Она не удивляется практически, так едва-едва, если честно, когда видит его на пороге собственной квартиры.
У Микки пустые и абсолютно больные глаза, Катя знает этот взгляд — причина не в дозе, с дозой у него глаза стеклянные, причина в отчиме, который в очередной раз избил и откупился.
Стрелецкая злится. На себя, на Микки, а больше на то, что им досталась эта прогнившая насквозь реальность, на отобранные «золотые сны», которыми они грезили лет с пяти, мечтая о жизни в возможно самом простом, но счастливом её проявлении.
— Все-таки, Катрин, у нас в России не две проблемы… — он растягивает последнее слово, ерничает даже сейчас, стоя еле-еле, опираясь рукой об дверной косяк.
— Дай угадаю: третья проблема, не считая моего отца-эгоиста и по совместильству психолога, который из семьи не ушел, отцов, которые из семьи ушли, это отчим, который… — она отвечает ему в тон, но произнести сам факт, озвучить очевидное ей всегда было страшно.
Страшно, от того, что испытал он.
Страшно, что она не в силах хоть как-то изменить эту, выстроить заново их собственную реальность.
— Который удовлетворил свою жажду властвовать, вновь избив меня в качестве «пятничной профилактики», — Микки со смехом разводит руки в стороны, но тут же болезненно морщится, — Хоть откупился порядочно. Триста тысяч уже на карте. На что потратим?
— Заходи давай, — Катя в ответ лишь фыркает, закидывает его руку к себе на плечо, помогая дойти Микки до кровати.
А дальше — по накатанной.
Дальше — терпкий запах дезинфицирующих средст, прикосновение к царапинам — кроваво-алым, бугристым, его пальцы, что впиваются в кромку кровати и болезненное шипение, что срывается с его губ при каждом соприкосновении промоченной перекисью ваты с кожей.
Они засыпают в одной кровати. Катя уйти порывалась, правда, потому что ближе, кажется, еще страшнее, и страх этот внутри пульсирует, словно отдельный живой организм, но Микки оказывается проворнее: обнимает её словно игрушечного плюшевого медведя, прижимая к груди, резюмируя очевидное лишь одним коротким «не пущу».
Катя сдаётся. Остаётся, признавая в вечерних сумерках то, что никогда бы не признала при свете дня.
Она устала засыпать в одиночестве, путаясь в собственных страхах.
***
Он устраивает вечеринку буквально на следующий день. Катя не удивляется — каждый из них выживает как может, а это своеобразный бунт, показное, что встает поперёк горла от лжи, но нужное.
Ведь смотрите, мы всё равно живём. И всё равно, что буквально вопреки.
Её белое платье — разительный контраст на тошнотворно-лиловом неоне, Катя хватает напиток со стола и опрокидывает залпом.
Вермут только жжёт горло не принося ожидаемого облегчения, она опирается спиной об стену, оглядывая комнату.
— Ты ужасно очаровательна в этом платье, эдакая принцесса, которая самостоятельно выбралась из башни, убила дракона, а теперь размышляет о том, как свергнуть самозванца-принца с отцовского трона. — его голос горячим шепотом раздается непозволительно рядом, Катя вздрагиает, разворачивается круто, натыкаясь на ухмыляющегося Микки.
— А ты кто? Черные крылья, костюм…
— «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
— Ой, цитирование классиков тебя не красит.
— Правда? — Микки дурашливо округляет глаза, на что Катя не сдерживаясь заливисто смеется.
— Правда-правда, — она доверительно кивает в ответ и смотрит на танцпол. — Ты не устал? Шум, гам, вой.
— Только хотел предложить, и даже сделал запасы! — он с ловкость фокусника извлекает из-за спины две сумки. — Давай сбежим?
Катя лишь улыбается, принимая из рук сумку и подхватывая Микки за галантно подставленный локоть.
Они всегда друг друга понимали.
***
Солнечные лучи пронизывают соленую воду, достигая, кажется, самого дна. Они садятся у самой кромки воды, опустив прямо в воду. Они говорят, съезжая с темы на тему, словно им вновь по пятнадцать, а жизнь настоящая, не илююзорно-вымученная все еще впереди.
— Когда я говорил сбежать, кроме посиделок на берегу я имел ввиду еще кое-что, — он вытаскивает из сумки два билета, не спуская с нее внимательного взгляда.
Катя понимает без слов. Замирает на долю секунды, осознавая, что вот здесь и сейчас решается буквально все.
— Если что, дом, обиход, уже все есть…
— Не в этом дело… Я согласна. — сказать это выходит легко.
Так же, как и ощутить его соленые губы на своих губах.
