***
— Блять, — тихий голос прорывается сквозь беспокойный сон. Впрочем, поспать почти не удалось, и всю ночь то и дело слышались какие-то шорохи, ощущались покалывания в затылке, и постель чувствовалась какой-то чересчур смятой, отчего хотелось по меньшей мере треснуть себе ещё раз, чтобы отключиться окончательно, по большей — утопиться в ближайшей раковине. Ну и ладно, ну и пожалуйста, ну и хрен с вами, дурацкие сны, оказавшиеся этой ночью чересчур наполненными и громкими. И вот очередной снова рвётся в сознание, непривычно ярко отзываясь в голове. — Блять, что за хуйня?! Возглас заставляет содрогнуться, а реальность оказывается какой-то слишком реальной. Вот и подушка под ухом, и скомканная простыня под пальцами, и локоть по-прежнему саднит, и затылок тянет. Теперь ещё и сердце хреначит в грудной клетке от страха открыть глаза. Арсений проснулся — совершенно точно, — а голос звучит прямо над ухом, словно кто-то пробрался в квартиру и теперь стоит над кроватью, наблюдая за спящим телом. — Сука! Чёрт возьми, неужели забыл закрыть входную дверь? И что теперь делать? И под рукой ничего нет, чтобы огреть незванного гостя чем-нибудь тяжёлым. Откуда ты вообще взялся и что тебе нужно?! Почему ты так близко? — Пиздец, да что за хуйня?! Ещё и тело предательски дрожит, а пальцы что на руках, что на ногах леденеют от накрывшего ужаса. И чего этот незнакомец так возмущается? Забери уже, что тебе надо, и проваливай! Уж явно не за пускающим слюни в подушку мужиком пришёл, раз не трогаешь его. Слух пытается уловить малейшие детали нахождения чужака в комнате, но вокруг — сплошная тишина. Ни шагов, ни дыхания — ничего. — А-а-а, сука! Голос оказывается настолько неожиданно громким, что Арсений невольно распахивает глаза и откидывается на спину, теперь готовый снова получить по башке. Ну, хоть отключится и поспит хорошенько. Однако рядом никого не оказывается. Комната по-прежнему пустая, как и всегда. Дверь прикрыта, ноутбук мирно покоится на столе, телефон стоит на зарядке, да и в целом никаких следов присутствия чужого человека, забравшегося в квартиру с целью наживы. Неужели всё-таки приснилось? Так явно, так реально, так чертовски близко... Только сердце продолжает в панике биться в груди, а ватные ноги ведут к межкомнатной двери, только Арсений всё никак не может решиться её открыть, чтобы проверить остальные комнаты. Как же чертовски страшно, как же... — Охуеть... Вот и Арсений сейчас охуел. Так сильно, что впечатывается спиной в стену и смотрит круглыми глазами вокруг себя. А вокруг — никого. Лишь голос звучит где-то неприлично близко, даже не над ухом, а в нём будто бы. Очередной сон? Господи, пускай бы это был он, иначе это всё становится похоже на какой-то дурдом. Дурдом, смирительная рубашка, кровать с застиранным постельным бельём и противно-зелёные стены, выкрашенные краской. Отчего-то Арсений именно так себе это и представляет. А ещё больно щипает себя за предплечье, чтобы проснуться, а затем нащупывает пальцами пластырь на локте и опускает взгляд. Не многовато ли подробностей для сна? Вот и руки, и перстень на пальце, и трусы на жопе — чёрные, с надписью на резинке. Обычно же никто не запоминает, во что одеты во сне, да? А Арсений как ложился спать в этом, так и проснулся. А голос молчит. Ну и молчи, пожалуйста, молчи и не появляйся больше. Подумаешь, словил галюнов, с кем не бывает. Со всеми же бывает, да? Да? Пожалуй, Арсений хорошо вчера приложился головой об асфальт, раз сегодня та подкидывает такие сюрпризы. Может быть и стоило послушать известного поэта и никуда не выбираться вечером. Дёрнул же чёрт сесть на этот дурацкий велосипед и поехать в этот дурацкий парк. И квартира пустая оказывается, а ключ даже в замок вставлен и повёрнут по диагонали, чтобы снаружи никто не смог открыть дубликатом. И вроде бы в порядке всё вокруг, нет никаких наглых воришек рядом, но с головой совершенно точно какая-то беда, хоть не пульсирует — и на том спасибо, — только шишка на затылке отдаётся яркой вспышкой боли, но её можно и не трогать больше. Однако, уже сидя на унитазе, смиренно опустив голову вниз и прикрыв глаза, Арсений слышит вновь: — И чё с этим делать? Он вымученно стонет и хватается обеими руками за голову, вновь задевая проклятое ушибленное место, и теперь воет от накатившей боли. — А ты разговаривать-то умеешь? Умеет, конечно, но с голосами в голове не планирует. Теперь дорога не в травмпункт, а к психиатру с последующим тяжёлым лечением. И как же чертовски этого не хочется. Да и картинки в голове с представлениями об убранстве психиатрической больницы не то чтобы вызывают восторг. Может быть, пройдёт это всё? Ну ударился головой, ну подумаешь, вот заживёт — и всё вернется на круги своя. Это ведь так работает? Чайник кипит, и Арсений закипает вместе с ним, слыша в последние полчаса непрекращающиеся: — Мда, прикол. — А ничё квартирка. — У тебя зеркала есть в доме? Как ты выглядишь хоть? — А чё не умылся даже? Не будет же Арсений объяснять своему внутреннему голосу, что умывается он только после завтрака. Да и почему тот об этом не знает вообще, раз это что-то вроде... разбушевавшегося сознания? Или как это объяснить-то правильно? Если бы он только имел представление о голосах в голове и как они себя обычно проявляют... — Пу-пу-пу-пу-пу-пу-пу, заварю-ка кофейку... Блять, да что с тобой не так?! Точнее, что с Арсением не так, что за дурацкие комментарии, откуда эта дичь вообще взялась? Из старых тик-токов? Хотя чему теперь удивляться, когда голоса в голове звучат настолько ярко и чётко. Точнее, один голос, очень конкретный и очень надоедливый. И работу никто не отменял, пусть и теперь, в поганом настроении, меньше всего хочется быть вежливым и участливым. Однако приходится, а что тут поделаешь? Сроки горят, люди пишут и ждут результатов, а те, кто дождался, не всегда оказываются ими довольны. — Ага, Арсений... Красивое имя. А то ты не знал. — О, всегда было интересно, как настраивают таргет. Да заткнись хоть сейчас, господи! Что тебе этот таргет, тебя же не существует?! — Бля, скука смертная. Тебе ещё не надоело? Мне — да. Ты надоел, а работа есть работа, работу нужно выполнять. — Ну серьёзно, а как выбраться-то отсюда? Арсений бы очень хотел знать, как выбраться из данной ситуации. Хоть в этом случае со своим внутренним голосом он оказывается солидарен. Идти к врачу он по-прежнему побаивается и смотреть в зеркала отчего-то тоже, словно хочется всё наперекор делать этому незатыкающемуся сознанию. А то и не планирует затыкаться ни к вечеру, ни на следующий день, и это уже становится невыносимо. Арсений словно чувствует присутствие чужого человека рядом, причём, совсем незнакомого, отчего и походы в уборную оказываются той ещё задачей, и водные процедуры. Приходится всё делать вслепую, потому что одно он понял точно — то, что засело в голове, видит и слышит не больше, чем он сам. Отвечать Арсений по-прежнему ему не собирается, наивно полагая, что голос скоро исчезнет, да и слышать его — одно, а разговаривать — ну, логично, что другое. Тут и воспоминания из детства об этих странных персонажах в транспорте, которые появлялись сезонно и ругались со своими воображаемыми друзьями, пока люди вокруг лишь косились и отсаживались в другой конец. Арсений таким персонажем быть не планирует, а потому настойчиво старается голос игнорировать. — Ты из дома выходишь хоть иногда? Пожалуй, действительно пора выкинуть накопившийся мусор, да и на свежем воздухе наверняка станет получше. В самом деле, может быть, это отсутствие регулярных прогулок и контактов так влияет, что сознание решило подкинуть Арсению нового друга таким изощрённым способом? Однако на воздухе лучше не становится. — Неплохой район. А что за город, кстати? Кстати! Как будто у Арсения с голосом уже был диалог, как будто он уже отвечал на те тысячу услышанных вопросов. Нет, не отвечал и не собирается. Тотальный игнор — эта тактика ему по душе. — О, пёсик! Ну, пёсик и правда симпатичный. — Иди сюда, пёсик! Блин, Арсений, неужели тебе не хочется его погладить? Может и хочется, но чужих собак Арсений предпочитает не гладить. Какой же всё-таки этот голос до боли надоедливый... Вот уж Арсений не думал, что его подсознание окажется таким. И сколько ещё с ним жить придётся? Не дай бог это никогда не пройдёт. И вот, лёжа на кровати и задумчиво рассматривая тёмный потолок, Арсений вымученно вздыхает и шепчет: — Пиздец. — И не говори. И ты не говори, пожалуйста, блин, заткнись хотя бы на часик, дай отдохнуть! Он комментирует всё то, что происходит вокруг, смеётся над тик-токами, рассуждает о фотографиях людей в инстаграме, советует что надеть на улицу, ну прямо заноза в заднице. А в задницу, между прочим, хочется совсем не занозу — ведь и не подрочить с этим комментатором недоделанным. Пусть и Арсений заставляет себя принять тот факт, что это лишь сознание и не стоит так сильно от него прятаться, но чувство, что кто-то находится рядом двадцать четыре на семь, никуда не уходит. — Нет, серьёзно, — вновь говорит голос, — а что с этим делать-то будем? Что думаешь? Я домой хочу, у меня там свои дела есть... Куда домой? Ты же дома, вот, в голове сидишь. Хотя нет, подождите, никакого «дома», проваливай поскорее и не возвращайся! И правда, а что делать-то? Гугл советует обратиться к специалистам и попить назначенные таблетки, а ещё рассказывает о симптомах шизофрении, которые почему-то совсем не сходятся с тем, что происходит с Арсением. Нет, голос-то он слышит, но совсем не так, как это описывают переживающие этот страшный диагноз. — Я уж было подумал, что ты меня не слышишь, а ты слышишь, это хорошо. Блять, да какое хорошо?! Где хорошо-то?! — Слушай, да не шиза у тебя, точно тебе говорю. Ага, ну, иногда люди с психическими расстройствами не признают собственного недуга. Арсений же на грани, вот почти признал, иначе бы не гуглил так подробно симптомы и не читал уже битый час рассказы больных шизофренией и их знакомых. — Бля, да я человек! Ну, был им, точнее... Хуйня какая-то произошла, может, порчу кто наложил. Я охуеваю не меньше твоего, чувак. Вот и помолчи, пожалуйста, по-человечески. — Меня Антон зовут, кстати. Замечательно, у внутреннего голоса теперь и имя появилось. Это значит, что болезнь прогрессирует? Впрочем, что бы это ни значило, лучше лечь спать, утро вечера мудренее. А ещё голос замолкает, как только Арсений засыпает, и это не может не радовать.***
— Знаешь, по-моему, этим трусам уже пора на помойку, у них дырка под резинкой и катышки. Как будто бы кто-то спрашивал твоего мнения, Антон. — Чё, реально их наденешь? Одеваться вслепую после не менее слепого душа уже входит в привычку. Теперь, когда у голоса есть ещё и имя, показываться ему становится более неловким. Арсений, кажется, даже начинает забывать, как выглядит его тело, но достаточно к голосу привыкает, чтобы начать смотреться в зеркало — пусть и полностью одетым. — Слушай, а ты красивый. Ну, и на том спасибо. Не спасибо лишь за откуда-то взявшиеся комплименты самому себе. Нет, вроде бы любить себя даже правильно, и считать себя красивым надо, да только в последнее время всё меньше получается с этим образом жизни отшельника, когда и чёлка уже на глаза падает — к парикмахеру бы сходить, — и щетина отросла, и смотреть на себя в зеркало не то чтобы доставляет большое удовольствие. А подсознание всё устраивает, что ж, может, не всё так плохо. — Может, лучше чай попить, а не кофе? Тебя ж с него поносит. Поносит Арсения с молока, а альтернативное покупать он жмотится — вы вообще видели на него цены? Да и вкус не то чтобы приятный, чтобы им давиться, вот и приходится бегать в туалет несколько раз в день. Да, Арсений по-прежнему придурок. — Знаешь, я чувствую себя немного сумасшедшим... Вот это новости. Впрочем, Арсений с голосом полностью согласен. — Разговариваю сам с собой... А вот теперь не согласен. Арсений сам с собой не разговаривает, Арсений сам себя игнорирует. Или правильнее будет сказать, что он игнорирует Антона? — А у тебя вообще есть хоть кто-то? Ну, в смысле, чё по личной жизни? Отлично, ещё и в душу лезет. И всё бы ничего, если бы не полный штиль в этой личной жизни. Арсений бы и рад обзавестись постоянным партнёром, и даже когда-нибудь попробовал бы, но последние попытки только больше заставляли спрятаться в кокон и ни с кем не общаться. На сайтах знакомств как будто бы только одни придурки водятся, а для случайных встреч в жизни Арсений слишком домосед. Впрочем, недавний опыт показал, что из дома действительно лучше не выходить, а то херня какая-то получается. — Ха, знаешь, если бы ты с кем-то ебался при мне, это было бы что-то вроде порнухи в жанре POV. Так а чё по личной жизни? Стол приветственно встречает упавший на него лоб, а также звонко отзывается на каждый несильный удар. — Да ладно тебе, чё завёлся? Всё, молчу. — Господи, наконец-то, — вымученно стонет Арсений, поднимая голову. — Я пошутил. — Да бля-а-а-а!***
Нет, ну это правда уже невыносимо. По степени невыносимости примерно на одиннадцать из десяти, только если к голосу Арсений уже начинает привыкать, то тело ноет от отсутствия внимания к нему. И очередным утром, когда Антон ещё молчит, Арсений не может отделаться от навязчивой мысли, возникшей от такого привычного утреннего стояка. В самом деле, уже идёт четвёртый день этого нестандартного соседства, а для молодого организма, так ещё и с отсутствием постоянного партнёра, такое воздержание становится пыткой. Ладно, можно же по-быстрому, с закрытыми глазами и на всякий случай под одеялом, чтобы уж точно никто ничего не увидел. Стесняться внутреннего голоса по-прежнему тупо, да? Ну и хер с ним. Точнее, не с ним, а с Арсением, которому так несказанно не хватало привычной утренней дрочки. Пожалуй, не так уж и сложно даже оставаться тихим, стимулируя только член, пускай и сильно хочется подключить пальцы, а ещё лучше — прибегнуть к любимому анальному вибратору, так удачно подходящему анатомически. Закушенная губа, чтобы уж точно не издавать лишних звуков, уже саднит от оказываемого на неё давления, а распирающего чувства внутри категорически не хватает. И Арсений решается ввести в себя палец, смазанный наощупь найденной смазкой — какое счастье, что всё всегда на своих местах. Тихого мычания оказывается не избежать, однако голос молчит, и Арсений продолжает отдаваться моменту, оставаясь в мнимом ощущении единения с самим собой. Пожалуй, так гораздо лучше, несмотря на то, что воспользоваться вибратором и получить большее удовлетворение хочется до скрежета зубов. И порно на фоне бы не помешало. Чёрт бы побрал этот внутренний голос, который неожиданно долго после пробуждения молчит. А может быть, он и вовсе ушёл? С губ срывается рваный выдох, на который Арсений даже не обращает внимания, продолжая быстрые движения обеими руками, чтобы как можно скорее довести себя до финала. Однако тело, привыкшее к неторопливым ласкам и мягкой вибрации на единичке, словно издевается, всё оттягивая долгожданный оргазм. Арсений вовсе забывает о том, что стоит как-то сдерживаться, и рвано глотает воздух, продолжая жмуриться до пятен перед глазами. Чёрт побери, ну давай же, дурацкое тело, давай... — Давай... — незаметным шёпотом, словно продолжением мысли. Тихий скулёж по комнате и содрогающиеся мышцы всего тела становятся следствием достигнутого оргазма. Арсений смотрит на солнечные лучи на потолке, восстанавливая дыхание, и удерживает коленями одеяло, чтобы то не опустилось на живот. Ладно, может быть, сегодняшняя дрочка и не войдёт в его топ, но на пару дней точно успокоит назойливые мысли. А дальше — ну, хрен знает, может быть, всё и решится. Во всяком случае, не сегодня, поскольку, намывая руки в ванной, Арсений вновь слышит чёртов внутренний голос. — А я уж думал, ты какой-то обет дал. — Чё? — срывается с языка. — Ну, типа, никакой дрочки, только настоящий секс. И вроде бы ладно, подумаешь, эта шиза заметила, что он дрочил с утра, но, по правде говоря, он всё больше сомневается в том, что это какие-то игры сознания. Например, с чего бы ему знать некоторые футбольные подробности, когда он в жизни футболом не интересовался? А тут и имена реально существующих футболистов, и относительно недавние новости, и даже мольбы о просмотре какого-то чересчур важного матча сегодняшним вечером. Причём, реально существующего матча Лиги Чемпионов, о котором Арсений ни сном ни духом, пока не заходит проверить в гугл. — Да, этот, в десять вечера! Арсен, пожалуйста! — «Арсен»?! — Бля, а как? Сеня? — «Арсен» было лучше, — Арсений даже вымученно выдыхает, морща нос, поскольку сам уже срывается и отвечает этому голосу. Нет, ну правда, игнорировать уже сил никаких нет. В копилку и незнание того, что Арсений предпочитает короткую форму «Арс». — Ну а серьёзно? — Лучше «Арс», раз уж на то пошло. — Арс, пожалуйста, давай посмотрим! Проклинает он тот момент, когда согласился, не подумав, что говорящий в голове некий Антон будет активно комментировать почти каждый момент на поле. Впрочем, это становится не таким уж открытием, учитывая излишнюю его болтливость, однако голова уже нещадно гудит от громких возгласов, что становятся ещё громче, когда глаза от усталости начинают закрываться. — Бля-бля-бля, Арс, ты чё творишь?! Дай посмотреть! Да пожалуйста, смотри, господи, только не кричи так сильно... И этот вечер предоставляет отличную возможность подумать о том, что вообще происходит. Так, ну во-первых, на сон эта странная херня уже не похожа — слишком много всего случилось, да ещё и в таких подробностях. Во-вторых, для шизофрении также немало странных ситуаций — то же отсутствие интереса к футболу и знания каких-либо подробностей, тогда как некий Антон осведомлён о них вполне неплохо. В-третьих... а что в-третьих? Что это за хуйня вообще? Магия? Где тогда письмо из Хогвартса, раз уж Арсений всё-таки оказался закручен в эту воронку неподдающихся объяснению событий? — Слушай, — вздыхая, говорит Арсений, уже укутанный одеялом, — а как ты вообще тут оказался? Господи, как же это всё-таки глупо, однако порассуждать о случившемся стоит. Как говорится, одна голова хорошо, а две — ... Нет, не подходит. — Да я хуй знает. Я уже думал об этом, но всё это как-то тупо и странно... — То, что ты сидишь у меня в голове, — не странно? — Ну да, согласен. Да я чёт... Пиздец. — Мгм, — Арсений осуждающе поджимает губы. — Я, знаешь, что думал... — Что? — Я знатно приложился головой накануне. Всё ещё немного думаю о том, что это как-то повлияло. — Ну, может, — неуверенно отвечает Антон. — А что с тобой в тот день происходило? — Да ничего. Сидел дома, пил пиво, залипал в телефон, вечером с подругой встретился... — Я не пью пиво, — тихо говорит Арсений, хмурясь. — Ну... ладно. Нет, он вовсе не для Антона это сказал. Просто очередное несовпадение для того, чтобы голос в голове оказался обычной — точнее, не совсем обычной — шизофренией. — Так ты реальный человек? — Ну да, я же тебе говорил. — Знаешь, не так уж и просто в это поверить, когда об этом тебе говорит голос в голове. Антон тихо смеётся, и Арсений невольно растягивает улыбку на губах. — А как ты выглядишь? — Можешь посмотреть мой инстаграм. Я давно ничего не выкладывал, но какие-то фотки имеются. Инстаграм Антона не отличается какими-то концептуальными фото и не наполнен глубокими смыслами, которые, в силу своей деятельности, Арсений видит регулярно, однако такая разгрузка оказывается ему по душе. Антон также часто комментирует какие-то фото, рассказывает, что его натолкнуло сделать ту или иную, называет имена друзей на снимках или умиляется котикам и собачкам, которых сам же и опубликовал. — А это я. Чёрт, а он ничего. Более того, он очень даже ничего. И шапка кудрей такая очаровательная, что Арсений тут же представляет, насколько мягкие эти волосы наощупь. — Только я постригся уже. — Ну блин, — слетает с языка прежде, чем Арсений успевает себя одёрнуть. — Да их укладывать геморрой, а если не укладывать, то я похож на гриб. Арсений смеётся и листает дальше во времена Антоновой юности и школьного возраста. Здесь и фотографии с выпускного, и лучезарная улыбка высокого нескладного молодого мужчины, и подруги-ровесницы, облепившие Антона со всех сторон. И это, по правде говоря, заставляет что-то неприятно скрутиться в животе. Нет, в самом деле, не все же предпочитают мужские жопы, Арсений, очнись. — Ну всё, не листай дальше, я тут как дебил выгляжу. Арсений тихо смеётся и возвращается к последним фотографиям коротким нажатием на самый верх экрана. — А чем ты сейчас живёшь? — интересуется он, открывая последнее селфи. — Ну, то есть, до того, как попал в мою голову. — Да ничем особо. Дом, работа, друзья, футбол... — Тебя, наверное, ищут, — хмурится Арсений, продолжая рассматривать хитрую улыбку и мимические морщинки у глаз на фотографии. — Ну, наверное, — неуверенно отвечает Антон. — На работе искать точно не будут — я сам на себя. Может быть, подруга могла заволноваться, мы с ней списываемся не каждый день, но я уже надолго пропал... И мама, не дай бог, заметила. Чёрт, сообщить бы им, что я в порядке. Жаль только, что Антон совсем не в порядке. И неизвестно, когда этот порядок вообще наступит. — А подруга — это девушка твоя? — не удерживается от вопроса Арсений. Губа тут же оказывается закушена, но не задать волнующий вопрос было попросту невозможно. — Нет-нет, просто подруга. Мы познакомились... впрочем, не важно. Слушай, а давай ты зайдёшь в мой ВК и напишешь пару слов? Я продиктую. Удивительно, но Антон оказывается отличным собеседником, когда Арсений наконец отпускает ситуацию и принимает правила игры. В рот он ебал такие игры, конечно, но выбирать не приходится. Он старается не думать о том, как выглядит со стороны, разговаривая с самим собой и отвечая на различные вопросы, ведь никто и не смотрит — он в квартире один. Впрочем, новое соседство теперь уже слабо походит на одиночество, а ещё добавляет какого-то разнообразия. Например, как давно Арсений сидел у зеркала целых полчаса, чтобы Антон изучил его так же внимательно, как Арсений его инстаграм? Да никогда, господи, зачем бы ему это делать. А теперь вот вертит головой в разные стороны, волосы взлохмачивает и чёлку набок зачёсывает, чтобы удачнее смотреться, как будто Антону действительно есть дело до оценивания его внешнего вида. Наверняка просто хочет знать, в чьей голове оказался, хотя это и довольно странно, ведь Арсений перестал избегать зеркала в последние пару дней — да, пожалуй, не задерживался у них надолго, но поглядывал же периодически. — А у тебя вот родинка на щеке, — говорит Антон, — она не мешает бриться? — Ну, я пользуюсь электробритвой обычно, — Арсений хмурится, задумчиво почёсывая заросший подбородок. — Ага, понятно, — мягко отвечает Антон, а в голосе слышится улыбка. — У тебя красивые глаза. Этот неожиданный комплимент заставляет резко откинуть голову наверх, чтобы не засветить в зеркало смущённую улыбку. Нет, нельзя так плыть от слов едва знакомого человека, пусть и Арсений уже давно не слышал в свою сторону ничего подобного. А потому и плывёт. Плывёт в реке собственных загонов и сомнений, мыслей об одиночестве, в котором погряз в последние пару лет, и желании оказаться в чьих-нибудь крепких руках, которые прижмут к себе до сдавленного кряканья и никуда не отпустят. — А чё ты такой заебистый был в первые дни? — рассматривая потолок, интересуется Арсений, не решаясь опустить взгляд обратно. Румянец по-прежнему греет щёки и уши. — А что мне ещё было делать? — смеётся Антон. — Я застрял в чужой голове, видел только стены твоей квартиры и ноутбук с этими тупыми сообщениями от заказчиков. Ну, хоть тик-токи у тебя смешные в рекомендациях. — И ты не загонялся насчёт своего положения? — Какого положения? — Бля, Антон, — Арсений хмурится в зеркало. — А, ты про это. Не, ну, загонялся, конечно. Я так знатно охуел, когда проснулся и не мог открыть глаза, — Антон смеётся, хотя больше фыркает как-то очень мягко, в самое ухо, — потом охуел ещё сильнее, когда в чужой обстановке оказался и начал двигаться, не контролируя это. И после — ещё немного, принимая происходящее. Думал, это сон какой-то тупой и начал просто угорать с него. — А ты засыпаешь и просыпаешься одновременно со мной? — Ну, вроде да. Я же в твоей голове. Получается, когда отключается твой мозг, отключаюсь и я. — Мозг никогда не отключается, — улыбается Арсений. — Бля, ну ты же понял, о чём я. — Ага, — он отводит взгляд от зеркала. — Ну, а мысли ты мои читаешь? Или, может, чувствуешь то же, что чувствую я? — Арсений ведёт пальцами по предплечью другой руки. — Нет, ни мысли не читаю, ни ощущаю ничего, хотя было бы неплохо, — Антон вновь фыркает. — Почему неплохо? — Ну, вот, ты можешь подрочить, а я — нет. Физически мне не хочется, но морально — блин, иногда да. — Фу, Антон, это же моё тело! — возмущается Арсений, однако думает о том, как бы Антон отреагировал на чужой член в руке и пальцы в заднице — а лучше бы, конечно, не пальцы. В смысле, вибратор, да, иного выбора не имеем. Чёрт возьми, каким бы Антон ни был классным собеседником сейчас, остаться наедине хочется — это всё-таки довольно странно, когда вроде бы и нет никого вокруг, но в привычный жизненный порядок вернуться не получается. — И что? И то, блять! Что за глупые вопросы? Неужели тебе было бы приятно касаться тела чужого мужчины? А, может быть, действительно было бы?.. — И ничего. Давай спать.***
Арсений к Антону привыкает окончательно. Не настолько, чтобы разговаривать с ним на улице, когда выносит мусор, пусть и удержаться от улыбки на забавные комментарии не выходит, — Такая у него дебильная причёска. — Интересно, а бабки у подъезда думают, что ты проститут или наркоман? — Они б ещё картошку посадили под окнами. Бля, сейчас бы картошечки... но настолько, чтобы перестать мыться вслепую и избегать зеркала в привычном домашнем наряде — одних трусах. Кстати, те рваные с катышками он всё-таки выкинул. Стоит признать, Арсений идёт на хитрость, когда показывается Антону в чём мать родила, лишь чтобы прощупать границы и узнать, в какой момент он попросит его перестать. А Антон и не просит. Антон каждый раз затыкается, словно оставляя Арсения наедине с самим собой. В душе, во время поиска и натягивания трусов, напротив зеркала — молчит. И это молчание оказывается непривычным настолько, что впервые хочется к Антону обратиться и узнать, что он вообще думает об этом и о внешнем виде Арсения в целом. А очередным утром, проснувшись, но ещё не открыв глаза, Арсений ловит неугомонное желание разрядиться. Вот и подошёл к концу перерыв после прошлого раза, и тело вновь требует к себе внимания. Однако теперь Арсений знает, что и Антон тоже проснулся, слышит и видит всё, что происходит вокруг, но в прошлый же раз он не высказал ничего против, так и сейчас наверняка не должен? И Арсений начинает себя медленно гладить, теперь уже не пытаясь держать глаза закрытыми постоянно — лишь в моменты, когда этого действительно хочется, чтобы полностью окунуться в ощущения. Одеяло он не откидывает — и не уверен, что станет, всё-таки момент довольно интимный, — но тихим шёпотом предупреждает: — Молчи. Хоть и чувствует уверенность в том, что Антон будет молчать, как и в любой другой момент обнажения. Взгляд ловит медленные поступательные движения под одеялом, но большую часть времени направлен в потолок, либо глаза и вовсе оказываются закрыты. Арсений возвращается к привычному темпу — медленному, понемногу распаляющему, дающему насладиться моментом и растекающемуся по телу возбуждением. Затем подключаются и пальцы второй руки, что мягко массируют анус, не проникая, лишь немного надавливая. Под одеялом жарко и неудобно, складки ткани мешают и приходится тормозить и дёргать руками, чтобы поправить его для удобства. Откинуть бы его к чертям и не стеснять движения, но тогда точно придётся контролировать собственные веки, что открываются зачастую непроизвольно, когда сознание теряется в ощущениях. Смазанные пальцы внутри не доставляют максимума удовольствия, но приятно расстягивают мышцы, и Арсений теряется в этом чувстве, утыкаясь затылком в подушку. Тихое рваное дыхание, закушенные саднящие губы, и вот уже наощупь найденный в тумбочке вибратор, поставленный на единичку, направляется внутрь. Еле слышный скулёж глушит подушка, в которую Арсений утыкается, уводя голову вбок. А затем он и вовсе переворачивается на живот, становясь на колени, и включает вторую скорость на вибраторе, представляя позади себя безликого мужчину и его крепкие руки, сжимающие ягодицы — для лучшего эффекта Арсений сжимает их сам. Он уже не скулит — он тихо стонет, плавно двигаясь, словно в действительности находясь сейчас не в одиночестве, и совершенно забывает о том, что Антон его слышит. Арсений отдаётся себе, моменту, потеет под жарким одеялом, закусывает наволочку и гладит себя широкими движениями ладоней по бокам и бёдрам. Теряясь в моменте, он опускает взгляд вниз, наблюдая, как налитый кровью член плавно качается в воздухе в тени, и быстро дрочит, уткнувшись лбом в постель и следя за каждым движением собственной руки. — Ты такой красивый... И представления о мужчине позади обретают лицо — то самое с фотографий в инстаграме, — а по всему телу катком проходится волна удовольствия, сковывающая мышцы и заставляющая рвано застонать в голос. И только выключая и вытягивая изнутри вибратор, откидываясь спиной на вторую половину кровати, Арсений заливается таким ярким румянцем, что сгореть сейчас кажется вполне реальной перспективой. Чёрт, он ведь был готов к тому, что Антон что-то увидит и услышит, так почему сейчас оказывается так невыносимо стыдно за свою слабость? Настолько, что Арсений ни слова не говорит, когда моет в ванной руки, когда загружает в стиральную машину испачканное постельное бельё, когда завтракает привычным скрэмблом с помидорами и даже когда слышит короткое неуверенное: — Арс?.. Почему-то вновь начать игнорировать Антона кажется ему отличной тактикой, поэтому он её придерживается и забывается в работе и официальном общении с людьми, отвлекаясь тем самым от навязчивых мыслей, а те так и норовят вновь окутать весь его разум и заставить пару раз приложиться головой о стол. Хотелось бы с размаху, конечно, но заработать очередную шишку не представляется чем-то увлекательным. — Арс? Арсений моет накопившуюся посуду в раковине и включает музыку погромче, заглушая и собственные мысли, и голос Антона. Чёрт побери, почему же так неловко? Ведь было так невероятно хорошо, особенно в тот момент перед оргазмом, когда он услышал неожиданный комплимент. Антон видел, как он яростно дрочил, слышал громкий рваный стон и вибрацию неподалёку, и это понимание заставляет щёки гореть на протяжении уже нескольких часов. Блять, Арсений ведь сам провоцировал его и обнажёнкой, и этой утренней мастурбацией, которая для Арсения была вполне привычна — не считая одной тихой фразы в голове, что так и не покидает мысли, отбиваясь в черепной коробке. Антон считает его красивым. Антон следил за процессом и считает его красивым. Антон... Антон, Антон, Антон, да господи! Он не только засел в голове буквально — он ещё и в мыслях, в движениях, в каждой минуте этого чертовски долгого дня. — Ну Арс? — Да что?! — Арсений с силой откидывается на спинку компьютерного кресла и подтягивает к себе обе ноги, обнимая их руками. — Ты чего? Что случилось? — Ничего. А тяга к Антону всё усиливается, пробуждая маленьких червячков под кожей, и Арсений нервно трёт руки, прогоняя странное чувство. Отстойно понимать, что Антон существует лишь в голове, что нет никаких идей по его вызволению. Может, приложиться затылком ещё раз? — Прости. — За что? — на рваном выдохе с закрытыми глазами. — За то, что вмешался. Ты же из-за этого?.. — Нет. Господи, нет! Конечно нет! Из-за того, как это всё было чертовски неловко и как теперь хочется, чтобы голос звучал не в голове, а рядом, чтобы не собственные руки сжимали ягодицы, а Антона, наверняка огромные и такие подходящие. А ком в горле поселяется и никуда не планирует уходить. — Можно тебя обнять? — Как? — срывающимся голосом интересуется Арсений. Можно, можно, тысячу раз можно! — Обними себя руками за плечи. Крепко, чтобы аж больно стало. И Арсений слушается, обнимает до боли в мышцах и скулит, словно веря в происходящее — так кстати и закрытые глаза, которые открывать теперь не хочется совсем. А ещё он заходит дальше, ведёт ладонью по голым ключицам, шее, задевает кадык и тяжело сглатывает, царапает ногтями линию челюсти, пальцами касается щёк, губ и оставляет бесшумный короткий поцелуй, который Антон не видит и не слышит. Ему это было так нужно — до боли в груди, до зуда под кожей, до тихого выдоха в ладонь, зажимающую рот. — Арс, я хочу освободиться. — Мгм, — скулит Арсений, зажмуривая глаза так сильно, что те того и гляди сейчас лопнут. Антон хочет уйти, хочет оставить Арсения, ему просто надоело — господи, ну конечно, он же буквально как в клетке, когда за её пределами полная красок и ощущений жизнь. Не та, которой живёт Арсений, закрытый в собственной квартире. — Я, кажется, допёр, что произошло. — Что? Такой интересный пустой потолок, уж явно лучше тех непривлекательных картинок, что мелькают под веками. — Помнишь Аню? Ну, ты ей писал, когда я просил тебя в ВК зайти. Кивок. — Короче, — Антон мнётся, оттягивая момент рассказа, — я не хотел верить в то, что это возможно, но... Бля, как будто теперь уже во что угодно можно поверить. В общем, мы с ней прикалывались тем вечером, она рассказала, что у нее бабка — какая-то потомственная ведьма, и она типа тоже. Я не поверил, конечно, но она серьёзно заливала мне про всю эту магию и сказала, что может выполнить любое моё желание. И я, типа, кажется, неправильно его сформулировал... — Как? — на большее и сил-то не остаётся. — Да не важно, но я теперь понимаю, что всё сработало. Мы тогда бухие были, и я забыл всё. Ну, не то, что мы делали, а то, что я говорил. А сегодня в этой тишине пытался вспомнить. Не вспомнил, но просто представил своё желание и, блять, сформулировал его снова. Кажется, именно так, как и в тот вечер, потому что ну очень подходит. — И? — И надо с Аней списаться, договориться снова эту хуйню провернуть.***
Думал ли Арсений, что тот самый надоедливый голос в голове теперь так тяжело будет отпускать? Нет, ещё не решено ничего, и неизвестно даже, получится ли. Однако Аня соглашается на встречу с Антоном — ведь с его страницы велась переписка, — а Арсений идёт в сторону её дома как на плаху. И во входную дверь с наклеенными на двусторонний скотч цифрами стучаться не хочется совсем, но приходится — Антона надо освобождать, а дальше будь что будет. — Э-э-э, — тянет темноволосая невысокая Аня, замечая на пороге вовсе не Антона, а угрюмого Арсения. — Привет? — Привет, я... — А чё, всё получилось? — улыбка на её губах настолько счастливая, что заставляет удивлённо вскинуть бровями. — А где Антон? — А он... тут. Указательный палец больно утыкается в голову. — Чё? — Попросись войти, — нервно говорит Антон. — Слушай, можно я войду? Это долгий разговор. Мы не знакомы, я всё понимаю, но я от Антона. — А он-то сам где? — хмурится Аня, однако уверенно впускает Арсения внутрь хрущёвки с тусклым верхним освещением. Аня кажется довольно смелой девушкой, приглашая незнакомца в собственную квартиру, так ещё и уводя его в свою комнату. Её небольшая ладонь машет в сторону кровати, и Арсений опускается на самый край, неуверенно сжимая собственные колени. — Чёрт, Арс, короче... — Слушай, я так понимаю, всё получилось, — перебивает Аня с улыбкой на губах. — А я ничего не понимаю... — Ну, в смысле? Антоха же сох по тебе несколько месяцев, а тут ты — собственной персоной, — она взмахивает ладонью. — А? — Бля-а-а... — Он тебе не рассказал ничего? Подожди, вы вообще встретились? — Не рассказал, — Арсений круглыми глазами смотрит в пол, словно пытается заглянуть куда-то внутрь собственного сознания. Что значит «сох несколько месяцев»? Когда успел?! — Антон! — срывается с языка. — Бля, Ань, убью нахер... А сама Аня смотрит на Арсения так удивлённо, словно тот с голосами в голове разговаривает. — Объясни ты, пожалуйста, — он машет головой. — Да мы... блин, может Антон сам? Мне неудобно как-то... — Он не хочет. — Ну, ты попроси хорошо? Уверена, он тебе не откажет. — Антон? — вновь зовёт Арсений, уводя взгляд куда-то сквозь заваленный учебниками и книгами комод. А Аня подскакивает на компьютерном кресле так сильно, что то дёргается вместе с ней, звонко ударяясь колёсиками о деревянный пол. Ну да, вот именно так Арсений и представлял себе реакцию посторонних людей на его недуг. — Что происходит? — скулит Аня, вжимаясь в кресло так, словно пытается в нём затеряться. — Бля, я же говорю, он тут, — нервным взмахом руки Арсений ударяет себя по голове и шипит от пронзившей затылок боли — не такой сильной, как в первые дни после удара, но ощутимой. — Только молчит, козёл. — В смысле?.. Подожди. Подожди-подожди... Не-е-ет! — на лице наконец читается понимание всей ситуации. — Блин, Антон, тупой ты кусок говна, что ты загадал?! — Аня подскакивает с места и хватается за плечи Арсения чересчур сильно — совсем не так, как можно было бы представить хватку хрупкой девушки. — Что он говорит? — Ничего. — Антон, ёб твою мать, говори сейчас же! — Я хотел посмотреть, чем ты живёшь... И когда Арсений передаёт послание, сам не менее удивлённый формулировкой, Аня всем телом показывает собственное негодование и возмущение, а затем и осыпает очень смелыми ругательствами Антона, от которых Арсению даже жалко его становится. В самом деле, мало того, что застрял в чужой голове, так ещё оказывается последним гондоном, пидорасом, идиотом, куском говна и ещё много кем, кем сам Арсений быть никогда бы не хотел. — Блин-блин-блин, — шурша страницами потёртого блокнота, бормочет Аня. — Как бы теперь так правильно желание сформулировать... Так, успокоились. Ты же спокоен? — она поднимает бешеный взгляд, от которого ну прям в момент спокойным станешь, ага. — Не очень. — Да это и не важно! Так, сейчас... Надо свечи... И, блин, бли-ин! — Эй, слушай, — Арсений мягко касается плеча, обеспокоенный Аниным состоянием, — у тебя всё получится. Это ведь получилось, значит, всё работает, да? Мы просто сейчас правильно сформулируем запрос... — Так, да, — та тяжело вздыхает, хотя скорее набирает воздуха, чтобы прокричать: — Ба-а-абушка! — и уносится из комнаты со скоростью пули. — Ну вот, сейчас точно пиздов получим... — Ты, блять, посмотреть хотел?! Ну серьёзно, что это за формулировка вообще? Посмотрел, ничего не скажешь. И посмотрел, и услышал, и вляпался по самое не балуй. Теперь, вон, сколько людей подключать приходится и только из-за одного-единственного гондона, пидораса, идиота, куска говна. — Да я пьяный был, не надо было меня втягивать в эту хуйню в таком состоянии... — Пошли! — влетает в комнату Аня, хватает за запястье не успевшего сориентироваться Арсения и уводит в соседнюю комнату, так похожую на бабушкину. А в ней — довольно бодрая старушка, которая вовсе не кажется взволнованной, а смотрит так озорно и понимающе и усаживает Арсения на поставленный в центре комнаты стул. — Анита, зажги свечи, будь добра, — скрипит она и оказывается позади. Арсению пиздец как неуютно в чужой обстановке, так ещё и с ведьмой за спиной. Вот уж не спасибо Антону за предоставленную возможность узнать об этом мире чуть больше положенного, а ещё за чуть ли не свёрнутую шею, когда холодные морщинистые пальцы касаются его головы и откидывают её назад. — Ага, сидит дружочек, — весело хмыкает старушка. А Арсению вот нихера не весело в крепкой хватке незнакомой женщины. — Привет, Антошка, ты чего тут забыл? — Здрасьте, баб Валь... — Ой, дети, с магией ведь не шутят. Выбираться будешь? — Буду. — Хорошо-хорошо, — названная баба Валя трёт пальцами кожу головы. — Хорошую шишку заработал, Арсений, поосторожнее будь с велосипедами. — Откуда вы?.. — дыхание задерживается где-то в горле. — Мысли твои как на ладони, — хмыкает баб Валя, — только грустные. Ну ничего, поправишь... Всё меньше Арсению нравится быть удерживаемым какой-то там потомственной ведьмой. Он ведь и не думал о велосипедах сейчас, неужели она не только мысли, но и всю жизнь видит? Никогда ещё так стыдно не было за собственные действия и предпочтения, пожалуй, даже перед Антоном совсем недавно — не настолько. — Анита, впредь — никаких практик без моего ведома, хорошо? Ну и наворотили вы дел... Не поможет тут новый запрос, старый отменять надо, а то могут наложиться друг на друга, и тогда ещё хуже станет. — Поняла, ба, — грустно вздыхает Аня и протягивает ещё более потёртый блокнот, когда все свечи оказываются зажжены, а шторы плотно завешаны. — Да убери, — отмахивается бабушка. — Сейчас поправим. Никогда прежде Арсений не чувствовал себя настолько выжатым. Он почти порывается заказать такси до дома, но слушает наказ добираться своим ходом, чтобы не уснуть в салоне — иначе, якобы, не разбудят его ни громкие голоса, ни фанфары над ухом. Не остаётся и сил сказать хоть слово и обсудить с Антоном его странное желание. Тот, кстати, после ритуала никуда не девается — но это вроде бы так и должно быть. И Арсению бы порадоваться лишним минутам или даже часам наедине с ним, но внутри — одно сплошное ничего, словно всю душу высосали дементоры и отпустили существовать в открытый мир. А наутро, после непривычно крепкого долгого сна с полным отсутствием подкидываемых сознанием картинок, Антон пропадает.***
Если прежде Арсений чувствовал себя одиноким в своей коробке жилого комплекса, то теперь наступает какой-то пиздец. Одиноко, одинокий, одиночка в кубе — настолько становится непривычно остаться не только одному в квартире, но и в мыслях. И это как-то неправильно совсем, ведь он так сильно бесился с Антона в своей голове, о чём сейчас несказанно жалеет. И лучше бы он не игнорировал его в первые дни, но кто бы тогда знал, чем закончится эта история и каким Антон окажется классным собеседником. И, чёрт побери, как же сильно он зацепил. Каждую клетку тела до сих пор пронзает иглами от желания вновь его услышать, а ещё лучше — оказаться в его объятиях, завернуться в него, как в одеяло, и пролежать так до скончания веков. Да, Арсений не видел его вживую, но инстаграм засмотрен до дыр, а улыбающееся лицо с фотографий отсвечивает даже под закрытыми веками. И можно было бы отписаться ему в личные сообщения, попросить о встрече, однако Антон не пишет сам — и Арсений не пишет тоже. Вы что, забыли, что он не самый осознанный человек на планете? Не забывайте. Может быть, Антон и вовсе ему не подойдёт — по росту, запаху, поведению в реальной жизни, манере вести быт. Господи, как же Арсений на это надеется, чтобы только отогнать от себя желание списаться с Антоном и договориться о встрече. А тот, к слову, уже появляется онлайн во ВКонтакте на собственной страничке, найденной Арсением по памяти. Значит, освободился, зажил прежней жизнью, вернулся в своё тело и даже не думает написать Арсению — а тот, ну да, сам по-прежнему не пишет. И день весь скомканный выходит, пустой, непривычно тихий. Хочется головой об стену биться и даже вновь выбраться на велопрогулку, чтобы повторить уже знакомый сценарий. Только тот очевидно не повторится, поэтому Арсений продолжает сидеть дома, пить безвкусный кофе, есть безвкусную еду и так же безвкусно спать, произнося в пустоту уже привычное «спокойной ночи» и не получать ответа. Следующий день не приносит облегчения, наоборот, давит ещё сильнее, заставляя поверить в то, что никакого Антона совершенно точно рядом нет и не будет. Фотографии в инстаграме только делают больно, а собственная нерешительность добивает, отчего укутанный в одеяло как в кокон Арсений бесцельно смотрит в стену и трётся лицом о подушку в моменты самых болезненных воспоминаний. И зря он, наверное, так сильно сокрушался в последний совместный с Антоном день, ведь столько всего можно было обсудить и сделать. Как минимум, не стесняться Антона так глупо и позволить ему рассмотреть всё до мельчайших подробностей — ведь тот, как оказалось, сох несколько месяцев. Откуда он вообще Арсения знает? Где нашёл? Почему настолько зацепился, что даже согласился на какой-то магический ритуал, пусть и по пьяни в бессознанке? И отчего молчит сейчас, когда вроде бы всё стало ясно? Арсений почти решается ему написать, но каждый раз этот пустой диалог что во ВКонтакте, что в инстаграме заставляет почувствовать себя идиотом и заблокировать телефон. Впрочем, ничего нового. Контрастный душ в чувство никак не приводит, а невкусный кофе без молока — то закончилось пару дней назад, ну, зато больше никакого поноса — не доставляет удовольствия. Как и громкая музыка, которую Арсений включает на максимум, чтобы заглушить мысли. И даже плевать на соседей, которые наверняка не оценят его музыкальный вкус — дайте пострадать, в самом деле. Те и дают час, два, два с половиной, пока в перерыве между песнями Арсений не слышит настойчивый стук в дверь. Музыку приходится поставить на паузу, тело обернуть всё тем же одеялом, а ключ в замке агрессивно провернуть несколько раз, чтобы высказать свои оправдания с самым страдальческим выражением лица. Впрочем, и оправдания оказываются не нужны, и лицо оказывается вовсе не страдальческим, а удивлённым и испуганным, когда на пороге стоит Антон собственной персоной. — Привет. А он выше, чем Арсений себе представлял. Даже выше самого Арсения, наверное, на полголовы. И чертовски красивый — красивее, чем на всех фотографиях в инстаграме вместе взятых. Да, без шапки кудрей, как и говорил, но как будто бы текущая короткая длина с заметной волной ему вполне идёт. И эта скромная улыбка на губах, взгляд из-под бровей и заломанные на нервяке пальцы заставляют взорваться что-то внутри от счастья и обиды одновременно. — Привет? — полувопросительно говорит Арсений, а голос предательски срывается. — Я хотел написать, но... не нашёл что. — Ладно. Чё ладно, Арс? Чё ладно?! Может, не надо стоять и тупо пялиться на объект всех своих мыслей в последние дни? — Впустишь? Или, может, мне лучше уйти?.. — Нет, заходи. Арсений отступает, сильнее кутаясь в объемное одеяло — чёрт, как странно быть под ним в одних лишь трусах, несмотря на то, что Антон видел гораздо больше. А тот дверь закрывает уже, ключ проворачивает и даже оставляет его в замке по диагонали, как это всегда делает Арсений, приходя домой. Однако мнётся в прихожей и разувается лишь спустя несколько мгновений, как-то нервно отставляя ботинки в сторону. И пальцы вновь заламывает, словно накрытый этим напряжением в крохотной комнате не меньше самого Арсения. — Слушай, я... — Антон... Действительно, почему бы не заговорить одновременно после долгих секунд тишины? И не усмехнуться вдвоём, встречаясь взглядами, в которых буквально искрит на всю квартиру. — Говори, — тихо бормочет Арсений. — Не знаю, зачем пришёл, — вздыхает Антон, переступая с ноги на ногу. — Мне очень хотелось тебя вживую увидеть. Знал бы ты, Антон, как этого хотелось Арсению! — Но ты, кажется, был не в восторге от того, что узнал... И, типа, я себя таким идиотом почувствовал, когда Аня проболталась. Ты и с утра меня игнорил, ну, когда я... бля, — Антон отводит взгляд, и это даже хорошо, потому что Арсений тут же задыхается от накативших воспоминаний и вмиг краснеет. — Ну, как будто бы тебе противно и от меня, и от того, что я к тебе чувствую. — Что ты чувствуешь? — не веря собственным ушам, интересуется Арсений. Господи, какой же Антон идиот! Какой же он сам идиот, раз позволил ему так думать! — Ну, ты мне нравишься очень. Я тебя в инстаграме нашёл и долго залипал на фотки, а Аня меня всё заставляла тебе написать что-то, но я не решался. И вот в тот вечер... мы снова эту тему подняли. А когда я в тебе оказался, — Антон осекается и круглыми глазами смотрит в пол, — то есть, в твоей голове, я даже не сразу тебя узнал в зеркале, когда ты впервые посмотрелся. У тебя и волосы, и борода отросли по сравнению с фотками, но это тебя не портит совсем, — последнее он произносит очень быстро и даже взмахивает рукой, — а потом так охуел... Чёрт, это же ты. Тот самый. Смущение накатывает с новой силой, а колени так дрожат, что приходится опереться бёдрами о комод позади, чтобы удержаться на ногах. — Ну... вот. Я всё сказал. Если ты захочешь меня выставить, то ладно, я всё понимаю. Просто хотел, чтобы ты знал всю историю. — Антон, — хрипит Арсений не своим голосом и прокашливается. — Я... не хочу тебя выставить. — Ладно, — кивает Антон. — Ладно, хорошо, отлично. Замечательная градация. — Можешь ко мне подойти? — А, да, хорошо, — Антон хмурится, но слушается, оказываясь напротив. — А что такое? — Я просто сейчас упаду, кажется, — нервно хмыкает Арсений. Его рука выглядывает из-под одеяла, касается Антоновой шеи и зарывается в волосы на затылке, а сам Антон дёргается от прикосновения и бегает удивлённым взглядом по всему арсеньевскому лицу. Такой живой, настоящий, и голос — объёмный, мягкий, проникающий куда-то не в голову, а гораздо глубже. Как же Арсений чертовски по нему соскучился. — Арс?.. — Повтори. — Что? — Моё имя. — Арс-Арс-Арс, — фыркает Антон и оказывается так близко, что не остается и пяти сантиметров между лицами. И пахнет от него невероятно — не парфюмом, а человеком. Тёплым, живым, своим каким-то. — Я скучал, — признаётся Арсений на выдохе и рассматривает лицо Антона в опасной от себя близости. — Не уходи, пожалуйста, больше. — Хорошо, — отчаянным шёпотом произносит Антон и растягивает счастливую улыбку на губах. — Не уйду. Он прикрывает глаза, словно отпуская всё то напряжение, что сидело в нём, кажется, очень долго. И Арсений отпускает тоже, ощущая теперь внутри себя такую лёгкость, что готов взлететь, откинув это чёртово одеяло, давящее на голые плечи. Он коротким движением притягивает Антона к себе за шею и прижимается к губам в отчаянном поцелуе, ощущая на своих рваный выдох, а затем и крепкие руки сквозь кокон, сжимающие талию. Настолько крепкие, насколько это было нужно — именно такие, какие Арсений себе и представлял. И губы мягкие, тут же вовлекающие в поцелуй, так жадно сминающие, перенимающие инициативу. Где же ты был всё это время, Антон? Почему так долго молчал — чёртовы несколько месяцев, — идиот? Он словно мысли читает, когда усаживает Арсения на комод, когда тянется языком, конечно же встречая арсеньевский, когда умело целует. Вот вроде бы и вырвался из головы, но всё равно в ней — в мыслях, в воспоминаниях, в желаниях. А теперь ещё и рядом — везде, вокруг, крепко обнимающий, прижимающий к себе, и губы его такие уместные на щеках, челюсти, шее, увлечённо целующие. Громкий выдох не заставляет себя ждать, как и накатившая волна возбуждения, когда Антон словно срывает все тормоза, мотивированный реакцией Арсения, и оставляет всё больше влажных поцелуев на горячей коже, жаждущей только его прикосновений. Арсений направляет его голову, удерживая рукой затылок, и Антон проходится губами по ключице и надплечью, широко лижет между ними ямку и отчаянно выдыхает. — Как же ты пахнешь... Нет, Антон, это ты пахнешь — бабочками в животе и неукротимым желанием. И вновь губы встречаются с губами на рваном выдохе, а крепкие руки обхватывают Арсения и несут по квартире знакомым маршрутом. Даже дверь в спальню Антон не открывает, а толкает, зная, что замок барахлит и необязательно нажимать на ручку — и так приветственно откроется. Арсений шипит, оказываясь откинутым в самый центр кровати, а одеяло, в которое был укутан, раскрывается, предоставляя Антону обзор на полуобнажённое, уже знакомое ему тело. Арсению не больно — Арсению до дрожи в коленках невыносимо оказаться оторванным от Антона даже на мгновение. А тот тут же нависает сверху, рассматривая потемневшим взглядом его лицо, и вновь припадает к шее, спускаясь к ямочке между ключиц. — Антон, — как же правильно звучит его имя теперь, когда губы изучают каждый сантиметр покрывшейся мурашками кожи. — Что? — отрываясь, отзывается Антон и смотрит снизу вверх с пеленой в глазах. — Нет? — Господи, да! Глаза сами закатываются, а с губ срывается рваный выдох, когда крепкая горячая ладонь касается возбуждённого члена сквозь трусы. И ласкает медленно — прямо как надо, — заставляя закрыть сжатыми кулаками лицо и подмахнуть бёдрами навстречу. — Ты же любишь не торопиться? — тихо говорит Антон, скорее утверждая, чем спрашивая. — Я сейчас, — выдох, — уже не уверен. Антон кусает губу, пряча улыбку, и стягивает с себя худи и джинсы, отправляя их в полёт куда-то на пол — плевать. Плевать, когда ладони ложатся на его плечи и жадно изучают кожу, спускаются к плоской груди, переходят на спину, запоминая рельеф мышц и острых лопаток. Такой горячий, участливый — когда тянется ближе и вновь припадает к губам, — свой. Антон слишком долго был рядом — все те долгие дни, просыпаясь и засыпая одновременно, — чтобы сейчас не утопать в его внимании, смелых движениях и поцелуях. И, кажется, знает Арсения гораздо лучше, чем тот предполагал, когда уверенно выдвигает ящик прикроватной тумбочки и вытягивает оттуда не только бутылёк смазки, но и гелевый антисептик, которым Арсений не пренебрегал во время мастурбации. — Откуда ты всё?.. — Я догадливый, — улыбается он, освобождая Арсения от трусов. И уже не страшно показаться ему не только полностью обнажённым, но и возбуждённым в свете дня — пожалуйста, смотри, делай всё, что тебе вздумается, только делай, потому что внутри уже всё горит от желания прямых ласк. Первый тихий стон срывается с губ, когда чужой палец внутри давит на стенку, а бёдра раздвигаются шире, безмолвно приглашая оказаться между ними. И Антон не отказывает Арсению в этом удовольствии, припадает губами к пульсирующему члену, влажным языком ведёт дорожку по стволу, обхватывает головку и опускается вниз. Арсений не стесняется — чёрт, Антон и так уже всё слышал — и отпускает себя, стонет от ощущений уже двух пальцев внутри, удачно попадающих по простате, и широкого языка на члене. — Арс, — горячо выдыхает Антон. Вопросительного скулежа в ответ достаточно? — Ты прекрасен. Кто бы говорил. Три пальца до дрожи приятно распирают мышцы, и Арсений сжимает руками собственные бёдра до побеления костяшек, а затем, когда лицо Антона вновь оказывается напротив, перемещает ладонь, сжимает чужой член через трусы и округляет глаза. — Надеюсь, он поместится. — Конечно, — фыркает Антон в ухо и отстраняется, наконец полностью обнажаясь. Тяжёлый член раскачивается в воздухе, и Арсений сглатывает, мечтая как можно скорее ощутить его внутри. Нет, а недостатки-то где? Ладно, возможно, в откинутых на пол вещах — хотя в данной ситуации можно с этим поспорить. Антон добавляет смазки на презерватив, найденный всё в том же раскрытом ящике — Арсений и не думал, как скоро он может пригодиться, — по-хозяйски хватает за ноги, располагая их на плечах так, что поясница повисает в воздухе, и медленно, сантиметр за сантиметром, погружается внутрь. Вдох застревает в горле, а кулаки с силой сжимают простынь. Пожалуй, слишком давно Арсений не растягивал себя под размер крупного члена. А тот и не заканчивается словно, всё продолжает распирать стенки ануса, заставляя проскулить не от боли, а наконец от давно забытого удовольствия. — Порядок? — выдыхает Антон, сжимая под коленками влажными ладонями. — Мгм, — высоким голосом отзывается Арсений, чувствует очередное плавное движение внутри и не удерживается от рваного стона. — Пиздец, Арс, хватит быть таким красивым, я щас только от этого кончу. Тот машет головой из стороны в сторону и находит в себе силы ответить: — Только попробуй, блять. Антон тихо фыркает и начинает неторопливо двигаться, позволяя привыкнуть к наполненности. А Арсению уже и недостаточно, он мечется руками по постели, по собственному животу, а затем тянется к ягодицам Антона и с силой вжимает в себя, безмолвно намекая на большее. Тот шумно выдыхает и срывается на жадные уверенные толчки — не быстрые, а жёсткие, снова попадая в яблочко, словно считывая мысли и желания лишь в распространяющихся по комнате скулеже и рваных стонах на каждом шлепке кожи о кожу. Антон целует голень у своего лица, прикусывает и в одно быстрое движение складывает Арсения пополам, нависая сверху, чтобы продолжить вбиваться в уже заданном темпе. Губы высыхают от срывающегося дыхания, а вязкая слюна никак не способствует их увлажнению, и Арсений отпускает мысль, что те скоро потрескаются и целовать их, вероятно, окажется неприятно — а целоваться Арсений планирует всё ближайшее время без остановки. А Антон, кажется, планирует вытрахать из него всю душу — его движения жадные, член раздвигает стенки и так удачно попадает по простате, заставляя срывать голос, что наверняка мешает соседям гораздо сильнее громкой музыки. Арсений, похоже, действительно сходит с ума — удивительно, как быстро он смирился с этой мыслью, — иначе как объяснить, почему так чертовски хорошо и почему Антон ловит тот самый момент, когда следует остановиться и перевернуть Арсения на живот? Движением рук он подсказывает встать на колени, властно давит на спину одной рукой, заставляя прогнуться в пояснице, и Арсений готов кончить только от этого попадания в собственные желания. Он растекается по постели, вжимается лицом в подушку и уже не стонет, а воет, когда Антон в мгновение оказывается внутри и больше не даёт ни секунды на передышку. Блять, слишком, слишком, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но правда. Арсений задыхается в подушке и теперь упирается в неё лбом, качаясь под уверенными движениями позади. Влажная ладонь по-прежнему давит на спину, а вторая — сжимает ягодицу, и, черт побери, это ли не очередное попадание на поражение? Только вместо вибратора теперь член внутри, а мужчина позади — не представление, а реальный, самый настоящий Антон, оказывающийся гораздо лучше собственных фантазий. Тело всё горит, превращается в одну-единственную точку наслаждения, а член в руке пульсирует и требует разрядки как можно скорее. И Арсений не отказывает ни ему, ни себе, подстраиваясь под движения внутри, и стонет до хрипа, дрожит в чужих руках, покрывается испариной и кончает, кажется, теряя сознание на миг. Антон вжимается сверху и двигается теперь быстро, утыкаясь губами в свод плеча и шеи, а затем рвано выдыхает, содрогаясь, и сам скулит от достигнутого оргазма. И чем только Арсений это всё заслужил? Или не надо заслуживать? Да, кажется, не надо, но он заслужил, пережив эту странную историю первого знакомства с мужчиной, которого теперь хрен куда отпустит. А тот вроде никуда и не собирается, и это вызывает такой восторг, что хочется просто кричать в небо, а затем гладить траву, успокаиваясь. — А мы на первое свидание пойдём? — выдыхает Антон со стороны второй половины кровати. Какая же уютная и горячая у него грудь, на которую ложиться оказывается приятнее, чем на теперь смятую влажную подушку. — Ага, — Арсений растягивает улыбку, — только я на первом свидании не целуюсь. Хриплый смех разносится по спальне, а грудь под щекой содрогается, но Арсению вовсе не хочется остановить этот увлекательный аттракцион. — Тогда зацелую тебя до. — Договорились. И в этот день, и в следующий, и во много-много других Арсений наконец перестаёт быть один. Пожалуй, тот странный магический ритуал оказался не такой уж плохой идеей.