***
Гоэмон принимал участие не в каждом их деле — порой он оставлял их надолго, занимаясь какими-то своими самурайскими делами. Прямо как кот, который гулял сам по себе. Когда же он присоединялся к ним… Что ж. Иногда Дзигэн чувствовал, что ступает по тонкому льду: во время перестрелок и прочих безумств, в которые они ввязывались, он позволял себе немыслимую роскошь и отвлекался на кошачью грацию, с которой двигался Гоэмон. Каждый раз, когда самурай обнажал меч, Дзигэну казалось, что он видит это впервые. А когда Гоэмон рассекал очередную, до нелепого огромную машину, преследовавшую их, и приземлялся на заднее сиденье их маленького «Фиата» с мягким шорохом ткани: глаза плотно закрыты, ни единого лишнего вздоха, — всё это заставляло сердце стрелка трепетать. В то же время тихое, одобрительное хмыканье, звучавшее со стороны самурая, когда Дзигэн демонстрировал свою меткость, казалось всего лишь галлюцинацией. Ведь для того, чтобы увидеть, как пуля, несмотря ни на что, поражала очередную безумно далёкую и практически невидимую цель, которые так часто выбирал себе Дзигэн, нужно было хотя бы открыть глаза. А Гоэмон никогда даже не снисходил до того, чтобы оглядеться вокруг себя. Впрочем, почему Дзигэна это вообще волновало? Кстати, разве кошки не закрывают глаза, когда доверяют вам? Но вряд ли это было применимо к Гоэмону — для него закрытие глаз лишь усиливало концентрацию. Так он оставался настороже даже ещё больше, а вовсе не доверял кому-либо. Но его любимая кошачья черта в Гоэмоне — то, как тот показывал ему свою привязанность. Ладно, это было очень громко сказано. Дзигэн, со своей стороны, слишком самонадеянно думал об этом именно так, но всё же: это его голова, и он никому не причинял никакого вреда, пока развлекался этими мыслями о тайном смысле, сокрытом в поведении Гоэмона. Лишь некоторые кошки достаточно дружелюбны и жадны до внимания. Куда чаще они ведут себя ровно наоборот — большинство кошек предпочитают быть более деликатными. Вместо того, чтобы тереться о вашу ногу, выпрашивая ласку, они просто усядутся рядом. Сам факт того, что они будут делить с вами одно пространство, уже будет для них выражением симпатии. Дружеской симпатии, конечно же. А вот чтобы понравиться Гоэмону в другом смысле… На этом месте размышления Дзигэна сразу же окрашивались горечью. Ему бы этого хотелось, но… Было столько этих «но», что Дзигэн тормозил бегущие мысли, пока они не успевали затоптать его самолюбие или, ещё хуже, его сердце. С его богатым на события — и не в самом лучшем смысле — романтическим опытом глупо было добровольно влезать в очередную ловушку. Дзигэн почесал голову. Их нынешнее убежище было довольно просторным, и они вынужденно застряли здесь надолго. Он вполне мог бы развлечься, выясняя, является ли он любимым человеком для кота-Гоэмона или нет.***
У Дзигэна была привычка выбирать одно-единственное место в доме и постоянно околачиваться неподалёку, даже если ему на самом деле было чем заняться, а не только лишь чтобы почитать или, в основном, подремать. Чёрт, может он тоже в каком-то смысле кот, раз уж так много спит днём? В этот раз они остановились на вилле, где кроме привычного дивана в гостиной было много других удобных мест для сна: целых две гостиные, балкон, веранда, сад и бассейн. Дзигэн мог выбирать из них что угодно, чтобы проверить, последует ли Гоэмон за ним, если он будет менять место каждые два-три дня. Не предупреждая самурая заранее, естественно. Это было бы странно — сказать: «Эй, приятель, сегодня я буду спать на веранде». И заговорщицки подмигнуть. Дзигэн хихикнул, представляя, как говорит Гоэмону подобную глупость. Его воображение дорисовало, как тот чинно кивает в ответ, принимая всё, что ему говорят, слишком серьёзно. Он поправил шляпу и действительно пошёл на веранду. Там стоял старый соломенный диван с протёртыми подушками на сидении, но за свою жизнь Дзигэн ютился в местах и намного хуже этого. Он знал, что дневные часы Гоэмон посвящает тренировкам. Что его интересовало, так это то, присоединится ли самурай к нему после своих занятий или же останется в гостиной, как в прошлые два дня. А до тех пор у Дзигэна было время, чтобы вздремнуть: поменялось только место, но не распорядок дня. Пару часов спустя его разбудил мягкий звук шагов. С тихим шорохом хакама Гоэмон уселся на деревянном полу веранды недалеко от дивана. Дзигэн смотрел, как солнце танцует в волосах самурая, пока снова не провалился в сон.***
Через пару дней Дзигэн спустился к бассейну. Тот был грязным, и в нём плавали осенние листья, медленно качаясь на едва колеблющейся поверхности воды. Но днём было ещё достаточно тепло, чтобы наслаждаться прохладой у искусственного водоёма. Дзигэн оглядел пыльные шезлонги. Он задумался, что будет более странным: проигнорировать саму возможность испачкаться или надраить до блеска один из них, чтобы полежать на нём у бассейна в начале октября. Он решил, что это всё не имеет значения, — он и так слишком много об этом думает. Он потратил немного времени на то, чтобы почистить шезлонг, прежде чем улечься, и так и лежал без сна, слушая тихий шелест листвы и наблюдая за скачущими в поисках еды воробьями. Дзигэн осознал, что не так уж и плохо периодически менять место отдыха. Да и смена окружающей обстановки была приятной. А стоило только ему вновь услышать знакомый звук шагов, как и его самолюбие было удовлетворено. Гоэмона не беспокоило, испачкает ли он свою одежду. Он без колебаний опустился прямо на землю. Дзигэн улыбнулся под шляпой. Присутствие Гоэмона действительно казалось чем-то особенным.***
Оставалось последнее место — балкон. Поскольку команде требовалось иногда пополнять припасы — и это совсем не обязательно была еда, ведь патроны в списке покупок были столь же привычным пунктом, как яйца или молоко, — их дневное расписание тоже сдвигалось. Гоэмон никогда не пропускал ни одного дня тренировок, если мог, поэтому Дзигэн не ожидал, что он вообще появится сегодня. Когда солнце село, Дзигэн почувствовал, что уже значительно похолодало. Он хотел было вернуться внутрь, но увидел Гоэмона, переступающего порог дома. Его сердце пропустило удар, и он остался на месте. Кроме того, было бы совсем невежливо уходить тогда, когда кто-то только пришёл. Гоэмон спокойно опустился на керамическую плитку на полу. Чёрт, после всех его тренировок, когда он неподвижно медитировал под бурными ледяными водопадами, осенний вечер должен был казаться ему пустяком, и он мог бы сидеть вот так часами. Да ещё и с голой грудью нараспашку. Дзигэн не продержался бы здесь и получаса, но не хотел упускать появление Гоэмона. Он решил, что сможет отвлечься от холода с помощью разговора. — Разве не логичнее было бы медитировать в одиночестве? — пробормотал Дзигэн. — Ну, разве это не было бы эффективнее? Возникла неожиданная неловкая пауза. Гоэмон медленно открыл глаза. Он не посмотрел на Дзигэна, предпочитая глядеть на землю перед собой. — Я тебя побеспокоил. Слова Гоэмона звучали как утверждение. Как вывод, к которому он пришёл после какого-то внутреннего спора — и Дзигэн не знал, какого именно. И только когда Гоэмон встал, он вдруг понял, как именно прозвучал его вопрос. Как понял и то, что все прошлые дни выглядели так, будто он всячески хотел избавиться от Гоэмона. Он тоже вскочил на ноги. — Нет, Гоэмон, ты неправильно меня понял! — Дзигэн повысил голос — не лучшее решение, но это хотя бы заставило Гоэмона остановиться. Он продолжил более спокойно: — Я говорил совсем о другом. Я нахожу твоё общество довольно-таки милым, так что… Упс, оговорочка. Опасная, и у него не осталось нормального пути к отступлению, так как Гоэмон уже старательно отводил глаза, шепча: «Милым…» Сердце Дзигэна заныло. Он был дураком, который загнал себя в угол в игре, которую сам же и затеял. И сейчас ему казалось, что он нёсся вниз по склону холма, разгоняясь всё быстрее и быстрее, и был уже не в силах остановиться, а в его ушах бешено пульсировала горячая кровь. Такой выброс адреналина — и от мелочи, которая бы даже школьницу не заставила волноваться. Дзигэн так много думал о Гоэмоне и об определённых чувствах, которые тот мог бы к нему испытывать, что уже и позабыл, что это должно было оставаться чем-то безобидным и не просачиваться в реальность. Чем-то, существующим исключительно в его голове и только для того, чтобы развеять скуку. Хорошо, у него, возможно, ещё был шанс обыграть всё так, будто он говорил об их связи исключительно как о дружеской. — Да, твоё присутствие мне приятно, и я ценю эту комфортную тишину между… между… — «Боже, Дзигэн, просто скажи уже это, и переходи к следующему предложению». — Между нами. Я просто поинтересовался, не мешает ли это как-то твоим тренировкам или… — В течение дня я трачу на тренировки столько же часов, как и обычно, но если ты пытаешься сказать, что моим навыкам не хватает самоотдачи и мне следует посвящать больше свободного времени тому, чтобы оттачивать свою технику, а не потакать себе… — Гоэмон, что за хрень ты несёшь? Ты уже совершенен, а вот кто тут кому потакает… — Дзигэн потёр шею, раздражаясь от собственного смущения. — Слушай, мне нравится ничего не делать, а ты появляешься, чтобы побыть рядом, и я так и не понял: ты приходишь ко мне или тебе просто не хватает места в доме, и нет других вариантов. — Варианты есть всегда, — сдержанно кивнул Гоэмон. Дзигэн кашлянул: — Что ж. Я хотел сказать, что благодарен тебе за компанию. Это была просто светская беседа, — вздохнул Дзигэн. — Здесь прохладно, и я уже собирался уходить, но тут пришёл ты, и я передумал. Поэтому и решил спросить первую же фигню, что пришла в голову. Гоэмон молчал. Дзигэн не знал, что ещё сказать, и они просто стояли в неловкой тишине. — Позволь мне, в свою очередь, задать тебе вопрос, Дзигэн. — Гоэмон колебался. — Это неблагоразумный вопрос, и я прошу тебя пообещать мне, если он окажется действительно неуместным, пожалуйста, не обижайся и прости мне мою дерзость. — Давай, выкладывай уже, — засмеялся Дзигэн, поддавшись собственной нервозности. — Обещаю, что тебе не удастся вывести меня из себя. Гоэмон вцепился в Зантецукен, так сильно сжимая кулаки, что костяшки его пальцев побелели. — Некоторые фразы в твоей речи привлекли моё внимание. Они звучали так, будто ты намекаешь — возможно, это только моё воображение, — но не может ли быть так, что здесь замешаны какие-то чувства? — Твои или мои? Гоэмон застонал от разочарования. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же плотно закрыл его, так ничего и не произнеся и всё ещё избегая смотреть на Дзигэна. — Хм. Здесь уж ты должен мне пообещать не злиться на меня, потому что, знаешь, раз уж ты спросил, и, в общем, уже бесполезно притворяться, что ты не прав. — Дзигэну очень хотелось надрать себе же уши за эти кривые и излишне витиеватые объяснения. — Я… ну, ты привлекаешь меня. Но я не буду давить, потому что я уважаю твои личные границы и эту твою тему с целибатом. — Целибат? — нахмурился Гоэмон. — Я никогда не давал таких обетов. — Но то, как ты ведёшь себя с женщинами, — в смысле, мы все были уверены… — Я действительно нахожу это не обязательным, но не то чтобы это совсем не волновало меня, — слегка поморщился Гоэмон. Он так сильно покраснел — было даже мило, как эта тема застала его врасплох, хотя именно он и начал этот разговор. — У меня нет опыта в ухаживаниях, и я не хочу случайно обнадёжить постороннего человека, ведь это будет мешать моей работе и тренировкам. И хоть избегание — не самое вежливое поведение, я считаю, что лучше уж показаться высокомерным, чем унизить кого-то своей нечестностью, поскольку… Поскольку моё сердце всегда будет занято другим человеком. Дзигэн почесал голову: — В итоге получается, что ты не против романтических отношений, если они будут между тобой и тем человеком, о котором ты говорил? Гоэмон кивнул. — И этот человек… — Это ты, Дзигэн, — пробормотал Гоэмон так тихо, что Дзигэн не был уверен, не послышалось ли ему. — Ну… Что ж, если учесть, что я не совсем посторонний человек, то я оказываюсь достаточно удобным вариантом, да? — засмеялся он. — Всё не так! — внезапно вспыхнул Гоэмон. — Я оскорбил тебя, — сказал он разочарованно и отступил на шаг назад. Дзигэн тут же запаниковал и бросился к Гоэмону, хватая того за плечи. Возможно, это было слишком грубо, но он действительно хотел остановить его и исправить этот разговор. — Гоэмон, я глупый старик, который несёт всякую чушь, потому что не способен принять саму мысль о том, что могу вообще нравиться тебе. — Он почуствовал, как плечи Гоэмона напряглись, когда тот попытался спрятаться за узкими ножнами Зантецукена. — А ещё ты такой милый, когда волнуешься, что я не могу удержаться, чтобы не подразнить тебя. Наконец, Гоэмон осмелился встретиться с ним взглядом, но в его глазах не было ни капли любви. Дзигэн тут же перехватил его руки, уже готовые обнажить чудесный клинок, хотя даже не надеялся когда-либо оказаться быстрее смертоносных инстинктов Гоэмона. Прикосновение принесло с собой успокоение — самурай опустил плечи и поражённо уставился на их руки. Дзигэн нежно погладил кисть Гоэмона большим пальцем, а затем легко поцеловал костяшки его пальцев. Гоэмон застыл и посмотрел на него безумным взглядом, приоткрыв рот от… чего? Смущения? Возмущения? — Что, слишком много и слишком рано? — Не относись ко мне, как к какой-то невинной девице. — А ты разве не такой? — начал было смеяться Дзигэн, но его тут же заткнули губы Гоэмона. Неуклюжие, но очень решительные губы. Дзигэн не удержался и улыбнулся в них прежде, чем ответить на поцелуй. Он притянул Гоэмона ближе, его руки скользнули вокруг тонкой талии. Он почувствовал, что тот обнимает его в ответ, всё ещё сжимая меч в руках. Что-то подсказывало Дзигэну — лучше пока не рассказывать, что всё это произошло только потому, что он сравнивал Гоэмона с кошками. Он и так уже достаточно растревожил самурайскую гордость для всего лишь одного дня. Но если смотреть на это с положительной стороны, то прохладный вечер перестал быть таким уж прохладным.