***
Я вздыхаю и прислоняюсь лбом к прохладной стене. Смена выдалась адская; без сомнений, причина в том, что чуть раньше я взбесил Боба, умяв последний кексик. Или же всему виной проклятье, которое моя дьяволица-бывшая послала мне с какого-то карибского острова, где она сейчас развлекается с чистильщиком бассейнов. И вот теперь мой единственный шанс на уединение – несколько минут на то, чтобы, чёрт возьми, просто отлить в тишине – у меня отобрали. Я чувствую запах дурацких девчачьих средств для волос ещё до того, как он жизнерадостно начинает: – О, здрасьте, доктор Кокс… – Нет, – отрезаю я. – Новичок, вон отсюда. – Ой, да ладно вам, мне очень нужно! – Не волнует, Вайнона. Существуют правила, и ты не нарушаешь их. Никаких прикосновений, никаких разговоров и уж точно никаких совместных походов в туалет. – Но я не могу пойти в те, что дальше по коридору, там Уборщик! Чёрт побери, я не могу делать это, пока он треплется со мной. Я закатываю глаза: – Ладно, Новичок, хорошо. Но не смей со мной разговаривать, ясно? Он издаёт странный скрип ликования и присоединяется ко мне у писсуаров. Я пинаю его: – Здесь целый чёртов ряд, Силия, иди в другой конец. Он отходит, бормоча: – Я думал, мы могли бы стать туалетными товарищами… Отлично, он отошёл, расположился на безопасном расстоянии в другом конце, так что я могу не обращать на него внимания и закончить свои грёбаные дела. Вообще-то я в ударе, когда у меня есть аудитория, но это уже начинает подбешивать. Я бросаю на него раздражённый взгляд: – Новичок, я целиком и полностью за гендерно равные уборные, или гендерно нейтральные уборные, или как они там называются, но, думаю, существует договорённость, что дамы не таращатся на прелести друг друга, когда пользуются ими. Это элементарные правила приличия, Патриция. Он по-прежнему пялится широко распахнутыми, как у оленя, глазами. Я почти уверен, что он меня не слышал, так что свищу ему, заставляя подпрыгнуть и наконец отвести взгляд. – Молодец, Джесси. Мои глаза наверху. Я уже говорил тебе, любопытных не любит никто. Он слегка ёжится и в конце концов встречается со мной взглядом: – Как давно у вас это? – С рождения, Герти. И-и-и теперь я взбешён ещё больше. Я вздыхаю, убираю член обратно в нижнее бельё, подтягиваю форменные штаны и разворачиваюсь, чтобы вымыть руки. Чертовски хорошо известно, что никто не должен заходить в туалет, когда я пользуюсь им; до сих пор мне удавалось незаметно поддерживать эту свою… идиосинкразию. Доверяю Новичку растоптать это, как он уже сделал со всем остальным в моей жизни. Я всё ещё чувствую его жаркий любопытный взгляд у себя между лопатками и вновь раздражённо смотрю на него через плечо. Когда это ни к чему не приводит, я повторяю его предыдущее действие в мой адрес и критически разглядываю его член. Удивительно, но это, кажется, наконец заставляет его адекватно среагировать – он отворачивается, застенчиво заправляя себя в штаны. Ещё один сюрприз в том, что парень вообще-то упаковывает довольно приличный экземпляр. Не ожидал этого, если честно. – Я не имел в виду… э-э, это. Я имел в виду… Я поднимаю на него брови. Конечно, я в бешенстве уже от того, что он вообще, блин, задаёт вопросы на эту тему, но я не буду притворяться, что меня не забавляет, как маленький ханжа пытается подобрать слова. Понятно, что уровень его сексуальной искушённости не выше, чем у хот-дога, несмотря на то что он, очевидно, избрал своей неизменной миссией трахать буквально всё, с чем сталкивается. Он продолжает таращиться, как рыбка гуппи на Суперкубок, поэтому я вытираю руки и прислоняюсь к стене, с интересом наблюдая за ним. Цветом он похож на лобстера, и я не могу понять, то ли он слишком чопорный с точки зрения морали, то ли просто в шоке. Или всё это его возбудило (думаю, ничего особенно удивительного при таком раскладе не было бы). В конце концов ему удаётся выдать: – Я имел в виду… украшение. Ох, конечно, он выбрал самое девчачье слово для самого, мать его, мужественного пирсинга. Ну разумеется. Я одариваю его предостерегающей ухмылкой: – Не твоё собачье дело, Новичок. И ухожу, прежде чем он сможет задать ещё больше охренительно неуместных вопросов.***
У доктора Кокса есть… Я хмурюсь. Что? Кольцо для члена? О, нет, блин, нет, это что-то другое, даже не думай в ту сторону. Хотя вообще-то это было кольцо. У него в члене есть кольцо. Почему одна мысль об этом вызывает у меня странное чувство? Даже дрожь вроде как пробирает. Хорош дрожать на работе, Дориан, это делу не поможет. Я угрюмо смотрю на миссис Беккер: она в коме, так что вряд ли погружена в размышления о том, чем украшен половой член её босса. Или, может, так оно и есть – кто знает, какие сны видят коматозники? Мои грёзы наяву о миссис Беккер, танцующей на залитой солнцем полянке в окружении дружелюбных пенисов, прерывает вошедшая в палату Карла. Это, наверное, хорошо, потому что картинка мне привиделась весьма странная; уверен, на некоторых из них тоже были украшения. Похоже, всё это занимает меня куда больше, чем я думал. – Как дела у миссис Беккер? – Всё ещё немного «Пока ты спал». Она закатывает глаза: – Способ преуменьшить серьёзность комы, Бэмби. И кстати, никогда не говори так при докторе Коксе, он целый год будет доставать тебя бесконечными отсылками к романтическим комедиям. Я пожимаю плечами: – Это докажет, что он тоже их смотрит. Он не решится. Она фыркает: – Ох, Бэмби, ты не знаешь его так, как я. Он бы совершенно точно рискнул выдать всем свою слабость к ромкомам, лишь бы обзывать тебя Люси Модерац. Я поднимаю на неё брови: – Намекаешь, что он на самом деле смотрит ромкомы?.. Ну, в смысле, моя последняя попытка заманить его посмотреть со мной фильм привела к тому, что он вытолкал меня из комнаты отдыха врачей и велел персоналу не пускать меня туда в течение 48 часов. Ему же хуже. Пока он спал, я влез обратно через окно и уселся на полу возле дивана. Чуть не погиб, но игра точно стоила свеч. – Джей Ди, я жить хочу. Я ничего не говорю о личной жизни этого человека, поверь мне, оно того не стоит. Ох. Наверное, в таком случае спрашивать её, знает ли она о том, что у него проколот член, не лучшая идея. Или вообще кого бы то ни было спрашивать, если уж на то пошло. Все наверняка захотят выяснить, откуда я это узнал. Не думаю, что кто-то поверит в отговорку «Я видел его в туалете». Полбольницы считает, что я безнадёжно влюблён в него. То, что меня застукали, пока я с жутко довольным видом сидел на полу рядом с диваном, где он спал, вообще не помогает. И то, что все видели, как я убегал, когда он проснулся, – тоже. – Хей, Карла? Она нахмуривается: – Да? – Если бы ты хотела узнать больше о чём-то про доктора Кокса… э-э, что бы ты сделала? – Ничего. – Нет, серьёзно. – Я серьёзно, Бэмби, я бы ничего не сделала. Не делай ничего, хорошо? Добром это не кончится. Я определённо планирую что-нибудь сделать.***
Новичку удалось – к моему огромному удивлению – продержаться целых три дня, не задавая мне вопросов о том, что он увидел в туалете. К сожалению, большую часть этих трёх дней он провёл, таращась на мою промежность и выглядя вежливо смущённым всякий раз, когда мы оказывались в одной комнате. Это не совсем его вина. Он от природы любопытен (и от природы вечно смущён), так что случившееся явно сбило его с толку. Сочетание чего-то, связанного со мной, и чего-то, что он, вероятно, считает слегка запретным, явно оказывает слишком сильное влияние на тот маленький мир фантазий, в котором он живёт. И в результате он ведёт себя рядом со мной как долбаный кот на фабрике лазерных указок. Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на его поведение, сдерживая желание рявкнуть на него, чтобы он, чёрт возьми, заканчивал со всем этим. Если люди заметят, что они, блядь, подумают? Не то чтобы меня очень волновало их мнение. Скорее всего, они просто решат, что я его выебал. Или что он увидел меня голым и был так потрясён размерами моего снаряжения, что не может перестать пялиться. Или оба варианта сразу. Вообще-то я не против того, чтобы в клинике шушукались о любом из этих сценариев. Точнее, я не против того, чтобы люди считали мой пенис настолько огромным, что якобы один его вид превращает ординаторов в дрожащие развалины. Бывших… эм. Ну, неважно, мне пофиг, что думают люди. Короче, как я уже говорил, я старался не обращать на всё это внимания. Вплоть до произошедшего пять секунд назад, когда мы вместе изучали результаты неудачной операции, которую попытался провести один из ординаторов. Так как его лысый муж не был виноват, Новичок казался довольно равнодушным, но потом он поднял на меня взгляд, усмехнулся и сказал: – Тот случай, когда плохому танцору яйца мешают, верно? Я в такой ярости, что буквально потерял дар речи. И просто благодарю свою грёбаную счастливую звезду за то, что он не стал изображать британский акцент и не сказал, что хирург положил хуй на операцию. Маленький крысёныш. Итак, я могу смириться с тем, что Новичок глазами прожигает во мне дыру, я могу справиться с тем, что он, очевидно, очарован. Это раздражает, но он всегда раздражает. Но если он, мать его, думает, что может отпускать дебильные шутки по этому поводу и усмехаться мне? Никто, блядь, не усмехается мне. Я рычу на него, и это – к моему колоссальному разочарованию – всего лишь вызывает ухмылку у него на лице. Ладно, Меган. Тебе любопытно? Это обучающая клиника, и я, чёрт возьми, собираюсь преподать тебе урок.***
Я почти уверен, что разозлил доктора Кокса. Так, вчера выражение его лица довольно ясно сказало мне, что я взбесил его, выдав ту первоклассную шутку про гениталии. При воспоминании об этом я едва сдерживаю смех. Я работал над ней весь день. Он даже не улыбнулся. Я знаю, что сказал «яйца», а не «член», но ничего лучше придумать не получилось. К тому же, может, у него и в яйцах пирсинг есть? Можно ли проколоть яйца? Звучит болезненно. Короче, он в бешенстве. Сегодня я планирую залечь на дно, чтобы он не выбросил меня из окна, но моя смена ещё не началась. Я только что взял кофе и уже подумываю, не пойти ли мне пофлиртовать с девушкой из сувенирной лавки, чтобы скоротать время, пока не придётся переодеваться в форму. Но тут на моё плечо тяжело опускается знакомая рука. – Иди сюда, Новичок. Я оглядываюсь на него: – Я ещё не на смене. – Случайный тест на наркотики. Тебе нужно сдать кровь и мочу – добровольно или принудительно. Я обмякаю в надежде, что это разубедит его в необходимости насилия надо мной. Потом нахмуриваю брови: – Но ведь этим обычно занимается Полковник Доктор. Или вы ему заплатили, чтобы воткнуть в меня что-нибудь? – Он в отпуске, весельчак, – рычит доктор Кокс в ответ. Он что, только что покраснел? Это так прикольно. Здорово хоть раз не чувствовать себя неловко. Особенно в тот момент, когда неловко доктору Коксу. Разумеется, его неловкость по большей части приводит к тому, что он попросту звереет, но всё равно это довольно забавно. Не настолько забавно, впрочем, чтобы в самом деле доводить его до белого каления, так что я следую за ним в процедурный кабинет возле стойки регистрации. Похоже, у нас тут «браконьер становится лесничим» (читал Чосера недавно, прикиньте, я культурный), раз уж доктора Кокса заставили тестировать других врачей на алкоголь и наркотики – ну, или, может, Келсо решил, что это будет занятно. Он суёт мне контейнер для биоматериалов: – Отлей сюда. – А что, если мне не хочется? – ворчу я в ответ, несмотря на то что выпил галлоны кофе и вообще-то мне типа не помешало бы. – Тогда ты будешь торчать здесь, а я буду лить воду в твою чёртову глотку, пока тебе не захочется. Я закатываю глаза: – Полковник Доктор не такой. – Новичок, блин, я не получаю от этого абсолютно никакого удовольствия, просто сделай, что я тебе говорю, ладно? Плохо уже одно то, что мне приходится проводить с тобой дополнительное время, не втягивай меня ещё и в этот свой так называемый «разговор», хорошо? Потому что, поверь мне, существует та-а-ак много вещей, которыми я бы занялся вместо этого. Я бы станцевал фанданго, улучшил свой поверхностный испанский, выяснил, почему детям так нравится «Ванда/Вижн», посдвигал каждое утро стол Келсо на полдюйма, чтобы со временем он решил, что сходит с ума, сделал депиляцию. Посмотрел бы даже чёртов фильм с Хью Джекманом. – Ладно, ладно, ладно… – бормочу я, отходя в угол и поворачиваясь к нему спиной, чтобы сдать анализ. Он усмехается. Я убеждён, что он планирует сделать со мной что-то ужасное в отместку за мою совершенно безобидную реакцию на его дурацкий пирсинг в члене. И не собираюсь показывать ему никакие свои слабые стороны. К тому же это не моя вина. Да, я продолжаю думать об этом. Если уж на то пошло, это я должен быть зол на него. Ему бы стоило платить за аренду того места, которое он постоянно занимает в моей голове. Я пытался забыть об этом, но в конце концов стал видеть сны. Очень, очень странные сны. Эм, и под снами я подразумеваю кошмары. Мне определённо не понравилось то, что он делал в них со мной. Вообще. Совсем. Я свирепо смотрю на мистера Пипса. Не смей, чёрт возьми, вставать прямо сейчас, ты убьёшь нас обоих. Мистеру Пипсу удаётся и не слишком воодушевиться, и успешно предоставить образец мочи. Я сдерживаю порыв буркнуть ему «спасибо», просто застёгивая джинсы и передавая контейнер доктору Коксу. – Мои поздравления, Фредерика. А теперь снимай куртку. Я сбрасываю её и с опаской поглядываю на него. В руках у доктора Кокса нечто похожее на обычный шприц для забора крови, но я слегка побаиваюсь, что он намерен впрыснуть порцию воздуха мне в вену. Пожалуй, он считает это достаточно заманчивым даже тогда, когда я просто его раздражаю, а теперь у меня ещё и потенциальный компромат на него есть. Он закатывает глаза, хватает меня за руку и тянет к себе, быстро, эффективно и неожиданно безболезненно проводя процедуру. Вообще-то он действует довольно бережно; сразу после его большой палец в перчатке мягко прижимается к месту укола, останавливая кровотечение. – Видишь, Эми? Вот и всё. – Дадите мне петушка на палочке за то, что я был хорошим мальчиком? И… да, это точно румянец. С его цветом кожи такое достаточно сложно скрыть.***
Я в растерянности. Я в растерянности, потому что ничего не происходит. Я знаю, у него должен быть какой-то коварный план, но… ничего. Ну, то есть как ничего. Недавно Уборщик запер меня в морозилке, и к пальцам на моих ногах чувствительность до сих пор не вернулась до конца. Но от доктора Кокса – ничего. В последние дни он по большей части просто игнорирует меня или взаимодействует со мной как обычно (читай: игнорирует меня). Он не… ну, скажем, не заставил меня описаться от ужаса, объяснив это тем, что так было нужно для теста на наркотики. Не впрыснул мне воздух в кровь. Не облапал меня в смотровой. Не то чтобы я хотел, чтобы он лапал меня в смотровой, или видел сны об этом. Надо бы мне есть поменьше сыра на ночь. Я хочу сказать, единственная странность, которую мне удалось обнаружить, заключается в том, что он, похоже, никому больше не проводил случайный тест на наркотики. Но, скорее всего, он протестировал кого-то ещё, просто я не знаю этих людей. В конце концов, слишком странно было бы искать этому любое другое объяснение. Может, моя кровь нужна ему, чтобы создать моего клона, которого он будет держать у себя дома и бить по лицу всякий раз, когда приходит с работы? В голову приходит странный образ: голый я стою в цветочном горшке в тёмной квартире, заходит доктор Кокс, говорит «дорогая, я дома» и даёт мне в морду. Мне нужно есть меньше сыра и точка. Или меньше сахара. Или что-то в этом роде. Короче, я это всё к тому, что до сих пор мне, похоже, удавалось оставаться в безопасности. Бог знает почему. Вероятно, ужас от того, что он собирается убить меня (или сделать со мной что похуже), должен был привести к тому, что я меньше пялился на него. Вот только я знаю, что ничего не сработало, потому что эта история до сих пор занимает все мои мысли. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не задавать ему глупых вопросов, когда мы наедине. Да и таращусь я по-прежнему. А ещё мной овладевает ужасное, саморазрушительное желание отпустить ещё одну шутку, снова разозлить его, увидеть это замкнутое, яростное выражение на его лице. Почему я хочу сделать это? К чему я надеюсь его подтолкнуть? Не отвечайте, мистер Пипс. Вам запрещено разговаривать на эту тему, поскольку вы явно тронулись умом в тот момент, когда увидели то, что для вас является эквивалентом короны. И это снова возвращает нас к главному вопросу: зачем вообще делать что-то подобное? Я попытался загуглить, и это заставило меня содрогнуться. Безопасный поиск был выключен после предыдущего сеанса дрочки. Я о том, что его пирсинг не был таким жёстким, как те, что нашлись в выдаче по этому проклятому запросу; он не был похож на большинство из них, и это, если честно, делало его в своём роде милым. Но всё равно… оу. Мне нужно с кем-то переспать. Я только что описал пирсинг в члене моего босса словом «милый». Мне реально нужно перепихнуться. Может, наваждение исчезнет, если я с кем-нибудь трахнусь? Я вздыхаю, понимая, что сверлил глазами свой шкафчик на протяжении десяти минут. Моя смена давным-давно закончилась, и я не знаю, зачем вообще всё ещё здесь околачиваюсь. Я снова вздыхаю и плетусь к автоматам, чтобы забросить туда использованную форму. К несчастью, когда я оборачиваюсь, передо мной предстаёт поистине ужасающее зрелище – доктор Кокс широко улыбается, нервируя окружающих так, как только он умеет. Его взгляд направлен прямо на меня. О боже. – Новичок! – клянусь, он по-настоящему кукарекает. – Искал тебя ве-ехе-зде. Мы с тобой идём пить сегодня вечером. – Мы идём? – нервно спрашиваю я. – Ага. Приведи себя в порядок, поедем в центр. Я отвлекаюсь на то, что он держит в руках: – А это что? – О, – он опускает взгляд, после чего немного застенчиво прижимает какие-то бумаги к груди. – Просто результаты кое-каких анализов на токсины. Получил их сразу после того, как моя смена закончилась. Я пойду запишу их в журнал, а потом переоденусь. Оставайся здесь, хорошо? Не уходи. Уже удаляясь, он добавляет: – Кстати, сегодня будешь пить скотч наравне со мной. Ох, дерьмо. Вот и оно. Вот и его месть. Он собирается убить меня, устроив передозировку алкоголем.***
Новичок не умеет пить. В смысле, вообще. Я подозреваю, что он любит эти свои девчачьи «Эпплтини» и всё прочее, потому что считает, что они каким-то образом делают его похожим на слегка гейскую версию Джеймса Бонда или что-то вроде. Но в них же водка, чёрт возьми. Я искоса поглядываю на него, сидящего за баром рядом со мной и стеклянно улыбающегося в никуда. Пожалуй, всё идёт… хорошо. На самом деле, всё идёт точно по моему плану. Так почему же я так дерьмово чувствую себя из-за этого? Я почти абсолютно трезв, и… и да, он только что чуть не упал с барного стула, просто сидя на нём и не двигаясь. Я мягко хватаю его за плечо, поддерживая. – Пчму пол двжтся? – спрашивает он у меня. – Потому что мы на пиратском корабле, – отзываюсь я. Я заинтригован: насколько он доверчив, когда пьян? Насколько внушаем? Он тут же хихикает: – Ар-р-р, и бутылка рома! – О, боже, – бормочу я. Так я и думал: чересчур доверчивый и внушаемый. Откуда вдруг этот совершенно не свойственный мне приступ порядочности? Проклятье, всё это было спланировано, чтобы он перестал вести себя как бесячий маленький ублюдок. Я был в полном восторге от того, что результаты пришли быстрее, чем я рассчитывал. И чуть ли не вприпрыжку побежал по грёбаному коридору, разыскивая его. Так почему же сейчас я чувствую себя так паршиво? Внезапно он, улыбаясь, тяжело наваливается на меня. В этом есть странное очарование, несмотря на то что он не может прямо смотреть мне в глаза. Я сдаюсь, последние попытки держаться моего коварного сволочного плана на этом заканчиваются. На том, каким невероятно невинным он выглядит, хотя, насколько мне известно, этот грязный маленький ублюдок со спермотоксикозом даже отдалённо не невинен. – Пойдём напоим тебя кофе.***
– Ты пьёшь слишком много кофе, – категорично сообщаю я ему. Он растерянно смотрит на меня: – Но вы же сами сказали мне выпить это. – Я имею в виду, вообще, Новичок. В твоей крови слишком много кофеина, тебе стоит пить меньше кофе или перейти на сорт без кофеина, как-то так. Он всё ещё слегка пьян, и не похоже, чтобы до него дошёл смысл моих слов. Он переводит взгляд на чёрный кофе, который я вливаю в него с того момента, как затащил нас в эту дерьмовую круглосуточную забегаловку. – Почему вы пытаетесь меня отрезвить? Я думал, вы хотите убить меня. Я хмурюсь: – Ты думал, что я хочу убить тебя? – Ага. Накачать скотчем до смерти. – Какого хрена ты тогда пошёл со мной, если думал, что я хочу тебя убить? Он фыркает: – Как будто я мог отказаться. Да, я знал, что он не откажется. Я знал, что он накидается, а со мной всё будет в порядке. Я знал, что он станет доверчивым и внушаемым и в таком состоянии сделает всё, что я захочу. Меня передёргивает, и я вздыхаю: – Я не пытался убить тебя, Новичок. Я пытался тебя напоить. – Зачем? – спрашивает он рассеянно, по-прежнему пялясь в свою чашку с кофе. – Наверное, по той же причине, по которой обычно кто-то хочет напоить кого-то. Его лицо на мгновение приобретает странное выражение, после чего он поднимает на меня мрачный взгляд: – Что? – Я… – я силюсь так подобрать слова, чтобы не показать, какой же я вообще-то мудак. – Думаю, я хотел преподать тебе урок. Он ухмыляется мне: – И после этого вы говорите, что вы не мой наставник. Я уныло смотрю на него, и он перестаёт ухмыляться. – Новичок, когда ты услышишь, что я планировал с тобой сделать, ты не захочешь, чтобы я был твоим наставником. Поверь мне. Не знаю, зачем я рассказываю ему всё это. Очевидно, теперь чувство вины заставляет меня творить всякую странную херню. С таким же успехом я могу просто разболтать ему свой план, и со всем этим будет покончено. Он уже достаточно протрезвел, чтобы сбежать отсюда, а потом держаться от меня подальше до конца своей жизни. Конечно, обычно я уверяю, что это именно то, чего я хотел бы, но… это не так. Не совсем так. Вообще не так. Хотя я могу сказать себе, что именно поэтому меня пробило на откровенность. – Ты меня достал, – отрезаю я. – Я всегда вас достаю. – Ну, как бы да, но тут ты взбесил меня из-за проклятого пирсинга. Он отводит взгляд: – Извините, я просто… – Заткнись, Новичок. Ты не хочешь извиняться передо мной, ясно? Твоя дурацкая очарованность раздражала меня, это нервировало. Так что я… хотел, чтобы ты перестал быть таким чертовски заинтригованным. Моей первой мыслью было вырубить тебя и сделать тебе такой же пирсинг. Он в шоке таращится на меня: – Что?! – Да, как я уже сказал, это было первой мыслью. Вот только… знаешь, я вообще-то не фанат того, чтобы переделывать чьё-то тело без согласия, так что от этой идеи я довольно быстро отказался. Он снова расслабляется: – И вы придумали что-то другое? – Да. Я подумал, практическая демонстрация могла бы излечить твоё проклятое любопытство. – Пра… Практическая демонстрация? Я закатываю на него глаза: – Ну да. – Практическая демонстрация чего? – Ой, Аврил, прекрати быть такой чертовски наивной. План был в том, чтобы напоить тебя до отключки, а потом выебать. Поверь, если бы ты почувствовал, как «Принц Альберт» несколько раз ударил тебя по простате, у тебя ни-ихи-когда больше не возникло бы вопросов, зачем кому-то делать такой пирсинг. Он моргает, после чего уточняет: – А что такое «Принц Альберт»? Я пристально смотрю на него: – Серьёзно, Новичок? Это твой главный вопрос после всего, что я тебе рассказал? – Ну так и что это? – Джей Ди, в принципе, я только что сказал тебе, что хотел напоить тебя до такого состояния, в котором ты не понимал бы, на что соглашаешься. Сосредоточься на нужной части, хорошо, кексик? Он пожимает плечами: – Ну да, но вы же не сделали этого. И не то чтобы я не хотел, чтобы вы… Ну, в смысле… – Он дико оглядывается по сторонам, затем снова переводит взгляд на меня. – Думаю, я всё ещё пьяный, не обращайте внимания на то, что я сказал. Я поднимаю на него брови. Окей. Ладно… окей. Он не убежал с криками и не назвал меня (что было бы заслуженно) полным придурком. Неожиданно. – Ну… – продолжаю я, всё ещё с подозрением поглядывая на него. – Эм. Ну, таков был план. Но… оказалось, что я не могу с тобой так поступить. Он смотрит в никуда пустыми глазами, но внезапно приходит в себя: – Подождите-ка, вы поэтому провели мне тот случайный тест на наркотики? Я вздыхаю: – Как я уже говорил, Новичок, у тебя не было бы вопросов, зачем нужен пирсинг, если бы ты, блин, понимал, каково это – принимать его в себя. С резинкой ощущения не те. Он впивается в меня свирепым взглядом: – Вы протестировали меня на ЗППП?! – Остынь, Чесни, я тоже сдал анализы. – Но вы… – Новичок, серьёзно, это оскорбило тебя больше всего? Не всё прочее дерьмо, но это? Ради бога, Селин, ты перевозбуждена больше, чем горностай в кроличьей норе. Он бормочет что-то подозрительно похожее на «как вы смели?», затем неохотно спрашивает: – Там всё… там всё чисто в итоге? – Ну, ты же у нас образец добродетели и непорочности, как иначе-то? – он снова сердито смотрит на меня, и я корчу ему рожу. – Да, Новичок, там всё чисто. И у меня так же. Результаты лежат в моём шкафчике на работе, могу потом показать их тебе, если захочешь. – А если бы не всё было чисто, как бы вы, чёрт возьми, рассказали мне об этом? – Ой, да не знаю я, Новичок, я пытался быть ответственным. – Ответственным?! – Ладно, я хотел снизить градус своей отвратительности. Не знаю, Новичок, я не… Слушай, я же сказал тебе, что решил не делать этого. Тебе не нужно здесь оставаться, ты можешь уйти. Я вообще удивлён, что ты до сих пор здесь. Он устало смотрит на меня; это впечатляет, если учитывать, сколько кофе я заставил его выпить. – Вы могли бы просто всё мне объяснить. И тогда, скорее всего, я перестал бы пялиться. Я поднимаю брови: – Скорее всего? – Окей, может, и не перестал бы. Но… эм… Я вздыхаю: – Что ты хочешь узнать? – Ну, для начала, что это вообще, блин, такое? Вы назвали его «Принц Чарльз» или как-то так? Я кривлюсь: – Так я свой пирсинг не называл. Никогда больше так его не называй, это не тот мысленный образ, который мне нужен. Это обратный «Принц Альберт». – Что значит «обратный»? Вряд ли можно сделать пирсинг на другом конце. Я моргаю: – Новичок, у члена нет другого конца, чудила. «Обратный» означает, что он находится над стволом, а не под ним. – Почему? – Почему обратный? Много причин, на самом деле. Усиливает сексуальную стимуляцию, а ещё позволяет по-прежнему отливать стоя. – А что, с некоторыми из них отливать стоя нельзя? – Смотри, обычный «Принц Альберт» делается снизу. Он проходит через уретру, Новичок, гравитация плюс прокол приводят к тому, что всё становится несколько… грязным, понимаешь? Да, ты, конечно, можешь, но тебе каждый раз приходится его слегка подкручивать или что-то типа того, если не хочешь всё разбрызгать. Короче, я к тому, что с обратным «Принцем Альбертом» это не проблема. – Я… Вообще-то я не спрашивал, почему вы выбрали именно этот стиль, но спасибо за такой наглядный образ. Я имел в виду, зачем… ну, просто зачем? – Помимо усиления сексуальной стимуляции, о которой я упомянул? Он пожимает плечами: – Просто вы не производите впечатление человека, который делает что-то только ради кинков. – Это не кинк, маленький ты пуританский монстр. Но нет, ты прав, я сделал его не поэтому. Когда я был моложе, у меня было много пирсинга, – он открывает рот, и, прежде чем успевает задать какой-нибудь тупой вопрос, я обрываю его: – На лице. – Я знал. Я знал, что у вас было проколото ухо, потому что вы тоже любили пиратов! Я хмурюсь: – Что? И, пожалуйста, Новичок. Я увлекался металлом. – И поэтому у вас всё лицо было в нём, я прав? – лыбится он, и я стону: – Музыкой, кретин. В общем, просто проколоть мочку – это не в моём стиле. У меня были трагус, хеликс, руук, септум, лабрет… – Он снова тупо смотрит на меня. Я вздыхаю. – Короче… много пирсинга, ясно? Мне, блин, нужно было по широкой дуге обходить аппарат МРТ. – Но сейчас у вас их нет. – Нет… Всё было хорошо, пока я учился в медицинской школе и проходил интернатуру. Но некоторые из более старших врачей были не в восторге, они говорили мне смягчить мой внешний вид. К моему удивлению, он вдруг приходит в ярость за меня: – Ну и пошли они. Кому какая разница, если вы хороши в том, что делаете? Я улыбаюсь: – Ага, я тоже так думал. И не обращал на них внимания – но помнишь доктора Бенсона? Новичок кивает: – Вы говорили, он был вашим наставником. – Да, он… он тоже посоветовал мне избавиться от некоторых из них. Он считал, что я добьюсь успеха, но пирсинг будет меня сдерживать. И поскольку я действительно слушал человека, которого называл своим наставником, Новичок, я сделал так, как он предложил. Это меня бесило, но он был прав. Большинство моих пациентов меня боялись, и нужно было хотя бы попытаться стать располагающим к себе. – Вам нравится, когда люди вас боятся. Я фыркаю: – Не вариант, когда ты ординатор. Тебе не понять, Новичок, ты такой же страшный, как щенок с пузырьковой машинкой, – он снова напускает на себя мятежный вид, и я вздыхаю. – Хорошо, Новичок, ты наводишь ужас. На всех, кого пугают маленькие собачки и мыльные пузыри. В общем, я к тому, что я всё снял. И, как бы сильно я ни возмущался, Дэйв был прав. Но я… больше не чувствовал себя собой. Мне казалось, я потерял какую-то часть себя. И я понял, что должен сделать такой пирсинг, который не был бы никому заметен, но я бы точно знал, что он там есть. Он усмехается: – И вы решили сделать самую бунтарскую вещь из возможных? – Ну, да, Новичок. Я – это я. – И что… с ним действительно всё настолько по-другому? Я пожимаю плечами. – Не то чтобы по-другому, просто… лучше. Обоим партнёрам. Наступает неловкая пауза, во время которой он внезапно краснеет и опускает глаза. После чего бросает на меня взгляд из-под растрёпанной чёлки: – Ну… Я выпил столько кофе, сколько сам вешу, так что в ближайшую неделю вряд ли усну. Вы… вы говорили о практической демонстрации? Я свирепо смотрю на него: – Ты, блядь, издеваешься надо мной?***
Мы едва успеваем переступить порог его квартиры, прежде чем доктор Кокс прижимает меня к стене и крепко целует. Справедливости ради, я начал распускать руки уже в такси и позже, когда мы поднимались на лифте, он же был довольно сдержан. Я предположил, что всё это не завело его так сильно. Выходит, я ошибался, просто он не большой любитель демонстрировать чувства на публике. Ну, в лифте – это так себе на публике, не то чтобы с нами ехал кто-то ещё. Не о том думаешь, сосредоточься на этом, боже, как же горячо. По сути, он впечатал меня в стену, его твёрдое, неподатливое тело прижалось к моему, не оставив мне абсолютно никаких шансов вырваться. Его язык яростно доминирует у меня во рту, из-за чего дышать практически невозможно, наши зубы клацают друг о друга, стоит мне попробовать отстраниться. Я издаю стон ему в рот, протягивая руки, чтобы зарыться ими в его кудри. Он отступает, тяжело дыша мне в губы и не давая пошевелиться. – Новичок, ты грёбаный идиот. О, эта нежная чепуха от Перри Кокса. – Можешь уже начать демонстрацию? Он стонет и снова целует меня, в этот раз даже умудряясь не перекрыть мне кислород: – Тебе стоило сбежать, пока была возможность. Другой ты не получишь. Ох, это точно не должно было завести меня так сильно, как завело. Я выгибаю спину и прижимаю свою эрекцию к его бедру. – Ты грязная девчонка, – шепчет он мне в ухо, заставляя меня задрожать, и начинает спускаться с поцелуями вниз по шее. Вот это действительно не должно было прозвучать эротично. Господи, нам нужно заняться сексом раньше, чем я начну возбуждаться от ещё более странной херни. Впрочем, оказавшись в ловушке у стены, я не могу проявить никакой инициативы. Всё, что мне удавалось до сих пор, – играть с его волосами и слегка потрахивать его бедро. Я разочарованно хнычу, и, почти уверен, в ответ на это он ухмыляется мне в шею. – Пейшенс, – бормочет он. Я снова толкаюсь к нему: – Это команда или девчачье имя? – Что тебя больше заводит. Невыносимо медленно он расстёгивает мою рубашку, и мне хочется наорать на него. Я не хочу быть голым, я хочу увидеть его голым. Хочу увидеть это толстое, блестящее кольцо в этой толстой, блестящей головке его члена. Он начал целовать мою грудь, на что я издаю звук «хннннххггггхххнн». Это приводит к тому, что он замедляется, водя языком по моему животу. Я прикусываю губу и стоически пытаюсь заткнуться, чтобы не давать ему повода действовать ещё медленнее. Он поднимает на меня взгляд и усмехается, выпрямляется, чтобы опять поцеловать меня, после чего срывает рубашку с моих плеч, перекручивая её за спиной и запутывая в ней мои руки. Он прерывает поцелуй, оставляя меня задыхаться, и широко ухмыляется. Одной рукой он ведёт вниз по моему телу, добираясь до застёжки на джинсах и в конце концов заскальзывая ко мне в боксеры. – Как неожиданно, – говорю я настолько сухо, насколько могу, учитывая, что он сжимает мою твёрдую, как камень, эрекцию, заставляя меня хватать ртом воздух. – Ты думаешь, что ты здесь главный. – Ох, Новичок, я на самом деле главный. Я поднимаю брови. Ага, щас. Мы здесь только потому, что я попросил его о демонстрации, когда он струсил. Если он думает, что вся ночь пройдёт в таком духе, его ждёт разочарование. Он резко падает на колени, стаскивая моё нижнее бельё и одной рукой удерживая меня на месте за бедро, другая крепко прижата к моему животу. И вот уже его рот на мне; о, о, боже, может, я и позволю ему поруководить, если это то, чем он хочет заняться. – Ох, трахни меня… – выстанываю я. – Дай мне секунду, Новичок. Я извиваюсь, когда он облизывает мою эрекцию по всей длине, после чего заглатывает член целиком, то ощутимо посасывая, то уверенно кружа языком по головке. Мне удаётся выдавить: – Ты сказал, что проведёшь демонстрацию, а это не – ох! – она. Он останавливается, прислоняется лбом к моему животу и тихо смеётся: – Это реально не выходит у тебя из головы, да? – Я хочу снова уви-и-и-идеть его! – хнычу я, вообще не заботясь о том, насколько это ясно по моему поведению. Он встаёт и смотрит мне в глаза – горячим, невероятно возбуждённым взглядом: – Ты извращённый маленький ублюдок, не так ли? Я толкаюсь в его бедро: – Не такой уж и маленький. И кто бы говорил: ты затащил коллегу к себе домой, запутал в его собственной одежде, а потом отсосал ему. – Новичок, уверяю тебя, это я тебе ещё не отсосал. Не вопрос, я могу заставить тебя кончить, но мне казалось, ты не хочешь, чтобы этот вечер завершился так скоро. – Тебе не нужно меня обездвиживать, я не собираюсь убегать. Он моргает, и я пользуюсь этим моментом уязвимости, чтобы наклониться вперёд и нежно поцеловать его. Он выдыхает мне в рот и отвечает, мягко переплетая свой язык с моим; углубляя поцелуй, он обхватывает ладонями моё лицо. – Новичок, прекрати, чёрт возьми, видеть меня насквозь. – Прости. Я в самом деле мало что могу сделать в ответ на это, так что просто целую его в нос. Он тихо фыркает, затем отстраняется, снова встречаясь со мной взглядом: – Ты действительно хочешь, чтобы я провёл эту проклятую демонстрацию? – О, господи, да, сколько можно повторять? И было бы лучше, если бы я не застрял вот так; как ты умудрился настроить мою одежду против меня? Он ухмыляется, неожиданно наклоняясь и подхватывая меня на руки. Я верещу на него. – Ах, оставь это, Новичок. Это проще, чем распутывать тебя. Я сердито смотрю на него всё время, пока он несёт меня в спальню, включает свет и бросает меня на кровать. Я ёрзаю, недовольно осознавая, что связан собственной рубашкой, мои штаны спущены до колен и при этом у меня совершенно мучительный стояк. – Как недостойно, – ворчу я. – Мне нравится, когда у всех моих сексуальных партнёров такой вид. – Ой, заткнись уже и сними с меня рубашку. А потом сними с себя рубашку. Он усмехается и бросается к кровати, переворачивает меня на живот, чтобы избавиться от рубашки, а затем перекатывает нас обратно, оказываясь сверху. Когда мои руки наконец обретают свободу, я снова хватаю его за волосы: – Не хочу тебя расстраивать, Перри… Он поднимает брови: – «Перри», Новичок? – Я не буду звать тебя доктором Коксом в постели. – А жаль. – Короче, не хочу тебя расстраивать, но я не собираюсь просто лежать тут, пока ты делаешь со мной всё, что тебе заблагорассудится. В его голосе слышна насмешка: – И как ты думаешь мне помешать? Я могу справиться с десятком таких, как ты, Новичок. Я резко выворачиваюсь из своих штанов, отбрасываю их в сторону, после чего сильно толкаю его в плечо, переворачивая нас и укладываясь на него сверху. – Угкхм. Тяжёлый ублюдок. Он пытается пошевелиться, и я блокирую его коленом. Когда он повторяет попытку, я перехватываю его руку. – Сколько у тебя конечностей, Новичок? Ублюдочный ты осьминог. Сидя у него на животе, я начинаю расстёгивать его рубашку. Он распластался подо мной, очевидно, довольный тем, что позволяет мне делать то, что я хочу. Боже, он горяч. Я глазею на его пресс, затем полностью распахиваю его рубашку, чтобы насладиться отличным видом на грудные мышцы. – Оу. А это тебе зачем? Он вспыхивает: – За тем же самым, Новичок. Я наклоняюсь вперёд и касаюсь сверкающей золотой полоски в его соске, проводя пальцами по волосам на его груди: – Больно не было? – Новичок, не думаю, что ты понимаешь пирсинг. Очень осторожно я тяну за эту штуку, и он шипит сквозь зубы. Я тут же отпускаю её: – Чёрт, извини. – Сделай так ещё раз, маленький ублюдок. О, так это был звук одобрения? Я нарочно дразню его, облизываю другой сосок и целую его грудь, в конце концов добираясь до проколотого, обвожу языком холодный металл и очень осторожно прикусываю. Он стонет и толкается ко мне, напоминая, что изначально я хотел рассмотреть получше кое-что другое. Я отстраняюсь и стаскиваю с него штаны. Ох, блядь, каким-то образом всё это завораживает ещё больше, когда он твёрд как камень, а его грудь вздымается от попыток контролировать дыхание. Он отбрасывает штаны с нижним бельём, и я не свожу с него глаз, а потом – бережно, почти благоговейно – опускаю руку, чтобы погладить его твёрдый член по всей длине, напоследок покрутив пальцем кольцо, вдетое в гладкую, блестящую головку. – Ох, ёбаный ад, Новичок… Я берусь за кольцо и легонько дёргаю его: – Так больно? – Нет, – шипит он сквозь стиснутые зубы. – Просто очень яркое ощущение. Я скольжу ниже по его телу, затем целую его член. Он тихо скулит, а секунду спустя по-настоящему визжит, когда я кружу по головке языком и начинаю жёстко сосать. Кольцо моментально оказывается у задней стенки моего горла, я чувствую его холодное давление на миндалины, глубже заглатывая толстый, горячий ствол. – О, боже, – он резко садится и сбрасывает меня с себя, тут же наваливаясь сверху и крепко целуя. Я обхватываю его ногой за талию и снова хватаю за волосы, крепко прижимая к себе, проталкивая свой язык ему в рот, перехватывая инициативу. Он прерывает поцелуй, откидывает назад мою голову, облизывает и покусывает моё горло, после чего немного отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза: – Ты неожиданно напорист, Новичок. – Дай мне продолжить демонстрацию. Он закатывает глаза: – Это была не демонстрация, это ты играл с чёртовой штукой. И почти заставил меня кончить тебе в горло, грязный Новичок. – У меня крутые навыки, – фыркаю я в ответ, и он ухмыляется: – Не поспоришь. Но это не то, что я хотел продемонстрировать, – он пытается слезть с меня и хмурится, когда у него не получается. – Новичок… – Мы не на работе. Он насупливается: – Я знаю. – Так что ты не можешь просто… делать всё, что тебе захочется, ясно? Сейчас я не твой чёртов подчинённый. Он вздыхает: – Пытаешься сказать, что не хочешь этого? – Я хочу. Только… знаешь, вообще-то я не в дым бухой и так-то могу реагировать, и хочу к тебе прикасаться, и… всё прочее… – Да, это я заметил. Приставучий сукин сын. Я пожимаю плечами, и он закатывает глаза, тут же скатываясь с меня. К моему изумлению, после этого он берёт мою руку в свою, ласково сжимая: – Ладно, Новичок. Чего ты хочешь? – Я хочу, чтобы ты выебал меня. Он бросает на меня недоверчивый взгляд: – Именно это я и собирался сделать, заноза ты в заднице. Он садится и роется в прикроватной тумбочке, доставая лубрикант. Я неловко улыбаюсь ему: – Я мог бы продолжить с того места, на котором остановился, получилась бы вполне приличная смазка. – Нет, Новичок. Во-первых, я просто кончил бы тебе в глотку, сделав всё это упражнение бессмысленным. К тому же ты совершенно точно не хочешь, чтобы эта штука зацепилась за что-то у тебя внутри, поверь мне. Я всё ещё лежу, раскинувшись на спине, и он укладывается рядом, приподнимаясь на локте, чтобы посмотреть на меня: – Раздвинь их, ковбойша. Я закатываю глаза и поднимаю колени. Секунду спустя я чувствую, как грубые, квадратные кончики пальцев прижимаются к моему входу, тут же горячо и влажно скользя внутрь. Задыхаясь, я зажмуриваюсь, когда он нежно целует моё горло. – Чёрт, ты узкий. Ты же делал это раньше, так ведь? – Да, – ворчу я. – Просто… какое-то время назад. Он пододвигается, и я приподнимаю веки, чтобы рассмотреть его лицо совсем близко. Осыпая поцелуями мои щёки, лоб, нос, губы, он толкается глубже, проворачивая при этом запястье. – Хны, – уведомляю его я, снова закрывая глаза. – И как давно? – О, какая разница? Ты же сам говорил, я мог бы лечь в постель с кем угодно. – Я не совсем так сказал, – повисает пауза. – Тебя это задело? Он не язвит, не растягивает слова в саркастичной манере, в его голосе нет ироничной насмешки. Я морщусь и открываю один глаз. Похоже, он и в самом деле хочет знать. – Немного. Я не настолько плох. Не нужно меня проверять, прежде чем ты соизволишь ко мне прикоснуться. – Ты же знаешь, я не поэтому тебя тестировал. В любом случае, через минуту ты будешь мне чертовски благодарен. Я ухмыляюсь: – Неужели? Он убирает руку, отворачиваясь, чтобы нанести побольше лубриканта. Мгновение спустя я вдруг ощущаю гораздо больше жаркого и влажного давления. Его пальцы опять скользят внутрь, и я чувствую, что уже растянут; моя спина выгибается, и я хнычу в отчаянии. – О да, блин, ты отблагодаришь меня, отзывчивый маленький ублюдок. – Не… маленький, – шиплю я в ответ. – Твоя правда. Внезапно, ужасным образом его пальцы исчезают. Я пыхчу, затем издаю стон, когда он коротко ласкает мой член своей горячей, влажной, покрытой смазкой рукой. – Ладно, хватит уже валяться, соберись. Я снова стону и сажусь на кровати: – И как ты думал это сделать? – О, то есть теперь ты меня слушаешься? Я прикинул, что всё должно быть как можно глубже – чтобы ты понял саму идею происходящего, ясно? Короче, думаю, тебе лучше встать на четвереньки. Устроит? Я киваю и неуверенно принимаю позу. Он бросает на меня быстрый взгляд, нанося ещё больше смазки на свой член. Вслушиваясь в то, как он сжимает его в кулаке, в этот неряшливый, чмокающий звук, я с трудом сдерживаю писк. Он усмехается мне, и я понимаю, что, очевидно, сохранить самообладание всё же не удалось. – Пожалуйста, – выдыхаю я. Он сбрасывает усмешку, забирается на кровать и пристраивается позади меня. – Ты готов к этому? – О, боже, да! Я прикусываю губу, не желая выпалить: «О, пожалуйста, вставь в меня свой толстый член, мне это нужно; ты обещал, что проведёшь долбаную демонстрацию, так не останавливайся же сейчас». Так или иначе, в этом нет необходимости: секунду спустя я чувствую, как ко мне прижимается нечто гораздо большее, чем пальцы. Я ахаю и падаю на локти, пока он, удерживая мои бёдра, скользит в меня. – Хны, – снова сообщаю я ему. Охуеть. Я чувствую, как его толстый, твёрдый член пульсирует внутри, но есть ещё кое-что, более твёрдое и холодное, надавливающее глубже. Боже, я так наполнен, так… так… Больше ничего нет, только он во мне и прохладное, странное, почти внеземное ощущение этого металла. Который давит, массирует, толкается внутри. Непреклонно. Жёстко. Его твёрдая, горячая, пульсирующая плоть и холодный, цельный металл. Это вызывает мешанину из ощущений, такую странную и тут же вызывающую привыкание. Когда он ударяет меня по простате в первый раз, я сильно дёргаюсь. Это не похоже ни на что из того, что я когда-либо чувствовал, и вся моя нервная система внезапно вопит от удовольствия. – Ох, блядь, – взвизгиваю я. – Ты там в порядке, Джей Ди? Я подмахиваю ему: – Сделай так ещё раз. – Такая требовательная, Клэрис… Я свирепо смотрю на него через плечо: – Заткнись, мать твою, и сделай так ещё раз, Перри. Он ухмыляется, после чего вонзается в меня. Мои глаза закатываются, и я снова падаю вперёд, со стоном зарываясь в простыни. О, господи, по-моему, он наказывает (или награждает?) меня за то, что я на него рявкнул – видимо, теперь ему удалось отыскать нужный угол. Так что он просто раз за разом жёстко входит в меня, постоянно задевая мою простату. С меня градом льёт пот, и я активно подмахиваю ему, насаживаясь на этот охуительно абсурдный проколотый член, кряхтя при каждом движении. Я пытаюсь протянуть руку, чтобы подрочить себе, но не могу удержать равновесие без опоры на оба локтя. – Я сойду с ума, – выстанываю я. Он ослабляет свою похожую на тиски хватку у меня на бёдрах и начинает дрочить мне одной рукой. Затем глубоко вонзается в меня, так напрягая свой пресс, чтобы «Принц Альберт» впился в мою простату. Я вою, брыкаюсь, а после нет ничего, только жёсткое, ослепляющее, неумолимое наслаждение, когда я кончаю, беспорядочно заливая спермой его руку и свой живот. Он охает от неожиданности, врезается в меня ещё парой сокрушительных толчков, и его член начинает сильно пульсировать. К моему удивлению, испытывая оргазм, он не молчит, а выкрикивает моё имя, изливаясь внутрь меня. Очевидно, вконец потрясённый, я отключаюсь.***
Я набираю побольше воздуха в лёгкие: – Хей, Новичок? Ты там живой? По-прежнему лёжа ничком, он лишь стонет в ответ. – Новичок, если ты умер, мне придётся зарегистрировать своё тело в качестве оружия. Ты же знаешь, я был бы в восторге от этого, так что не обнадёживай. Он перекатывается на спину и глазеет на меня. Взгляд у него снова остекленевший. – Это было сильно. – Я тебя предупреждал. Я наклоняюсь и нежно целую его. Он опять запускает руки в мои волосы. – Тебе нравится так делать? – он кивает и целует меня в нос. Мне неловко, поэтому я легонько толкаю его в лоб, чтобы он прекратил ко мне липнуть, и сажусь в кровати. – Хочешь выпить? Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами, и я вздыхаю: – Что? – Можно тебя обнять? – Серьёзно, Новичок? Тебе известны правила… – Ну, по правилам прикосновения запрещены, а мы только что очень много трогали друг друга. – Не буду я тебя обнимать. – Пожалуйста?.. – Нет. Я ложусь с ним рядом, раздражённо откидывая руку. Он тут же переворачивается и прижимается ко мне. – Это не объятия, ясно? – Ага. – Мы просто… делимся теплом наших тел. – Да-да, сегодня же очень холодный августовский вечер. – Заткнись, умник, если не хочешь, чтобы это закончилось. Мы оба ненадолго замолкаем, и я пытаюсь не обращать внимания на приятное ощущение от того, как он невесомо водит пальцами по моему животу. – Эм, доктор Кокс? – О, ты снова зовёшь меня так? – Ага. – Что? – Мы можем… можем это повторить? Я фыркаю: – Я обратил тебя в свою веру? – Блин, ещё бы, я, может, тоже сделаю себе пирсинг. Уже фыркнув, на этот раз я прибегаю к издёвке: – Как будто ты это выдержишь. – Тебе придётся держать меня за руку. – Иди к чёрту, Новичок. Повисает короткая пауза, прежде чем я вздыхаю: – Я не против того, чтобы сделать это снова. Он прижимается ко мне ещё ближе, и я крепче обнимаю его. Конечно, я то ещё трепло – как только мы начали, я тут же захотел всё это повторить. Многообещающий, приводящий в ярость маленький ублюдок вызывает сильное привыкание. – Если хочешь продолжать в том же духе, имей в виду, что у меня нет желания снова проводить тебе фальшивые тесты на наркотики, ясно? Если ты хотя бы дотронешься до кого-то ещё, сделка отменяется. Или я опять возьму у тебя кровь и мочу на анализ. На этот раз силой. Он целует моё плечо, затем спускается ниже и целует сосок, поигрывая языком со штангой. Я стону. – Знаешь, ты мог бы просто сказать, что хочешь встречаться со мной. – Нет, Новичок, ты прекрасно понимаешь, что так я сказать не мог. Он тихонько хихикает: – Да уж. Ещё одна короткая пауза, прежде чем он выдаёт с тревожной убеждённостью: – Мой будет с камешком. – Ну разумеется.***
Шкафчик Скутера – это вечный кладезь постыдных секретов. Обычно я краду его дневник, чтобы было что почитать на толчке, но сейчас я в курсе всего, о чём он недавно писал в этой чёртовой штуке. Он больше обычного болтал о Сердитом Доке, постоянно упоминая о каком-то украшении или типа того. Может, он готовится сделать предложение или что-то в этом роде. Было бы неудивительно. Короче, тут нет ничего интересного. Я перевожу взгляд на другой шкафчик. Что ж, залезать сюда гораздо опаснее, но оно может того стоить. Он больше заботится о безопасности и, в отличие от Скутера, действительно время от времени меняет код замка. Впрочем, с прошлого раза код не поменялся (12-18-12, почти уверен, цифры связаны с выдержкой «Джонни Уокера»). В шкафчике Сопляка куча всяких картинок, бумажек и прочей херни, этот же обычно довольно аскетичен. Конверта здесь раньше не было. Я хмурюсь и достаю конверт, переворачивая его. Затем ухмыляюсь. Вскрыт. Оставляя вскрытые конверты у себя в шкафиках, они будто бы хотят, чтобы я прочитал их содержимое. Моя ухмылка становится шире, когда я вынимаю бумаги. О. О, да. Ох, кажется, чего-то подобного я ждал всю свою жизнь. Я осторожно возвращаю чистые тесты на ЗППП туда, где нашёл их. Рождество наступило рано. И, похоже, сыпь этим двоим не грозит. Я разражаюсь злодейским смехом в пустой раздевалке. На мгновение прерываюсь, рявкая случайно заглянувшему ординатору, чтобы он проваливал, после чего хохочу снова. Теперь ты попался, Скутер.