Прятки

Из моего окна открывается потрясающий вид. Серые холмы до горизонта. Обрывки облаков в застывшем небе. Множество чаек. Бесконечное хлопанье крыльев, навязчивое в своей монотонности. Конец земли, переходящий в ад. Если вы считаете, что ад — это место, где хвостатые черти поджаривают грешников на раскаленных сковородах, вы сильно ошибаетесь. Я видел ад в детстве, и теперь он мне порой снится. Там нет ничего. Нет солнца, нет темноты, только тусклый серый свет и невыносимая скука, от которой хочется выть. Но выть тоже скучно, потому что тебя никто не слышит. Говорят, за холмами есть залив и порт. Туда можно доехать на трамвае. Но для этого надо одеться, выйти из дома, дойти до остановки… Целое нагромождение действий, похожих на бетонные блоки старых заброшек. Они обязательно рухнут и погребут тебя под собой. В трамвае наверняка будет столпотворение хрюкающих рыл. Мне не место среди них. Обойдусь без путешествий. Если бы можно было перелететь на другой конец земли, где люди ходят вверх ногами, тогда другое дело. Я точно помню, что в детстве умел летать. Помню даже, где и как это происходило. Возможно, есть свидетели, которые могли бы подтвердить мое умение, только я уже давно ни с кем не разговариваю. Не знаю о чем, не представляю зачем. Мой почтовый ящик — то ли рождественская коробочка обманщика Санты, то ли бак для нечистот — всегда пуст. Кстати, именно с Санты все и началось. То есть не с него конкретно, а с Нового года. Я редко выхожу на улицу. В нашем подъезде на первом этаже есть магазин. Там можно купить хлеба, кефира и сигарет, а больше мне ничего не нужно. Какая-то женщина приходит ко мне и приносит деньги. Это, к сожалению, необходимо, хотя меня ужасно раздражают ее визиты. Она говорит, что она моя мать, плачет, просит устроиться на работу. Она невыносимо досаждает мне. Мать. Я в этом вовсе не уверен. Честно говоря, я думаю, что у меня никогда не было матери. Я один во всем мире. По случаю приближающегося Нового года в нашем магазине появилось много всякой праздничной ерунды. Гирлянды, хлопушки, плюшевые медвежата, елочные игрушки. Обычно меня это не интересует, но пока тянулась очередь у прилавка, я от нечего делать взглянул на вертушку с открытками. И увидел Ее. В звездном небе летела девушка, почти ребенок, с золотыми волосами, закручивающимися спиральками, с огромными синими глазами и лукавой улыбкой на губах. Одета она была в легкую светлую тунику, на ногах — сандалики с крылышками. Ничего подобного я в жизни своей не видел. Она пришла из той поры моего детства, когда я еще умел летать, и мир распространялся гораздо дальше серых холмов за окном. Звездная пыль сверкала в ее волосах, осыпалась на плечи, окутывала фигуру золотым облаком. Я долго смотрел на нее, не отвозя взгляда, ждал хоть мимолетного движения с ее стороны. И она мне подмигнула. Я отнес открытку домой и поставил у постели, будто фотографию любимой. Около четырех утра меня разбудил стук в окно. Я подумал, что это ветер и хотел уснуть, повернувшись на другой бок, но стук повторился. Мне стало не по себе. Кому пришло в голову забираться по скользкой пожарной лестнице на девятый этаж? Может, птица бьется в окно? Вставать и отдергивать штору было жутко. За окном чернело непроглядное зимнее утро. На узком карнизе, держась за раму, стояла Она. Несколько секунд я смотрел на нее, потом бросился открывать окно. Примерзшая старая деревянная рама не поддавалась. Отчаявшись, я схватил стул и двинул по стеклу. Осколки разлетелись во все стороны, впиваясь мне в руки и лицо. Девочка в тунике спрыгнула на пол. — Уф, - сказала она вместо приветствия и стряхнула с волос кусочки стекла, — я устала и есть хочу. Я собрался предложить ей хлеба, но она взяла мою руку и засунула порезанный осколком палец в рот, словно собираясь его откусить. Не успел я опомниться, как она уже отпустила палец и сплюнула кровь на ковер с гримаской отвращения. — Ну и гадость. Совсем не вкусно. Нет ли у тебя карамельки? Карамельки, конечно, не нашлось. Ни разу в жизни я не был еще так огорчен. Впрочем, моя гостья не выглядела слишком расстроенной. Пройдясь по квартире, она заглянула в зеркало, показала язык своему отражению и, вполне удовлетворенная зрелищем, заявила: — Купи же мне завтра карамелек в фантиках. Желтых и зеленых. Забралась на подоконник и прыгнула вниз в темноту. В комнате стоял невыносимый холод. Я заткнул разбитое окно одеялом и с утра пораньше побежал покупать карамельки. На следующую ночь она явилась без стука. Я проснулся от холода. Девочка сидела на подоконнике, сбросив на пол одеяло, свесив ноги наружу. В руках у нее был пакетик с конфетами, оставленный мной на кухне. Доставая карамельки одну за другой, она грызла их, сворачивала фантики в шарики и бросала вниз, свешиваясь и следя за траекторией полета. Желтые и зеленые комочки летели, словно разноцветные снежинки. — Вкусные конфеты, — она одарила меня сверкающей улыбкой, — но мне ужасно скучно. Давай поиграем. — Как? Она проследила взглядом за падающим фантиком. — Их можно ловить на лету. Как бабочек. У тебя есть сачок? — Я давно разучился летать. — Какая жалость. Она развернула очередную карамельку, скатала фантик, бросила его вниз и, сорвавшись с подоконника следом, поймала его на лету. Во мраке морозной звездной ночи она казалась мерцающим светлячком. Комочек бумаги в ее руке засветился ярко-зеленым, превратился в звезду. Девочка подбросила ее вверх. Зеленая звездочка так и осталась сверкать в черном небе. Утром явилась так называемая мать. Долго что-то кричала по поводу окна. Высказывала, что я несчастный идиот, разбил стекло, а на новое уйдет куча денег. Я пытался объяснить ей, что заделывать окно бесполезно, я все равно его разобью, когда придет моя девочка. Мать ударилась в слезы, а через час приперлись какие-то люди с инструментами и вставили стекло. На следующую ночь она не пришла. И на следующую тоже. Я чуть с ума нее сошел от горя. Старался не спать, вдруг она постучит, а я не услышу? На третью ночь мои веки совсем распухли, глаза закрывались, а девочки не было. Проспав весь четвертый день, я снова разбил окно и даже одеялом не стал его занавешивать. Что если моя девочка запутается в нем и потеряет равновесие? Она не приходила. Хлеб мой совсем засох, кефир превратился в вонючую жидкость. У меня зуб на зуб не попадал от холода. Может она хочет карамелек? Я сбегал в магазин, купил два пакетика желтых и зеленых леденцов. В центре убогого стола они смотрелись как маленькие созвездия. Я был голоден как волк, но не смел их тронуть. Вдруг она обидится? Укрывшись двумя одеялами, чтобы как-то согреться, стащив с карнизов все шторы, я лежал в темноте и думал, отчего я разучился летать. Может быть когда-то я встретился со взрослыми, и они разубедили меня в моих способностях? Неужели соприкосновение с людьми лишает возможности парить в воздухе? Или мы по-прежнему умеем летать, но где-то в другом мире? Если бы эта женщина, «мать», появилась снова, я убил бы ее в надежде вернуть летающую девочку. Нет никакой гарантии, что это бы помогло, но попробовать стоило. Однако тварь не появлялась, лишая меня даже иллюзии надежды. Я разбил все окна. Стоял на подоконнике, уже намереваясь броситься вниз. Вдруг я взлечу и встречусь с ней? Но вдруг упаду? Не знаю, сколько дней прошло. Посреди очередного кошмара (сон это был или явь?) что-то настойчиво пнуло меня в бок. Она стояла у моей импровизированной постели на полу в кухне. — Ну и что ты лежишь? Меня так и подбросило. Девочка в тунике весело хихикала. — Пойдем поиграем в прятки на крыше. Дверь на чердак по счастью оказалась открыта. Мы выбрались на обледеневшую крышу. Девочка смеялась. — Давай поиграем. Ты считай, а я пока спрячусь. Я закрыл глаза и начал считать. — Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать. Она спряталась за трубой, сразу было видно. И тут же заметила, что я ее обнаружил. — Это не честно. Любой дурак так умеет. Нечего притворяться взрослым. Полетели, ищи меня среди звезд. Она взлетела. Я шагнул с крыши. С ней ничего не случилось. Чуть опалив крылышки на сандаликах, девочка опустилась на снежную землю, чихнула от попавшей в нос звездной пыли, поправила выбившуюся из прически кудряшку. Начиналось утро.