Выдыхай

      Дима с недовольным рыком толкает тяжёлую деревянную дверь, выходя на улицу. Холодный вечерний воздух резко обдувает кожу, заставляя замереть на месте. Это слегка успокаивает нервы, которые за последние несколько минут успели накалиться до предела. Как же он ненавидит общие съёмки! Это всегда заканчивается либо каким-то скандалом из-за театральной конкуренции, либо из-за выдумок сценаристов. Сегодня они решили добавить немного романтики между героями проекта: поставили рядом Лину с Владом, заставили Марьяну с Костей снова показывать этот убогий флирт. А Диме досталась роль наблюдателя и мальчика для битья, на которого вдруг все резко накинулись. Словно это он их главная проблема. Словно из этого можно сделать очередную сплетню. Отвратительно.       Руки судорожно шарят по карманам пиджака и брюк, в поисках хотя бы одной сигаретки. Каждое утро обещает себе курить меньше, но каждый раз срывается и скуривает по несколько штук за раз, пытаясь этим привести мысли в порядок. И именно сейчас хотелось закурить, почувствовать едкий дымный запах только потому, что мысли его точно не в порядке. В голове всего слишком. Улыбающаяся Марьяна, Костя со своим привычным спокойствием в мимике, но горящими глазами, лишние вопросы от Вики и вставки от Олега. А ещё почему-то отрывками всплывает голос Сони Егоровой.       Он бабник. Он бабник. Он бабник.       Чёрт их всех подери, как же хочется спрятаться!       Матвеев шёл на проект с твёрдой уверенностью в том, что не позволит себе снова поддаться чувствам. Если тогда, несколько лет назад, отношения с Астрид были гарантом его уверенности, потому что всё строилось на искренности, то сейчас любые отношения могут обернуться провалом. Рядом с ним не юнцы и не шарлатаны. Эти люди знают своё дело, знают то, как вытащить из человека всю его энергию. Его жизнь. И это пугает больше всего. Страшно хоть как-то проявлять эмоции, потому что тогда, в этом театре лицемеров, он станет лёгкой наживой. Ведь все пекутся лишь о своей судьбе, а на жизни других им наплевать.       Но проблема в том, что израненная душа Димы не переживёт очередного обмана. А всё его нутро кричит именно об этом.       Хотя может это он разучился доверять людям. Закрылся в себе настолько, что любое внимание в свою сторону воспринимает с опаской. Наверное, именно поэтому с осторожностью относится к Косте, который рядом с ним превращается в совершенно другого человека. Смеющегося, по-хорошему требовательного, жадного до касаний и близости. И Дима поначалу даже обрадовался этому, мол, наконец-то в его жизни снова появилось что-то настоящее. Но вся уверенность в честности пропала, когда здесь, в компании экстрасенсов и съёмочной группы, Гецати опять смотрит на него безразлично. Словно и нет между ними ничего.       И снова чужой-свой голос давит на голову, мешает, спутывает ещё сильнее.       Ему это не нужно. Это просто игра. Он же бабник.       Дима сжимает пальцами переносицу, дышит тяжело. Кажется, ещё немного и это он будет плестись в конце списка. Потому что не справится с собой и эмоциями. Опять.       Дверь за спиной хлопает, и Матвеев резко вспоминает о том, что случилось несколько минут назад внутри здания. Грубые и отчеканенные слова, лёгкая, почти презренная улыбка и хаотичные прикосновения. Это совершенно не соотносится с тем, как Костя касался его утром, по пути на съёмки. От этого становится неприятно.       — Не относись к этому серьёзно, — тихо говорит Гецати, равняясь с Димой. Сталь в его голосе режет нутро. — Не хотел тебя задеть. Просто все на эмоциях.       — Посмотрите на него, какой эмоциональный, — недовольно выговаривает парень, складывая руки на груди. Холод окутывает его тело. Он ведь вышел, даже не надев пальто. А вот Костя умный, в кожаной куртке. И с сигаретами в руках.       — Ты же знаешь меня. Могу бросить лишнего.       — Вот именно, что не знаю! — Дима поворачивает голову, слегка её задирает, чтобы видеть чужие глаза. — Тебя это не напрягает, нет? Нормально по ночам спишь?       — О чём ты?       — О твоём притворстве, — почти на рык срывается, снова отворачиваясь. В потёмках не видно его блестящих глаз. — Да, мы не в отношениях. Секс для удовольствия, разговоры для удовольствия, совместное время для удовольствия. Но я думал, что… заслужил хотя бы уважения. А не то, что ты устроил.       — Тебя напрягают мои эмоции? Или их отсутствие в твою сторону на съёмках?       — Твоих эмоций достаточно. Но они меня… пугают, — честно признаётся Дима. В первую очередь себе. — Точнее то, насколько сильно они отличаются от тех, что ты проявляешь ко мне вне этих стен.       — Я не люблю выставлять что-то личное на показ, — с лёгким раздражением отвечает Костя.       — Соне ты то же самое говорил, да? — усмехается Матвеев, не сразу понимая, что коснулся запретной темы. Они договорились не касаться бывших отношений. Но сейчас обида захлёстывает с головой, не давая соображать трезво.       Костя знал, что рано или поздно, но они коснутся этого момента. Этой глупой сплетни, выдумки сценаристов шоу, которая в какой-то момент вышла из-под контроля создателей. Они стали заложниками обстоятельств и даже пытались что-то с этим сделать. Честно старались сделать шутку правдой. Но как тогда, так и сейчас Гецати ничего не чувствует к девушке. Его манеры и человеческое отношение приняли за флирт и надумали лишнего. А потом, когда пришло время пойти каждому своей дорогой, для одного из них расставание оказалось слишком болезненным. Не то, чтобы Костя был святым и безгрешным. В сложившейся ситуации есть и его вина. Ему нужно было всё объяснить с самого начала. Но теперь все воспримут это как оправдание. Ситуация со всех сторон дерьмовая.       Но сейчас же всё по-другому. Точнее, он это понимает. Потому что чувства, возникшие внутри, настоящие. Тут даже пытаться не надо. Тут при одном взгляде на чужие аккуратные черты лица внутри всё замирает. Он, привыкший к тотальному контролю и правилам, позволяет себе рядом с Димой больше, чем может дать остальным. Позволяет снять с лица безразличие, стать хотя бы на время свободным, не обременённым защитой. Но ему тяжело показывать это всё на людях. Слабина может стоить ему слишком дорого. И, конечно же, понимает, что это оскорбляет Диму. Наверное, его бы это тоже оскорбило. Только вот измениться по щелчку пальцев он не сможет. Да и не хочет меняться. Скорее он готов пойти на компромисс, дать больше, чем планировал. Но и возьмёт он тоже больше.       — Говорил, — не скрывает Костя, доставая из пачки предпоследнюю сигарету. По карманам шарит в поисках зажигалки. Дима протягивает свою. — Но лишь потому, что не хотел, чтобы эти несуществующие отношения стали проблемой. Но они ею всё же стали…       — Опять не хочешь проблем?       — Не хочу. Потому что нет ничего страшнее распущенного слуха, — Гецати выдерживает паузу, делая одну небольшую затяжку. — А я не хочу, чтобы ты страдал из-за этого.       — Какое благородство, — усмехается парень. — Аж на зубах скрипит.       — А ещё мне страшно… Я могу из-за собственной неосторожности лишиться того, чем действительно дорожу. Лишиться возможности хоть с кем-то быть настоящим.       Дима вздрагивает. Может показаться, что от холода. Но на самом деле от того, что смог между строк услышать еле уловимое «Ты мне важен». Стыд за собственную несдержанность скользит внутри неприятными липкими ощущениями. Матвеев шумно выдыхает, чувствуя слабость в теле. От перенапряжения ломит где-то под лопатками и хочется уже либо лечь, либо провалиться под землю. Потому что он буквально кожей чувствует чужой пронизывающий взгляд. На мгновение даже становится неуютно. Снова вспоминает про разницу во всём. В эмоциях, опыте, возрасте.       Но вот Костя как будто наоборот перестаёт это ощущать. Может быть там, в зале, это ещё было с ним. Тяжело об этом не думать, когда каждый второй пытается подчеркнуть Димину неопытность. Но не наедине. С ним он позволяет себе больше. Как минимум не думать о последствиях. Как максимум отключать все запреты в своей голове.       Гецати тушит окурок носком туфли и достаёт из пачки последнюю сигарету, поджигая и выдыхая дым. А после затягивается ещё раз и тянет Диму к себе. Касается нежной кожи лица, гладит по скулам широкой ладонью, задевая пухлые губы. И немного выждав, надавливает пальцами на подбородок, прося тем самым приоткрыть рот. И уже потом целует, мешая едкий запах с эмоциями. Матвеев рефлекторно выдыхает, и дым окутывает их на короткое время. Но поцелуй получается со вкусом сигарет, внутри всё переворачивается. От того, что Костя позволил себе такой трюк. От того, что позволил его себе на улице. Внутри что-то щелкает, и Дима ощущает что-то сродни с опьянением.       — Ты же боишься последствий, — ехидничает Дима и тянется к чужой ладони. Он мягко перехватывает пальцами сигарету и тоже делает затяжку, выдыхая дым прямо в лицо Кости. Тот даже не дёргается в сторону и лишь молча забирает сигарету, проделывая то же самое.       — Боюсь, — соглашается Гецати, снова тушит сигарету обувью. — Но твоих губ мне хотелось коснуться сильнее.       Дима слабо смеётся и облизывается, а после привстаёт на носочки, тянется за поцелуем. И Костя его не останавливает, позволяя себе это безрассудство. Он подумает об этом завтра. Если конечно вспомнит. Потому что рядом с Димой всё кажется правильным. Каждое касание, каждый вздох, поцелуй. Может именно поэтому сейчас он прижимает Матвеева к себе за тонкую талию, упиваясь нежностью губ и горячей кожей под ладонями. Его не отвлекают даже звуки проезжающих машин где-то за поворотом. Раз они сейчас здесь, одни, в объятьях друг друга, то может Судьба им и правда благоволит?       — Ты совсем замёрз, — шепчет Костя, обнимая парня крепче и касаясь лба губами. Тот жмётся с доверием, вдыхая приятный запах чужого аромата. Но вдруг отстраняется, когда чувствует в ладони ключи от машины. — Заводи машину, а я схожу за нашими вещами. Надо отвести тебя домой, ты устал.       — Какое благородство, — повторяет Матвеев, но на этот раз с добрым смехом в голосе.       Костя уходит, а он понимает, что на ногах на самом-то деле стоит с трудом. Сердце стучит бешено из-за эмоций, которые сменяют друг друга так быстро, что не успеваешь за этим следить. Дима думал, что это он будет шокировать и эпатировать в отношениях. Но за это лёгкое безумие со стороны Кости он готов простить ему всю его излишнюю холодность. Лишь бы снова почувствовать этот драйв и выброс адреналина. И, кажется, он даже знает, как это сделать. У него есть всего несколько минут, чтобы обдумать идею. Либо всё выгорит, либо прогорит — третьего не дано. Но Дима готов пойти на риск ради желания.       В машине тепло и Матвеев понимает насколько сильно околел на улице. Трёт холодные пальцы друг о друга, устраиваясь поудобнее на заднем сидении. Коленки подрагивают от нетерпения, но ему хочется списать всё на тот же холод, который остался за дверьми машины. Волнение и сладкое, тягучее предвкушение усиливаются, когда Костя возвращается, убирая все вещи в багажник.       — Почему вдруг на заднем? — удивляется мужчина, усаживаясь за руль.       — Захотелось так, — улыбается Дима и радуется, что Костя не чувствует его разыгравшихся ручных демонов. Он погружён в дорогу.       Когда машина выезжает на проезжую часть, Матвеев думает о том, чтобы отступить. Заткнуть взбесившийся внутренний голос, отогнать нахлынувшие картинки и спокойно доехать до дома. Но он сдаётся шёпоту в голове, когда его взгляд останавливается на руках Кости. На сильных ладонях, которые сжимают и выкручивают руль до упора. На длинных и крупных пальцах, которыми мужчина переключает что-то на дисплее. Дима ощущает их фантомное прикосновение и не может больше себя сдержать. Эмоции захлестывают, и он позволяет себе больше не думать.       Рука скользит по животу, тонкие пальцы с ловкостью расстёгивают пуговицы пиджака и выуживают подол рубашки из-под брюк. А после он скользит по собственной коже, вздрагивая от прикосновений, рисуя яркие и отчётливые образы в своей голове. И Дима увлекается этим настолько, что тело начинает реагировать соответствующе. Пальцы двигаются всё ниже, в два движения расстёгивая и ширинку. Теперь ему ничего не мешает, и Матвеев отпускает себя полностью, касаясь под нижним бельём уже немного возбуждённой плоти. Он размазывает несколько выступивших капель смазки по головке и не может сдержать стона, запрокинув назад голову.       А Костя дёргается от этого звука, быстро перемещая взгляд на зеркало заднего вида, впитывая образ глазами. Он не смеет развернуться полностью, чтобы увидеть больше, потому что осознаёт риски. Но как будто бы отражающийся в зеркале Дима выглядит ещё притягательнее. Как запретный плод. Видно, как он медленно двигает рукой, прогибается слабо и в какой-то момент касается второй ладонью груди, скользя под ткань. Стоит больших усилий не вдавить педаль газа в пол. Хочется скорее домой, чтобы наконец-то коснуться его. Однако понимает, что у него нет сил и терпения, чтобы ещё минут тридцать ехать по переполненным трассам. Поэтому и сворачивает в какой-то момент в сторону тёмной подворотни.       Дима хрипло смеётся сквозь стон. Внутри растекается приятное чувство победы.       — Костя, — зовет, кажется, даже не своим голосом, сжимая плоть пальцами сильнее. — Пожалуйста…       Мужчина тут же срывается, глушит мотор и выходит из машины. Воздух немного отрезвляет. Но он даже не думает останавливаться. Резко открывает заднюю дверь, снова погружаясь в полумрак и лёгкую духоту. В салоне пахнет сладким запахом возбуждения. И Костя падает в этот омут, прижимая Диму к кожаным сидениям. А тот тянет мужчину к себе за плечи, закидывая на бедро одну из своих ног, пытаясь устроиться как можно удобнее. Машина Кости не из маленьких, но точно не рассчитана на такие фокусы.       Только вот Гецати на это плевать. У него нет времени и какого-либо желания думать об этом, когда под ним лежит такой Дима. Открытый, жаждущий, желанный. Костя зацеловывает его шею, очередной раз то ли радуясь тому, что следов на ней не будет видно, то ли расстраиваясь из-за этого. Но он точно знает, что у Димы это чувствительное место. Поэтому зацеловывает от самых ушей и до острых ключиц, постепенно расстёгивая черную рубашку, очерчивая красивые изгибы.       Диму ведёт. Ему хватает нескольких касаний, чтобы возбудиться окончательно. Он прижимается к Косте, почти незаметно расстёгивает пуговицы пиджака, забираясь холодными пальцами под красную футболку. Костя шумно выдыхает ему на ухо, сильнее сжимая бедра. Понимает, что это всё ещё борьба. Дима хоть и хочет того же, но показывает зубки, доводя своим поведением до точки кипения. И отчасти это умение переключаться по щелчку пальцев в нём и восхищает. Но Гецати понимает, что сейчас нужно по-другому.       Сейчас нужны уступки.       Поэтому Костя меняется местами: сам усаживается на сидения, слегка откидывая спинку кресел, тянет на себя Диму, помогая ему устроиться на своих коленях. И тот в первые несколько секунд даже выглядит потерянным. Бегает взглядом, сжимает пальцами плечи, ёрзает. А после снова выдыхает через слабый стон, когда мужчина проводит губами по ключицам, снимая чёрный пиджак, рубашку и расстёгивая цепь. Он теперь открыт и всё также безумно красив. Тёмные узоры на светлой коже — личная слабость мужчины. Он обожает их целовать. Особенно руки. В этом всё ещё есть некая нежность.       А Диме нравится это мнимое доминирование. Он же сверху. Контролирует весь процесс. Давит на плечи или тянет за короткие волосы на затылке, сам выгибается навстречу умелым рукам и губам. Не будет думать о том, что ему позволяют это делать, хотя прекрасно это осознаёт. Но ему нравится эта роль. Потому что так у него и правда есть некие преимущества, которые тут же берётся демонстрировать. Все карты на стол.       — Дима, — выдыхает шумно Костя, когда Матвеев, имитируя толчки, проезжается по возбуждённой плоти, которая скрыта под слоями одежды. Она неприятно давит, но эти ощущения тут же теряются в удовольствии. Хочется большего.       — Да, меня так зовут, — усмехается Дима и наклоняется немного, целуя мужчину в губы. Покусывает слегка, тут же зализывая. Игра распаляет, и он даже думает о небольшой победе. Ровно до того момента, пока крупные ладони не сжимают ягодицы, помогают сымитировать ещё одно движение. Теперь стон срывается с его припухлых губ.       — Сейчас со мной ты? — вдруг спрашивает Гецати. Знает специфику работы Димы. Знает, чем это может обернуться. Но ещё это как мнимый вопрос о готовности. Последний шанс остановиться.       — Это я, Кость, — Дима тянет одну руку к себе на грудь, позволяя почувствовать биение сердца. На незаданный вопрос такой же молчаливый ответ. — Я и больше никого.       Костя целует его с упоением. С жаждой, словно пьёт и всё никак не может насытиться. Ведёт длинными пальцами по лицу и шее еле ощутимо, заставляя парня судорожно вздохнув, разорвать поцелуй. Он позволяет больше, откинувшись немного назад. И открывшийся вид поражает. Костя даже чувствует странный голод внутри, который выражается в стальной хватке и прикосновениях на бёдрах. Снова несколько пробных толчков и нервы не выдерживают.       — Зачем ты возишь с собой смазку в машине? — с усмешкой спрашивает Дима, когда, пересев обратно на сидение, стягивает с себя обувь и одежду. Костя тоже зря времени не теряет, доставая из подлокотника новую упаковку со смазкой.       — А ты вот возьми и подумай, — тянет парня обратно на себя, оглаживая обнажённую кожу ягодиц. Не сдерживается, сжимает. Довольный стон срывается с мягких губ.       Матвеев шумно выдыхает, когда Костя ведёт пальцами между ягодицами, не смея заходить дальше. Это всего лишь несколько движений вверх-вниз, но уже от них в ушах начинает немного звенеть. Он сжимает пальцами футболку в районе груди и немного приподнимается, позволяя продолжить. Кусает нижнюю губу, когда чувствует палец внутри. Ощущения слегка отрезвляют.       Между ними эти недоотношения или передружба несколько недель, но Дима удивляется ощущениям как в первый раз. Потому что даже пары пальцев внутри ему много. Они же длинные и крупные, двигаются по самые костяшки, ловко касаясь чувствительных мест. Может быть, это в силу профессии он так аккуратен и ловок. В конце концов, опыт даёт многое. Но Дима пошутит об этом после. Когда сможет трезво соображать. Когда в нём не будет пальцев Константина Гецати.       Костя открыто наслаждается видом. Дима дрожит слабо, сам двигается навстречу, закинув голову назад. Хочется коснуться шеи вновь, заставить сходить с ума так же, как это происходит с Гецати. Но он держится, хоть и с большим трудом. Ему сейчас важнее Димка, выгибающийся на каждом хаотичном движении. Каждый слабый стон, слетевший с губ. Он пытается запомнить всё, потому что в его руках сейчас чистое произведение искусства.       Когда Дима очередной раз опускается слишком резко и тонет в ощущениях, Костя мягко придерживает его, останавливая. Меньше всего ему хочется сделать больно. Особенно сейчас, когда Матвеев почти не соображает и двигается чисто на эмоциях. Точнее это он так думает. Однако когда чужая ладонь сжимает шею плотным кольцом, на несколько секунд лишив доступа к кислороду, мужчина почти безумно улыбается. Дима прекрасно осознаёт происходящее сейчас.       — Хороший мой, — шепчет Костя, когда чувствует, как вторая ладонь касается его брюк, ловко расстёгивая замочек. Такое мастерство с кем-то другим насторожило бы. Может быть, даже задело самолюбие. Но в Диме это почему-то восхищает.       Вытащив пальцы, Гецати бережно сжимает бёдра и сам откидывается назад, отпуская ситуацию и позволяя Диме руководить процессом. Да, его абсолютно чёрные глаза выглядят безумно, но нутром Костя чувствует чужой контроль. Знает, что Матвеев обязательно бы сказал, если чувствовал себя странно. Но сейчас он довольно улыбается, прогибается, слегка наваливаясь сверху и приподнимаясь. И стона не сдерживает уже сам Костя, когда чувствует жар тела собственной плотью.       Дима не торопится, да и ему не дали бы это сделать. Широкие ладони держат так, что точно останутся следы на тонкой коже. Когда парень опускается полностью, то тут же сжимается слегка, выдыхая через тихий мат. Костя глупо улыбается, поглаживает большими пальцами слегка выпирающие косточки и ещё сильнее запрокидывает голову, позволяя сжать шею сильнее. Ему нравится. Нравится понимать, что они сейчас в равных условиях. Получают это удовольствие одинаково. Чувствуют друг друга полностью.       — Нравится? — шепчет в самые губы Дима, сильнее сжимая пальцами и делая первое, слегка неаккуратное движение. Тихий полустон слетает с губ.       — Очень, — хрипит Гецати. Он опускает руки чуть ниже, на ягодицы и помогает, придерживает.       И это уже не игра, не борьба двух стихий. Это дополнение друг друга, уступки и нежность. Они прижимаются близко-близко, не оставляя ни сантиметра между телами. В машине душно, стёкла уже давно запотели от их сбившегося дыхания. Но Костя всё равно радуется тому, что они свернули в абсолютную темноту, где даже машины не ездят. А затонированные окна задних дверей добавляют уверенности, и поэтому он сам подмахивает, заставляя Диму на несколько секунд потеряться в пространстве от новых ощущений. Замирает на месте, приподнимается, опускается резко и тут же кладёт руку на низ живота, с трудом сдерживая скулёж.       — Больно? — оживляется Костя. Но Матвеев отрицательно мотает головой и проделывает это движение ещё раз. Скулёж становится громче.       Костя никогда не приносил дискомфорта или боли. Умелые руки и ласковые поцелуи сглаживали углы, делали секс не таким тягучим, позволяли расслабиться. Но сейчас, в этой позе, член входит глубже и это заставляет вздрагивать при каждом новом движении. И Диме в какой-то момент даже кажется, что он может почувствовать его руками, если захочет. Конечно, может быть, это шалят возбуждённые нервы, но он ощущает что-то еле уловимое внизу живота, когда прикладывает ладонь. Это вызывает столько эмоций, что дрожь в теле усиливается.       Они оба чувствуют грань и движения больше не такие плавные. Димина рука соскальзывает с шеи и теперь он упирается лбом в плечо, зажмуриваясь, когда ладонь мужчины обхватывает плоть. Пальцы слегка надавливают на головку, двигаются быстро вверх-вниз, касаются ниже уже еле уловимо. От такого у Димы разрушаются внутри все стены. Чувствует, как по спине скользит удовольствие. И он падает в эту сладкую истому, кончая со стоном, который глушит, кусая губы.       — Хороший мой, — повторяет Костя на ухо, мягко касаясь его губами и придерживая за талию. — Красивый, чудесный...       Матвеев сжимает от похвалы и не позволяет мужчине отстраниться. Продолжает двигаться ровно до момента, пока не слышит стон, граничащий с довольным рыком. Костя приподнимает его и белёсые капли попадают на ягодицы. Его мелко трясёт несколько секунд, после чего затихает вовсе, прижимая к себе полусонного Диму. Губы касаются влажного лба и волос, а руки аккуратно оглаживают расслабленное тело. Хорошо настолько, что хочется застыть в этом моменте.       — Напомни в следующий раз, чтобы мы не трахались в машине, — шепчет Дима, переползая с колен на свободную часть сидения. С губ тут же слетает тихое шипение.       — Тебе не понравилось? — усмехается Костя и слегка разворачивается в сторону парня, помогая ему с вещами, а после и сам быстро одевается. По возвращению домой все, конечно же, полетит в стирку. Но до дома ещё надо добраться.       — Было великолепно. Десять из десяти.       — Вау, высший балл от самого Дмитрия Матвеева. Кажется, ты перепутал меня с Шепсом, — в голосе звучит лёгкая ревность. И не удивительно, что Дима это замечает.       Поцелуй, горячий, но ленивый, ощущается после всего произошедшего так хорошо. Правильно. Матвеев сжимает пальцами чужую футболку, тянет на себя и Косте приходится вставить руку, опереться на сидение, чтобы не задавить Диму. И эти касания громче любых признаний в любви или ещё в чём-то. Им это не особо и нужно. Они просто друг друга чувствуют.       — Пожалуйста, в следующий раз предупреждай меня, — тихо начинает Дима, смотрит серьёзно. — Когда вдруг решишь поиграть на публику. Не хочу чувствовать себя глупцом.       — Обещаю, — кивает Гецати и оставляет поцелуй на скуле. — И ты тоже обещай говорить со мной, если вдруг почувствуешь внутри что-то неприятное. Я провидец, а не телепат.       Дима улыбается, кивает и откидывается назад, блаженно прикрывая глаза. Костя же выбирается из машины и потягивается, разминая затёкшие мышцы. Время уже точно ползёт к двенадцати, на улице по ночному морозно. Но дышится так легко и приятно. Наверное, от осознания того, что скоро будет дома, рядом будет Дима, а завтра им никуда не надо. Тепло медленно растекается по грудной клетке. Так хорошо ему давно не было.