Контроль

— Печать. Старинные символы, которые неизвестны нынешним шиноби хаотично складываются в нужную технику. Она не дрожит, лишь прикрывает глаза, пытаясь не думать, потому что от этого будет только хуже. Где-то в глубине души пытается убить сомнения и тревогу, что начинают накатывать с новой волной, но она уверена в своем выборе. Так надо, так жизненно необходимо. Это правильнее всего, разве нет? Что-то мягкое обволакивает ее, струится по венам, заставляя чувствовать нечто странное, непривычное, до боли чуждое. Ее буквально душат невидимой веревкой, не позволяя дышать, она задыхается, но не говорит ничего, будто бы оцепенев. Отчаянно хочет схватиться за горло, разодрать кожу до голой плоти — лишь бы не чувствовать этой боли. Но она не может, просто не может, потому что уже слишком поздно. Что бы она сделала? Долг — есть долг, разве позволила бы она кому-то кроме себя сделать это? Это ее ответственность, ее долг и ее ноша, никто не должен страдать. Ведь для этого и есть герои-шиноби, чтобы приносить себя в жертву ради других. Она ощущала противный привкус металла и запах пепла, все изменилось навсегда. “Эгоистка. Такая же, как все” — голос звучит в голове. Он слишком хриплый, пронизывает до самых костей. Его голос обнажает ее мысли, раскрывает все, что она пытается скрыть даже от самой себя. Истошно не желает верить до самого последнего, ведь реальность не такая, как может казаться. И ей искренне становится противно, и вновь от самой себя. Она пытается забыться, не думать об этом, игнорировать его слова, но это абсолютно невозможно. Слышать это каждый божий день становится трудно, но она начинает привыкать. Ведь теперь живёт не одна, и так будет до самого конца, до того момента, пока она не умрет. Лис был угрюм, упрям, сердит и ненавидел все живое. Она подавляла его, физических сил было достаточно, но моральных — совсем нет. Чужие взгляды были для нее хуже того, когда она решилась запечатать его в себе. Она понимала, почему люди бояться и не винила их. Она винила только себя за мысли, которые считала неправильными, абсурдными. Нескончаемая вереница слухов и разговоров — вот она дома. Словно трусиха сидит взаперти, терзаясь от неизвестности и эмоций, которые заставляют его лишь злорадно усмехнуться. Она не выносит этот смех, этот голос, и чувствовала, что он вожделенно радуется, ощущая человеческую слабость. Если от всего мира у нее получится скрыться, то от него — никогда. Как она до такого докатилась? Когда перестала контролировать все вокруг себя? Она уже не помнила, но знала одно: никого видеть не хотела, поэтому гнала расстроенного мужа прочь, дальше от себя. Меньше всего ей хотелось кому-то навредить или сделать больно, самоконтроля уже не хватает, он начинает понемногу подводить. Она улыбается слишком натянуто на совете, слишком очевидно заверяет, что все в порядке и никаких проблем нет. Сжимает кулаки до побеления костяшек на руках под рукавами длинного кимоно, пока говорит это. Но старейшины лишь недовольно смотрят, с подозрением. Она чувствует их с самого первого дня, когда это случилось, она начала ощущать все. Это одновременно и дар, и худшее проклятие. Их эмоции — ее бремя. — Вам не стоит беспокоиться. все под контролем. Черт возьми, все изначально не так. Она сдерживает его, чакры и внешних сил более чем достаточно, но она буквально сгорает на глазах. Ноша оказалась тяжёлой, однако не жалуется: слишком глупо, прав нет. Всех интересовало: сколько она еще продержится? "К сожалению, Ваш отец скончался". И в один момент она ломается, как фарфоровая ваза. Сминает пергамент с жутким содержанием, кидая его в огонь и с трудом сдерживается, чтобы не сдаться. Но не получается, слезы скатились по ее щекам, а что-то вновь начало душить ее. Не так сильно, как в первый раз, но в этот раз было больнее, потому что что-то сильно кольнуло в сердце. Так сильно, что она ощущала, будто бы кто-то разрывает его пополам, вонзая тысячи мечей вновь и вновь. Лучше бы ее действительно ранили. И душу охватила буря, подобная самому страшному шторму — самое плохое уже случилось. Что ей ещё терять? Дрожит. Медленно переводит взгляд на мужчину, который смотрит на супругу с невероятной жалостью. Она отворачивается, он не должен видеть ее такой, никто не должен. Однако кто-то сзади крепко обнимает ее, чтобы стало легче. Мито больше не выдерживает, не таиться, она плачет так сильно, как только может, стараясь не задохнуться. — Все будет хорошо. И в определенный момент дышать действительно становится чуть легче. Она справится.