Сердца

Но Мирабель знает — проблемы не уходят вникуда и не рассыпаются песком по щелчку пальцев. Не понаслышке знает. Она живёт с чувством неполноценности последние одиннадцать лет, с того самого дня как дверь рассыпалась тёплыми жёлтыми искрами под её детскими пальцами. А живёт ли? Хороший вопрос. — Дай делать свою работу тем, кто знает как надо, — взгляд бабушки вместе с этими словами отпечатывается в памяти, в нем сочувствие и некая доля отвращение. Она в очередной раз отправляет её в другое место и Мирабель невольно задумывается, а есть ли ей вообще место с этом доме. Было ли место в этом доме для дяди Бруно с даром, у которого нет практической пользы? Люди не любят знать, что в будущем их ждёт нечто плохое. Люди не допускают мысли, что будущее можно постараться изменить. Всяко лучше вырвать из лап судьбы своё право на счастье, чем безучастно смотреть на то, как твоя жизнь сгорает до тла, думает Мирабель. Она ведь справилась. Изменила своё будущее. Изменила будущее всей своей семьи. Мирабель улыбается, когда Касита чувствуя её настроение подбодряет её — пока дом её принимает, значит всё хорошо. Мирабель слышит фразу про «не мешай» так часто, что порой задумывается, что эти слова являются приложением к её имени. С растениями управится Исабелла, с тяжёлой работой Луиза, Камилло подменит человека, Пеппа поможет с дождём, а твоя мать справится на кухне без тебя. В такие моменты остаётся поджать губы и отступить, и возможно ненадолго спрятаться в детской, слушая как Касита скрипит ставнями, словно пытаясь, что-то сказать. А потом Мирабель проверяет Антонио и нянчит его, пока все взрослые заняты своей работой. В какой-то из таких моментов Антонио обдирает рубашку в попытке забраться на дерево и Мирабель почти тайком с двухлетним кузеном на руках пробирается в детскую, чтобы залатать рубашку. У неё есть яркие кусочки ткани, которые остались с того момента, как она делала цветы на свою сумку, и набор ниток. Антонио молча смотрит как Мирабель легко исправляет его ошибку, внимательно выводя стежок за стежком, делая всё так аккуратно, что и не подумаешь, что переделка. — Так красиво вышло. Спасибо! — Антонио захлёбывается от восторга, надевая на себя починенную рубашку. Крутится у зеркала, рассматривает себя со стороны. — Теперь абуэлла не будет ругаться. Мирабель улыбается, складывая нитки и иголки обратно в шкатулку, отпускает Антонио на улицу к друзьям и потирает указательный палец левой руки. Укололась несколько раз. К счастью, не до крови. — Чтож, шитьё у тебя получается лучше, чем всё остальное, — замечает бабушка за ужином. — Молодец. И Мирабель не знает почему от этой похвалы на языке горько. Еда не лезет в горло и она с трудом дожидается окончания ужина. Остаётся убрать вместе с Луизой посуду, потом помогает маме помыть посуду. Монотонная работа успокаивает. После этого случая детская почти превращается в мастерскую — вышивка, кройка и вязание пожалуй единственные вещи, которые ей не запрещают делать. И за три года она становится в них чертовски хороша. Она учится у лучших мастериц их города, и в какой-то момент начинает превосходить их на голову. Восстановление Каситы и понимание бабушки не сводит внутренние проблемы к нулю. Поэтому когда возвращаются силы, с которыми всем легче управлять, Мирабель ссылается на плохое самочувствие и уходит с праздника. Сердце колет, дышать сложнее, но она стройным шагом доходит до своей комнаты и начинает рыдать только плотно закрыв за собой дверь на задвижку. — Всё будет хорошо, — Мирабель почти что уговаривает себя, не удосужевшись даже дойти до кровати. Так и сидит на деревянном полу, водит по пальцами по доскам и не думает ни о чём. С первого этажа доносится музыка и людской смех, город сияет огнями — не только её семье есть чему радоваться. Поднять с себя с пола не так уж и просто, Мирабель хочет плюнуть и лечь в кровать в обычной одежде, но по многолетней привычке переодевается, с какой-то дотошной аккуратностью складывает вещи на стул и ложится под одеяло. Завтра она обязательно будет счастлива, но сегодня… сегодня она уже не в состоянии правдоподобно улыбнуться. — Боже, Мирабель, ты действительно сошоьёшь мне свадебное платье? — Долорес держит её за руки следующим утром и улыбается так, никогда ей не улыбалась. У Мирабель сводит скулы, словно она съела что-то кислое, потому что настолько счастливое лицо заставляет задуматься об адекватности собеседника, не меньше. — Никто не справится с этим лучше меня, — Мирабель аккуратно сжимает почему-то дрожащие руки кузины и гладит большими пальцами. Руки больше не дрожат, только с большей силой сжимают её пальцы от переизбытка эмоций. — Я рада, что ты доверишь подобное мне. — Никому другому бы я это не доверила, — Долорес продолжает улыбаться и обнимает её, настолько крепко, что из лёгких выбивает воздух. Мирабель никогда бы не заподозрила её в такой силе. — Спасибо. Спасибо, Мирабель! И извини. — За что? — Мирабель ошарашенна, и пожалуй неловкая улыбка сама лезет к ней на губы, когда Мирабель наконец удаётся вырваться из цепкой сестриинской хватки и заглянуть в тёмные карие глаза. — За всё, — в глазах Долорес читается чувство вины и искреность в этой просьбе прощения. Мирабель не отвечает, улыбается чисто и широко, почти точно так же как раньше и сама обнимает Долорес. И им обеим этого достаточно, потому что от этого простого извинения как-будто кусок сердца встаёт на место. И Мирабель уже думает куда бы пристроить манекен и какой силуэт выбрать. Добавить что-то красное в наряд или оставить красными только украшения? Ещё кусок сердца встаёт на место где-то через месяц, когда в день ее рождения ей первым делом завязывают глаза и ведут куда-то вглубь дома. С завязанными глазами она не совсем понимает направление, следит за каждым шагом, чтобы не споткнуться. Касита и придерживающий её за локоть Камило конечно не дадут упасть, но всё равно стоит быть аккуратной. — Сюрприз! — кричат Камило и Антонио (Антонио сидит на руках у отца, чтобы достать до её головы), срывают повязку с её глаз и требуется пара секунд, чтобы привыкнуть к свету. Они в просторной комнате, на верхний этаж ведёт лестница с отполированными резными перилами. По периметру стен ряды шкафов с плотно прижатыми друг к другу рулонами тканей, катушками разноцветных ниток, деревянных коробок с каким-то наверное мелким содержим. Большой дубовый стол по центру комнаты утопает в солнечных лучах. А на втором этаже даже отсюда видно несколько манекенов. И большую доску для заметок, прикрёпленную к стене. — Это мастерская тебе в подарок, мииха, — мама подходит к ней со спины и кладет руку на плечо. — Мы подумали, что стоит дать тебе подходящее место для работы. И Мирабель только сейчас понимает, что до сих пор стояла с задержанным дыхание. Выдыхать почти больно. Выдыхать почти страшно. Кажется что это сон и от одной неосторожной мысли она проснётся и всё будет по старому. — Ну чего ты плачешь, Мирабель? Надо радоваться такому подарку, — говорит Бруно и ойкает, когда Пеппа щипает его за плечо. Это слёзы счастья. Мирабель растягивает губы в улыбке, но чувствует как слезинки скатываются одна за другой по щекам. Нет сил поднять руки и стереть. От переполняющей нежности в груди тесно. Мирабель плачет, давит всхлипы и утопает в объятиях семьи. — Спасибо, — шепчет она охрипшим голосом. — Большое спасибо. Уже потом на праздничном обеде Мирабель благодарит ещё от всего сердца, уже без слёз, слушает поздравления от семьи и впервые пробует вино. Она теперь считается взрослой. И Мирабель не знает почему, но что-то меняется когда она смотрит на мир глазами условной «взрослой». И Мирабель начинает видеть то, на что никогда не обращала внимания. И осознание собственной некоторой эгоистичности обухом бьёт по голове. Она впервые видит как много морщин залегло около маминых глаз и складке рта. Против старения никакая магическая еда не поможет. И что шаг у бабушки не такой твердый, каким она его помнит. Что в Долорес так много не выслушанных слов, а в Исабелле там много невысказанных мыслей. И Мирабель понимает, что надо делать. И она ставит в свою мастерскую маленькую удобную тахту, подушки для которой вышивает самостоятельно, кофейный столик и отводит одну полку под книги для Антонио и Исабеллы, вторую под милые вещицы, которые ей приносят жители города. На втором этаже она устанавливает небольшую подставку, на которую возводит Долорес при примерке платья, на накопленные деньги покупает большое трехстворчатое зеркало и ширму. Оставшиеся пустыми стены украшаются рисунками, вышедшими из-под кисти каждого члена из большой семьи. И мастерская Мирабель становится тихой гаванью. К ней приходят что-то рассказать, что-то послушать. Быть понятым и принятым, в попытках понять и принять самому. Обида уходит из сердца так, словно её там никогда и не было. И через полгода, когда Долорес надевает подвенечный наряд не для простой примерки, а на свадьбу, Мирабель наконец чувствует себя частью собственной семьи. Проблемы не рассыпаются песком по щелчку пальцев. Мирабель знает это. Не понаслышке знает. А ещё знает, что их можно решить. Потому что решаемо всё, кроме смерти.