как будто собирался сказать речь, и в самом деле заговорил: — Я очень возмущен. Начало оказалось не слишком впечатляющим, потому что Феанор только бросил коротко, не отрываясь от еды: — Чем? — Вами. Я не подозревал, что вы на такое способны. Все недоуменно переглянулись. — Говори яснее. — Сегодня на охоте наши убили оленя. Половину туши сразу пустили на похлебку для всех, а половина осталась. И из-под самого нашего носа, от самых наших палаток ее украли. И украли вы! Феанор повернул голову и произнес: — Ты хорошо подумал, прежде чем сказать это? Наступившую тишину можно было счесть угрожающей, но Ангрод не смутился в своем праведном негодовании. — Мне не страшно говорить правду. Воров видели ясно и опознали. — И кто это был? — Твои младшие сыновья, дядя Феанаро! — Палец Ангрода указывал на Амраса. Феанор хватил ложкой об стол так, что та треснула вдоль, и вскочил. — Ты! Сын гиены и шакала! — выдохнул он яростно и встряхнул племянника так, что тому показалось, будто внутри все подпрыгнуло и перевернулось. — Ты вздумал шутить?! — Какие шутки?! — вскрикнул Ангрод. — Нас действительно обокрали, и меня же… — Ты разве не знаешь, мерзавец, что Телуфинвэ остался один?! — Я слышал какие-то разговоры. Но их двоих видели сегодня вечером. И они тащили половину оленя! — Ты можешь верить или не верить чьим-то глупым глазам, но твоему поганому языку я не поверю ни за что! Чтобы кто-то из моих сыновей позарился на вашу жалкую добычу?! Да за одни такие слова можно утопить в болоте, потому что это оскорбление! А ты еще смеешь приплетать сюда моего несчастного Питьяфинвэ! Тут Феанор не сдержался и снова встряхнул племянника. — Но, дядя Феанаро! В своих словах я могу поклясться чем угодно! Я готов представить свидетелей! — Только клятв твоих мне недоставало! Твои свидетели лгут или Моринготто исказил им зрение. Тэльво весь вечер безотлучно находился при мне! Он был здесь, у нас на виду. Кого бы вы там ни видели, это не может быть он. Так что ступай с глаз моих долой и не зли меня еще больше. — Весь вечер? — растерянно переспросил Ангрод и громко перевел дух. — Но… как же это так? — Нужно было ловить воров, если вы их видели. А не стоять, разинув рот! Вот тогда все было бы ясно и понятно. А ты в точности как твой отец, он тоже всегда был размазней. Спорить с дядюшкой дальше Ангрод не посмел и, не попрощавшись, ушел. — Что бы это значило? — произнес Куруфин ему вслед. — Ведь не выдумал же он все это. — Но Тэльво действительно был с нами, — напомнил Маглор. — Может, они видели какое-то наваждение, морок? — Который унес здоровенный кусок мяса? Хорош морок! — Или здешние эльдар… квенди. Мы пока не встретили ни одного, но они должны же где-то быть. — Почему тогда они не приходят открыто, а вместо этого воруют? — Что бы это ни было, — сказал Феанор, — сейчас нам не узнать. Хотя я думаю, что на самом деле они сами не разобрались между собой и что-то перепутали, а завтра все найдется. Лучше ложитесь спать. Сегодня Феанор чувствовал, что накопившаяся усталость вот-вот перельется через край. Он наскоро облился водой из ведра, надел чистое белье и блаженно растянулся на ложе. Веки его смежились, накатила дремота, ему даже начало уже что-то сниться, но выспаться так и не удалось. Снаружи донеслись какие-то крики. Феанор решил, что просыпаться не будет нипочем — на тревогу это не походило. Покричат и успокоятся. Но крики не умолкали и все-таки прогнали наползающий сон. В шатер сунулась чья-то растрепанная голова. — Вы уже проснулись? — спросила она голосом Маглора. Феанор выбрался наружу. — Что там такое? — Какие-то факелы мелькают. На нападение не похоже — криков было бы больше. Меж деревьями и впрямь мельтешили, приближаясь, огни и слышались голоса. К шатру пришел не только Маглор. Все пятеро старших сыновей были тут же. Карантир отчаянно зевал и тер глаза. — Где Хуан? — спросил Феанор у Келегорма. — Отпустил на ночь поохотиться. Он еще не вернулся. Заботиться о пропитании пса было некогда, и Келегорм решил, что Хуан справится с этим сам. Подходили еще нолдор из тех, кто жил неподалеку, и скоро собралась немаленькая толпа. Наконец из-за стволов стали появляться темные фигуры, и все вздохнули с облегчением: прыгающий оранжевый свет то и дело выхватывал из сумрака знакомые физиономии. Они что-то галдели наперебой. — С ними Айкьо! — воскликнул Келегорм, узнав кузена. — Это Арфинги. — А столько факелов им зачем? — сказал Маэдрос. — Жечь нас собираются, что ли? — Чтоб им всем провалиться туда, откуда нет возврата! — выругался Феанор. — Никак не угомонятся. — И он гаркнул, перекрикивая общий гам: — Что у вас опять стряслось?! — А, дядя Феанаро! — отозвался Ангрод. Голос его был переполнен торжеством. — Я же вам говорил! Я говорил! А вы не верили! А они вот — оба! — Что ты там квохчешь? — вступил в беседу Карантир. Он никак не мог окончательно проснуться и надеялся, что небольшая перебранка его взбодрит. — Выходи сюда и расскажи толком, в чем дело. А то вещаешь из-за чужих спин. Ангрод показываться не спешил и распорядился кому-то из своих: — Давайте этих воров сюда. — Попадись мне один на один! Сами вы воры! — послышался голос, от звука которого Феанор вздрогнул. Амрас тоже дернулся, будто хотел бежать, но позади стояли братья, и бежать было некуда. Внутри пришлой ватаги происходило какое-то движение. Судя по головам, двоим отчаянно не хотелось являть себя взорам. Они упирались, лягались и отпихивались локтями, но силы были неравны, и обоих вытолкали на свободное пространство между противостоящими сборищами. Факелы давали очень неровный свет, и одеты эти двое были совсем по-разному, но любому сразу бросалось в глаза, что они одного роста, совершенно одинакового сложения, у них схожие жесты, а волосы отсвечивают рыжим. Возглас удивления вырвался сразу из многих глоток. Медленно-медленно, будто воздух сделался густым, как застывающий воск, Феанор обернулся и посмотрел себе за спину. Там стоял Амрас. Вне всякого сомнения, это был он — точно такой же, каким Феанор видел его сегодня вечером. Так же медленно Феанор протянул руку, потрогал его за плечо. Потом стремительно повернулся обратно. Двое… Двое! Там, за спиной, был один, а тут, перед ним, стояли двое. Чтобы окончательно убедиться, что глаза ему не врут, что нет тут никакой подделки, розыгрыша, Феанор сделал пару шагов вперед, взял близнецов за локти, подтащил к Амрасу и поставил их рядом с ним, одного слева, другого справа. Он знал каждого, и они смотрели на него привычно, как на давно знакомого и близкого, и их было трое. Общее безмолвие накрыло поляну. Все в изумленном молчании смотрели на эту невероятную картину. Было так тихо, что со стороны залива слышался шорох гальки, которую ворочает прибой, а где-то далеко-далеко в лесу ухал филин. — Единый! — прошептал кто-то. — Все-таки морок. Козни Моринготто. По-прежнему медленно Феанор повернулся к Ангроду. — Где ты их взял? — Нашли в лесу, — преодолевая оцепенение, ответил Ангрод. Хоть и с трудом, он вспомнил, что обещал себе быть тверже алмаза и отстаивать попранные права несмотря ни на что. Даже внезапное прибавление дядиного семейства не должно было помешать его намерениям. — Когда я разговаривал с тобой, один из наших был на берегу в дальней части бухты и вроде бы заметил в лесу дым. Пошел посмотреть — и точно! Вот эти двое развели костер и коптили ту самую половину оленя. Он сбегал за подмогой, и мы их накрыли! — торжествующе закончил он. — Это был наш олень! — раздраженно сказал один из двух не-Амрасов. — Его подстрелил я и даже могу показать где. Так что съеденная половина, так и быть, ваша за разделку туши, а на вторую даже не рассчитывайте. Житейский этот спор своей обыденностью привел всех в чувство. Амрас тряхнул головой, словно смахнул с лица угрюмое выражение. — Эй, там! — крикнул он. — Никакие мы не мороки и не козни! — И продолжил уже обычным голосом, обняв братьев за плечи. — Нас трое. — Он поднял глаза, посмотрел в лицо Феанору и добавил уже совсем негромко: — Прости, отец. Тот набрал побольше воздуха, как будто собирался разразиться длинной тирадой, но замер, медленно выдохнул через ноздри и сказал, повернувшись к Ангроду: — Так! Это дело семейное. И разбирать его мы будем в семейном кругу. Остальным отправиться по своим жилищам и продолжать прерванный сон. — Можно мне остаться? — взмолился Аэгнор Келегорму. — Мы же друзья. Тот только взглянул на отца. — Ну, хорошо, — буркнул Феанор. — Пусть остается. Но чтобы ни звука. Аэгнор кивнул с готовностью столь радостной, что взметнулись светлые вихры. Феанор показал сыновьям на свой шатер. Собрание готово было расходиться. — Половину оленя верните, — напомнил один из не-Амрасов.***
В шатре сейчас сосновой шишке некуда было упасть. Заменявший стол бочонок выкатили наружу. Трое виновников переполоха рядком сидели на краю ложа, сбоку еще хватило места приткнуться Маэдросу. За их спинами молчаливым наблюдателем втиснулся Аэгнор. Напротив них Феанор уселся на свой законный чурбак. Четверо остальных расположились прямо на полу, а выход прочно затыкал собой Хуан. С кровли на тонкой цепочке свисала вечная лампа, отбрасывая синеватые отсветы на лица собравшихся. — А вот теперь… — зловеще произнес Феанор, когда все угомонились. — Если бы я не любил так вашу мать, сказал бы: «собачьи дети»… Теперь объясните мне, что все это значит! Близнецы посмотрели друг на друга. — Похоже, придется… — вымолвил наконец один из не-Амрасов после долгого совещания взглядами. — Кажется, деваться некуда. — Думаешь? Ну, ладно. — Амрас помолчал, потом поглубже вздохнул, словно собираясь нырять, и произнес: — Нас трое. — Это я вижу, — прервал его Феанор. — Откуда взялся третий? — Оттуда же. Нас родилось трое, — осторожно пояснил тот же не-Амрас. — Мы тройняшки. Феанор издал невнятный звук, глотнул воздуха — и замер. Остальные тоже застыли как громом пораженные, будто до сих пор очевидное было наваждением и лишь теперь, подтвержденное словами, сделалось настоящим. Только Хуан довольно скреб лапой за ухом и выглядел так, словно и без того давно все знал. — То есть как? — выговорил Феанор. — Сами мы, конечно, этого помнить не можем, но мама нам рассказывала. Она и сама не ожидала, что так получится, и не знала, как тебе сказать. Двое сразу — это уже чересчур, а как бы ты отнесся сразу к троим… Поэтому, чтобы тебя не расстраивать… — Не волновать, — поправил третий, которого никто не знал как называть. — Да. В общем, мама решила рассказывать тебе постепенно, чтобы ты успел привыкнуть. Но ты с головой ушел в создание сильмариллов, потом у вас с мамой стали портиться отношения, а потом вообще все запуталось, и стало не до того. — Но как ей удалось скрывать?! Ведь не могла только она одна знать, что вас трое! — Конечно. Мамины служанки знали, и кормилица… — И наставники, — добавил третий. — И целительницы. — И за столько лет никто не проговорился?! Близнецы переглянулись. — Наверное, никто не решался, — сказал потом другой не-Амрас. — Не осмеливался прийти к тебе с такой вестью. Если даже мама так и не отважилась… — Где же он был, этот третий, все эти годы?! — Феанор переводил взгляд на всех по очереди, будто решая, кого именно назначить третьим. — Здесь, — сказал Амрас. — В смысле, среди всех. Нам еще в раннем детстве мама объяснила, что нехорошо, чтобы кто-то был обделенным. Поэтому мы все время менялись и всякий раз подробно рассказывали друг другу все, что с нами случилось. — И чтобы неувязок не было, — добавил первый не-Амрас. — И никто ничего не замечал. — Я замечал, — произнес Маэдрос. — Я не раз научался вас различать, но через какое-то время вы как будто опять перепутывались. Я никак не мог понять, в чем дело. Но мне и в голову не приходил такой ответ! — Так кто вы на самом деле? — спросил Феанор. Теперь тишина была более глубокой. — В каком смысле? — тихонько переспросил Амрас. — Как бы вы ни менялись, я давал имена только двоим. Так кто из вас Питьо, кто Тэльво и кто безымянный? Близнецы опять посовещались взглядами, и вид у них был озадаченный. — Не знаем, — ответил наконец другой не-Амрас. — Когда ты нас называл, мы были еще слишком маленькими. Если маму спросить, она, конечно, должна помнить… — Не испытывайте мое терпение! — рявкнул Феанор. — Хоть вы и неизвестно кто, всыпать вам как следует мне это не помешает. Потому что в любом случае я уж точно ваш отец. — Но мы действительно не знаем, — отвечал Амрас. — Понимаешь, те имена, которые ты нам дал, — они… Два имени ведь не разделишь на троих поровну. И они сделались наши общие. Мы все трое одинаково и Питьо, и Тэльво. — Мы только уславливались всякий раз, кому на какое откликаться. Слегка опомнившийся Келегорм тоже включился в разговор: — Так сами-то для себя вы кто?! Вы же друг друга как-то зовете? — Конечно, зовем. Это только для кого-то, может, мы одинаковые, но мы же знаем, что мы разные. — Мама дала нам имена как положено. Я Дамрод, он, — Амрас показал на второго, потом на третьего, — Дириэль, а он Динитель. Беззвучно шевеля губами, Маглор пару раз пересчитал их пальцем, чтобы запомнить, кто есть кто. — Амбарто он, а Дамрод ты? — переспросил Келегорм недоуменно. — Да. — Почему?! — Им нравится морочить всем головы, — отозвался Куруфин. — Разве ты не понял? Келегорм пристально посмотрел на близнецов. — А может, вы и сейчас нас разыгрываете? — Нет, что ты! — тут же воскликнул Амрод. То есть Динитель. Следовало привыкать. — Как они могут разыгрывать? — возразил Карантир. — Их же действительно трое. Нельзя спорить с очевидным. — Нашли где-нибудь похожего. Или встретили случайно. И решили нас подурачить. Бывший Амрод, а ныне Динитель, возмутился от такой напраслины: — Это было бы уже чересчур. — А годами водить всех за нос — это не чересчур?! Маглор сказал: — Пусть поклянутся. В том, что все их слова правда. Дириэль фыркнул, Динитель пожал плечами: — Конечно, нам нетрудно поклясться в этом хоть именем Эру, но все-таки обидно, что вы нам не верите. — Чего же вы хотели?! Вдруг оказывается, что у нас есть еще один брат, которого мы знаем и не знаем, видели и не видели, говорили с ним и не с ним! Чего же вы хотели?! Наверное, внушение подействовало. — Если так… — с покаянным видом произнес Дамрод, — если нужно, то… Отец… Казалось, Феанор его не слышал. Он смотрел поверх их голов невидящим взглядом и пробормотал только: — Да, это была красивая месть. Не ожидал. Куруфин молча отцепил с пояса фляжку и передал ее отцу, дернув того за рукав. Феанор откупорил ее и сделал глоток, а потом так же молча передал ее Маэдросу. Потом он уставился на троицу уже осмысленно: — Так кто же был на корабле? И сгорел вместе с ним. Или не сгорел? — Четвертый, — успел ввернуть Карантир, отхлебнув из фляжки в свою очередь, прежде чем близнецы воскликнули одновременно: — Динитель! Никто! — и заговорили, перебивая друг друга: — Никто не сгорел! И корабль не сгорел тоже. Он уплыл и вернулся, и сейчас стоит в бухте тут неподалеку. — Так почему вы не сказали этого сразу?! — Мы не успели! — Надо же было сначала объяснить, а то нас бы не поняли. Феанор вздохнул, уселся поудобнее и выговорил устало: — Рассказывайте, рыжее отродье. Рассказывайте все. Близнецы в который уже раз обменялись взглядами. Дамрод вернул фляжку Куруфину и сказал: — Хорошо.***
…Исход исходом, но близнецы так привыкли к общей на троих жизни, что даже и переселение во Внешние Земли было недостаточно веской причиной, чтобы разделиться насовсем. Поначалу они отправились все вместе, однако не учли неизбежной походной скученности и, несмотря на предосторожности, едва не погорели. Поэтому, посовещавшись, троица все же разделилась. Двое остались где положено, среди семейства, а Дириэль со своим кораблем чуть отстал и следовал за нолдор, держась на расстоянии примерно одного дня пути. Только в Арамане он подобрался поближе, но не для того, чтобы попадаться кому-нибудь на глаза. Теперь Феанор собирался повернуть в открытое море, на восток, и накануне отплытия братья устроили еще одно совещание за пределами становища. Было решено, что пока все останется по-прежнему, и Дириэль, подождав день, двинется следом тем же путем. Высадка на средиземские берега и выгрузка поклажи должны были занять несколько суток, так что можно было не опасаться встречи с кораблями, идущими обратно. А Дамрод и Динитель должны были изучить новое побережье, найти подходящую укромную бухту и как-нибудь исхитриться привести туда Дириэля. Потом они бы поменялись, и Динитель отправился бы назад в Валинор… — Вы собирались меняться и дальше? — перебил рассказ Дамрода Феанор. — Конечно, — ответил Динитель. — Мы уже привыкли, и оставлять маму одну тоже было нехорошо. — Теперь я догадываюсь, — медленно произнес Феанор. — Она приходила ко мне накануне нашего ухода. И говорила что-то невнятное, смутное, — Феанор потер виски, — что-то насчет «останутся двое», «пусть останется один», «по крайней мере один из близнецов не ступит ногой в Средиземье»… Все было так маловразумительно, я никак не мог взять в толк, о чем она и неужели ей больше нечего мне сказать. Она как будто была слегка не в себе… И я, впрочем, тоже. — Он оборвал воспоминания. — Почему вы не поменялись сразу в Арамане? — Мы все должны были знать дорогу в Средиземье, — пояснил Дамрод и продолжил. …Очень кстати подвернулся остров на входе в залив. Большой и возвышенный, он давал возможность надежно спрятать корабль, с него открывался прекрасный обзор, и разведенный сигнальный костер был бы совершенно незаметен со стороны суши. Приливы и отливы в Дренгисте оказались весьма сильными, так что, пользуясь ими, и в одиночку можно было добраться до острова и обратно. Даже удобная и укромная бухточка отыскалась почти сразу. Обстоятельства складывались как нельзя лучше, и на следующую ночь, когда уставшие после разгрузки нолдор спали как убитые, Динитель выскользнул из шатра, пробрался на свой корабль и поднял якорь. Дозорные вряд ли заметили бы его, потому что следили они за сушей, а на море внимания почти не обращали. Начавшийся отлив подхватил кораблик и увлек с собой. Берега удалялись. И тут вдруг стало происходить что-то ужасное и невообразимое, чему отказывались верить глаза — один за другим в заливе начали загораться корабли. Они вспыхивали будто исполинские факелы. Огонь прыгал между ними, плясал на воде. Скоро пожар охватил их все, и вокруг сделалось светло как днем. Ветер доносил запах дыма и отголоски гула пламени. Что там случилось? Почему? Напал ли Моринготто внезапно или это какой-то другой, неведомый враг? Что происходит на берегу? Динитель смотрел в ужасе, терзался мыслями, но ничего не мог поделать — течение уносило его все дальше, и скоро пришлось сосредоточиться только на управлении кораблем. Зарево медленно угасало за кормой, и, когда впереди показался остров, над Дренгистом снова лежала глухая ночь. Удалось ли потушить этот пожар или он умер сам, сожрав все, что мог, Динитель не знал. Но теперь у него не оставалось времени на страхи и тревоги — остров еще предстояло обогнуть, а отлив уже почти закончился. Только на рассвете наконец удалось бросить якорь у западной оконечности острова. Корабля Дириэля нигде не было видно. Динитель немного отдохнул. Начавшийся после полудня отлив нес с собой обгоревшие доски и куски мачт, и разный хлам, но, к счастью, не попадалось тел, ни своих, ни чужих. Все же Динитель обдумывал, не стоит ли с вечерним приливом вернуться и посмотреть, что случилось на берегу. Но ветер переменился и посвежел, море делалось все более неспокойным. Низкие мрачные облака тоже не сулили ничего хорошего. Пока не поздно, пришлось уводить корабль на южную сторону острова, где высокие берега служили хорошей защитой. И вовремя — к вечеру разразился настоящий шторм. Ветер выл, протискиваясь сквозь скалы наверху, швырялся клочьями пены. Волны бросались на каменный мыс вдалеке, будто соревнуясь, которая из них первой разрушит его. Шторм бушевал больше суток и понемногу начал ослабевать только следующей ночью. Наутро ветер утих. Хотя море еще было неспокойным, Динитель вернулся на мыс. Он собирал топливо для костра и ждал. Пожар в заливе не шел из головы. Но плыть туда днем было нельзя, а по ночам Динитель поддерживал костер на берегу. Прошел день, потом другой, потом еще и еще… Море оставалось пустынным. А вдруг и в Арамане случилась какая-нибудь неожиданная и непонятная напасть? И он, Динитель, сейчас остался последним из нолдор, затерянным где-то в обширном мире на окраине великого моря? Динитель гнал прочь подобные мысли. Однако время шло. Вечно сидеть на острове было нельзя. Теперь определенно следовало возвратиться назад, в Дренгист. Но что делать, если он не найдет там никого? Двинуться ли на свой страх и риск вглубь чужой и неизвестной земли, чтобы хотя бы попытаться прояснить судьбу пропавших? Или потихоньку плыть на юг вдоль берегов в надежде обнаружить кого-то из туземцев — ведь, по слухам, во Внешних Землях все еще должны были обитать родичи тэлери. Да, ничего другого не оставалось — довести корабль до Арамана в одиночку он не сможет. Там никогда не узнают, какая участь постигла нолдор Первого Дома… Динитель в сердцах швырнул в море камешек и следил, как тот отскакивает от поверхности воды. Раз, другой, третий… «Если подпрыгнет семь раз, — подумал вдруг Динитель, — все будет хорошо». Нет, он ничего не загадывал, тут же начал оправдываться он. Потому что семь раз — это слишком много для случайно брошенной гальки, такого не произойдет, и незачем пророчить себе заведомо неудачную судьбу… Споткнувшись о мелкую рябь, камешек утонул на восьмом прыжке. Все-таки получилось… Динитель поднял глаза — далеко в море, куда едва хватало взгляда, показался парус, словно белый гребень буруна или большая птица, покачивающаяся на волне. Это было их первое плавание в открытом море, рассказывал Дириэль. Одинокий кораблик казался хрупким и крохотным среди бесконечной водной пустыни. Потом началась буря, от которой они немало натерпелись. Хорошо еще, что они твердо запомнили — надо ставить корабль носом к волне. Нолдор не пристало быть трусами, но все же когда под ногами только пляшущие доски, а кругом нет ничего, кроме взбесившейся воды, — это устрашит кого угодно. После такого было понятно, почему тэлери никогда не плавали через Великое Море и вообще предпочитали не удаляться от суши. Вдобавок треснула мачта, так что потом, когда море успокоилось, они не рисковали ставить парус как следует. Ну и наработались же они веслами, пока не завидели землю! А потом еще долго шли вдоль диких и неприветливых берегов, пока не увидели дым сигнального костра. Итак, эта часть приключения закончилась благополучно. Однако теперь нельзя было просто отправиться в свою сторону каждый, как они рассчитывали прежде. Сначала следовало узнать, что же произошло в Дренгисте. Оставив команду отдыхать и чинить пострадавший от бури корабль, Динитель и Дириэль с ночным приливом вернулись в залив. Они причалили в той самой укромной бухточке и пошли осторожно разведывать обстановку. Половинка луны порой появлялась из облаков, и в ее свете был виден залив. Над водой торчали обгоревшие остовы кораблей, еще сколько-то их лежало вытащенными на песок. Других признаков бедствия и разорения не показывалось. Дальше на опушке леса вроде бы виднелись шатры и палатки, отсюда похожие на те, которые были в день высадки. Все окутывала спокойная тишина. Если в становище были обитатели, сейчас они спали. Братья остановились, решая, стоит ли подобраться поближе или лучше дождаться утра и посмотреть, объявится ли в становище кто-то живой и кто именно это будет. Они еще спорили, когда ощутили едва заметный запах дыма, а вслед за этим послышалась какая-то возня неподалеку в лесу, будто копали землю. Тут же забыв о спорах, братья прокрались туда, откуда доносился шум, — на крошечной полянке возвышалась большая куча, в каких пережигали уголь, а углежог-эльда, вооружившись лопатой, спешно заделывал предательскую прореху в земляной оболочке. — Свои, — прошептал Дириэль брату на ухо. На душе у обоих заметно полегчало. Если нолдор уже так беспечно делают уголь в ночном лесу, даже не выставляя охраны, никакой ужасный враг не нападал и не угрожает нападением, и жизнь понемногу налаживается. Братья посовещались еще немного. А что, если Дамроду не удалось притворяться так долго? Ведь прошло уже много дней. Как тогда он объяснил отсутствие второго? Ничего не попишешь, открытое явление народу опять откладывалось. Динитель отправился за Дамродом, а Дириэль остался ждать. Встречу назначили в зарослях падуба под скалой. За прошедшее время становище расползлось по лесу и выросло чуть ли не втрое. Прежнее скопище шатров и палаток явно приобрело некоторую упорядоченность. Пожитки теперь не были стащены и свалены как попало, но аккуратно уложены и укрыты от дождя. Появились основательные шалаши, обустроенные кострища и поленницы. Сохла выстиранная одежда. Динитель пробирался сквозь это новое, почти неизвестное становище, прислушивался к каждому шороху и гадал, где же теперь искать тут их с братом палатку. Палатка, по счастью, оказалась на прежнем месте, только место это теперь было трудно узнать — особенно если видел его один раз пару недель назад, да и то мельком. Оглянувшись на всякий случай, Динитель юркнул внутрь. Едва разглядел рыжую голову, обрадованно растормошил спящего — и на него уставился Майтимо. Этого Динитель никак не ожидал. Совсем растерявшись, он брякнул первое, что пришло в голову, и опрометью бросился вон. Слышно было, как Майтимо выскочил следом. Динитель замер, а потом, прислушиваясь к каждому движению брата, крадучись обогнул палатку с другой стороны. Он видел, как Майтимо постоял в недоумении у входа и ушел. Хотя сердце еще колотилось как бешеное, Динителю хватило духа вернуться в палатку — в ней никого не было и не должно было быть. Майтимо явно обитал там один. Гадая, куда мог подеваться Дамрод и где его теперь искать, Динитель поспешил убраться. Светало. Становище постепенно просыпалось. В кустах, где укрылся Динитель, можно было хорошо прятаться, но оттуда мало что было видно. Улучив момент, он взобрался на старый клен и уселся поудобнее в развилке, глядя на происходящее внизу. Внизу происходило многое. Все были чем-то заняты. Доносился стук топоров. Быстрым шагом куда-то направился Турко с Хуаном, и с ними еще небольшая компания — но не на охоту, потому что при себе у них были не только луки, но и мечи. Отец тоже пошел куда-то, на ходу отдавая распоряжения, а рядом с ним Дамрод — Динитель узнал бы эту рыжую голову где угодно. Динитель издал условный свист, который они придумали, еще играя в детстве — но, наверное, слишком тихо, потому что брат не услышал его. Бежать следом и разыскивать Дамрода в становище средь бела дня было никак невозможно. И Динитель остался ждать — он уже понял, что брат теперь обитает в отцовой палатке. Значит, туда он и должен был вернуться… …Впереди было несколько часов ожидания, но Дириэль и не думал скучать. Взглянув на солнце и прикинув время, он отправился бродить по лесу, который поднимался по склонам прибрежных холмов. Охотиться Дириэль не собирался, но лук все же натянул — мало ли что. Лес был старый и влажный. Плющ взбирался по стволам, заплетал проемы между ветвями, кое-где вовсе окутывая их пеленой восковых листьев. Зеленые пятна мха лежали на земле, торчали пышные перистые пучки папоротника. Ручейки скатывались по камням крохотными водопадами, пробивали глубокие русла, и старые ольхи вцеплялись корнями в стенки промоин. Выше склоны делались суше, ольха сменялась вязами и буком. Дириэль с любопытством рассматривал эту новую для него землю. Неподалеку вдруг послышался треск ветвей, и меж деревьев замелькал молодой олень. Он бежал прямо на Дириэля, еще не замечая его. Охотничьи привычки мгновенно напомнили о себе. Руки сами натянули лук и послали стрелу. Животное споткнулось на бегу и, сделав еще несколько неверных шагов, упало. Дириэль поспешил к нежданной добыче, ломая голову, как же теперь тащить целого оленя до корабля или хотя бы до берега, — но с той же стороны, откуда раньше появился олень, сейчас послышались голоса. Двое нолдор шли, высматривая следы. Скользнувшего за старый древесный ствол Дириэля они не замечали. — Эй! — воскликнул тот, что был чуть впереди. — Я все-таки попал. А вы не верили. — Быть того не может, — отозвался второй. — Смотри сам. Вот олень. — И он громко свистнул. Подошли еще трое. Никого из них Дириэль не знал. По-прежнему прячась за деревом, он смотрел, как те переговариваются, радуясь добыче, разделывают и делят на части тушу. Потом они отправились обратно со своей ношей, а Дириэль следовал за ними почти до самого края становища. Понаблюдав еще немного, он сделал вывод, что здесь, судя по всему, расселился народ двух Арфингов. Дириэль послал мысленные проклятия этим дармоедам и трутням и пошел обратно… …Ждать пришлось долго. Динитель весь извертелся на жесткой неудобной ветке. Он то сидел, то распластывался вдоль нее, подобно древесной змее, то усаживался верхом. Потом еще захотелось есть и пить, и все остальное, чего никак нельзя было отложить на будущее время. По счастью, сейчас поблизости никого не было — в воздухе плыл запах еды, и все, наверное, собрались обедать. Динитель соскользнул вниз. Обратно он вернулся тоже бегом, чтобы не пропустить брата, если тот появится. Но не успел еще добежать до своего дерева, как его окликнули: — Лорд Телуфинвэ! Меня послали принести вам это. В руках девицы была большая деревянная чашка с питьем. От питья шел пар. Деваться было некуда. Мысленно проклиная все на свете, он взял чашку и забрался в шатер, и ждал, когда девица уйдет. Она и впрямь совсем было ушла, и Динитель уже готов был выскочить, но услышал, как девица ойкнула: — Лорд Телуфинвэ! Вы уже тут? А я только что видела вас входящим в ваш шатер. — Тебе показалось, — послышался голос Дамрода. — Да нет же. Я приносила вам отвар. Если вы уже выпили его, позвольте мне забрать посуду. Динитель заметался. Выбежать и залезть на дерево уже не успеть. Обратно в лес? Тоже заметят. Оставалось одно — он сдернул с ложа отцовский плащ, забился в угол и замотался с головой, надеясь, что со стороны сойдет за тюк или мешок. Минуту спустя полог шатра приподнялся. — Забирай. Спасибо. Шаги удалились и скоро затихли совсем. — Ну, вылезай уж, — сиплым, чуть подрагивающим голосом тихо сказал Дамрод. — Можно. Динитель скинул плащ, бросил его обратно на ложе. Шагнул к брату. Дамрод тоже качнулся навстречу и неожиданно крепко ухватил Динителя за плечи, притянул к себе, прижал. — Живой! — выдохнул ему в ухо. — Ну… ну… — растерянно произнес Динитель. Между ними не были приняты подобные проявления чувств, но он понимал брата. Они всегда понимали друг друга — без слов, иногда и без жестов. И мама их понимала тоже… — Я вроде бы слышал свист, но думал, что показалось. — И не обернулся… — Так отец же был рядом! Он меня теперь вообще ни на шаг не отпускает. Вот сейчас только, пока все едят, а мне не хотелось, и я пошел прилечь… Они говорили быстро, сумбурно, выхватывая из вороха слов, рвущихся наружу, только самые нужные. — А почему ты в его шатре? — Он велел, когда узнал, что ты пропал. — Так он знает? — А ты думаешь? Я вертелся, сколько мог. Но сколько же можно? Я на берег бегал — ни тебя, ни Дириэля. А вдруг вы оба вовсе… — голос его дрогнул, и он замолчал. — Где… тебя… носило? — сдерживая всхлипы, выдавил Дамрод. — Потом расскажу, — быстро сказал Динитель. — Сейчас нам идти надо. Там Дириэль ждет. — Дири… Он тут?! — Ну, конечно! — Ой… — Дамрод прижал к щекам ладони. Было видно, что он сдерживается изо всех сил. — Я думал, что и он не доплыл... — Ладно тебе, — сказал Динитель и неумелым жестом погладил растрепанную рыжую косу близнеца. — Все живы-здоровы. — Дурак! А что я тут передумал, знаешь? — Догадываюсь. — Ничего ты не догадываешься! Ты же не видел, как они горели! А тебя нет и нет. Что я должен был думать? — Я зарево видел. И остатки кораблей. Что тут случилось? Хотя нет, тоже потом. Пошли! — Погоди! Нельзя вдвоем. Если кто-нибудь увидит, такой переполох поднимется! А отец сперва тебе голову оторвет. Знаешь, как он убивается… Динитель скорбно покивал: — Вот они, родители. Сперва по тебе убиваются, потом тебе же… Он и вправду так сильно? — А ты как думал? Другим, может, и не очень видно, но я-то с ним почти все время. — Вот ведь. — По лицу Динителя было видно, что он готов хоть сейчас нестись утешать Феанора. — Ну, ладно, я ведь скоро. Уже совсем скоро! Давай так. Я пойду первым, а ты отсчитай полминуты, и следом. Они чуть-чуть отодвинули полог и осторожно выглянули в щель. — Отсюда — сразу в лес, а шагов через двадцать свернешь на запад, к открытому морю. Я буду веточки заламывать, увидишь. Недалеко от берега скалы, в них проход. А чуть левее падубы этаким кружком растут. Дириэль там. А я буду ждать тебя у камней. Как увижу тебя, свистну. Понял? — Угу… Погоди, я гляну, нет ли кого поблизости… Давай! — И ты не задерживайся! Стрелой следом. Оставшись один, Дамрод провел ладонями по щекам. Руки были ледяными, зато щеки пылали. Сердце колотилось и прыгало у самого горла. «Ну, если кто-то появится и помешает вовремя уйти — да я его просто убью!» — подумал он, досчитал до тридцати и что есть духа рванул в сторону леса… …Они еще разговаривали, когда рядом зашуршала листва, захрустел мелкий сухой сор на земле, и в уютное зеленое убежище влез огромный лохматый пес. — Хуан! — обрадованно воскликнул Дириэль. Дамрод вскочил: — Это же меня ищут! Хуан, миленький, ну, пожалуйста! — взмолился он. — Тише, не шуми! Подожди, сейчас я пойду с тобой. Побудь тут, как будто ты все еще меня ищешь. Хуан покладисто сел. Он все понимал не хуже Воплощенных. — Придется прощаться, — сказал Дамрод. Он крепко обнял Динителя. — Удачи! Маме привет передавай. И от меня, и от всех. — Значит, я пошел спать на корабль, якорный канат перегорел, меня унесло в море, сидел на острове, пока не смог вернуться, — скороговоркой повторил Дириэль придуманное втроем оправдание. Хуан подергал Дамрода зубами за рукав. — До завтра! — успел еще сказать Дамрод Дириэлю и вслед за псом полез наружу из зеленой чащи. Не прошло и десяти минут, как Хуан издал довольное ворчание, громко гавкнул, и вскоре на них вылетел порядком взъерошенный Келегорм. — Куда ты пропал?! — накинулся он на Дамрода. — Отец места себе не находит. — Я… Я ходил, искал… Может быть, вдруг… — голос его дрогнул, и Дамрод умолк. Ему нужно было выглядеть понурым еще сутки, но сейчас для этого даже не потребовалось притворства. Очередная разлука была совсем не такая, как раньше. Теперь он расставался с Динителем на несколько лет — а может быть, и на долгие годы. Дамрод подумал о бесконечных лигах Великого Моря, разделяющего Валинор и Внешние Земли, и на душе стало тяжело, хоть плачь… …Отлив должен был начаться за полночь. Впереди было еще несколько часов, а возвращаться на корабль не хотелось — за много дней плавания он успел надоесть Дириэлю до спасу нет, и Динитель считал, что на его долю корабля еще хватит с избытком. Уведенный из-под самого носа олень не давал покоя. — А куда, говоришь, они его унесли? — спросил вдруг Динитель. — К Арфингам, кажется, — немедленно откликнулся Дириэль. Он еще не знал, какая мысль пришла в голову брату, но мог бы поклясться, что точно такая же витала и в его собственной голове. — А на что тебе? — Заберем с собой. Назад дорога долгая, и на корабле свежего мяса уже век не видали. — Может испортиться. — А мы его подкоптим слегка тут. А закончить можно будет на острове, там леса хватает.***
Невероятный рассказ подошел к концу. Феанор молчал. Первым общие чувства выразил Келегорм: — В голове не укладывается. — Да уж, — сказал Карантир. — Мы в двоих-то вечно путались, а от троих и вовсе в глазах будет рябить. Но я все равно до конца не верю. — А я вообще не знаю, — сказал Маглор. — Такое чувство, будто у меня двух братьев отняли, а выдали трех новых. — А у меня — сыновей, — обронил наконец Феанор. — Придется как-то привыкать… Сейчас он казался растерянным, и таким они не видели его еще никогда. Куруфин заметил философически: — Но это лучше, чем когда просто отняли одного. Мы считали, что Питьо… что он пропал. А теперь он нашелся, и даже в двойном размере. Нам не на что жаловаться. Может, пропажи и дальше будут умножаться. И когда мы придем к Моринготто за сильмариллами, их окажется четыре. Или даже шесть. А ты что скажешь? — Рыжих в семье стало больше, — ответил ему Маэдрос. — Вместе с мамой нас уже половина. — Что ж, — сказал Феанор, еще немного помолчав. — Если все, что вы рассказали, правда… — От первого до последнего слова! — с жаром подтвердил Динитель. — То, по крайней мере, я должен вас как-то называть. У всех моих детей, сколько бы их ни было, должны быть имена. Посему, — Феанор встал и указал на Динителя, — отныне ты, именно ты, будешь носить имя Питьяфинвэ. А Телуфинвэ будешь ты, — указал он на Дамрода. Вид у Динителя был довольно кислый. — Что такое? — Нельзя ли что-нибудь другое, отец? Не хочется называться «Маленьким», пусть даже и «Финвэ». Мы уже выросли. — Ну, вот еще! — сказал Келегорм. — Когда нам давали имена, нас не спрашивали. Хотя я против своего ничего не имею, — добавил он тут же. — Чем вы особеннее остальных? Дамрод возразил: — Тебе хорошо говорить. Тебя-то назвали «Сильным». А «Последним Финвэ» называться не очень приятно. Будто самый худший Финвэ на свете. — Самый плохой, — поправил его Куруфин. — Ничуть не легче. И вообще, может, я и не последний. Надо спрашивать у мамы, она помнит, в каком порядке мы родились. — Так не полагается, — сказал Феанор. — Отцовские имена даются один раз и остаются неизменными. Теперь третий… — Феанор задумался. — Наверное, Руссафинвэ. — Почему бы и нет? — заметил как будто себе под нос Карантир. — Зовут же меня «Темным». — А Нельо разве недостаточно рыжий? — так же понизив голос, спросил его Келегорм. — Вот что, умники! — вскипел Феанор. — Заводите своих детей и называйте их как хотите. Меня, Ноло и Арьо отец назвал вовсе одинаково, собственным именем. — Но он же потом изменил их, — сказал Маэдрос. Феанор повернулся к нему: — Хм. В самом деле. — Видишь, значит, случаи уже бывали! — воскликнул Дамрод. — Значит, даже отцовское имя можно поменять. — Я подумаю об этом, — ответил Феанор. — А до тех пор… — А до тех пор, может, Питьо и Тэльво пусть будут они? — предложил Динитель. — Я все равно должен возвращаться обратно в Валинор. Нехорошо, чтобы мама оставалась там одна. И мы ей обещали. — Обещали они… А у меня вы спросили? — Ты будешь против? Феанор задумался. — Нет, — ответил он наконец. — Не буду. Так даже лучше, чем… Когда ты собираешься отплывать? — Ночной прилив мы уже пропустили, — сказал Динитель, непритворно радуясь, что дело разрешается без долгих уговоров и ссор. — Значит, днем, после полудня. Если ты не против. Феанор только кивнул. Он понемногу свыкался с новым поворотом в семейных делах. — Найдется у кого-нибудь пара листов бумаги? — спросил он. — Мне нужно написать письмо. Братья только вопросительно посматривали друг на друга и качали головами. — Ни у кого нет, — вслух подвел итог Маэдрос. — И у кого-нибудь снаружи тоже вряд ли отыщется. Это действительно было так. В первое плавание к незнакомым берегам брали как можно больше самого необходимого, и ничему бумажному места не нашлось. — Может, сделаем что-нибудь на скорую руку, — предложил Куруфин, помыслив практически. — Хорошей, конечно, не получится, но… Все это время Аэгнор, несмотря ни на что, честно сидел молчаливым истуканом, но теперь украдкой постучал Маэдроса по плечу, обращая на себя внимание, и что-то прошептал на ухо. Тот выслушал, согласно кивнул и обратился к отцу: — У Айкьо есть книга, из которой можно выдернуть несколько листов и писать на обороте. — Если тебе их не жаль, — сказал Феанор Аэгнору, — то я буду очень благодарен. Ободренный Аэгнор отважился произнести уже вслух: — А нельзя ли будет передать письмо отцу? Мы бы тоже написали. — Оставьте мне хоть четвертушку, — сказал Куруфин. — И я хочу черкнуть пару слов. — Давайте, пользуйтесь, — с напускным недовольством пробурчал Динитель. — И буду я, как посыльный, письма по Валинору разносить. — К слову, как ты собираешься объяснять там свое возвращение? — спросил Маэдрос. Динитель пожал плечами: — Пока не знаю. Времени впереди много, придумаю что-нибудь. Не в первый раз, — добавил он лукаво. — Заодно известите тех, кто остался в Арамане, о том, что тут случилось, — сказал Феанор. Дамрод покачал головой. — Нет. Мы и сами было подумали об этом, но решили, что… Ну, представьте — если явиться в Араман и сообщить оставшимся: «Не ждите, там все корабли сгорели, а мы плывем домой» — это было бы очень нехорошо. Что бы там подумали обо всех нас? Поэтому мы отказались от этой идеи. Ведь один корабль у нас теперь есть, и вести дяде Ноло можно передать когда угодно. — Разве что так… Погодите-ка! — Феанор оборвал сам себя на полуслове. — А кого из вас не было, когда Намо сулил нам разные неприятности? — Меня. — Но клялись тоже только двое! Кто не... — Тоже я, — сконфуженно признался Дириэль.