Сделай меня своей женой

— Я слишком устала ходить за сегодня, — пожаловалась Персефона, паря над полом с парой подушек в руке. — Кто придумал традицию, чтобы невеста со всеми танцевала? — Явно не я, — отозвался Аид с другого конца зала, он там собирал все одеяла, которые только мог найти. — Если бы я решал, я бы забрал все твои танцы для себя. — Ты прекрасно знаешь, что я не настолько хорошо танцую. Вон, помнишь, как на Панафинеях все на нас пялились? — Они не пялились, а… Что ты делаешь? — спросил он, заметив, что Персефона перевернулась в воздухе вниз головой, и декольте банного халата явно не было способно надолго удержать все формы за тканью. — Отдыха-а-аю… — она ещё и потянулась, открывая его взгляду больше розовой кожи. Аид в несколько широких шагов подошёл к ней, сбросил одеяла в подобие их будущей постели и принялся заправлять халат Персефоны. Рано, слишком рано — она вряд ли была готова раздеваться перед ним прямо сейчас, тем более, по досадной случайности. — Мне кажется, ты должен делать немного наоборот. — Успеется, — только и сказал он, прежде чем прижать Персефону к себе в крепком объятии. Она поддалась ненадолго, но быстро вырвалась; одеяла надо было заправить правильно, чтобы им было удобно валяться в псевдо-постели, и эту работу никто, кроме них, здесь не сделает. Не зря же она отказала Гекате, когда та предлагала любую посильную помощь в приготовлениях брачного ложа — они с Аидом сразу сговорились, что сделают всё сами, и так, как им понравится. В итоге, всё вылилось в идею огромного гнезда из подушек и одеял, на котором сразу десяток тел поместится. Скоро её титул «девы» станет совсем уж неуместным словом. Персефона сглотнула, продолжая колдовать над одеялом. Она была морально к этому готова, физически — и подавно, но нервы с каждой минутой шалили всё сильнее. Ей хотелось то запрыгнуть на Аида, то замотаться в это самое одеяло и отстраниться на максимум. Ей нравилось, когда он снова и снова её обнимал без какого-либо намёка на очевидное продолжение брачной ночи, но этот намёк то и дело вертелся в её собственной голове, и она попросту не могла не вкладывать в любое шевеление их пальцев красноречивый контекст. Аид помог ей с одеялом с другой стороны и отправился куда-то в другую сторону зала — наверное, забыл очередную перину — а Персефона, спустившись на пол, шумно пошлёпала к переходу в её… их спальню. Там тоже была пока ещё заправленная постель, и её тоже она собиралась частично перенести сюда. Чем мягче и теплее для них обоих — тем лучше, тем более, что от её нервозности снаружи снова мог полить дождь, в зале похолодает, и Аида придётся согревать (хоть электрообогревателем, хоть чаем, хоть своим собственным телом). Оказавшись в своей-не-своей спальне, Персефона начала собирать подушки. Подтянув одеяло, её внимание привлекла та самая чёртова коробка с гранатом, оставленная у ножки кровати. Она всё ещё не хотела подписывать кого-либо под контракт с Эребом, который поди пойми чем обернётся. Аид мог стать королём этого места, едва она объяснила, для чего гранат нужен, и свадьба с ней для этого была вовсе не нужна. Он точно так же мог быть её мужем и называться главным, потому что она ему это позволила, а гранат остался бы нетронутым ещё целые столетия. Оба варианта почему-то звучали одинаково паршиво, но она не могла понять, как именно подойти к третьему. Придётся, наверное, перелопачивать самые старинные записи — может, она разберётся, как если не отменить контракт, так хоть ослабить влияние? — если в те времена записи вообще кто-то был способен вести. Вспомнились слова Мегеры, когда она поздравляла свою повелительницу со свадьбой. Персефона подошла к ней после первого танца молодожёнов — они с Аидом тренировались танцевать под одну определённую мелодию, которую она услышала с его плеера, и на самой свадьбе не ожидала, что Мег внезапно положит на музыку слова. — Песня была хороша, — поблагодарила Персефона, пока фурии настраивались на другую музыку для праздника. — Только я не знаю этот язык. О чём ты пела? Алекто прыснула в кулачок. Тисифона закатила глаза, хоть и не без улыбки. А Мегера просияла, ну точно обвесилась гирляндой. — О девах, продающих души древним созданиям! — радостно выдала она. Персефона как улыбалась, так её улыбка и застыла в гримасе. — Это… так мило с твоей стороны… Пока она думала, что ей сказать, чтобы это не звучало оскорблением их вкуса — песня действительно звучала красиво, и оставалось надеяться, что никто из присутствующих значения не понял — сёстры-фурии налетели на неё, чтобы подарить самые крепкие объятия. Она заметила, как на её плечо ложится золотая змея Алекто и мягко лижет в щеку. Мег уткнулась ей носом в ключицу. — И песня о том, что хоть приходится за это платить, но настоящее чудо всё ещё существует. Будьте с королём счастливы, — пожелала она. Персефона моргнула, прежде чем улыбнуться куда мягче и прикрыть глаза, обнимая всех трёх сестёр, насколько хватало её коротких рук. После этого она подарила второй танец им, сразу троим — они закружились в импровизированном хороводе, прерываясь на странные потрясывания бёдрами в своих попытках найти ритм музыки. …Настоящее чудо всё ещё существует. Персефона снисходительно фыркнула воспоминанию. Одно её чудо уже было оплачено тысячами лет слепого ожидания непонятно чего. На второе пока что можно было не рассчитывать. Когда она вернулась с парой подушек, Аид сидел посреди гнезда, стянув с себя верхнюю половину халата. Персефона так и застыла на месте при виде его широкой, покрытой шрамами, спины. И всё равно, что она его полуголым не раз до этого видела — прямо сейчас под настроение захотелось швырнуть последние подушки куда-то в стену, уговорить его снова покрыться звёздами и упасть в небесные объятия. А ещё захотелось очень быстро отсюда уйти, пока шальное воображение не побудило её точно так же сбросить халат с себя, оставшись абсолютно нагой, и присоединиться к этому активному бурению окна взглядом. Аид слышал её шаги и слышал, как она остановилась. Он почувствовал, как по виску стекает капля пота — ему стало слишком жарко от помеси нервозности, постоянной активности, пока они собирали постель, и от душного в запертом зале воздуха. Он то и дело смотрел в окно, думая, стоит ли просить её открыть, потому что здесь скоро будет совсем нечем дышать, но Персефона и так от каждого внезапного обращения дёргалась, как будто… Ах, точно. «Дева». Здесь и «как будто» не нужно. Просто не хотелось тревожить её лишний раз, с неё бы сталось придумать себе что-то, забиться всем телом под гнездо и так и ночевать до завтра, а то и до конца следующей недели. Он почувствовал, как в постель швырнули очередной вес — обернувшись, он увидел спину куда-то уходящей Персефоны, а рядом с ним лежали две подушки прямиком из её спальни. Он там бывал редко, спал ещё реже, но её постель, пропитанную запахом свежести и гранатов, запомнил надолго. Не прошло и пары минут, как Персефона снова вернулась, но уже с последним на сегодня одеялом, и то и дело избегала смотреть на него. — Иди сюда, — позвал он. Персефона на негнущихся ногах сделала пару шагов навстречу. — П-п-пора? — Нет, просто иди сюда, — куда спокойнее сказал он и протянул к ней руки. Поймав её ладони, он пригласил её сесть в постели рядом с ним. — Ты ужасно нервничаешь. Не самое подходящее состояние для счастливой невесты. — Я… не невеста уже, — буркнула она, всё ещё не глядя ему в глаза. И то верно, она уже была его официальной женой. Персефона стала его женой. О, боги, эта прекрасная девушка вышла за него! — Персефона, — позвал он, и погладил её щеку одними пальцами, чтобы она склонила голову навстречу и наконец-то подняла глаза к его лицу. — Персефона, нам не обязательно… — Не начинай этого, — отрезала она. — Я не для того пускала на тебя слюни с тех пор, как мне было пятнадцать, чтобы в первую брачную ночь сказать «а давай в шахматы поиграем». — И не для того мы прошли через огонь, воду, и согласие Деметры, чтобы ты сейчас тряслась, как будто я отправляю тебя на казнь. — Я просто… — она закусила губу, подбирая слова. — В теории, я знаю, что должно произойти. Я ждала этого, я была готова. А потом… я слишком много думаю и оказываюсь не готова. Я не знаю, как это объяснить. Аид покивал. Он тоже не знал, как это называется, но ощущение было знакомо и ему. Он оставил её краснеть от собственной нерешительности (если сработает, скоро они с этим разберутся), а сам повернулся и потянулся назад. — Я знаю, как тебя расслабить, — бросил он, пытаясь вслепую нащупать то, что он оставил со своей стороны постели. Персефона, почти не дыша, смотрела, как халат, всё ещё удерживаемый поясом, сполз с его спины чуть ниже… Она быстро подняла голову к потолку, потому что или так, или она сейчас начнёт задушено пищать в одну из подушек, чтобы в край закипевшая нервозность вышла хоть так. Она почему-то услышала звон. Аид, сияя, махнул рукой с зажатой бутылкой амброзии. Персефона действительно расслабилась за секунду. — Ты рылся в моей комнате? — тупо спросила она. — Ничего не рылся, она на видном месте стоит. Я знаю, ты не хотела её открывать… — Я хотела. Когда-нибудь, — Персефона потянулась, чтобы обвести пальцами печать на горлышке. — Думала, когда-нибудь настанет подходящий момент. — Наверное, день нашей свадьбы достаточно подходящий, — буркнул Аид. — Если не хочешь, я могу включить с телефона… Он замолк, когда Персефона одним движением выхватила у него бутылку, сорвала печать и раскрутила стеклянную затычку — только чтобы начать пить амброзию прямо из горла. Сделав глотка три, она не справилась, подавилась и начала кашлять. Аид так бы и сидел, вытаращив глаза, но вовремя одумался и поспешил похлопать её по спине, забирая бутылку обратно. — Да кто же так пьёт? — резковато спросил он в пустоту. Получив в ответ твёрдый взгляд Персефоны, даром, что глаза у неё начали слезиться, он только выдохнул. Наверное, только они и будут так пить. Качнув головой и усмехнувшись самому себе, он даже не пытался разрывать зрительный контакт, когда приложил бутылку ко рту и следуя её примеру, запрокинул голову, делая несколько хороших глотков алкоголя. У него хватило сноровки не давиться, но закончив пить, он вырвал из её руки затычку, закупорил бутылку обратно и быстро отставил на пол. Пока что достаточно, чтобы сломать лёд между ними. Если Персефона захочет выпить ещё — он позаботится о том, чтобы научить её делать это правильно. Пока он заканчивал с бутылкой, Персефона, хватая ртом воздух, полулёжа откинулась на подушки. Одной рукой она начала обмахиваться, второй — чуть приоткрыла халат. — Какая же здесь жара… — выдохнула Персефона. — Я как раз хотел попросить тебя балкон открыть, — отозвался Аид. — Или хотя бы окно. Пока завтра наступит, мы здесь задохнёмся. — Угу… Я могу… м-м-м… — она что-то невнятно буркнула себе под нос и выставила руку на одну из спускающихся с потолка лиан, которая как раз была недалеко от выхода на балкон. Лиана качнулась, зацепилась за дверную ручку, и спустя один неприятный скрипучий звук, разгоряченный воздух начал медленно выходить. — Давай на «камень-ножницы-бумага», кто идёт за водой? У меня амброзия в горле стоит, а вставать лень. — Можно и не играть, — махнул он рукой, перекатываясь со своего места. Он слишком хорошо всё продумал, оставив рядом не только потенциальное лекарство для расслабления, но и кувшин с водой. Налив в стакан, он передал Персефоне, и она тут же принялась жадно пить воду. Аид зачарованно уставился на пару капель, упавших с её подбородка прямиком в ложбинку между её грудью. Лёгкий расслабляющий туман опьянения начал давать о себе знать. — Вот теперь прекрасно, — выдохнула Персефона, вытирая рот рукой. Заметив на себе его взгляд, она немного смутилась, но закутываться обратно не стала — наоборот, она подалась к нему ближе. Аид протянул руки, чтобы положить одну ладонь ей на щеку, а второй поймал за талию и уложил рядом с собой. На её висках снова начали цвести синие васильки. Персефона рискнула провести кончиками пальцев по его телу. Начиная с подтянутого пресса, она чуть опустила свои прикосновения до его пупка, и снова подняла, до солнечного сплетения и выше, пробуя на ощупь его грудь. В последний раз она так его трогала, когда лечила внезапно открывшиеся раны, и в тот момент было не до интимного изучения, настолько она была в панике. Сейчас же не только волшебство момента затягивало, но и времени у них было ровно столько, сколько они сами захотят. Однако, Аид перехватил её руку и покачал головой. Когда она расслабилась рядом с ним и была уже готова получить от него пару приятных прикосновений в ответ (а дальше как пойдёт), он решил её остановить. — Я слышал, есть традиция новобрачным дарить друг другу подарки на свадьбу, — негромко сказал он. Персефона моргнула на него раз, другой, а потом устало застонала и закрыла рукой глаза. — О, боги, знаю я эту пошлятину! Подарить друг другу пару цветочков, назвать это «свадьбой», переспать и разойтись по разным углам. Как минимум, она точно знала, что отношения Нюкты дальше «традиции пары цветочков» не зашли, зато не нужные обоим родителям близнецы остались. Гипнос в своё время последовал примеру матери и тоже обхаживал какую-то дамочку, пока она ему не привела дочку, и после этого друг о друге никто из них не слышал. Она только надеялась, что в настоящее время блюстители подобной традиции по крайней мере перестали называть это нормальной свадьбой. Аид убрал руку с её лица и наклонился, чтобы легко поцеловать. — У меня кое-что есть, — шепнул он ей в рот. — Я не готовила подарок. — Ну, ты… — он помялся. — Технически, и так мне кое-что подаришь? Персефона непонимающе нахмурила лоб, а потом фыркнула и слабо стукнула Аида по голове. — Это не подарок, а случайное неприятное совпадение, с которым придётся сегодня разбираться. У меня здесь просто никто не вызывал особого желания потащить его в койку. Ладно, — выдохнула она. — Подарок, так подарок. Может, я сейчас тоже что-нибудь соображу. Аид кивнул ей и отстранился, накидывая халат обратно на плечи — спёртый воздух успел выветриться, и зал медленно наполняла свежесть Элизиума. Он вылез из их гнезда и потопал к своей оставленной сумке, где была припрятана фляжка Деметры. Он только надеялся, что она не соврала о содержимом. Аид вернулся, но в постель не стал лезть — вместо этого он сел на коленях перед непонимающей Персефоной. Взяв стакан, из которого она недавно пила воду, он наполнил его тёмной мутноватой жидкостью из фляги. Стакан он оставил на полу, аккурат между ними. — Персефона. Жена, — обратился он. — Я не буду тебе врать, ты не была первой в моей жизни, в кого я влюбился. Ты и сама это знаешь. Она кивнула. Спасибо стихийным откровениям от матери — про Геру ей можно было лишний раз не рассказывать. — Это невероятно нечестно, что тебе пришлось ждать меня так долго. Если бы я… — «знал», хотел сказать он, но даже если бы действительно знал, насколько она была готова встретить его с самыми распростёртыми объятиями, он бы попросту постеснялся. — Если бы я имел достаточно храбрости смотреть своим ошибкам в глаза, возможно, мы бы с тобой встретились гораздо раньше. Не спорь со мной, — сразу сказал он. — То, что сюда пошла ты, а не я — моя ошибка. Мы оба знаем, что в то время никто из нас не был готов идти и с ходу править миром мёртвых, но я ещё и взвалил на тебя часть своей ответственности за отца. Мы все на тебя её взвалили. На Олимпе, я часто думал о тебе, чем ты можешь здесь заниматься, и ещё чаще я избегал о тебе думать. Я давно хотел попросить за это прощения. Она чуть поднялась на подушках и потянулась, чтобы найти его руку своей. Аид смотрел, как она положила ладонь поверх его сжатого кулака, и большим пальцем погладила аккуратное чёрное кольцо на его безымянном пальце. Персефона ободряюще улыбнулась. — У тебя есть всё бесконечное время, чтобы это загладить. — Я говорил, что хочу любить тебя. И я буду, — негромко сказал он. — Я дам тебе всё, что ты захочешь. Пусть это будет материальная мишура навроде украшений, или его тёплые объятия, если она вдруг замёрзнет. — Я дам тебе всё, что тебе нужно. Ей больше не будет одиноко в Подземном мире. И если она снова заплачет — как заблестели у неё глаза прямо сейчас — это будет только от счастья. — Я дам тебе всё, чего ты заслуживаешь. Даже если она никогда об этом не попросит, ни напрямую, ни намёками. И плевать, что он не умел читать её мысли. Аид взял стакан и повертел. — Ты ведь знаешь, что это. Персефона сморгнула влагу на ресницах. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала и, зажмурившись, просто кивнула. Аид потянулся к ней, чтобы пальцами вытереть дорожку от слёз на щеке. — Тогда ты знаешь, что я сейчас скажу. Открой глаза. Персефона всхлипнула и мотнула головой, прежде чем самой вытереть лицо и глянуть в его красные глаза. Аид улыбался ей так по-мальчишески легко, как будто он снова стал ребёнком, свободным от незаживающих шрамов и тяжёлых воспоминаний. — Я буду любить тебя и только тебя, даже когда смертные забудут о нас и мы станем звёздной пылью, — он поднял стакан перед собой. — И пусть Стикс проклянёт меня, если я когда-либо это нарушу. Он не сводил с неё взгляда, когда выпивал воды божества клятв. Горло обожгло от ощущения жидкого льда, но он даже не подумал останавливаться, опустошая этот чёртов стакан. Персефона болезненно поджала губы, по её только высохшим щекам снова потекли слёзы. Она попыталась прикрыться ладонью, но оставила зазор из пальцев, чтобы одним глазом продолжать на него смотреть. Он приносил клятву жене — меньшее, что та могла сделать, так это не отворачиваться. — Какой же… дурак. Ты такой дурак, — всхлипывая, проплакала она, когда он оторвался от стакана и слегка переводил дыхание, продолжая глупо улыбаться то стеклу, то жене. Персефона то ли шмыгнула носом, то ли фыркнула от смешка. — И что, по-твоему, я должна была тебе подарить в обмен на это? Он прикрыл глаза, не прекращая улыбаться, и опустил стакан на пол, заодно отодвигая куда подальше. — Всё, что захочешь, как и можешь ничего не давать. Это ведь не соревнование «кто кого передарит». Я просто… — Аид подполз ближе к подушкам, прежде чем сложить руки и опустить голову. Персефона повторила за ним, и теперь они смотрели друг на друга немного вверх ногами. — Я очень хотел это сделать. Традиция просто дала хороший повод не смущать тебя лишний раз. — Если ты хотел меня не смутить — у тебя вышло так себе, — пробормотала она. — Такую речь выдал. Я думала, сейчас в какой-то момент начну прятаться под одеялом. — Не понравилось слушать? — Нет… не в том смысле «нет», — добавила она, когда Аид чуть нахмурился. — Я счастлива, что ты всё это сказал. Мне просто неловко, когда ты говоришь это вслух. — Персефона поднялась с локтей и уселась в постели. Она вытерла лицо от последних следов слёз и поморщилась — так сильно натёрла кожу, что было немного больно. Когда поднялся и Аид, она потянулась к нему. Они обнялись, Персефона устроилась подбородком на его плече. — Это гораздо проще сказать самой, чем услышать от тебя. Мне иногда кажется, что это просто сон. Я сейчас проснусь одна, ты будешь где-то там на Олимпе. Меня будет ждать куча работы, может, Геката на помощь заглянет. Мы будем работать и общаться допоздна, и когда устану, я снова пойду спать. — Я здесь, — сказал он, поглаживая её спину. — И если это правда сон, я постараюсь, чтобы он продлился как можно дольше. — Если это сон, я не хочу просыпаться вообще. — Ты проснёшься, — шепнул Аид. — И я буду рядом. А если Геката придёт, мы встретим её вместе. Договорились? — Договорились, — выдохнула Персефона. И прижалась к нему крепче, как будто это помогло бы ей поверить в реальность. — Я люблю тебя. Он усмехнулся и зарылся пальцами в её отросшие до лопаток волосы. А на празднике кончики едва до плеч доставали. — Моя королева. Персефона вздрогнула в его руках и отстранилась. Она снова забавно насупила нос. — Говорила же, не выношу такое. — Что поделать, теперь ты действительно моя королева, — пожал плечами он. — Я не хочу… — начала было Персефона, но резко замолчала. Она покачала головой, не собираясь продолжать, и молча упрашивая его не уточнять. — Забыли. Итак, у нас сегодня был особенный день. Сегодня особенная ночь. «Сидеть в брачной постели и ныть на пару» звучит как-то совсем паршиво, не думаешь? — Ну, в шахматы играть ты не хочешь, — припомнил Аид. «Я, если что, не против!», пискнула Персефона, но он отмахнулся. — Душевные разговоры у нас заканчиваются тем, что кто-то плачет, и грустить мы тоже не хотим. Что у нас остаётся на сегодня в культурной программе? Персефона опустила голову, уставившись куда-то под себя. — С… супружеский долг? — предположила она. — Не-а, — бросил он. Она так резко вскинула голову, что он аж рассмеялся. — Но это же… ну, я думала… — Нам над головой таймер не поставили. Некуда спешить, — Аид поднялся на ноги и сделал пару шагов, только чтобы рухнуть на мягкие, застеленные всевозможными простынями и одеялами подушки. — Забудь, что сегодня брачная ночь, — он подёргал пальцами. — Просто не думай об этом, если тебе становится настолько неудобно. Нам не обязательно от заката и до рассвета только любовью заниматься, есть и другие способы развлечься. Помнишь, у меня есть доза расслабления? Персефона, покрытая лёгким румянцем, покосилась ему за спину, где он оставил бутылку с амброзией. — Мне не очень понравился вкус, на самом деле. — Ты бы залпом всю бутылку выпила, точно бы понравился, — поиздевался он и потянулся к амброзии. Когда Персефона снова захотела забрать бутылку, он слабо шлёпнул её по руке. — Из горла пить не принято. — Аидоней, бог достатка, повелитель мёртвых и наставник алкоголиков, — закатила она глаза. — Что я ещё пропустила? — Что-то про мужа прекраснейшей богини на свете, — как бы невзначай пробормотал он, изучая полупустую бутылку. — Осталось немного, нам на двоих как раз. Если станет плохо — не заставляй себя. Лучше отложи. Персефона кивнула. Она осталась смотреть, как Аид поставил на более-менее ровной поверхности подушки два широких стеклянных стакана. Он открутил затычку и, расчётливо поджав губы, разлил амброзию на небольшие порции. Персефона оценила, как золотистая жидкость, не доходя даже до четверти стакана, плескалась где-то у дна. — Как-то мало. — Достаточно, — сказал он. Персефона потянулась за одним из стаканов, и он не стал перехватывать. — Только пока что не пей. Она дождалась, пока он закупорит бутылку и отставит на пол. Взяв свой стакан, он протянул руку в её сторону, и её собственный стакан потянул на себя. Персефона почти подумала, что сейчас она буквально будут поить друг друга, и эта идея сначала даже показалась ей чем-то забавным, но Аид подтолкнул её руку вбок. Они соприкоснулись согнутыми локтями, оказавшись под ручку, но продолжая держать в руках выпивку. — Вот теперь пьём одновременно, — тихо сказал он. — Главное, не торопись. Лучше остановиться на полпути, чем снова не в то горло попадёт. Персефона кивнула. Сделав короткий выдох, она притянула стакан к себе и отпила немного, позволяя амброзии немного задержаться во рту — было совсем не похоже на прошлый раз, когда после нескольких неаккуратных глотков в рту осталось горьковатое послевкусие, зато в горле началось жуткое першение. Вкус алкоголя всё ещё не совсем ей нравился, и она решила не заставлять себя пытаться распробовать дальше. Зато теперь было не так противно. Она продолжила пить, пытаясь сравнивать это с редкими бокалами вина, которое она позволяла налить матушке исключительно по праздникам, но отвлеклась на секунду и повела глазами вбок. Аид даже не пытался обращать внимание на свою амброзию — он смотрел только ей в глаза. На таком ничтожном расстоянии она видела, как чуть расширяются его зрачки, и как его взгляд даже не дрожал, пока он смотрел на неё. Стало даже немного стыдно — она бы тоже могла выпить свою первую нормальную порцию амброзии, глядя в красные глаза своего мужа, но вместо этого почему-то решила залипнуть в дно своего стакана. Надо будет потом попросить его повторить этот жест с одновременной выпивкой, и тогда она точно будет смотреть на него от начала до конца. Допивая из стаканов, они запрокинули головы и чуть не закрыли глаза, так старались не отрывать друг от друга взгляд. Опустив руки, они сделали несколько вдохов. В голове совсем чуть-чуть помутилось — недостаточно, чтобы рухнуть от головокружения, но этого хватило, чтобы Персефона легко опёрлась рукой ему на плечо. — Теперь мы всё сделали правильно? — спросила она. — Почти, — Аид взял её за руку и потянул на себя. — Остался маленький штрих. Она почти в последнюю секунду успела вдохнуть, как он уже целовал её. На его губах и языке остался тот самый горьковатый, обжигающий привкус алкоголя, и Персефоне вперемешку с его собственным вкусом этот коктейль понравился куда сильнее. Куда более расслабляюще и пьяняще, чем когда она сдуру опрокинула в себя четверть бутылки. Она пыталась зарыться пальцами в его волосы, но рука соскользнула с его волос до шеи. Персефона не чувствовала, что за поцелуями он хоть как-то пытался стянуть с неё одежду (хотя она ожидала), и сама потянулась рукой ниже, просовывая под воротник его халата. Под пальцами ощущалась его горячая спина, изгиб лопатки и дорожка позвоночника — и когда Аид оторвался от её губ, она по его глазам видела, что сейчас он примерно настолько же забыл о своём предложении не торопиться, насколько его проигнорировала она сама. Персефона приглащающе притянула его к себе, и Аид, не теряя момента, снова поцеловал её — на секунду их языки снова встретились, и он отстранился, только чтобы опуститься ниже и оставить поцелуи на её шее. Она запрокинула голову и чуть откинулась назад всем телом, одновременно с этим прижимая его ещё крепче. Когда объятия стали плотнее, его рука тут же нашла её розово-золотое бедро, и потянула на себя. Персефона задрожала, чувствуя его раздвоенный язык на своей коже, и неосознанно сжала пальцы в кулак — те самые, которые засунула ему под халат. Она буквально ощутила, как оставляет свежие царапины на его коже. Аид резко дёрнулся в её руках. Оставив на её шее пару последних лёгких поцелуев, он оторвался от её кожи и отстранился. Они, обнявшись, смотрели друг на друга, пока Аид не фыркнул от смеха. — Вот это отрезвила! — засмеялся он. — Прости, я не специально… — попыталась извиниться Персефона, но Аид только покачал головой. — Всё хорошо. Он выпустил её из объятий, продолжая усмехаться каким-то своим мыслям, и вернулся к брошенным стаканам. Персефона захотела убить себя головой о пол — это ведь был прекрасный момент, чтобы приступать к главному блюду всего вечера, а она, дурында такая, всё испортила. Она злобно уставилась на свою правую руку, как будто от этого та начала бы извиняться. Он снова выставил стаканы и начал разливать остатки амброзии. Бутылка сама по себе была небольшая, и после их последнего захода хватило как раз, чтобы налить по полстакана. После, Аид перелез через всю постель, чтобы оставить пустую тару на полу где-то в их ногах. Когда он вернулся, Персефона держала стакан наготове. Она наверняка рассчитывала ещё раз выпить на брудершафт, но ему на самом деле с головой хватило и первого раза. Если бы сейчас залил в себя сразу половину стакана в один заход, он побаивался, что даже случайно расцарапанная спина не остановит его. Аид взял свою амброзию и легко звякнул стаканами друг о друга. — За счастливую семейную жизнь, — бросил он самый банальный тост, на который хватило фантазии, и отпил глоток. Персефона странно уставилась на свой стакан, но всё же послушно пригубила. Почмокав губами, она решила сделать ещё один глоток, уже посмелее, но больше не пыталась напиваться до одурения — в этот раз остановилась на одном глотке и принялась пытаться распробовать, чем же оно было на вкус. Судя по тому, как она морщилась, ничего для себя хорошего она там не почувствовала. Ясное дело, не гранатовый же чай. Когда Персефона сделала второй глоток безо всякого тоста, Аид хотел снова её останавливать, но она сама отставила стакан. Он видел, как её глаза блестели от лёгкого опьянения — уж что, а опьянение от желания расплакаться он отличить мог. Как и моменты, когда эти два пункта переплетались в один. — Аидоней, — начала она, не глядя на него, но уставившись на амброзию. — А как у тебя было в первый раз? — М-м-м… — протянул он и попытался припомнить. Одновременно с этим, ему настолько не хотелось вспоминать вообще все детали, что Аид одним глотком выпил всю оставшуюся амброзию. Лёгкое помутнение в голове вытеснило память о золотой женщине, танцующей на нём среди смятых, пропитанных потом простыней. Остались только смутные эмоции. — Это было быстро. — И… как, тебе понравилось? — Да? — спросил он, по большей части, у самого себя. — Наверное? Это сложно. После этого бывало лучше. А бывало и хуже. — Лучше… хуже… — пробормотала Персефона. Он не стал рассказывать ей обо всём своём насыщенном опыте — как он медленно учился, доставляя партнёрше больше удовольствия самостоятельно. И не стал рассказывать о самых паршивых вечерах, когда он напивался и пытался найти немного тепла у девушки, которая никогда ему в любви и не клялась, но в итоге получал в ответ порцию унижений и так уж и быть, она разрешала немного попользоваться её телом. Он ведь бог достатка, за его таланты творить алмазы из воздуха можно рыдающего под собой мужчину потерпеть. — Хотела знать, что мне нравится? — Не совсем, — буркнула она. — Я не знаю, чего в итоге ожидать. Думала, могу на тебя сориентироваться. Аид повернул к ней голову — на её щеках выступил румянец и она странно шевелила ртом, будто беззвучно шептала что-то в воздух. Он улыбнулся, когда она допила остатки амброзии и, зажмурившись, фыркнула. Персефона перевернулась и рухнула лицом в подушку, заодно потянулась рукой, чтобы оставить стакан где-то там, за пределами постели. Она чуть-чуть повернула голову, что он увидел только один её глаз. — Надо было соблазнить тебя до того, как я ушла в Подземку. Аид моргнул один раз, другой. Он представил это зрелище, если бы пятнадцатилетняя Кора попыталась потащить его куда-нибудь в леса, где никто, даже Гелиос, не увидит. Она бы одним движением сбросила с себя пеплум, приглашающе закинула бы ему руки на плечи. И он бы, скорее всего, сбежал, потому что Кора в его глазах была вчерашним ребёнком, и определённо не была той, кому он в те годы отдал своё сердце. Или же, не смог бы сопротивляться от отчаяния, что любимая девушка всё равно ему не достанется, а с розовой богиней можно хотя бы утешиться. По отношению к ней… — Это было бы отвратительно, — просто сказал он. — Во всех смыслах. — Думаешь? — Я уверен. В тот момент я бы не дал тебе то, чего ты хочешь. Она подвинулась и положила руку ему на щеку. — А говорил, «надо было идти сюда вместе», «съели бы гранаты одновременно», — лениво припомнила Персефона, развеивая неловкость. — Столько пафоса изливал. — Я просто оглядываюсь назад. Я могу себе представить, чего бы ты могла получить от меня в те годы. — М-м-м… — она мечтательно закрыла глаза. — Например? — А ты представь. Вспомни, как сильно ты сегодня нервничала, — он помедлил, чтобы она действительно вспомнила. Дождавшись кивка, он продолжил: — И теперь умножь это на два, потому что я бы тоже понятия не имел, что делать и чего ожидать. Зато можно было бы после самого неудачного секса на свете поплакать на моём плече. Персефона приоткрыла веки, глядя в его красные глаза. — Мы бы в тот момент настолько всё испортили? — Я бы даже поцеловать тебя нормально не смог, — Аид подвинулся к ней ближе и легко поцеловал. Едва она подалась навстречу его губам, он отстранился. Её естественный запах граната был давно перебит привкусом перебродившей амброзии на языке и остатками какого-то цветочного парфюма, которым нимфы обмазали её к свадьбе. — Так что, скорее всего, именно настолько бы испортили. — Вот ты зануда, — уныло выдохнула она. — Взял и разрушил мою любимую фантазию. Он не должен был спрашивать. Нельзя было это уточнять. Он был готов схватить себя за челюсть, чтобы рот не открылся сам собой. — У тебя много таких фантазий? — да побери его Хаос, почему нельзя было промолчать? — О-о-о! А-ха-ха-ха… — пьяно расхохоталась Персефона и поднялась в постели, прежде чем поджать под собой ноги. Аид сглотнул, стараясь смотреть ей в лицо, а не под задравшуюся ткань банного халата. — Целая куча! Но вот эта, про соблазнение перед уходом, всегда была моей любимой. Я сочинила её самой первой. Она звучала такой гордой за своё воображение, что он мог только задаваться немым вопросом, где и когда она успела ему мысленно отдаться в других своих мыслях. Судя по тому, как она снова мечтательно закрыла глаза и, расплываясь в улыбке, закусила губу, финальная порция расслабления стала для неё ключом к последнему замку скованности. Аид поднялся вслед за ней, когда она обняла себя и начала чуть раскачиваться. На ней распустились мелкие сине-фиолетовые цветы, опять ему незнакомые. — Расскажешь ещё? — предложил он. — Там не слишком много разнообразия, — сказала она, не открывая глаз. — В основном, одно и то же, только интерьер меняется. Иногда мы много разговариваем. Иногда мы ничего друг другу не говорим. Иногда всё мелькает в голове настолько быстро, что я не успеваю толком запомнить. А бывает, что фантазия так крепко заседает, как будто я переживаю её в реальном времени. — И как ты справляешься? — спросил Аид быстрее, чем смог об этом подумать. Персефона открыла глаза. — Вот так, — только и сказала она, продолжая еле заметно покачиваться. Он видел, как время от времени напрягаются её покрытые золотом ноги. Она нервно потёрла шею и сложила руки на коленях, то ли болезненно впиваясь пальцами в бёдра, то ли создавая новый способ давления. Он недоверчиво поморщился на эту попытку в самоудовлетворение. — А без рук разве помогает? — Иногда и этого достаточно, — выдохнула Персефона. — Я всё равно не всегда понимаю, что с ними делать. То есть… — она замахала руками, когда Аид продолжил тупо на неё смотреть. — Я знаю, что надо делать! Но в большинстве случаев я справляюсь и без этого. Она чуть отвела взгляд, не вдаваясь в подробности, что в основном руками она трогала свои ноги, представляя на месте своих розовых пальцев его, синие, оставляющие на её коже алые следы от мощной хватки. Вдруг ещё подумает, что она совсем головой двинулась на теме его сотворённого золота. — А ты… того, — он неопределённо помахал пальцем. — Грудь трогать не пробовала? Персефона отмерла от своего смущения и поджала губы, опуская взгляд вниз. — О, я пробовала, — разочарованно сказала она. — Это не работает. — Как это может «не работать»? — Ну, смотри! — она резко схватила себя за грудь и пощупала сквозь ткань. Не почувствовав ничего нового, она только задумчиво нахмурилась и поджала губы. — Не работает! Я ничего не чувствую. Могла бы с тем же успехом трогать себя за плечи. Это, наверное… — она просунула кисть под халат, мимо груди, и пробежалась пальцами по рёбрам. — Это как пытаться себя щекотать. Моими руками оно не сработает. Аид медленно выдохнул. Зрелище Персефоны, трогающей саму себя, и так подогревало атмосферу, но теперь её жалоба звучала слишком двусмысленной. Это как щекотка, самостоятельно она не получит таких же резких ощущений. Но если это сделает кто-то другой… — Т-ты хочешь мне на что-то намекнуть? — задал он тупой вопрос в надежде, что сейчас атмосфера разрядится, и они вернутся к своим ленивым постельным разговорам. — Нет, — тут же ответила она. Аид почти успел облегчённо выдохнуть. — Мне… необязательно намекать, я думаю? Ты ведь мой муж, всё такое. — «Всё такое», — эхом отозвался он. — Если мне захочется, я могу попросить тебя прямо? — пока Аид придумывал, что из наиболее безопасного и относительно невинного можно придумать в ответ, она потянулась к его рукам. Поймав его ладонь, она провела его пальцами по своей шее и опустила ниже, отпустив только когда она оказалась на уровне груди, прямиком посередине, не касаясь ни одной из них. Она прошептала почти что беззвучно: — А если и так не получится, просто об этом забудем. Значит, не судьба. Аид забыл всё, что хотел сказать. В голове опустело, когда он, следуя её направлению, поддел пальцами сложенный воротник халата и опустил ниже, наблюдая, как открывается всё больше её розовой кожи. Опустив палец до самого её завязанного пояса, он отдёрнул руку. Персефона опустила голову и выдохнула. Он снова передумал и решил остановиться на полпути, даже когда она сама предложила. Наверное, с ней всё-таки что-то было не так. Может, он решил, что с ней слишком скучно, раз уж по его мнению, она даже саму себя удовлетворить толком не могла? А чего тогда ему от неё ожидать, кроме сплошной печали и разочарования? Наверное, действительно стоило принять его идею, что сегодня они в постели будут исключительно спать и видеть сны. Она отвернулась, чтобы начать искать одеяло, которым можно будет укрыться на ночь — насколько время здесь можно было назвать «ночью». Оставалась надежда, что, едва уляжется, она не разрыдается от собственной никчёмности. Персефона слышала, как он движется позади неё, и решила, что он последовал её молчаливому примеру и решил укладываться — но у неё из лёгких последний воздух выбило, когда он сначала потянул её за плечи, а потом просто просунул руки, чтобы ухватить её подмышками, как девочку, и притянуть спиной к себе на колени. Она могла бы оскорбиться на такое отношение, и даже успела повернуть голову, как Аид наклонился и легко поцеловал её в щеку. — Так нам обоим будет удобнее, — сказал он. Она тяжело сглотнула, сдерживаясь, чтобы не заплакать прямо у него на руках (они ведь договорились больше не плакать!), настолько сильные эмоции её захлестнули. Значит, не настолько она безнадёжна, как себе придумала. Аид вернулся к воротнику её халата — на этот раз, он просунул руку внутрь и невесомо, на пробу огладил её чуть выше живота. Подняв ладонь выше, он почувствовал знакомую тяжесть женской груди. — Я не буду спешить, — шепнул он ей на ухо. — Если что-то не понравится, сразу скажи мне. — М… угу! — пискнула Персефона. — Не забывай дышать, — напоследок сказал Аид и оставил лёгкий поцелуй на её мочке. Она подняла свою руку к его предплечью и погладила крепкий бицепс, ощущая, как он впервые накрывает пальцами её грудь. Она ожидала, что кожа у неё сейчас будет прохладной, и он снова будет отстраняться, но совсем не угадала — даже чувствуя разницу в температуре между собой и вечно тёплым Аидом, никого из них это не смутило. Он приподнял её грудь в руке, прикидывая, сможет ли обхватить одной рукой, и чуть сжал. Пока что, ничего особенного. Он продолжил несильно сжимать в каком-то ритме. Персефона откинулась головой ему на плечо, и послушно глубоко задышала, чувствуя себя очень по-дурацки. Вроде бы, и уговорила его себя потрогать, а вроде толку с этого был если не полный ноль, то что-то близкое к этому. Скорее всего, она окончательно угробила себе настроение собственными же мыслями, и теперь не сможет сосредоточиться на получении удовольствия, пока они снова не выпьют амброзии и не начнут целоваться. Она чуть повернула голову и заметила, как его кожа на скулах начала темнеть. Персефона даже моргнула от удивления — он сейчас снова покроется звёздами, и ночное небо будет не просто её обнимать, но и ласкать? Это было бы просто потрясающе, даже если ощущения не будут принципиально отличаться от её собственных рук. Она не знала, это он так угадал со временем, или специально прислушивался, но именно, когда она вдохнула, его пальцы обхватили сосок и слабо сжали. Персефона резко потеряла весь воздух и чуть не задержала дыхание от неожиданности. Аид чуть повернулся к ней, на его губах играла лёгкая улыбка. — Не больно? — полушёпотом спросил он. Она могла только покачать головой; складывалось такое ощущение, что если она сейчас позволит себе говорить, то из глотки вырвется самый отвратительный нервный писк, на который она сегодня вообще была способна. Он подался вперёд — раз уж она сидела на его коленях, то и лица их были примерно на одном уровне, и можно было не тянуть к ней шею — и оставил лёгкий поцелуй на её виске, рядом с одной из цветущих фиалок. Он продолжил сжимать грудь и потягивать сосок время от времени — и этот ритм уже был похож на что-то новое. Не совсем фейерверк, но этого было достаточно, чтобы дышать тяжелее и начать чуть сводить ноги. Аид попытался сдержаться, чтобы не сбросить с неё этот халат и не обнажить хотя бы наполовину. До сих пор она молчала и негромко вздыхала и, наверное, не особо ей нравились игры с грудью в принципе — он мог это принять, почему бы и нет. Но после того короткого поцелуя, когда он начал ласкать её ещё увереннее, она начала ёрзать на его коленях, и это грозило совсем не лёгким дискомфортом. Он поглаживал её дальше, слушая, как её дыхание время от времени срывается, и надеялся, что успеет притормозить, пока она не перевозбудилась. Если Персефона сейчас горячо застонет и рухнет на мягкую постель, он определённо будет не против присоединиться к исследованию её тела уже на подушках, и кто знает, получится ли у него делать это медленно. Или, если её придержать лишний раз, никуда она не рухнет. Звучит достаточно просто и безопасно, чтобы попробовать. Аид потянулся второй рукой к её лицу, чтобы повернуть к себе, и заодно перекинул её розовые отросшие волосы через плечо. Увидев, как её зрачки расширились, он догадался, что сейчас она если и видит что-то перед собой, то лишь смутные детали. Она чуть вздрогнула, когда он сжал её сосок в очередной раз, и он почувствовал на себе её сбитое дыхание. Он позволил себе легко выдохнуть в полу-смешке. Возбуждённой, особенно его руками, она была ещё прекраснее, чем смущённой. Он ладонью потянулся, чтобы прикрыть ей глаза и опустился, чтобы поцеловать её чуть ниже шеи. Другой рукой он ещё немного погладил её грудь напоследок, прежде чем переключиться на вторую и начать ласкать уже её. Воротник халата совсем ослаб и практически полностью сполз с Персефоны, каким-то чудом задерживаясь на одних предплечьях. Аид увидел, как открылась её обнажённая спина, в его рту начала копиться слюна. Он не стал сопротивляться, когда она чуть сползла с его бёдер — наоборот, это было даже удобнее. Персефона сидела в его руках слишком идеально, чтобы не позволить себе зайти совсем немного дальше. Может, эти ничтожные крохи амброзии, что они выпили, настолько сильно дали ему в голову. Может, возбуждение его жены пьянило ничуть не хуже алкоголя. Аид продолжал закрывать ей глаза, когда опустился и оставил первый поцелуй между её лопаток. Персефона резко повела плечами. — А-ах! — вырвался из неё короткий, но не менее очаровательный стон. Аид сглотнул, расплываясь в куда более хитрой ухмылке. До сих пор, она позволяла себе не больше шумных вздохов, даже когда он случайно спускался со своими поцелуями к её шее. А теперь, совсем легко коснувшись губами её спины, он смог получить в ответ её голос. Значит, не там они вдвоём искали её чувствительные точки. Он снова поцеловал её в то же место, но уже крепче, и Персефона в ответ только прохрипела что-то невнятное. Раз уж пытаться стянуть с неё халат и целовать ниже ему было попросту неудобно, Аид решил попробовать повести ртом выше, к её шее. Он руками удерживал её на месте, но это не мешало Персефоне выгибаться то ли навстречу, то ли подальше от его поцелуев, но судя по её пробивающемуся голосу, его прикосновения ей всё же нравились. А когда он в очередной раз потянул за сосок, немного жёстче, и одновременно с этим прикусил кожу на загривке, она как выдыхала, так и благоговейно застонала, пока из лёгких не вышел весь воздух. Слушая её песню только для его ушей, он мог только догадываться, какое у неё сейчас выражение лица. Интересно, она прикусывала губу, когда сдерживала голос? Если бы он смотрел ей в лицо, она бы попробовала отвести взгляд? Аид даже не заметил, что она могла что-то делать руками, и было поздно останавливать, когда он почувствовал, что одежда на ней держалась совсем на честном слове. Он резко поднял голову, чтобы посмотреть ей за плечо, и успел в последний момент, чтобы заметить, как она отпускает полностью развязанный пояс. Этого было всё ещё недостаточно, чтобы ткань упала с неё (хотя он мог этот процесс ускорить до пары секунд, попросту сдёрнув злосчастный халат), но хватило с головой, чтобы дымка похоти затуманила его разум. Он как завороженный смотрел, что же она сделает дальше — просунет ли ладонь между сведённых бёдер, или потянется за его руками, чтобы он утешил её ноющие чресла — но нет, она сделала именно то, что показывала ему раньше. Персефона снова сложила руки на бёдрах и начала чуть сжимать и давить в месте, где начинались золотые шрамы. Её тело начало слегка покачиваться, и Аид поспешил удержать её. Он надеялся, что она просто никуда ему не врежется, и если что, он был готов покачать её сам — да на здоровье, если это дарило ей удовольствие — и она вместо того, чтобы прекратить шевеление, начала на нём ездить. Он медленно убрал руку с её глаз. Персефона вздрогнула в его руках, прекратила суетиться, и повела головой, видимо, заново привыкая к тусклому освещению. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Ей было слишком хорошо, слишком приятно, чтобы не принять происходящее за сладкий сон, и когда Аид закрыл ей глаза, это чувство только усугубилось. Ей нравилось, когда он её трогал, она от самой себя не ожидала, что ей настолько понравится, если он начнёт целовать её спину, и в итоге всё закончилось тем, что ей стало настолько жарко, и она вслепую развязала чёртов халат. Она могла бы продолжать и так, с его пальцами, ласкающими её грудь, с ощущением его губ на своём позвоночнике, но своими руками работать уже ниже. Он бы даже не заметил… Он заметил. Он открыл ей глаза и разбудил от прекрасного сна, где она была любима, и сейчас ей предстояло вернуться в реальность. Кто знает, что её сейчас ждало. Может, Аид скажет, что она опять его отрезвила — в этом случае она точно его треснет, расплачется сама и пойдёт спать. Может, ему самому настолько понравилось, что он сейчас повалит её на постель и станет её мужем в куда более примитивном понимании. Надо было его гранатовым чаем напоить вместо амброзии — не пришлось бы сидеть и гадать, что у него на уме. Как она и ожидала, он убрал руку с её груди. Почему-то он не стал укрывать её халатом, чтобы не дразнить самого себя лишний раз, зато приподнял её подбородок пальцами и направил к себе, чтобы накрыть её губы в не совсем удобном поцелуе. Персефона слегка повернулась, чтобы было сподручнее, и почувствовала, как он пытается прижать её в объятии. Его руки почему-то тряслись. Когда они оторвались друг от друга, он продолжал смотреть на неё, но слишком странно не реагировал на её практически полностью обнажившееся тело. Аид уткнулся в её лоб своим и тяжело выдохнул. — Позволишь мне продолжить? — спросил он. Персефона сглотнула, чувствуя, как между ног всё сжимается от одного предвкушения потенциального продолжения. — Конечно, — беззвучно прошептала она. Он ей улыбнулся, да ещё и с таким облегчением, как будто вообще смог допустить мысль, что она ему откажет. Оторвавшись, он снова усадил её спиной к себе. Персефона резко растерялась — половина настроения уже выветрилась, когда он случайно ли, специально ли прекратил её попытки доставить себе удовольствие, и она теперь попросту не знала, что ей делать. Продолжить трогать себя за ноги, что ли? Дождаться, пока Аид не доведёт её до состояния жаждущего полубезумия снова? Она свела бёдра вместе и поморщилась от ощущения липкой кожи. Сейчас пытаться удовлетворить себя руками напрямую тем более не было никакого смысла — только поскользит пальцами, ничего толком не нащупает и будет раздражённо скрипеть зубами, портя настроение не только себе, но и ему. — Я буду тебя держать, чтобы ты не слишком ёрзала. Персефона повернула голову. — Тебе неудобно? — Не совсем… — уклончиво ответил он. Персефона чуть поморгала от непонимания, а потом охнула. Она ведь буквально начала об него тереться. Наверняка, подайся она бёдрами назад, смогла бы отчасти ощутить его напряжение под тканью. Она чуть хихикнула. — Тогда можно тебя тоже кое о чём попросить? — когда Аид выжидающе уставился на неё своими красными глазами, она нервно сглотнула, но всё же потянулась, чтобы скинуть его халат с одного плеча. Как она и догадывалась, кожа потемнела не только на руках, но и на рёбрах. — Сними его. Ты очень тёплый… — Персефона подёргала плечами, чтобы её халат тоже упал куда-то на уровень пояса. Она заметила, что из её руки в какой-то момент начали прорастать листья. — Люблю, когда ты меня греешь. Он прикрыл глаза, но кивнул и смахнул халат со второго плеча. Свой пояс он не развязывал, но этого Персефоне было достаточно, чтобы снова отвернуться и спиной уткнуться в его тёплую крепкую грудь. Вот теперь возбуждена она, или нет, это не имело значения. Пусть делает, что захочет — главное, что она ощущала их телесный контакт и могла расслабиться от одного ощущения его живого тепла на ней. — Как ты себе это представляла? — внезапно, но негромко спросил Аид, обхватывая её руками за талию. Ощущение его кожи стало плотнее и ярче. — Что я делал в твоих фантазиях? Персефона сжала губы от накатившего смущения. — Н-ну, знаешь… Всякое… — буркнула она. Сейчас бы, на самом деле, не помешал ещё один стакан алкоголя. — Трогал там… Он наклонился достаточно близко, чтобы обдать дыханием её ухо. — Где ты хочешь, чтобы я тебя трогал? Она зажмурилась и закусила губу, чтобы не выдать сразу все свои пожелания. Вместо этого она нащупала его ладонь и подняла, чтобы положить чуть выше груди, где напротив бешено заколотилось её сердце. — Если хочешь, можешь дальше трогать их, — бросила она как можно небрежнее. — Вот недавно… было неплохо. Мне понравилось. — Я не хочу сейчас останавливаться на просто «неплохо», — продолжил настаивать Аид. — Скажи мне, что бы тебе понравилось по-настоящему? Ей понравилось бы увидеть момент, когда он, не контролируя себя, покрывается звёздами настолько, что его красные глаза превращаются в одни только сияющие очертания. Ей понравилось бы чувствовать его руки на своих бёдрах, как в день, когда он залечивал её, и это было бы даже не случайной попыткой закинуть её ногу ему на талию. Ей понравилось бы зарыться рукой в его длинные белые волосы и вспомнить, каким он был тысячелетия назад, в первые недели её горячей влюблённости. Если бы он всё-таки не стал покрываться звёздами полностью, ей понравилось бы повернуться к нему лицом и чуть подогнуть ноги, которыми она его тело позже обхватит — увидеть контраст её золотых шрамов на розовой коже и белых, небрежно затянувшихся рубцов на его синеве. Ей определённо бы понравилось хотя бы частично исполнить свою первую фантазию, где они любят друг друга, будучи в первородных формах, действуя на одних только инстинктах. Даже если Аид ей более-менее рационально объяснил, почему в её пятнадцать это было бы куда более тяжёлым в исполнении, чем она себе представляла, и не согласиться с его доводами было правда сложно — она жила с этой идеей чуть ли не дольше, чем правила в мире мёртвых. Ей понравилось бы не рассказывать все свои постыдные мысли вслух, а позволить ему погрузиться в её разум и узнать самому, потому что она точно могла предсказать, как он будет смешливо фыркать на её так себе сформулированные наивные воображения их возможных взаимодействий. Пока она думала, Аид успел потянуться и поцеловать сначала её полускрытое цветами ухо, а потом спуститься ниже, по шее до плеча. Она немного дёрнулась от ощущения щекотки, но не вырывалась и даже подалась навстречу. Чуть сжав челюсть, она решилась. Персефона всё ещё не хотела ему рассказывать в подробностях, поэтому молча потянулась за одной из его потемневших рук. Листья на ней самой выступили почти до самой кисти, и раз уж это было отчасти похоже на исполнение её желания, касающегося первородных форм — она могла бы позволить себе исполнить другое своё желание. Она провела его ладонью по своим бёдрам — очень похоже на тот день, когда она позволила ему снова почувствовать на себе его золото спустя две тысячи лет — но в этот раз она сильнее давила на его пальцы, побуждая примять её кожу, смешанную с мягким металлом. Аид понял, чего она хотела и легко сжал её, прежде чем вырваться из её хватки и повести рукой дальше, продеть под ногой и чуть поднять, чтобы она согнула колено. — Тебе нравится, когда я их трогаю, — сказал он, прослеживая большим пальцем одну из золотистых полосок. — Ты всегда вспоминаешь тот день, когда трогаешь их сама? Персефона распахнула глаза. Она не рассчитывала, что он раскусит так быстро. — Э… это ведь не странно? — чуть нервно спросила она. Пожалуйста, пусть он сейчас не скажет ей, что у неё наглухо сломанные фантазии. — Долгое время это было моим… самым ярким воспоминанием. — Всё хорошо, — ответил Аид, прижимая второй рукой её крепче за талию. — У меня тоже есть фантазии, которые могут показаться кому-то странными. Но на самом деле, в этом нет ничего плохого. — Ты фантазировал обо мне? — спросила Персефона быстрее, чем осознала само намерение. На ум сразу напросилась ненужная сцена, какой он мог бы видеть её в своих самых смелых мыслях. Наверняка, какой-нибудь опытной оторвой, которых он мог видеть в кино на Олимпе. Или просто вспоминал какую-нибудь бывшую девушку и подставлял её на их место. Он прекратил нежное поглаживание её бедра. Она чуть напряглась. — Я представляю, как ты плачешь, — выдал он. Персефона даже приоткрыла рот от неожиданности. Ч… то? — Ты вся в слезах, кричишь и стонешь от удовольствия. Ты зарываешься руками в мои волосы и зовёшь меня по имени, — его рука слегка повернулась, и он прижал пальцы к внутренней стороне бедра, потягивая её колено чуть в сторону. Когда она послушно поддалась, Аид продолжил её гладить вдоль бедра, подбираясь на опасно близкое расстояние к центру её жажды, но на полпути остановился. — А я в этот момент удовлетворял бы тебя одним своим ртом. Ты это хотела услышать, жена моя? — спросил он напоследок, обжигая своим дыханием. «Да, только начало было немного непонятным», хотела бы сказать она, если бы от звуков его голоса, в её собственной голове эта сцена не заиграла самыми яркими красками. Внутри всё сжалось, когда она сама увидела воображаемого его перед глазами, опускающегося перед ней на колени, только чтобы забросить её ноги себе на плечи. Рука сама собой потянулась, чтобы примять кожу бедра, представляя, как сильно он сожмёт её. Он мог бы перед этим поцеловать её в один из золотых шрамов, или даже обвести его своим длинным раздвоенным языком. И совсем как сейчас, его прикосновения стали бы ещё ближе к ней. Она сквозь дымку фантазий видела, как его руки скользят дальше, вдоль её гладкого бедра, остановившись аккурат у места, где она желала его прикосновения сильнее всего. — Персефона… — хрипловато прошептал он. — Аидоней, — задушено, умоляюще позвала она, практически не видя перед собой. Ей не надо было видеть, чтобы точно для себя решить: если он прямо сейчас начнёт тормозить, она и слушать его не станет. Почему-то этой короткой истории о всего лишь одной из его фантазий хватило, чтобы распалить в ней огонь такой силы, что она была готова утихомирить это любой ценой, даже если придётся сейчас повалить мужа на постель и взяться за него самостоятельно. Когда он впервые потёр её чувствительную плоть одними кончиками пальцев, Персефона так задрожала, что чуть не рассыпалась мотыльками в этот же миг. Из неё вырвался выдох, и она резко взметнула руку, чтобы ухватиться за него, как за последний якорь. Она чувствовала, как он снова невесомо целует её лицо и шею, что-то мурлычет в её кожу, но сейчас всей её выдержки хватило только, чтобы не ёрзать тазом навстречу — он ведь просил. Он прижался пальцами плотнее и повёл ниже, где она уже истекала естественными соками — она на секунду напряглась, подумав, что сейчас ему будет неудобно скользить и нащупывать её самые чувствительные места, но его это даже не покоробило. Он слегка погрузился меж её складок, как будто пробовал её, и вернулся выше, позволяя ей привыкнуть к чужим касаниям. Аид опустил руку с её талии, чтобы потянуть её за другую ногу и полностью раскрыть, даже если он находился сзади и ничего бы всё равно не увидел. Его ладонь так и осталась лежать на её бедре, и он начал поглаживать её от середины, где начиналось золото, и дальше до коленей, время от времени приминая кожу крепче — именно так, как она ему показала, как ей нравилось. Когда он в очередной раз надавил где-то между её ног, что она в резком импульсе чуть не свела колени, его рука впилась в неё и сжала с такой силой, что на розовой коже наверняка останутся синяки. Он не знал, но исполнил и это желание. Персефона могла бы отвлечься на счастье по этому поводу, если бы он не продолжал давить и потирать её между ног, и от прилива удовольствия в голове совсем не опустело. Во рту пересохло от тяжёлого дыхания, глаза начали то и дело закатываться сами собой. Она бы не удивилась, узнав, что и сама схватилась за его звёздную кожу так крепко, что на нём потом останутся следы и царапины от её ногтей. За туманом возбуждения, в голову закралась идея: а что, если сейчас он проникнет в неё этими самыми пальцами? Внутри так всё ныло и сжималось, её жажда вопила не только о касаниях снаружи, но и просила наконец-то соединиться с ним, даже если это будет всего лишь его рука. Она не сдержала стона, когда Аид подвинулся позади неё, и она спиной ощутила трение его тёплой груди о её кожу. «Если таково твоё желание, моя богиня», услышала она его голос — не ушами, но сразу в голове. Снова её бушующее воображение? Воображение, или нет — она почувствовала совсем не воображаемое давление его пальца на своём входе. Ей казалось, что сейчас она сжалась до такой степени, что он не сможет войти даже на пару сантиметров, но Персефона недооценила, насколько была мокрой для него. Её тело выгнулось, и она чуть приподнялась, чувствуя, как один его палец легко скользнул в неё практически до конца. Аид поспешил взметнуть руку, чтобы держать её за плечо на одном месте. Он уже видел, как их кожа светится в месте, где она держалась за него, где её покрытая листьями ладонь вцепилась в его потемневшее предплечье. Он подумал, что ему показалось, когда в нём пронеслось её желание заполнить пустоту, но он всё равно решил подчиниться. Он начал неспешно, чтобы от незнакомых ощущений она не испытала сильного шока, и от дискомфорта её желание как-либо продолжать не исчезло. Когда его жена оказалась слишком влажной, чтобы его выдержки хватило только на проникновение всего одним пальцем, Аид ясно слышал, как она пискнула, и уже хотел прекратить попытку ласкать её изнутри, как она положила свою руку на его, удерживая на месте. Он выскользнул, хоть и не до конца, и вошёл в неё ещё раз, слушая, как она снова еле слышно, но довольно постанывает. Её хватка на его предплечье усилилась, если это было возможно, и она снова сжала его палец внутри. Ему хотелось развязать пояс халата, отбросить любую оставшуюся между ними ткань и заменить его палец на ноющий от желания член, но в последний момент его останавливало, что она недостаточно подготовлена. Он и так собирал крохи здравомыслия, чтобы слушать её и следовать её желаниям, а не погрузиться с головой в собственную похоть и не показать ей на примере, насколько жёстко и бездумно он мог бы её взять в таком состоянии обоюдного возбуждения. Он плохо понимал, почему внезапно начал настолько бурно реагировать, да и сил об этом думать сейчас не было. Сейчас он был сосредоточен на том, чтобы слушать её реакцию. Тем более, что голос её начал снова прорезаться. — А-а-ах! — застонала Персефона, когда он снова погрузил в неё палец по самую ладонь. Её голова дёрнулась назад и врезалась ему в плечо. Он даже мельком увидел, как она зажмурилась от толчка, и её глаза снова распахнулись, когда он двигал пальцем наружу. Он так и смотрел, как она пытается то сжаться, то выгнуться в такт его действиям, и только его хватка держала её на месте. Если бы обе его руки не были заняты, он бы повернул её голову и оставил на её языке самый грязный поцелуй, чтобы у неё слюна потекла, и попробовал все её стоны на вкус. Он не заметил момента, когда под его рукой из её плеча начала прорастать ветка — а поняв, успел только слегка уклониться, чтобы ему в шею не врезалась, и они продолжили тяжело дышать в одном ритме. Он вытащил палец практически полностью, и Персефона что-то недовольно промычала. Аид чувствовал, как она просит продолжения — ей даже не надо было говорить вслух, он просто знал, что ей этого не хватило. Его воображение так и говорило её голосом «ещё, ещё, ещё», отдаваясь эхом по всему его телу, заставляя сердце колотиться, как бешеное. Если он действительно сглупил и, следуя своим слепым фантазиям, подпишет её на что-то нежеланное — он за это ответит, даже если это оставит уже его неудовлетворённым до конца ночи. Их кожа продолжала светиться от прикосновения — там, где она держалась за его предплечье, и где он придерживал её за проросшее веткой плечо. Персефона, продолжая удерживать его руку между своих ног, рвано повернулась к нему и чуть покачала головой, сияя немного испуганным взглядом. Она боялась, что он действительно передумал и сейчас прекратит. Он почему-то был в этом уверен. Аид потянулся, исполняя свою мечту — он закусил её губу и сразу же проник языком в её рот, одновременно с этим вставляя в неё сразу два пальца. Как и ожидалось, её влаги и готовности хватило, чтобы принять их, даже если Персефона от этого вскрикнула. Он не отвлекался от движений, выпивал её рыдания, и знал, что сейчас действует слегка грубо, но она скоро привыкнет. Когда он оторвался от её губ, она так и осталась с открытым ртом, и тут же застонала, потому что он снова погрузился в неё. В уголках её покрасневших глаз скопились слёзы — почти так же, как он представлял себе в моменты самоудовлетворения. Аид почувствовал, как она прекратила удерживать его руку между ног, только чтобы поласкать саму себя — не хватая за бёдра, представляя на месте своей руки его, а потянулась потереть пульсирующий клитор. Её стоны стали больше похожи на кашель вперемешку с плачем, Персефона чуть наклонилась вперёд и попыталась свести ноги, снова сжимаясь в его руках и на его пальцах. К счастью ли, к сожалению ли, но двойной стимуляции ей хватило всего на чуть-чуть — он уже чувствовал, как она начинает пульсировать изнутри, подходя к своему финишу. Её пальцы замедлились, и он был только готов изогнуть ладонь и заменить их уже своим большим пальцем, надавливая куда сильнее. Считанные секунды спустя, она на очередном стоне резко замолчала и из её горла вырвался только беспомощный клёкот. Она дёрнулась в его руках, слёзы всё-таки потекли по её щеке, и она сжала его пальцы, словно в тисках. Аид и сам задрожал, чувствуя её наслаждение. Он не понимал, почему по его собственному телу начала разливаться сладкая нега расслабления, потому что сам он при этом не кончил, наверное, одним только божественным чудом. Он медленно выскользнул из неё. Персефона поморщилась от ощущения вернувшейся пустоты, но в этот раз он не чувствовал исходящего от неё разочарования. Она пыталась отдышаться после оргазма, когда он поднял руку перед собой и попробовал её тягучую смазку на ощупь. Когда он сунул пальцы в рот, она так ошалело распахнула глаза и разлепила губы в немом вопросе, что он чуть не захохотал, как заправский злодей. — Это того стоило, — сказал он, прежде чем провести языком вдоль своих пальцев. Он знал, что для неё это жест был шоком чуть ли не более сильным, чем резкое проникновение. Наверное, стоило пораспинаться перед ней в объяснениях, что наслаждаться вкусом своей женщины тоже нормально, но он это успеет. Персефона не сводила с него взгляд, пока он продолжал облизывать пальцы с таким желанием, как будто на них остался сладкий гранатовый сок, а не остатки её возбуждения. Она чуть поёрзала на его бёдрах, представляя, на что это могло быть похоже, и одновременно с этим не желая знать подробностей. Ей стало интересно — если ему так сильно нравилось, может, и ей понравится попробовать на вкус его? В горле скопился нервный комок, и она тяжело сглотнула от идеи ублажить его своим ртом. — Не обязательно, — ответил Аид, как будто услышал всё, о чём она думала. Персефона вскинула голову. — Ч-что? — вырвался из неё чуть грубоватый, охрипший от постоянных стонов голос. — То, что ты сказала. — Я ни… ничего не г-говорила, — пробормотала она. Аид ей чуть улыбнулся и наклонился, чтобы уткнуться в её лоб своим. — Я слышал, что ты хочешь попробовать, — мягко сказал он. Может, она действительно сдуру брякнула что-то вслух и не заметила? — Не обязательно сегодня бросаться совсем во все способы удовлетворения. — Но ведь ты и сам… того, руками. Ну, ты понял. — Если бы я не сделал этого, тебе может потом быть больнее, — просто сказал он. А потом поднял руки, будто сдавался. — Хотя ладно, признаю, по большей части мне очень хотелось это сделать. Персефона немного поёрзала на нём напоследок, прежде чем полностью слезть и переползти на постель. Между ног осталось тянущее ощущение и она чувствовала, что была ещё мокрее, чем до начала его ласк. Наверное, испачкала своими жидкостями не только их одежду, но и несколько слоёв одеял. Она чуть поджала губы и повела плечом — и чуть не обомлела, когда заметила, как за ней тянется ветка. Она тут же осмотрела себя, покрытую листьями на руках и боках, и пощупала волосы — там тоже цветов выросло на небольшую поляну. Персефона повернулась в постели, чтобы посмотреть на него, и здесь стало невероятно обидно — его тело было почти полностью тёмное и в звёздах, разве что лицо ещё оставалось синим, и глаза не светились. Она от разочарования чуть не выставила на него палец и не испустила возглас — ей ведь так сильно хотелось быть с ним с таких формах, а когда шанс выдался, именно тогда ему надо было посадить её к себе спиной, чтобы она ничего не видела! В лице она, наверное, всё же поменялась, потому что Аид поспешил ободряюще взять её за руку. Он даже не успел спросить, что случилось, как в месте их соприкосновения кожа засветилась, и с её руки слетел один тёмный мотылёк. Он чуть приоткрыл рот. — Ох… — послышался его выдох. Он был уверен, что ей в итоге не понравилось, или было больно. Персефона подняла на него глаза, как будто с её взгляда слетела какая-то пелена. Она потянулась к нему, как к магниту, и он с готовностью распахнул руки, чтобы принять её в свои объятия. Детская обида на упущенный момент показалась ей совсем неважной — он так сильно хотел, чтобы ей было хорошо и удобно, и он вовсе не пытался закрыться от неё изначально. Он и сам не до конца понимал, насколько сильно его тело начало меняться. И что греха таить, в итоге ей правда понравилось. В самом деле, момент ведь не полностью упущен. Не стоит кипятиться по пустякам. Персефона погладила его по шее и выше, зарываясь в белые пряди. Если она совсем обнаглеет и попросит, может, он отпустит длинные волосы? Она бы позаботилась, чтобы они не спутались с её листьями. Аид погладил её щеку одними пальцами и придвинулся, чтобы легко поцеловать. Персефона закрыла глаза и задержалась — ей хотелось чего-то понежнее той странной, хоть и страстной нападки на её язык. В этот раз он просто поцеловал её, без намерения проникнуть в рот или покусать ей губы, и она ответила ему тем же. Её тело начало расслабляться, когда он повёл рукой от её лица ниже, обвёл её скулу и остановился, достигнув её плеча. Почувствовав давление, она отстранилась. Он улыбался ей и тряхнул головой, демонстрируя свои отросшие волосы. Так ли она хотела? Она закинула обе руки ему на плечи и просунула сквозь волосы, ощущая их мягкость. Он правда слышал её желание и исполнил его. Значит, и в тот раз она ничего ему не сказала, но он услышал эту мысль в её голове. Аид чуть смущённо отвёл взгляд. Получается, действительно просто услышал. Она многозначительно провела пальцами от его тёмных ключиц выше, где на шее его кожа переходила из звёздной в синюю. Он уже знал, чего она хочет, но резко мотнул головой. Она вопросительно склонила голову, как в ней мелькнул смутный образ. Меньше, чем на секунду — меньше, чем на долю мгновения, но она знала, что видела. Какая-то женщина — нимфа, судя по острым выпирающим ушам — восседала на не её теле, излучая уверенность и сексуальность. Она не слышала, что нимфа говорит. Он не хотел, чтобы она слышала, и заглушил это воспоминание. Только Персефона знала, что это были за слова. Она знала, потому что знал он. «На себя посмотри, вылитый Кронос. Без бабла никому и нужен не будешь.» Она моргнула, отпуская его память. Аид не смотрел ей в глаза. Она хотела уничтожить женщину — превратить в безмолвное растение под её ногами и растоптать, чтобы остатки её листьев гнили под землёй. А когда душа нимфы попадёт на её суд, королева мёртвых лично потащила бы её на дно Флегетона и оставила плавиться там до скончания времён, без какого-либо права на спокойное перерождение. Аид резко перехватил её руку, перебивая мысли. Персефона притянула его к себе и поднялась на коленях, чтобы он мог упереться головой в её грудь и послушать её сердце. Ему ведь это нравилось, насколько она могла вспомнить. Нравилось же? Да, ему нравилось. Он чуть успокоился в её руках и задержался, заодно положив руки ей на талию. Они продолжали странно обниматься, пока он не подал голос. — Не надо. Забудь о ней. Он не продолжал, но Персефона и так понимала, что это было давнее воспоминание. Эта женщина ушла из его жизни многие годы назад, и больше не вернётся. Теперь рядом с Аидом была его жена, которая любила его тело таким, каким оно было — даже если до этого другие его любовницы не относились к этому настолько же принимающе. Он чуть вздрогнул в этот момент. Она вспомнила, как он был прекрасен, когда покрылся звёздами полностью, когда лечил её. Для неё, его звёзды и сияющие глаза были символом начала её любви к нему, а не напоминанием о титане, которого они все вместе пытались свергнуть. Если Аид так и не захочет следовать её тупой подростковой хотелке — да и Цербер с ней! Одна старинная романтическая фантазия не стоила того, чтобы он сейчас переступил через себя. Он прижал её крепче и повёл головой, задевая грудь носом и зарываясь в ложбинку. Она чувствовала, что ему было немного некомфортно, но когда он оставил лёгкий поцелуй на солнечном сплетении, стало спокойнее. Он оторвался от её кожи, и в этот же момент она опустила голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Аид потянулся к ней выше, и она сама опустилась навстречу, чтобы он мог оставить поцелуй на её щеке. Она хотела сказать ему, как сильно его любит, но сейчас любые её слова звучали бы пафосной фальшивкой. Вместо этого она последовала его примеру и тоже поцеловала его у скулы, задержавшись так долго, чтобы он услышал её по-другому. Она почувствовала, как он опускает руку ей на лопатку и даёт ей что-то знать. Если она правда этого хотела — он мог это сделать. Это не было настолько больно для него. Просто это воспоминание, пусть и не самое приятное, было первым, что пронеслось в его голове от идеи принять первородную форму полностью. Она прижалась к нему в объятии, укладывая подбородок ему на плечо. Он не обязан был успокаивать её и потакать её желанию. Сегодня не был праздник только для неё, как бы он ни хотел это обставить. Он тоже заслуживал получить свою порцию любви и удовольствия на сегодняшнюю ночь. И всё же, он решил её не слушать. Она отстранилась как раз вовремя, чтобы увидеть сияние его ресниц. Она успела в последний момент, чтобы увидеть, как его глаза перестают быть красными и начинают светиться на краях, становясь чёрными. Её руки сами собой обхватили его лицо, как хрупкое сокровище, и она смотрела на него будто впервые в жизни. Он чуть фыркнул. Не такое уж и хрупкое. Как и не сокровище. — Ты прекрасен, — сказала она, чувствуя эхо от своего голоса и в тишине зала, и внутри их тел, когда передавала ему это прямо в голову. И она любила его, пусть и не сказала это вслух. Он всё равно это услышит. Его сердце пропустило удар, что стало больно даже ей. Она поспешила снова обнять его, и он обхватил её тело, чтобы они могли крепко прижаться друг к другу, чувствуя не только обнажённые тела, но и открытые души. Когда она подумала, что хочет продолжить любить его, он чуть отстранился, только чтобы поцеловать её в губы. Он не был привередлив в этом смысле. Как она захочет — так они любовью и займутся. Ему понравится в любом случае. Ему уже нравилось, даже если она сейчас скажет, что хочет просто лежать, обниматься и целоваться, и обойтись без большего. Она совсем слабо пристукнула его кулачком по макушке. Они будут и лежать, и обниматься, и целоваться. И всё остальное тоже будут делать. Она просила его отпустить это бесконечное романтичное джентльменство и подумать немного о своём желании. Кстати о котором — она обратила внимание на его всё ещё завязанный пояс халата. Она как-то не совсем хорошо поступила, когда отстранилась, едва только получила своё удовлетворение. Аид не шумно, но слышно выдохнул. От последних, не самых приятных откровений его самое горячее желание успело немного улетучиться, но зрелище его жены, одетой в одни только цветы и обручальное кольцо, поддерживало пусть и тусклое, но постоянное тление. Если немного постараться, зажечь новый огонь будет не так уж и сложно. Он провёл одними пальцами вдоль её позвоночника. Если она хочет — пусть ложится, ей было бы удобнее расслабиться на подушках и получать удовольствие снова. Или, если у неё было желание и силы, он мог бы посадить её на себя. Он был не против как довести работу до конца самому, так и позволить быть главной ей. Это вовсе не сложно, чем-то было похоже на танец. Он бы её направил, пока она сама решает, насколько её для первого раза достаточно. Персефона помотала головой. Она схватила свой брошенный, давно забытый халат и швырнула его куда-то за пределы их брачного гнезда. Никто не будет просто ложиться и расслабляться, пока другой думает, насколько кого из них хватит. Она хотела, чтобы они любили друг друга одинаково активно, были равными друг другу. Она была бы не против вернуться к нему на колени, только если на этот раз он не будет разворачивать её спиной, а позволит смотреть на него от начала и до конца. Она опустила руку на его пояс, желая и его развязать, но помедлила. На неё накатила лёгкая паника. Она-то уже успела привыкнуть к тому, что находилась перед ним в чём мать родила, но сейчас они оказались бы в равных условиях и… — Ты снова слишком много думаешь, — шепнул Аид ей на ухо. Она вскинула голову, когда он отвёл её руку и положил себе на плечо. Она снова слышала его внутри. Он мог бы снять последнюю одежду и сам, ей необязательно было взрывать себе голову и нервничать лишний раз. Тем более, что здесь много телодвижений не требовалось — просто чуть приподняться, дёрнуть за пояс, да и швырнуть ткань куда-то подальше, где наверняка и её собственный халат валялся. Она уставилась ему в звёздную грудь, то и дело бросая взгляд куда угодно — на его лицо, на его плечи, на длинные, переливающиеся редким ночным свечением, хоть и всё ещё светлые волосы — лишь бы не опускать глаза ниже. Она ведь видела обнажённых мужчин и раньше, и не один раз, и всё равно нервы начали предательски подводить. Это был не просто какой-то бог-ребёнок или смертный, а её Аидоней. Она почувствовала, как на ней, помимо цветов и листьев, начинает цвести яркий румянец. Он взял её за руки, переплетая пальцы, и потянул на себя — в крепких объятиях, будучи связанными мыслями и чувствами, понимать друг друга было куда проще. Наверняка она сейчас заразит его своим настроением. Персефона выдохнула в его кожу и оставила на его шее несколько хоть и нервных, но крепких поцелуев, чтобы как-то сгладить атмосферу. Ей не хотелось по своей вине портить им обоим остаток ночи. Она могла бы предложить ему снова её потрогать? Персефона не сразу поняла намерение, когда почувствовала, как он зарывается рукой в её отросшие волосы. Неужели её вездесущие листья и цветы всё-таки начали мешать? Ох, ещё же и ветка из неё выросла. Надо было как-то убрать, пока им не стало совсем неудобно. Он только погладил её другой рукой вдоль лопатки, откуда она и начинала разрастаться, как самое настоящее дерево. Если он мог быть с ней, полностью покрытый звёздами, то и она могла бы предстать перед ним, как истинная богиня весны. Аид снова тряхнул головой, привлекая её внимание к своим отросшим волосам. Если она и ему позволит носить на себе её цветы, это её бы успокоило? Она вновь зарылась руками в его волосы, но на этот раз разделила на две половины и перебросила на себя и него, будто укрывала их плечи одним на двоих бело-звёздным плащом. Она не хотела сооружать какие-то огромные венки, чтобы ему не было тяжело, и потом цветы всё равно помнутся и завянут. Она совсем ненамного приподнялась — он опустил голову, чтобы ей было проще поцеловать его в висок, и едва она отстранилась, на нём распустился небольшой розовый бутон. Аид на пробу мотнул головой — краем глаза он уловил спускающиеся почти что до уровня подбородка стебли с листьями и полузакрытыми цветками. Она осторожно протянула стебель ему за ухо, вплетая в волосы, словно лавровый венок наоборот. В здешних условиях, эти цветы долго не продержатся, но им бы этого времени хватило. Пока она повторяла с другой стороны и поглаживала его волосы в месте, где они начинали светлеть, за её прикосновениями на нём вырастали чёрные тюльпаны, для контраста. Он тоже решил не оставаться в стороне, и прижал большой палец где-то на линии её отросшей чёлки. Персефона поморщилась от щекочущего ощущения, и резко моргнула, наблюдая его довольную улыбку. Он вырастил бриллианты прямо из неё, сооружая на её макушке мелкую, но от этого не менее прекрасную, достойную королевы тиару. Это ведь было похоже на её фантазию о том, какими они могли быть в прошлом? Он бы не смог стать буквально моложе, но кое-что повторить возможность была. Например, снова оставить на ней его сотворённые драгоценности. Персефона закусила губу, чтобы не заплакать от радости. Если бы она знала, как, то отблагодарила его всеми самыми сладкими словами, которые вообще существовали на свете. Он погладил её лицо. Его жена не должна была рассыпаться в благодарностях из-за подобной мелочи. Если бы она позволила, он бы вырастил на ней и для неё столько украшений, сколько она за всю бессмертную жизнь не сносит. Она набрала воздух и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но Аид услышал её новое «люблю тебя» и без слов. Она легко махнула рукой, и вместо этого просто прижалась к его губам своими. Он поцеловал её и положил руку ей на бедро, чтобы прижать крепче к себе — только от плотного ощущения её тепла внизу чуть скрипнул зубами. Первая неудовлетворённость продолжала отзываться лёгкой болью внизу живота. Персефона отстранилась, её лоб нахмурился — она ощущала какую-то проблему с его стороны и хотела помочь. Если ему было больно, она могла это утешить или вылечить? Он чуть покачал головой, длинные белые волосы почти незаметно покачивались в такт. Ему просто нужно было немного времени. Сейчас всё пройдёт. Необязательно отвлекаться. Персефона всё равно не послушала. Она пробежалась пальцами от его шеи ниже, до груди, и задержалась, осматривая контраст между своей розовой кожей и его почти чёрной. Она уже и забыла думать, что ей буквально недавно было немного стыдно смотреть на его тело. Тем более, что она уже чувствовала его — они касались друг друга бёдрами, она то и дело непроизвольно двигалась и тёрлась о его кожу, да и влажные пятна на его животе не с пустого места появились. Она мельком поинтересовалась, стоит ли ей извиниться, но он только мягко поцеловал её. Она продолжила гладить его, опускаясь ниже к животу. Остановившись под его пупком, почувствовав спускающуюся линию его грубых волос, она вопросительно вскинула голову — так надо делать? Аид перехватил её, направил ещё ниже и едва она коснулась горячей плоти, он тяжело выдохнул ей в кожу. Ему не требовалось долгих приготовлений даже при условии, что её движения были рваными и скованными. Слушая его мысли, Персефона чуть выгнула ладонь, чтобы было удобнее обхватить, и честно старалась резко не дёргаться. Она не видела, но чувствовала, как тонкая кожа его ствола ездит вслед за её движениями. Судя по его довольным выдохам и еле слышным стонам, она всё делала правильно — разве что сжала ну совсем немного плотнее, едва он об этом подумал. Аид ободряюще целовал её шею, желая только, чтобы она не останавливалась — и с другой стороны, разрядиться ей в руку тоже не было отличным планом. Кто знает, сколько ему после этого понадобится времени, чтобы снова быть для неё готовым. Он не хотел терять это время. Персефона закусила губу, когда он беззвучно призвал её остановиться, и послушно положила руки ему на плечи. Аид приподнял её за талию, глядя прямо ей в глаза. Если будет хоть немного неприятно — она должна была сказать. Даже если он сам почувствует её дискомфорт, она должна была остановить его сама, а не насильно пытаться его удовлетворять. Она только чуть закатила глаза — даже если будет чуточку некомфортно, она была готова потерпеть. Можно ведь просто немного притормозить в случае чего, а не останавливаться на полпути и всё начисто прекращать? Он прикрыл глаза, но согласно кивнул. Она опустила руку, чтобы взяться за него и направить туда, где он раньше растягивал её своими пальцами, и вздрогнула, прикидывая, насколько он сам по себе был длиннее и толще. Слегка опустившись, она почувствовала, как его головка давит на неё. Аид тут же впился руками в её кожу. Он и сам не понимал, хочет ли снять её с себя, или самостоятельно насадить до упора, но она только потянулась и оставила на его губах самый лёгкий поцелуй. — Сделай меня своей женой. Они не осознали, кто сделал последний шаг — то ли она сама на него села, то ли он резко вжал её в себя, а может, они одновременно. Она уставилась вперёд невидящими глазами и положила руку себе на живот — он почувствовал, как она сжалась вокруг него, привыкая к ощущениям. Едва рука обессилено упала, она подняла голову. Её глаза блестели от слёз, и Аид сам выдохнул, когда она медленно потянулась к нему, чтобы обхватить его широкие плечи, прижаться телом плотнее и устроить свою макушку под его подбородком. Не было больно. Она была… счастлива. Вся её предыдущая бравада о том, как она могла бы сделать это с любым, кто бы мало-мальски ей понравился, отправилась на мысленную мусорку других её «отличных» жизненных идей. Если бы это был не Аидоней, она уверена, что не была бы и вполовину так счастлива, как в этот самый момент. Он и сам крепко обнял её. Всё-таки, не заслужил он её настолько долгого ожидания. Он и так вздрагивал всякий раз, когда она передавала ему свои чувства прямо в голову, а теперь и подавно хотелось развалиться бессильной кучей. Не привык он, чтобы настолько самоотверженно его любили, и теперь чувствовал лёгкий стыд, потому что знал, как сильно её сердце разрывалось от искренней радости — а он всего лишь не так давно купился на влечение к симпатичной богине мира мёртвых, да подкрепил сочувствием к её замкнутой жизни здесь и давно затухшей привязанностью к старой знакомой. Их чувства были… слишком разными, чтобы одинаково называть это любовью. В её любовь он мог поверить. В свои собственные красивые слова — уже не так сильно. Персефона в ответ на это только несильно заколотила по его спине кулаком. Мужчина, который её не любит, отпустил бы их недоотношения, едва только выдалась бы возможность отрезветь. Мужчина, который её не любит, не пошёл бы ради неё на спор со своей семьёй, и не предпочёл бы Подземный мир родному дому. Мужчина, который её не любит, не стал бы пытаться выстоять перед её матерью так, как выстоял Аид, тем более, что пришлось потом лечить его распухшее от пощёчины лицо. Это был его очередной бред, подкреплённый домыслами и собственной неуверенностью. Она принимала, что его чувствам не так много времени, как её собственным — но какая разница? Что такое две тысячи лет в сравнении с бесконечной вечностью предстоящей им совместной жизни? Он подвинулся и оставил на её поросшей листвой и бриллиантами макушке поцелуй. Он знал, как отвечать на чувства, когда от него и ждали взамен что-то конкретное — его защиту, или материальные блага, или банальное удовлетворение. Что делать, когда от него не хотели ничего больше, кроме него самого — он не понимал. Это было ему незнакомо. Персефона отстранилась, чтобы он смог поцеловать её в губы. На ум снова пришло воспоминание о той нимфе, но без подробностей их времяпровождения, а сам факт сцены. Сколько раз он это переживал — с ней, или с кем-либо ещё? Он невесело фыркнул и покачал головой. Достаточно часто, чтобы просить её не уточнять и не вспоминать самому. — Тогда, — ответила она ему своим голосом, — за каждый раз, когда тебе приходилось делать это без любви, я отплачу тебе своей любовью в десять раз сильнее. Она притянула его, чтобы поцеловать немного глубже и смелее, чтобы он точно ей поверил — но Аид, пусть и насладившись её губами, чуть её оттолкнул. Она не была должна брать на себя ответственность за женщину, которая когда-то давно по-скотски вела себя с ним в постели. Персефона всё-таки повторила жест и обхватила его сияющее звёздами лицо, чтобы оставить мягкий поцелуй на лбу. Она и не собиралась быть ответственной за кого бы то ни было. Она просто вернёт Аиду то, что он заслуживал получить всё это время, и в чём ему было отказано. Пусть у неё не было воды Стикс под рукой, чтобы в этом поклясться — она всё равно надеялась исполнить это обещание. Только вот… Она смущённо поёрзала на его коленях, чувствуя, как он движется в ней. Он мог бы показать, как именно ему бы понравилось это делать? Если он собирался начать снова играть в джентльмена и уточнять, чего хочет она — то можно было сразу это опустить. Она ещё не знала, как и чего хочет. Прямо сейчас, ей уже было комфортно и приятно от простого ощущения их контакта, но одного этого явно было недостаточно никому из них. Аид выдохнул от её движения — она снова сжала его — и придержал её на бёдрах. Они немного съехали в своей постели, что он остался не полностью лежать и не совсем сидеть. В другой момент он просто бы перевернулся, подмяв Персефону под себя, но раз уж она хотела равной активности, так получалось даже идеальнее. Под его ладонями на её коже пробивался слабый свет. — Двигайся со мной, — еле слышно шепнул он. Он немного приподнял её на себе — она поморщилась от чувства, как он выскальзывает — только чтобы резко опустить и самому толкнуться бёдрами навстречу. Персефона резко вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой. Аид быстро убрал её ладонь с губ и вернул на себя. Он хотел слушать. Она отвела глаза на секунду, но кивнула и схватилась за его плечи. Так они и продолжили — пробуя на вкус их первые неловкие толчки навстречу друг другу, пока она ещё не привыкла ни к ритму, ни к ощущениям. Время от времени, когда он не пытался выбить из её горла очередной вскрик, Персефона пыталась потянуться и поцеловать его, и он даже успевал ответить, пока не погружался в неё снова, и она не выдыхала ему в рот. То и дело она вздрагивала, сжимая его крепче, и в такие моменты Аиду казалось, что вот сейчас он точно прекратит двигаться, войдёт в неё до упора, и так они и останутся в объятиях друг друга. Он в этом случае мог бы довести её до финиша пальцами, и получить свою разрядку от одного ощущения её пульсации изнутри, слишком уж было приятно от давления — и тогда Персефона сама начинала возиться на нём, чтобы он и не думал останавливаться. Он чувствовал её лёгкое волнение, что ей как-то подозрительно слишком хорошо для первого раза, но мог только притормозить на долю секунды и, слегка подтянув её голову за волосы, поцеловать её куда-то мимо рта, то ли сжимая губами кожу, то ли пытаясь укусить. Она только застонала от лёгкой боли, опуская руку и впиваясь ногтями в его спину. Они встретились взглядами — его сияющие глаза и её, сплошь красные. Аид выдохнул ей в рот. Если ей сейчас настолько хорошо, то когда они закончат, он возьмёт её снова. Ему уже было мало одного раза. Персефона застонала, принимая от него другой неряшливый поцелуй. Он, представляя, как им будет хорошо вместе и в первый раз, и во второй, и во все последующие, запустил странный ток внутри её тела — неизвестно, это его собственное удовольствие отдавалось эхом в ней, или она оказалась настолько жаждущей его тела. Она попыталась подскочить на нём сама, насколько позволяли их плотные объятия. Она даже взвизгнуть не успела, когда Аид поднялся и одной рукой подхватил её под ягодицами — успела только дёрнуть коленями и завести ноги ему за талию. Он радостно выдохнул, чувствуя, как она неосознанно прижимает его плотнее к себе, и приблизился к ней. Персефона послушно откинулась назад, запрокидывая голову — он хотел, чтобы она выгнулась, как во время танца, чтобы ему было удобнее накрыть губами её шею и спуститься совсем немного ниже, закусывая и всасывая её кожу с такой силой, что становилось чуть больно. Он остановился чуть ниже её ключиц и оставил последний лёгкий поцелуй на одном из будущих синяков. Закончив, он резко дёрнул Персефону на себя, и их лица оказались практически на одном уровне, будто они действительно снова танцевали — даже дышали так же тяжело. Ему было не очень удобно держаться на коленях и держать на руках её, но если он снова попробует подвинуться, то они попросту упадут. Она чуть нахмурила лоб и чмокнула его в щеку. Если упасть и заниматься любовью дальше чисто лёжа, это будет для него удобно? Аид тряхнул головой, прикидывая варианты. Она покрылась густым румянцем, наблюдая все его фантазии без единого словесного описания, и слегка дёрнула его за волосы, чтобы он прекратил — это было слишком… стыдно, даже сейчас! В итоге, он остановился на мысли, что можно попробовать, но для удобства придётся развернуть её спиной, и ей бы не понравилось его не видеть. Он красноречиво вжал Персефону в себя, наслаждаясь ощущением её тепла и давления, и мягко хмыкнул, когда она прижалась к нему всем телом — да и если быть честным, ему самому нравилось, когда она была вот так рядом, и они могли обняться в любой момент. Сейчас хотелось быть так ближе к ней, как это было возможно в принципе. А другие эксперименты подождут. Она поёрзала. Он с готовностью удержал её и помог ей двигаться, теперь немного быстрее, даже если не настолько же глубоко. Он уже знал, что ему недолго осталось — и теперь это знала и Персефона, и хотела помочь процесс ускорить. Она надеялась, что ему будет настолько же хорошо, как было ей от его пальцев, и ей уже не терпелось держать мужа в своих руках, пока он будет разливаться в такую же удовлетворённую лужу, какой не так давно была она. Он только выдохнул от её мыслей и что-то прохрипел — она толком не услышала. В её ушах бился пульс, когда она наконец-то поймала нужный ритм, и его поддержка больше была не нужна. Оставалось только прислушиваться к его ощущениям, потому что своим собственным она уже ни черта не доверяла; её тело застыло между онемением и хоть приятным, но чуть отдалённым ощущением трения. В один момент, когда Персефона совсем удачно на нём поднялась, и Аид так же удачно её на себя опустил, они одновременно застонали — он уже знал это чувство близкой разрядки, и его удовлетворение наверняка передавалось ей, как он сам почувствовал её оргазм до этого. Едва они повторили, её стон стал ещё громче от ощущения, как он немного в ней разбухает. Она постаралась повторить и в третий, но здесь уже Аид ей помешал и сам насадил её на себя, слушая её вскрики. Он слегка разомкнул объятия, чтобы было удобнее двигать бёдрами, и погрузился в неё один раз, второй, и продолжал размашисто двигаться, наслаждаясь её стонами и звуками шлепков. После очередного толчка она так сильно сжала его внутри и прижала ногами к себе, что ему стало почти плохо. Аид чувствовал, как из его собственных глаз чуть слёзы не полились от настигнувшего оргазма — а может, это была её реакция, которую он успел перенять. Думать об этом не было никакого желания, сейчас он мог только притянуть Персефону и медленно качать на себе, слушая её слабое мурлыканье, слушая её слабые мысли о том, как внутри стало ещё теплее. Из тумана его совсем немного вывело ощущение резкой боли — Персефона так впилась соскальзывающими пальцами в его плечо, что оставила свежие царапины. Она откинулась назад, утягивая его на подушки. Он сначала притянул её крепче в объятия, думая, что если они так упадут, то он её придавит, но ей было всё равно — на самом деле, она так и хотела. Придерживая, чтобы она не ударилась спиной, Аид наклонился настолько медленно, насколько позволяли трясущиеся конечности, и всё-таки не удержался, резко свалившись с колен прямо на её тело. Он услышал задушеный писк Персефоны где-то на уровне его ключиц — она только подтянула его ногами за талию, наслаждаясь ощущением его веса на ней. Он увидел мелькнувшее у неё воспоминание, увидел свою собственную макушку со стороны — это была её память о дне, когда они встретились впервые в мире смертных, когда она его усыпила и несколько часов держала на себе. Было так же приятно. Он заставил себя подняться хотя бы на локтях, чтобы совсем её не раздавить. Персефона под ним переводила дыхание, но резко моргнула и вскинула голову. Она больше его не слышала. Её руки тоже упали с его плеч, и Аид поморщился от резкого ощущения тишины. Пусть телами они оставались связаны, но сознания их разделились, и от этого стало как-то слишком пусто — даже при условии, что вот она, была рядом, только подтянись поближе. За короткое время он успел настолько прикипеть к ощущению их полного взаимопонимания и чистейшей искренности, что остаться наедине даже с собственными мыслями было слишком одиноко. — Т-ты… — о, боги, голос совсем его не слушался. — Ты как? — Странно, — хрипло пробормотала она. — Но вроде бы ничего так. Аид потянулся и оставил лёгкий поцелуй на её лбу. — «Ничего так», — уточняюще повторил он. — Я тебя ранила, — сказала Персефона. Он хотел было отмахнуться, что всё в порядке, но она потянулась и поцеловала пятно от ихора, оставшееся на его груди. Он не стал останавливать, когда она одними пальцами повела вдоль его всё ещё покрытой звёздами коже, и рана начала затягиваться. Её тело так дрожало от переизбытка эмоций и энергии, что хотелось куда-то это деть — если не перевернуть Аида, оказаться сверху и закончить то, на что ему выдержки немножко не хватило, так хоть дать эти силы ему и попросить продолжать в том же духе. Впрочем, и не особо гладко всё прошло в итоге; Персефона чуть поджала губы, чтобы он не заметил, но последний рывок всё же оказался немного для неё болезненным. Закончив лечить ему царапины, Персефона охнула, когда он внезапно просунул руку ей под талию, прижал телом к себе и перевернулся на спину. Она так и осталась лежать сверху и лениво водить по нему пальцами. — Зря ты их вылечила, — пробормотал он. — Я бы носил их с гордостью. — Их бы всё равно никто, кроме нас с тобой, не увидел, — отозвалась она. — В этом есть свой шарм. Он приглашающе поднял переливающуюся звёздами ладонь. Персефона совсем немного приподняла голову и вопросительно уставилась — Аид только улыбнулся и красноречиво махнул головой. Она фыркнула, но руку так и не дала. — Не-а, давай голосом. — Мне нравилось тебя слушать, — сказал он, опуская ладонь ей на волосы, чтобы легко погладить. — Мне тоже понравилось, — буркнула она. — Это… всегда так происходит? Аид прикрыл глаза. — Вообще нет. У меня ни разу такого не было. — О-оу, — сладко протянула Персефона. — Значит, в каком-то смысле и для тебя это первый раз? Он фыркнул от смешка. — В каком-то смысле, да. И наверное, мне надо извиниться, — когда она непонимающе нахмурилась, он махнул рукой на постель в чёрных и розовых лепестках. — Я все цветы раздавил. Они были красивые. — Пф, не думаю, что в тот момент кому-то из нас было дело до цветов, — только и ответила она. — Ты… — он запнулся, — так себе брачную ночь представляла? — Конечно, нет! Я вообще не думала, что ты согласишься отрастить волосы, — Персефона потянулась, чтобы поймать пальцами одну из его прядей и перебросить на его тёмное плечо. — Они такие красивые. Как Млечный Путь на звёздном небе. Тебе надо чаще их отращивать. — Учту все пожелания, жена моя, — шутливо ответил он, но объятия его стали крепче. — Я не об этом спрашивал. Персефона только оставила поцелуй на его ключице — один, другой, и опустилась немного ниже, утыкаясь мелким носом ему в грудь. Он уже заметил, как она пыталась не ёрзать лишний раз, чтобы он из неё не выскользнул. — Заниматься любовью мне понравилось, — сказала она. И покрылась лёгким румянцем. — Но мне… м-м-м, было не так хорошо, как тебе. Понимаешь? На самом деле, это скорее ощущалось, будто они вместе куда-то бежали, и он на полпути её бросил. Не самое приятное в жизни чувство, даже если она была довольна далёким ощущением его удовлетворениия через их мысленную связь; и куда более физическим доказательством, когда он слегка покачивал её на себе, наполняя семенем. Она сдержалась, чтобы не просунуть между ними руку и не пощупать живот. Аид потянулся к её макушке и принялся вытаскивать выращенные драгоценности, перебрасывая их куда-то за постель. Он позже соберёт их нормально, чтобы никто из них не наступил по случайности. — Я думала, ты их оставишь. — Бриллианты, конечно, идут моей королеве, — он даже не сделал паузу, чтобы она не успела отреагировать, — но боюсь, мы ещё не закончили, а камни нам будут немного мешать. Персефона почти что уточнила, а как насчёт её растительности, но загодя покосилась на своё плечо и обнаружила, что ветка успела врасти обратно в неё. Волосы её уже не настолько были похожи на кустарник магнолий, и не полностью, но листья на её коже начали пропадать. Даже обидно стало. Его кожа тоже начала светлеть. Звёзды медленно тускнели, и волосы возвращались к привычной белизне. Она немного упустила момент, когда его глаза становились сияющими, но теперь она видела от начала и до конца, как они вновь стали красными. Теперь на неё смотрел знакомый Аидоней — почти такой же, как со времён её юности, только взгляд его был бесконечно взрослее. Было интересно, о чём он сейчас думал, но наверное, они уже и не смогут соединиться разумами, пока не примут первородные формы в следующий раз. Как бы то ни было, он положил руки ей на талию и медленно снял с себя. Персефона не думала, что ощущение, как он выходит, окажется настолько болезненно-неприятным, и от неожиданности зашипела. Аид, уложив её на бок рядом с собой, погладил её щеку и заправил упавшие на лицо волосы ей за ухо. — Тебе больно, всё-таки. — Всё не так плохо, — успокоила она. — Наверное, я просто сильно напряглась и не заметила. Он мог бы поспорить, если бы буквально не слышал её мысли и не знал, насколько мягко для неё всё прошло. Сейчас он мог бы предложить перенести исполнение его выданного в порыве страсти обещания как минимум на несколько часов, чтобы они успели немного отдохнуть. Спать ему, на удивление, совсем не хотелось (он вообще не устал, что было странно), так что, они могли дальше общаться и обниматься. И с другой стороны, она уже сказала, что оргазма так и не получила, и этот пробел тоже хотелось заполнить как можно быстрее… Персефона перебила его мысли, когда придвинулась и поцеловала. — Теперь ты слишком много думаешь. — Ты не слышишь, что я думаю, — попытался пошутить Аид. — У тебя на лице написано, что ты начинаешь нервничать, — сказала она. — Ты в стороны быстро смотришь. — Да? Персефона негромко угукнула и снова поцеловала его. Аид позволил поцелую задержаться и зарылся в её волосы, отросшие, наверное, до самых ступней. Она опустила его руку ниже, к своей груди. — Мне казалось, тебе не нравится, когда их трогают, — пробормотал он ей в губы. — Не то чтобы прямо-таки не нравилось, мне просто от этого никак, — пояснила она. — Но если это нравится тебе, то можешь их трогать. — Понял, — Аид опустил голову, чтобы оставить лёгкий поцелуй под её ключицами. — Тогда что тебе было не «никак»? Не считая поцелуев в спину. — М-м-м… Он ведь не так уж и много всякого разного с ней делал. В основном, она получала львиную долю удовольствия от их мысленной близости — это было на совершенно новом уровне познания друг друга, в полном отрыве от буквально физического соития — но для повторения этого опыта надо было делать определённые приготовления, и неизвестно, согласится ли он снова полностью перевоплотиться. Ей определённо понравилось, когда он ласкал её пальцами, но она побаивалась, что если он вдохновится и захочет повторить, то из неё выйдет всё, что он недавно внутри оставил — а чувство тёплой наполненности ей терять не хотелось. Жаль, не у кого было спросить, это заморочки стихии плодородия, или её личные новообретённые странные пристрастия. И естественно, ей понравилось, когда они соединились и тёрлись-толкались, как бы эти движения ни назывались (если у них вообще было название). Это определённо было на повестке продолжения, и не только потому что он ей обещал, но потому, что она его без собственного удовлетворения никуда не пустит. Надо было только немножко настроиться. От мысли о резком приливе возбуждения пришло и воспоминание, как Аид с полуоборота настроил её на ласки одной только пересказанной короткой фантазией. Она, хоть и без графических подробностей, но дала ему понять, чего в своё время напридумывала себе на их первый раз, и он даже попытался этому соответствовать. Оставалось надеяться, что он не воображал себе секс в полёте — этого она повторить не сможет при всём желании, потому что посреди процесса слишком расслабится, вернёт вес и упадёт, и самое безобидное, что они могут в этом случае сломать, это собственные шеи. — Расскажешь, как ты представлял брачную ночь? Аид было непонимающе нахмурил лоб, но всё понял, едва она смущённо отвела взгляд. Ей и в прошлый раз понравилось слушать, что он с ней делал в своих фантазиях — и даже если сейчас он не расскажет ей о каких-то супер-выдающихся воображаемых подвигах в постели, послушать было как минимум интересно. — Это явно было бы скучнее, чем то, что в итоге получилось, — попытался отшутиться он. — Почему именно «скучнее»? — У нас всё пошло не по моим представлениям практически с самого начала, — начал Аид. — Я-то думал, как перенесу тебя на руках через порог… — Ты перенёс, — перебила она. — У тебя даже порога нет, мы через дерево летели, — махнул он рукой. И продолжил: — Наверное, я бы сам снял с тебя свадебное платье. Она подложила руку под щеку, внимательно слушая. С платьем — точнее, лёгкой, украшенной летними цветами тёмно-серой туникой — действительно получилось нехорошо, когда она по прибытии торжественно сказала «ну что, идём мыться и переодеваться», и Аид тупо открыл рот, но какого-либо слова против так и не прозвучало. Впрочем, если бы она позволила ему её раздеть, это платье сейчас валялось бы посреди пола такой же унылой кучкой, какой были их сваленные халаты. За них хоть не так было обидно. — Я бы не торопился, — о, нет, он бы смаковал каждую секунду, когда его жена медленно остаётся перед ним обнажённой. Сколько же раз он представлял момент, когда впервые опустит ремешки платья с её плеч и увидит налившуюся, чуть напряжённую от холода грудь. Воображаемая Персефона в этот момент смущённо бы прикрылась, но он только поцеловал бы её крепче. — Может, я бы предложил тебе снять одежду с меня, чтобы мы понемногу друг к другу в этом смысле привыкали. Персефона уставилась куда-то мимо него, воображая сцену перед глазами. Она могла себе представить, как начала бы краснеть и мямлить, едва её руки лягут ему на брошь, удерживающую светлую тогу. Её пальцы бы дрожали, пока она не сломала бы застёжку, и скорее всего, в какой-то момент Персефона, будучи куда трезвее, смутилась бы настолько, что могла бы развернуться и если не убежать, то максимально избегать смотреть на Аида. Звучало вообще не возбуждающе. Но у него в голове всё было совсем не так. Аид взглянул на неё, слушающую во все уши, но мыслями витающую в своих облаках. Он отвлёк её от собственных фантазий, когда подтолкнул за плечо, укладывая её на спину, и чуть навис, чтобы было проще её поцеловать. — Потом я бы увёл тебя в спальню, к нашей постели, — прошептал он. У Персефоны от предвкушения начало пересыхать во рту, и она чуть сглотнула. Аид продолжил без слов, когда мягко накрыл её губы своими. Она приглашающе распахнула руки, чтобы он мог снова лечь на неё, но вместо этого он сам потянул её немного на себя. Она зарылась рукой в его волосы и позволила себе провести пальцами вдоль длинных прядей, остановившись где-то на уровне его талии. Он бы не представил себе её настолько смелой в первый их раз, но раз уж технически это был второй, некоторые свои ожидания можно было оставить за дверью. Он всё ещё мог бы, как и представлял себе, рассыпаться в комплиментах, насколько она прекрасна, и как ему повезло, что она позволила стать её мужем. В своём воображении, он снова и снова говорил, как сильно её любит, чего прямо сейчас позволить себе не мог, разве что они опять будут слышать чувства друг друга — он не до конца отошёл от ощущения её всепоглощающих эмоций, в которых он был готов утонуть и больше никогда не всплывать, и не хотелось перебивать это всё своими… куда более дешёвыми словами, пусть они и были не менее искренними. Оторвавшись от её рта, он на секунду глянул в её глаза, совсем не видящие перед собой, и поцеловал её скулу, прежде чем спуститься ниже, к шее, где его предыдущие засосы уже стали пурпурными. Примерно было похоже на то, что он устроил после совместной выпивки, но куда медленнее и вдумчивее — мысли ещё не помутились от страсти, и он не планировал останавливаться в первый же момент отрезвляющего отвлечения. Одной рукой Аид удерживался на локте, другой — потихоньку исследовал её тело именно так, как ему изначально виделось. Проведя невесомо по её ключицам, он спустился к груди и мягко обхватил, впрочем, не собираясь задерживаться с ними надолго. Он услышал её очередной шумный выдох, когда несильно сжал тёмный сосок между пальцами, и она поёрзала под ним, то и дело сводя бёдра. Его ладонь повела дальше, проследила линию рёбер и достигла изгиба талии. Персефона чуть подтянула колени — не столько из ожидаемого им смущения, сколько рассчитывала, что он и ноги её гладить будет — и за это непроизвольное подыгрывание фантазии он хотел только поблагодарить. Он поднялся, слегка сдвинулся в постели, оказываясь прямо перед её сведёнными лодыжками, и с улыбкой сложил руки на её коленях, устраиваясь подбородком сверху. — Ну как, не особо интересно? Персефона моргнула, словно освободилась от какого-то гипноза. — Ч-что? — Моё представление о том, как это могло быть. — Я, м-м-м… — она покрылась румянцем и смущённо сцепила ладони на груди. — Это не скучно, просто по-другому. И очень похоже на то, как я себе это представляла. Ох, неужели. Она ведь так и не рассказала самых интересных подробностей своих фантазий. Догадаться, впрочем, не составляло большого труда, учитывая, что большинство деталей она выдала в своих просьбах и смутных мысленных образах, но почему-то захотелось дать ей в этом процессе полуунылых прелюдий чуть больше активности, чем он ожидал в воображении. Он устроился рядом с ней так, что подтянутыми коленками она упиралась прямо ему в грудь — вполне себе удобно, чтобы время от времени поглаживать её голени, оставлять мимолётные поцелуи на коленных чашечках, но при этом не пытаться раздвинуть ей ноги. Он мог бы, конечно, просунуть руку и пробежаться пальцами по внутренней стороне её бедра, чтобы она инстинктивно раскрылась перед ним, но как бы она после этого не покраснела настолько, что с её лица пар пойдёт. — Как ты себе это представляла? — повторил Аид свой недавний вопрос. — Не скажу, — буркнула Персефона. — Ты уже меня раскритиковал. И вообще, сейчас я тебя слушаю. — Ты тоже всегда можешь покритиковать мои фантазии, — пожал он плечами. И добавил уже серьёзнее: — Мне правда интересно. — Ни за какие деньги не скажу, — продолжила упираться она вроде бы сурово, но вздрагивала от удовольствия каждый раз, когда его пальцы обводили золотые полосы на её ногах. Аид потянулся рукой к её сложенным на груди ладоням и одним пальцем провёл по её телу вдоль. К солнечному сплетению, вдоль мягкого живота и остановился чуть ниже её пупка. Не заходя дальше, он переключился на её бёдра и обхватил одной рукой, будто обнимал и прижимал её ноги к себе крепче. — Кора, — мягко позвал он, уткнувшись щекой в её колено. — Ты так нечестно играешь, — почти что обиженно выдохнула она, но сдалась. — Допустим, я представляла нас в старом матушкином доме. — В той самой кровати? — уточнил Аид, оставляя на ней очередной поцелуй. — Или на полу рядом. Зависит, насколько мне хватало настроения вдаваться в детали. Он сдержался, чтобы не поправить её — лучше всё-таки в кровати, на полу спина будет болеть — но она могла бы обидеться, поэтому он промолчал и решил перенести эту лекцию на другой момент. Может, когда она предложит ему взаправду заняться любовью на полу, и он сам будет в адеквате достаточном, чтобы суметь дойти до какой-нибудь более мягкой поверхности. — Я тоже думала, что ты можешь снять с меня платье, — продолжила она. — Или даже сорвать. — Когда-нибудь обязательно этому посоответствую, — промурлыкал он. — Дальше ты… и так знаешь. Аид мог только мягко хмыкнуть в её кожу, как почувствовал движение — Персефона чуть сдвинулась и одной лодыжкой слегка задела его бок, наверняка готовясь обхватить его ногами. Он в последний раз оценил контраст их шрамированной кожи, прежде чем медленно развести её колени. Персефона отреагировала примерно так же, как он ожидал — покрылась густым румянцем и стиснула челюсти от непривычности новой позы, хоть и старалась смотреть ему исключительно в глаза. Её пальцы то и дело сжимались от нового приступа паники, и она не знала, куда себя деть. Аид слегка наклонился и накрыл её сцепленные руки своей ладонью. Он хотел сказать какую-то банальщину о том, как она прекрасна и что всё будет хорошо, но она сама потянулась к нему навстречу и быстро обняла его за шею, увлекая в новый, разогревающий ихор поцелуй. Снова зарывшись рукой в его волосы, Персефона выдохнула. — Это всё, конечно, мило и романтично, и всё такое… — пробормотала она ему в рот, — но ещё я точно знаю, что тебе нравится не только это. — И что же мне нравится? — спросил он с таким же пылом. — Кусать меня, — Персефона слегка склонила голову, демонстрируя засосы. — Тянуть за волосы. Целоваться невпопад. Быть немного грубым. Не надо устраивать такой сеанс поклонения в мою честь, мы ведь уже проверили, что я не хрустальная и в процессе на части не развалюсь. Он вместо ответа только повалил её на подушки и заткнул любые визги новым поцелуем. Почувствовав, как она чуть сжимает его бока своими бёдрами, он, не отрываясь, закинул одну её ногу себе на талию — и теперь она снова ёрзала по его коже своим влажным теплом. Аид ожидал, что ему потребуется больше времени, или опять же, её мягкая рука помощи — но нет, он был твёрд и готов заниматься любовью снова, как будто не делал этого всего-ничего времени назад. Он отстранился от её губ и слегка навис над ней. Персефона сначала потянулась за ним, выхватывая ещё немного поцелуев, но всё же опустилась и распахнула потемневшие от желания глаза. От её лихорадочной смущённой красноты остался только лёгкий разгоряченный румянец, и она в приливе вожделения напрягла ноги, прижимая к себе плотнее. Он решил в последний раз подыграть своей фантазии — погладив её тёплую щеку, он снял с себя одну её руку и прижал к постели над её макушкой, переплетая их пальцы. Пока Персефона непонимающе задирала голову, он другой рукой направил себя к её входу и совсем легко прижался, чтобы она его почувствовала. Ему не надо было ждать её вопросительно-удивлённых писков — она просто сжала пальцы на его ладони сильнее и глянула ему в глаза, и в тот самый момент Аид вошёл в неё, наслаждаясь, как Персефона закусила губу, что потом от зубов останется след, выгнулась навстречу ему и немного запрокинула голову. В этот раз ему не надо было ждать, пока она привыкнет (хоть он и почувствовал её задушенный полустон-полухрип в его шею), и он сразу же начал неторопливо двигать бёдрами. Персефона чувствовала отголоски старой боли, к которым прибавилось потрясающее ощущение окончательной наполненности — лежа раскрытой перед ним, она могла принять его куда глубже, чем в прошлый раз, да и двигался он куда активнее, без перерывов на мысленные уточнения. К сожалению, в этот раз дотянуться и поцеловать его у неё бы не получилось, зато она слышала куда больше его собственных грудных стонов. Когда она выгнулась к нему в следующий раз, Аид прижал её бедро, удерживая её в воздухе, и отпустил её руку, тут же зарываясь в её розовые волосы и слегка потягивая, чтобы она вновь запрокинула голову. Вот так он мог до неё дотянуться — что и сделал, останавливаясь на мгновение, только чтобы найти её губы своими и пожрать её новые вскрики. Кажется, она пыталась его имя произнести? Он даже не слышал толком. Главное, что она его обнимала, она его с готовностью принимала и на все его движения отвечала, истекая соками внутри и испуская самые сладкие стоны в его кожу. Он отпустил её волосы — Персефона со слезами на глазах смотрела куда-то сквозь него — и продолжил вколачиваться в неё, ориентируясь только на язык её тела. Пусть он не слышал, что она пытается сказать (если она пыталась), но она начинала стонать громче и протяжнее, а внутри начиналась знакомая дрожь и пульсация, которую он ранее ощущал пальцами. Он мог бы в этот момент просунуть руку между ними и довести её до оргазма в считанные секунды, но это было бы неудобно, да и не нужно — судя по тому, как она продолжала прижиматься к нему и впивалась пальцами в спину, оставляя ногтями свежие царапины взамен исцелённых, у них и так всё было хорошо. Просто он подержит её на грани чуть дольше. А она… таяла и рассыпалась, спасибо, что не буквально, мотыльками. Аид так сильно схватил её за бедро, что там наверняка останутся синяки от его пальцев, он скользил в ней с бешеным рвением, задевая новые чувствительные точки, и его низкий, хриплый то ли кашель, то ли хохот только добавлял масла в огонь её возбуждения. К удивлению, именно когда они соединялись до упора, его толчки оказывались для неё болезненными — и одновременно с этим он надавливал ей между ног, отчего хотелось визжать от удовольствия, сводить ноги и сжиматься под ним. Все попытки Персефоны влезть и довести себя до оргазма рукой он пресёк быстро, и теперь удерживал над её головой уже обе беспомощно болтающиеся ладони. Он хотел сделать это сам, даже если опять был близок к собственному финишу, и старался собрать в кулак всю свою силу воли — она уже дрожала под ним, еле слышно, но часто дышала и сжимала его в себе до того, что иной раз двигаться сквозь очередной спазм становилось невозможно. Ему до своей разрядки, к счастью, не хватило считанных мгновений — Персефона уже то ли захрипела, то ли завыла сквозь стиснутые зубы и выгнулась навстречу, прижимая его к себе одной освобождённой рукой за шею, вжимая в себя ногами за талию и не выпуская изнутри, даже если бы он подумал пытаться в этот момент из неё выйти. Всё, что Аид сейчас мог, так это коротко двигаться сквозь ощущение её оргазма, потому что его тело толкалось в неё практически без какого-либо осмысленного его желания. Даже когда он почувствовал, как она еле-еле водит пальцами по его спине, нащупывает свежие царапины и снова их залечивает, в нём не появилось никакого порыва отпустить её и предаться ленивым, ни к чему не обязывающим объятиям в постели. Наоборот, с её лечением в нём открылось второе дыхание. Он всё-таки посмотрел ей в лицо на случай, если она хоть намёком, хоть одним движением ресниц даст ему понять, что продолжения не желает — и в этот момент уже она схватила его за волосы, прижимая их лица лбами. Он ощутил на себе последнее её рваное дыхание, а потом она вдохнула и моргнула, сияя твёрдым взглядом уже покрасневших глаз. Аид почти услышал её разочарованное бормотание, когда повёл бёдрами и практически полностью выскользнул — и был награждён счастливым вскриком, когда погрузился в неё вновь с таким резким движением, что она от неожиданности потянула его за волосы слишком сильно. Это было последним, на что она оказалась способна; соскользнув с него, её рука так и упала на одеяло. Персефона смогла разве что переплести их пальцы, едва он накрыл её ладонь своей, и тихонько стонать в такт его движениям. Внутри она продолжала дрожать и сжиматься, и сейчас, на грани гиперчувствительности, она бы получила стимуляцию от любого внезапного прикосновения. Он решил этим не пользоваться. Вместо этого, он пошёл на поводу у внезапного, уже второго непонятного прилива сил и энергии, и двинулся медленно, чтобы не превратить резким ударом любое её удовольствие в боль. Он заметил, что она слегка морщилась, но продолжала прижимать его к себе, насколько позволяли дрожащие ноги. Они продолжили без особой спешки — Аид мог себе позволить небыстрый темп, да и Персефона уже не так рвалась насадиться на него и выхватить долю своего удовлетворения. Правда, с его постоянными движениями, послевкусие оргазма проходило куда дольше, и новый прилив возбуждения ошарашил её гораздо быстрее. Она-то рассчитывала, что в этот раз немного полежит, как мягкая розовая подушка, просто насладится тем далёким ощущением скольжения, какое было в первый раз, и с удовольствием примет в себя его разрядку. Как бы не так — он или непроизвольно, или нарочно не собирался отпускать её ни из своих рук, ни из ощущения всепоглощающего удовлетворения. Как будто она сейчас получала сладкую месть за собственную идею «никто не будет просто лежать и расслабляться». Она уже не могла закинуть руки ему за шею, те попросту отказывались подниматься и напрягаться сильнее, чем того требовало переплетение пальцев. Держаться за его тело и выгибаться навстречу тоже получалось через раз, но здесь Аид сам помогал, удерживая её в объятии одной рукой. Она уже давно и успешно скрестила лодыжки за его спиной и то и дело подтягивала к себе плотнее — не столько её осознанное решение, сколько само тело подчинялось древним инстинктам. Взгляд полностью затуманился, и она сморгнула очередную подступившую влагу; прошлые дорожки от слёз, оставшиеся после оргазма, кажется, Аид высушил своими губами. Она в тот момент так сильно вытянулась, что ему было удобно не только двигаться, но и чуть наклониться и оставить на её виске несколько тёплых поцелуев. С новым неторопливым движением, Аид начал отстраняться — отпустив её ладонь, он поднялся и навис над Персефоной, удерживаясь на вытянутой руке. Ещё одно движение — он оттолкнулся от постели и уже скорее сидел меж её разведённых ног, а она вновь была полностью раскрыта перед его взглядом, разве что, теперь не было лишних сил даже смущённо сложить руки на груди. За попыткой инстинктивно поджать ноги она обнаружила, что только сильнее вжимает его в себя, и Аид этому только улыбался. Она и сама хотела бы улыбнуться ему, но могла разве что резко дышать и время от времени покусывать губы — и только пискнула, когда он схватился за одно из её бёдер и задрал ей ногу так, что ступня упиралась ему в плечо. Она чувствовала, что будь в данный момент одна его воля — он сложил бы её перед собой пополам, и так бы и продолжил, пока её удовлетворённые крики не услышат на самом Олимпе. Впрочем, даже так ему было сейчас достаточно. Устроив ладони на её талии, он толкнулся вперёд — Персефона взвизгнула от такого его проникновения, и частично, чтобы перебить хотя бы в своих ушах пошлый звук шлепка его обнажённого тела о неё. С другим толчком он был уже резче, и из его груди вырвался низкий стон. После следующего он так и не остановился, и продолжил вбиваться в неё, даже если она сжимала его внутри, извивалась на постели или слишком громко кричала. Время от времени он совсем немного замедлялся, чтобы снова окинуть её взглядом — как беспомощно тряслись её пальцы, как соблазнительно покачивалась грудь, призывая потянуться и примять, как её тело блестело от выступившего пота. Отдельным удовольствием было наблюдать, как он в неё входит, и одновременно с этим чувствовать спиной и ягодицами, как она изо всех оставшихся сил прижимает его к себе. Она не дотянулась бы до него, чтобы расцарапать его спину, он больше не держал её за руки, и оставалось только бесполезно и слабо сжимать то ли одеяло, то ли подушку рядом; разницы особой не играло. Услышав его новый хриплый стон, она и сама промычала в воздух что-то самой себе непонятное — он снова становился больше, разбухал внутри неё. Но и она была близка к своему финишу, и терять это ощущение во второй раз совсем не хотелось, даже если помочь себе руками она не сможет. Аид сам чувствовал её дрожь, и хотел, чтобы они испытали редкое потрясающее ощущение одновременного оргазма, но его руки впились в её тело, словно припаянные. Всё, на что его хватило — чуть наклониться и надавить ей между ног хотя бы своим телом. От ощущения лёгкого давления снаружи и бешеного скольжения внутри, ей стало совсем плохо. Едва он впечатался в неё в последний раз, наполняя собой до упора, на неё нахлынуло то самое недавнее чувство, когда напряжение во всём её теле исчезает в полном расслаблении, и остаются только приятные спазмы — только теперь и Аид хрипел и коротко стонал вместе с ней. Он покачивал её за талию, как и в первый раз, насаживал на себя короткими толчками и оставлял в ней знакомое тепло, что хотелось потрогать живот и проверить, настолько ли она была горячей снаружи, как горело всё её нутро. Он и в этот раз не сразу решил разъединяться с ней — всё же, чувствовать её оргазм изнутри было слишком приятно, чтобы не насладиться этим подольше, даже если член уже начал обмякать. Для начала, он осторожно убрал со своей груди её задранную ногу, и поставил ступнёй на покрывале. Нависнув над ней, он убрал налипшие на её вспотевшее лицо длинные волосы и, не удержавшись, погладил её влажную щеку. К счастью, она на это движение ответила — почти незаметно для его глаз, но она повернула голову навстречу его прохладному прикосновению, даже если практически не моргала и не пыталась вытереться от слёз. И только навскидку убедившись, что она в порядке, Аид отстранился от неё полностью. Персефона только вздрогнула от ощущения внезапного пробежавшего по телу холодка. Она почувствовала его движение где-то сбоку от себя, но даже голову повернуть не получалось, будто она внезапно превратилась в сломанный механизм. Ей на лицо снова легла его ладонь, и он медленно, на случай, если она захочет вырваться (даже если бы на это было её желание) повернул её голову к себе. Она смогла только выдавить из себя пару хриплых скрипучих выдохов. Аид резко переменился в лице и метнулся к краю постели, где стояла вода. Вернулся он уже с полным стаканом и одной рукой приподнял её тело, прежде чем уложить её голову на своём плече. — Пей, — сказал он, устраивая стакан у её губ. Персефона прикрыла глаза, но не успел он её встряхнуть, чтобы не теряла сознание, как она чуть склонила голову к стакану — вода действительно оказалась ей нужнее любых милых объятий. Он проследил, чтобы она выпила всё, и только тогда позволил себе немножко успокоиться. Немножко. Она заморгала чаще — зрачки уже были не так расширены — и смогла глубоко вдохнуть и на пробу пошевелила пальцами. Вроде бы получилось. — А… кх-х-х, — попыталась сказать Персефона, но из горла вырвался хрипло-сиплый невнятный звук. Она еле покачала головой и просто уткнулась (или скорее, ударилась) головой ему в грудь. Аид поспешил уложить её в постели и большим пальцем вытер влажные дорожки на её щеках и висках. Она и так была вся в румянце от натёртой кожи, но не останавливала его, только слегка шипела, когда было слишком некомфортно. Закончив с этим, он наклонился и оставил лёгкий поцелуй возле её губ. Когда она не потянулась навстречу, он чуть разочарованно, но с полным пониманием отстранился — только чтобы увидеть, как она пыталась растянуть губы в подобии ободряющей улыбки и чуть качала головой, подзывая его ближе. Это и вправду ободрило. Он снова прильнул к ней и поцеловал, даже если она совсем слабо ему отвечала. По-хорошему, надо было оставить её в покое, чтобы она отдыхала. — Ещё воды? — отстранившись, спросил он. Персефона покачала головой. — О… Я… — она кашлянула и ещё несколько раз попыталась издать звук, как будто заводила старый двигатель, пока тот наконец-то не поддался. Пусть и полушёпотом, но она смогла говорить. — Что э-это было? Он погладил её разгоряченный лоб. — Это был… перебор по всем пунктам. Почему ты не сказала, что устала? Потому что она не чувствовала себя уставшей? Потому что она не хотела оставить кого-либо из них обделённым, разочарованным и оставленным наедине с вопящим неудовлетворением? Потому что она старалась сдержать обещание и дать ему максимум любви, на который в тот момент было способно её тело? Возможные ответы уходили слишком не в ту степь, поэтому она остановилась на первом варианте. — Я н-не устала тогда. Всё было… хорошо, — пролепетала она. — Мне… б-было хорошо. — А теперь тебе плохо, — просто заключил Аид. Она ещё раз попыталась пошевелить пальцами — кажется, были в норме, но руку поднять всё ещё толком не получалось. Он взял её за ладонь и приложил к своей щеке. — А ты в п-порядке, — даже не спросила она, поглаживая его лицо. — Совсем не устал. — Это тоже странно. Я-то думал, воду пить и выдыхаться придётся мне, а получилось… Персефона смущённо отвела взгляд. И правда, она всего лишь немножко вспотела, да в горле могло пересохнуть от частого дыхания, а вот он, помимо этого, буквально дважды наполнил её. Это ему бы от обезвоживания страдать, а не ей. Она, так-то, была бы не против и в третий раз прочувствовать, как он в неё изливается, но было такое смутное ощущение, что заведи она эту тему — и получит на свою голову лекцию о том, как Аиду, мягко говоря, «очень не хотелось бы» заморить жену-богиню постельными танцами в первую же брачную ночь, не говоря о том, что он тоже к этому моменту подустал. В своё время она так смеялась, когда читала о подобных причинах погибели смертных. Сейчас было не настолько смешно — скорее, вызывало лёгкую истерику. В итоге, она просто фыркнула. Силы к ней потихоньку возвращались, и хоть она сейчас не чувствовала себя способной двигаться серьёзнее пары покачиваний в постели (чисто чтобы прижаться к Аиду плотнее), но уже могла сама опустить руку с его лица и положить ему на шею. Поскользив по его первым шрамам пальцами, она сумела опустить руку ниже и положить ему на грудь, послушать, как быстро бьётся его сердце. Было бы чуть больше энергии — она бы голову опустила и приложила ухо, как нравилось делать ему самому. Она хотела спросить, что вообще принято делать после занятий любовью, но ей в их полу-объятии и так было комфортно. Настолько тепло и уютно, что прикрыв глаза, Персефона почувствовала тяжесть на веках, полное нежелание более шевелиться и даже ощущение его сердца отошло на второй план. Она буквально заставила себя закусить губу, чтобы проснуться. Открыв глаза и поморгав, она заметила, что Аид странно на неё уставился. — Ты чего? — Мы делаем милые вещи, — уже не таким скрипучим голосом пояснила Персефона. — Я не хочу это проспать. — Пф-ф, — он сделал паузу, чтобы чмокнуть её в лоб. — Засыпай. Ты за сегодня вымоталась. — Потом я проснусь, а нас осадила Геката, мойры забросали работой, и ты снова с короткими волосами, — буркнула она и поймала одну его прядь. — Хочется, знаешь… побыть вот так подольше. — Понимаю. Он не стал ей говорить, что Геката к дереву не подойдёт ещё, наверное, неделю — настолько многозначительно она подмигивала, когда желала лично ему счастья в семейной жизни. Персефона об этом не знала; её-то первая помощница поздравляла, будто собственную сестру замуж выдала, чуть ли не плача от счастья (не потому ли, что она мысленно свалила на его голову половину своей ежедневной работы?). Мойры их работой грузить не будут чисто потому, что все выходы из зала были на ближайшее время заперты. Мёртвые подождут, им спешить уже некуда. Они были предоставлены только друг другу ровно на тот срок, какой сами предпочтут. Он почувствовал рядом шевеление — Персефона, поморщившись, разминала кисти. Она попыталась хотя бы вытянуть руку, чуть напряглась, и её ладонь рухнула на живот. — Меня это начинает раздражать, — сказала она. Ей ведь тоже хотелось обнимать его и гладить без необходимости просить его поднять ей руку, потому что сама она не дотянется. Она повела пальцами, ощупывая липкую от пота кожу. Им обоим надо было как-то подниматься и идти мыться — и с другой стороны, потом чистыми вернуться в пропитанную всевозможными жидкостями постель? Звучало несколько сомнительно. Из мыслей её вырвал его голос. — Болит? Она непонимающе подняла голову — Аид косился на её ладонь, которой она сама не заметила, как трогала себя внизу живота. — Нет, я… — Персефона запнулась. И как ему сказать, что именно она пыталась там определить? Чувство тепла внутри уже смазалось и прошло, осталось только фантомное ощущение наполненности. Или не совсем фантомное. Она отвернулась, чувствуя, как на лице выступает густой румянец. — Там было… так горячо. — А, — тупо крякнул он и сам ощутил, как уши начинают предательски гореть. Аид не стал пытаться от неё скрыться, наоборот, придвинулся ближе и двумя руками сгрёб в объятия, зарываясь носом в её волосы. Если бы не её состояние, он бы мог сам погладить её живот — но сейчас побаивался, что не удержится и разведёт ей бёдра, чтобы было удобнее потянуться и начать гладить её уже между ног. Он, конечно, прекратил бы, едва она скажет «нет», но не хотелось давать ей даже намёк на раздражение. Вместо этого, он просто опустил голову и поцеловал её плечо. Персефона от щекотки забавно дёрнулась. — Это так странно, — пробормотала она, не поворачивая головы. — Чувствую себя пустой и одновременно переполненной. — Здесь мне, наверное, стоит извиниться, — так же смято сказал он. — Надо было подумать о какой-то защите. Персефона резко застыла в его руках. Он почти начал нервничать, как она медленно развернулась в его руках и приподняла над ними руку. Её взгляд был абсолютно твёрд, хоть щёки всё ещё играли остатками румянца, и она осторожно, чтобы не потерять силы, уткнула сложенные два пальца ему в лоб. — Лучшая защита — это нападение, — заявила она со всей серьёзностью, на которую была способна встрёпанная после секса богиня. Между ними повисла резкая тишина. У Аида дёрнулась бровь, пока Персефона, сдерживаясь, поджимала губы. Их тела начали почти одновременно трястись, пока он первый не взорвался смехом. Она, хоть и стиснула зубы, но смешков тоже сдержать не смогла. От вида его веселья ей самой становилось в несколько раз смешнее, чем она предполагала изначально. Аид, не прекратив смеяться, вытер подступившие слёзы. — Э-это лучшая твоя… пф-ф-фха-ха-ха, шутка! — выдал он между кашлем и приступами хохота. Сдавшись, Персефона перешла на хихиканье, но ойкнула и схватилась за живот. — Кх-х-х… — выдохнула она, трясясь от беззвучного смеха. — А вот смеяться уже действительно больно. — Это пройдёт, — с улыбкой успокоил он, поглаживая её чуть наморщенный лоб. Ладно ещё, пресс побаливал — будет отдельным весельем смотреть, как она попытается встать, когда отоспится. Было у него предчувствие, что она и пары секунд на ногах не продержится, даже если с умением летать это не было особой проблемой. Но это будет позже. Сейчас в её глаза вернулся здоровый блеск, она набралась сил достаточно, чтобы начинать возиться в его объятиях, да и голос к ней вернулся. — Я всё равно не смогу забеременеть, — сказала она уже без такого весельем. — Так что, какое-то время можно об этом не думать. Она так сказала «какое-то время», будто с определённого момента им об этом думать придётся. Аид в этом честно сомневался. Пусть её лечение было способно на многое, даже богиня плодородия была не всесильна, и его шрамы были тому вечным напоминанием — их она вылечить не может, и никогда не сможет. Он заранее смирился с тем, что смутная надежда вылечить хотя бы эту травму может в жизнь и не претвориться, и много об этом мечтать не стоит. Если получится — он был бы счастлив. Если нет — значит, не судьба. — Ты думала, что будет, если твоё лечение не сработает? — спросил он, прекрасно отдавая отчёт в том, насколько это неудачная тема, и как сильно в перспективе это сейчас испортит им настроение. Персефона, впрочем, даже бровью не повела. — Даже так, не проблема, — когда он тупо на неё моргнул, она легко махнула ладонью. — Когда нам вдвоём станет слишком скучно, и при этом не получится с… м-м-м, традиционным методом, всегда есть альтернативные. Он продолжал молча сверлить её взглядом, хоть и без какой-либо напряжённости. Чувствуя нарастающую между ними неловкость, она погладила его лицо, чтобы хоть как-то смягчить это каменное выражение. — Я бы не хотела забегать с этой темой так далеко вперёд. — Откуда у тебя вообще столько оптимизма? Она чуть устало вздохнула. Он мог бы продолжить навязывать ей этот разговор и дальше, и вывести это на небольшую ссору, пока она не схватит его за лицо с такой силой, что буквально отвесит ему двойную пощёчину, и не начнёт цедить слова самым жутким своим потусторонним тоном. В этом случае, он бы выслушал её любой потенциальный план, согласился с ним (или нет), и она, вымотанная не только физически, сегодняшней ночью, но и морально, перепалкой, хоть и доказала бы свою полную или частичную правоту, но отвернулась от него и попыталась забыться хотя бы во сне. — Я хочу… — послышался её голос, но она запнулась, подбирая слова. — Полная семья — это прекрасно, но в следующие пару… десятков… может, сотен лет я хотела бы посвящать себя только тебе. Персефона не смогла подтянуться к нему, поэтому зарылась в его волосы и притянула к себе, чтобы было удобнее поцеловать. — Всё будет хорошо, не загоняйся, — прошептала она. Аид послушно угукнул, как будто кроме этих слов, ничего больше ему нужно не было. — Всё будет хорошо, — повторил он. — У нас впереди куча времени. Он легко фыркнул. — Даже не знаю, на что его здесь тратить. — Здесь есть чем заняться, — сказала она, а потом задумалась и чуть отвернулась от подступившего смущения. — Пока что у нас что-то вроде медового месяца, так что в этом смысле понятно, что мы будем делать. Он не успел уточнить, что означает эта поправка «что-то вроде», как от предвкушения его рука сама собой огладила изгиб её талии. — И что же мы будем делать? — сладко промурлыкал он ей на ухо, не забыв легко поцеловать розовую мочку. — У… учиться, — сбито брякнула она. — Учиться? — спросил он где-то между непониманием и соблазнением. — Да, я буду учить тебя, чем положено заниматься повелителю мира мёртвых, — когда он чуть поджал губы, она хихикнула и направила его ближе к себе, чтобы они могли соприкоснуться лбами. — А потом ты будешь учить меня, чем положено заниматься супругам в постели. — Ну, в целом, — Аид сделал паузу на другой лёгкий поцелуй, — начнём с того, что это не обязательно должна быть постель. Персефона сглотнула, припоминая, как рассказывала ему свои фантазии о том, как он сорвёт с неё платье и возьмёт прямо на полу. А он не шутя пообещал, что когда-нибудь что-то подобное исполнит. — Продолжим тем, — он поцеловал её уже слегка глубже и задержался подольше, — что техника почти не меняется. Ты с первого раза всё прекрасно запомнила. — Мы всё время будем делать одно и то же? — спросила она, скорее, с интересом, чем нарастающим унынием. Аид легко улыбнулся. — Посмотрим. Не обязательно выдумывать что-то из ряда вон ошалевшее и пытаться завязаться здесь в узел, лишь бы постоянно пробовать что-то новое. Иногда хочется просто… спокойно заниматься любовью. И ничего больше. Он говорил об этом с таким опытом и спокойствием, что она чувствовала себя тупой девчонкой — каковой она, скорее всего, и являлась. Ей понадобится много времени, чтобы говорить о такого рода взаимодействиях так же свободно, как это делал он. — Мы начали, продолжили… — решила она перевести тему. — А чем закончим? — Тем, что ты чуть не упала в обморок, — серьёзно сказал он, но всё же поцеловал и после этих слов, хоть это и ощущалось чем-то отчаянным, а не романтичным. — И до такого доводить я не хочу. Я понимаю, ты могла переоценить свои силы и не подумать, но и я должен был обратить внимание. Это полностью моя ответственность, я… — Ш-ш-ш… — она сама перебила его, положив палец на губы. Когда он замолчал, она сама его поцеловала. — Я тебя услышала. В следующий раз будем осторожнее. Не надо вешать на себя всю вину. В процессе не ты один участвовал, я тоже немного сглупила. Он не ответил — только прижал её к себе плотнее. Персефона продолжала ободряюще ему улыбаться, хоть и слегка поморщилась, когда они слишком сильно прижались друг к другу грудью, но затем он расслабился, и стало просто комфортно. Уютно. Умиротворяюще. Они продолжили выхватывать друг у друга ленивые поцелуи, пока после очередного Персефона так и не осталась лежать с закрытыми глазами. Аид мог бы подумать, что всё, вот она и уснула, как почувствовал лёгкое давление её пальцев на своей груди. Он перехватил её руку, оставляя лёгкий поцелуй на костяшках, и слегка привстал, чтобы было проще стянуть с края постели одно из одеял и кое-как перекинуть на них, заматываясь в него, как рулет. Скорее всего, потом они снова раскроются, но ему к этому моменту было немного всё равно; его тоже начинало клонить в сон, и всё, на что силы остались — убедиться, что ей будет с ним тепло и удобно. Он убрал из-под неё длинные розовые волосы, чтобы никто их не придавил, и оставил лежать эту копну прядей с редкими синими листьями где-то там, на подушках за её спиной. Персефона что-то сонно мямлила и бормотала, но он только чмокнул её в щеку, чтобы она больше не пыталась насильно держаться в сознании. Её дыхание начало выравниваться, и она сложила руки на груди, сворачиваясь клубочком в его руках. Обнимать её стало ещё проще, и Аид оставил последний поцелуй на сегодня — мягко прижался губами к её виску. Услышав тихое сопение, он не удержался от снисходительного фырканья. В следующий раз, он точно убедится, что жена не пытается доказать ему, или себе, что куда выносливее, чем кажется на первый взгляд. Он не смог бы опустить голову, чтобы уткнуться ухом ей в грудь и уснуть под звук её сердцебиения, но это было не столь важно. Куда приятнее было провалиться в сон, ощущая её тепло и любовь, и осознавая, что всю последующую вечность они больше никогда не будут одни.