Дырявая память

      Впервые эта фраза была услышана Андреем внезапно и без особой подготовки. — Ребят, ё-маё, ребёнка хочу. Они лежали в постели в номере отеля где-то под Иркутском, вставать надо было через полчаса, а после этого внезапного признания сонливости в Князе, как и не бывало. Он лежал на краю, отвернувшись к тумбочке носом, потому что ему попросту было жарко, так как, что у Балу, что у Миши был ужасный и прекрасный хватательный рефлекс, а потому своей любовью по ночам они попросту душили. Однако в этот момент он обернулся к Горшенёву, разлепляя глаза и стараясь держать открытыми оба, а не только один. Получалось скверно. — Какого ребёнка, Мих? – Спросил Князев, пальцами начиная тереть глаза и сквозь них глядя на сосредоточенное лицо Горшка, который лежал на спине и смотрел в потолок, стуча пальцами по грудной клетке. Балу за плечом Михаила даже не вздрогнул, продолжал утыкаться носом ему в предплечье, отчего видно было одну лишь белобрысую голову, так как всё остальное тело было скрыто одеялом. Огнеупорные создания, блин. — Ну, ребёнка, блин, Андрюх, чё тупого-то включаешь? – Беззлобно отозвался Горшенёв, повернув к нему лишь голову, не желая будить крепкий сон Балунова. В карих глазах читалась пугающая Андрея решимость. – Ну, тип, ты прикинь, у нас будет штука, похожая на нас. Княже лишь выдохнул со смехом и покачал головой, всё же подползя к Мише ближе, чтобы можно было говорить ещё тише. — Мих, так не получится, мы не коты. – И зевнув, Князь мотнул головой. Моргал он медлённо, закрывая глаза на несколько секунд, словно бы вот-вот уснёт, оборвав фразу на середине. – К тому же, не знаю, чего это тебя к семейной жизни потянуло? Горшок фыркнул, а Князь положил голову ему на плечо, ожидая, когда Миша сможет внятно объясниться, и при этом он сам не уснёт под звуки мерно вращающихся шестерёнок в чужой бедовой голове. — Хочу принести в этот мир что-то полезное, понимаешь, да? По глазам Андрея он видел, что тот не понимает, а потому стал несколько раздраженным на самого себя, из-за того, что не мог правильно донести мысль. — Да блин, Андрюх! Ну, вот прикинь, – Горшенёв воодушевился ещё сильнее, и Князев уже понимал, что добром всё это не кончится. Если Миша фиксировался на чём-то, то отговорить его было невозможно, так как чужие аргументы он искренне не воспринимал, пока не сочтёт их для себя достаточно весомыми. А аргументов для того, чтобы не заводить ребёнка было у Князя только два – "Ещё рано" и "Это сложно". – Вот прикинь, будем к панк-року с детства приучать там, на концерты с собой брать. Будет продолжать наше дело, а даже если и не будет, то точно талантом природа не обделит! Будем наблюдать, как растёт, охуенными же родителями будем, ё-маё! Теперь аргументы у Андрея появились, так как чужое оживление разбудило лучше любого кофе с утра. Он приподнялся, оперевшись на локоть и внимательно глядя в чужие глаза, буквально заставляя Горшенёва сконцентрироваться на нём. — Ты че, сам хочешь? – Внезапно дошло до Князя. Когда Горшок не ответил, пару раз моргнув, он почувствовал, что спину окатило холодным потом. – Миха, блин, у тебя уже было как минимум три клинические смерти, мы тебя буквально с того света вытаскивали, ты в центрах, как в гостях уже, мы все пьём и курим, как черти, а ты решил ещё нагрузку на организм накинуть? Так как от осознания этой простой истины Князев сильно обалдел, то и голос его был несколько громче, чем нужно. Из-за этого Шурик завозился, а затем поднял недовольное лицо с подушки. Его волосы спутались, а на щеке отпечатался узор смятой наволочки, так что вид у него был самый что ни на есть забавный. — Обязательно было сейчас ругаться?       Конечно, Балу всё объяснили, и он целиком и полностью поддержал Князя, но вот Горшок остался их выводом недоволен. А ещё больше он остался недоволен, когда ему предложили альтернативу хотя бы через два-три года и с выбором кого-то из них двоих в качестве здорового человека, который сможет выносить здорового, мать его ети, ребёнка. В конце концов, после долгого спора, который продолжился и после выселения из отеля и шествия в сторону автобуса, Горшенёв недовольно засопел, сказав что-то про то, что не хочет ввязываться в болтологию. Шура и Андрей выдохнули.       Но не особо надолго. Буквально через месяц Миша вновь поднял эту тему, да с такой настойчивостью, находя новые и новые аргументы, иногда по десять минут имея терпение повторять одно и то же в разных выражениях. Обработка шла со всех сторон: Он и всякие ситуации из жизни придумывал на будущее, но получил в лицо веское "Мы не против ребёнка, мы против того, чтобы вынашивал лично ты", и приседал на уши с завидной регулярностью, но Балу с Князем уже давно научились отключать мозг, когда происходит протирание его тряпочкой, но этим ничего Горшок не добился, так что он начал придумывать новые изощрённые методы уговоров. Это уже превратилось в спортивное состязание.       Первым терпение начало трескаться у Балу, к которому как-то подошёл очень смущенный Лёша, пока басист курил у подъезда. Дома праздновали день рождения Князя, пока с семьёй, а он вырвался покурить в гордом одиночестве, потому что больше никто не захотел. Поэтому когда Алексей открыл тяжёлую дверь и вышел, поправив волосы, Шурик по-доброму закатил глаза. — Что, тоже надумал? – Тепло улыбнулся он ему, выдыхая в воздух серый дым. Ягода покивал, но атмосфера неловкости, которой не было в квартире, повисла над ними, даже когда тот достал сигареты и аккуратно выудил одну, закурив. Омега чуть хмурился, словно желая что-то сказать, но не находя нужных слов. Балу это чувствовал, а потому невольно начал переживать, затягиваясь в очередной раз уже не так расслабленно. — Саш, – Наконец вздохнул Лёша и тут же покраснел до кончиков ушей. Видно было, что разговор даётся ему с трудом. – Тут Миша это... Сказал, что вы беспокоитесь из-за того, что... Ну... Он вновь помялся, а Балунов почувствовал, как напрягаются плечи от ожидания очередного выверта Михи. — Что боитесь там... Денег на содержание ребёнка хватать не будет, ещё чего. – Видимо, смириться с одной только мыслью, что старший брат уже собирается заводить детей, для Ягоды было тяжело, но он с этим справился. Балу всё равно закатил глаза, более того, так глубоко, что, кажется, мог видеть собственный мозг. Но Лёша этого не заметил. – Мы это... Знайте, в общем, что мы семья и поможем, если что, если вы хотите. Понятно. То есть Горшок, поняв, что здесь ловить нечего, пошёл жаловаться брату, а основную причину отказа попросту скрыл. Либо вообще прослушал, как это иногда бывает. Следующие минут пятнадцать Балу объяснял Алексею истинную причину несогласия, заодно и подчеркнув, что им рановато, да и вообще, с их образом жизни они попросту боятся брать на себя такую ответственность. Ягода понял, во многом согласился и даже извинился за то, что сам не подумал об этом, прежде чем разговаривать, а вот Саша задумался.       Когда Миша в очередной раз "невзначай" подсел к Князю на диване клуба после концерта, закинув руку ему на плечо, то и рта не успел открыть, как Шура, сидящий напротив, состроил недовольную мину. — Даже не начинай. – Фыркнул Балунов, уставший от нескольких месяцев приседания на уши, в то время как Андрей со вздохом приобнял их юродивого, точно так же опустив ладонь на чужое плечо. – С идеей ребёнка мы смирились, но если ты так против того, чтобы его здоровье было заботой нашего организма, то не давай нам поводов беспокоиться об этом. Княже согласно кивнул, мягко ткнувшись губами в чужое плечо, а вот Горшенёв о чём-то крепко задумался.       Вскоре к ним присоединились остальные и разговор перешёл в привычную среду – планирование туров в будущем, идеи, драйв после выступления и выпивка. К своему пиву Миша не притронулся за весь вечер ни разу, только держал стаканчик в руках, пока разговаривал.       Вскоре Андрей удивился тому насколько хорошо ёмкое "Не давай нам поводов беспокоиться об этом" смогло стимулировать Горшенёва к исправлению. С этого момента Горшок ни разу не исчезал с поля их зрения достаточно надолго, чтобы можно было начать волноваться. Во время репетиций он заходил в зал и открывал бутылку минералки, а от запаха сигарет и вовсе морщился, а оно и понятно, резко же отказался после стольких лет курения. Очевидно, что не хочет себя даже соблазнять. Саша и Андрей были достаточно приятно удивлены данным метаморфозам, но негласно договорились делать вид, что не замечают их, опасаясь, что Миша решит, что теперь-то они согласны. Но не заметить, что Горшенёв реально старается, было нельзя, потому как того не удавалось даже подловить. Каждый раз, когда Балу пытался, он лишь смотрел на него абсолютно недоумевающим взглядом, а каждый раз когда Князь провоцировал, то получал лишь дружеский толчок в плечо, мол, "Не издевайся, кретин, а". Через пару месяцев в разговоре друг с другом Андрею и Шуре пришлось признать, что они даже не подозревали о том, что Горшок настолько зацепился за идею, потому что на мозги он больше не капал, спокойно работал на репетициях, словно бы энергии в нём только прибавилось, да и можно было бы подумать, что он вообще забыл про желание завести ребёнка, если бы он действительно не отказался совсем от курения и выпивки. Блок с сигаретами, как лежал в шкафу на третьей полке в коридоре, так никто его оттуда не доставал, – "ФЭСТ" курил только Горшок.       И на самом деле, не то, чтобы они не хотели детей. Просто, никогда факт их возможного появления не стоял прямо перед глазами, и если Княже просто боялся ответственности, Балу не хотел так рано обрывать свою молодость. В его голове родительство никак не вязалось с шумом, адреналином после выступлений, посиделками в клубе и прочего. И во многом он был прав. Тем не менее, Мишино рвение невольно заставило их присматриваться к перспективам семейной жизни. Дошло до того, что Князь невольно поймал себя на мысли, стоя у зеркала в новой кожаной жилетке, что он был бы самым крутым отцом. А затем неловко и виновато улыбнулся собственному отражению. И вроде бы, живите да живите дальше, но оказалось, что Горшок, который не ебёт мозг на какую-то одну тему каждый день куда хуже Горшка, который делает это с завидной регулярностью, потому что всякий раз, когда тот делал что-то не совсем типичное для себя, всегда сверху хлопало осознанием зачем именно он меняет свои привычки.       Окончательный разговор о принятии решения произошёл в такси до дома без Миши, тот был на другом конце Питера, помогал отцу собирать новый шкаф, после того как они вынесли старый на помойку. Балу просто подвёл итог – Миша прекрасно справлялся и даже не больно-то мучался, хотя изначально Саше казалось, что прекратить вести старый образ жизни, пусть и на время, для Михи будет сложнее всего. Андрею волей-неволей пришлось с этим согласиться. Ведь попробовать можно? А штамп в паспорте всё равно никому нахуй не сдался, они и так вместе и вместе их держит желание, а не страх перед бумажной волокитой, так что и ребёнок их ни к чему не обязывает. Общее решение. Вроде бы.       Когда Миша приехал домой, уставший, но с пакетом еды от тёть Тани, Князь поймал его в дверях, выйдя встречать. — Ну, чего там, поставили? – Аккуратно спросил он, не зная как и начать-то разговор. Воодушевлённый вылазкой к родителям, Горшок кивнул, снимая обувь из положения стоя, одной рукой оперевшись о стену. — Да ну, ё-маё. Больше мороки с инструкцией было, чем со сбором. — А что с инструкцией? — Её не было. Княже не сдержался и хрюкнул от смеха в кулак, а затем почесал затылок, наблюдая за тем, как Горшенёв прыгает, пытаясь расшнуровать берцы, так как просто так с пятки они отказались стягиваться. Читать атмосферу Миха всё равно не умел, поэтому и особой неловкости не заметил, кажется, просто наслаждаясь тем, что он пришёл домой и сейчас сможет упасть лицом в диван. Где-то на кухне Саша щёлкнул чайником, и это заставило Андрея прекратить пытаться распутать клубок мыслей, а просто сказать то, что они с Балу и собирались. — Мих, а ты это, всё ещё хочешь ребёнка? Горшенёв вылупился на него, как сова в ночи. Пару раз хлопнул глазами, словно бы Князь сказал какую-то несусветную глупость, посмотрел в пол, а затем продолжил спокойно расшнуровывать обувь, уперевшись коленом в комод. — Конешн, Андрюх. А чё? Князев постучал пальцами по стене, на которую опирался плечом. Всё-таки Горшок был существом удивительным, даже после прямого вопроса остался спокойным и не напрягся ни единым мускулом. Княже вздохнул тяжело и чувствуя как горят уши, быстро выдохнул: — Мы, короче, тоже. – И наблюдая за тем, как губы Миши начали растягиваться в победной и довольной улыбке, кашлянув, дополнил. – И мы не против, чтобы именно ты был, ну... В положении. Упрямый берц наконец поддался, молния, сломанная ещё в десятом веке до нашей эры, тоже и Миха стянул с себя обувь, отставляя гады на поддон и обтряхивая ладони друг от друга. Выпрямившись, он посмотрел прямо в глаза Андрея и сказал то, что эхом билось внутри ушей Князева ещё пару дней после точно. — Так я уже. Князю показалось, что у него сердце упало в пятки так стремительно, что назад оно возвращалось уже только для того, чтобы у Андрея ещё была возможность за сегодняшний день получить инсульт. Потому что челюсть у него тоже держалась на последних крепежах, которым еле-еле не срывало резьбу. — Как... Уже? – Только и смог глухо проговорить Князь, пока Горшенёв смотрел на него, как на полного идиота, стоя перед ним в дырявых носках и кожанке. — Ты долбаёб, Андрюх? – Ответил Горшок вопросом на вопрос, убрав руки в карманы, больше по привычке – Я ещё три месяца назад, в клубе, сказал, что говно ваши "Гусарские", вы же начали задвигать за мою безответственность и так далее. Я нахера, по-твоему, всем этим мракобесием со здоровым образом жизни занимаюсь? — Ты не говорил. — Ё-маё, то-то я думаю, что ощущение, будто я что-то забыл... – Вздохнул Горшенёв и махнул рукой, теперь уже широко ухмыляясь, глядя на ошарашенного Князя, которого словно приложили железной трубой по голове. Похлопав его по плечу, он, всё так же, в плаще, направился на кухню. – Там мама гостинцев передала, это вам, короче.       А через минут сорок, когда и Шуре рассказали о происходящем, Мише прилетело не только за дырявую память, но ещё и за оттащенный к мусоркам тяжеленный родительский шкаф. А ещё за беготню по сцене.