Лучший

Его одеяло приятно тяжёлое и толстое, чтобы быть тёплым. Сейчас это уже не столько нужно: конец апреля, и появляется тепло, окутывающее каждую клетку тела, но иногда, когда он только-только залезает под одеяло, и оно ещё холодное, он чувствует желание подтянуть колени к груди. И это при том, что, по словам Дазая, его тело всегда очень горячее. Во всех смыслах. Но ему нужно это одеяло и тёплое тело, растёкшееся месивом на его груди. Под одеялом — круги ада или горячие источники (наверное, если он прикоснётся к своим бёдрам, то сможет обжечься), но всё идеально вместе с рукой, лежащей поверх одеяла; бледную кожу с еле заметными мелкими веснушками лижет дуновение утреннего ветерка, пробившегося через открытую балконную дверь. Его маленький идеальный жар, дающий тёплое удовлетворение, как объятья матери. Но что сейчас жарче этого, так это рука, которая мягко отодвигает мешающиеся медные пряди, и горячие губы, которые в невесомом поцелуе опускаются на его шею. Узкие ладони Дазая забираются под домашнюю майку Чуи и широкими мягкими движениями оглаживают пресс. Дазай слабо улыбается, не переставая покрывать тёплую шею поцелуями. Мышцы, обтянутые бархатной кожей, ощущаются так прекрасно, будто лишь и созданы для его прикосновений. Чуя слабо мыкает, когда руки перемещаются: одна ложится на грудь, кончики пальцев играются с выемкой между ключицами, другая оглаживает бедро — ох, да на нём яичницу можно жарить, до того тёплое, — открытое для прикосновений, потому что Чуя спит в майке и в боксерах. Дазай очень хочет стянуть эту всю ненужную одежду и отсосать Чуе. Тот будет протяжно и немного лениво стонать, как это всегда бывает при утреннем сексе, а потом, слегка взбодрившись, медленно, как бы мстя, растенет его пальцами, не торопясь и даже добавляя четвёртый. Но, увы, им обоим нужно на работу, о чём Чуя напоминает ему, вырываясь из хватки и поворачиваясь к нему лицом. Чуя ещё в полудрёме, поэтому его поцелуй вялый и медленный, но от этого он не перестаёт быть нежным и приятным: то, как он свойски посасывает его нижнюю губу, всегда заставляет Дазая таять. Роли сменились: теперь руки Чуи блуждают по чужому телу. Пальцы слабо перебирают мягкие пушистые волосы. Другой рукой Чуя оглаживает широкий шрам от удавки, который так не любит Дазай и всегда стремится скрыть и который так любит целовать Чуя, чтобы показать, что он не ужасен. — Моя принцесса так любит меня, что будит самым лучшим способом на свете? — Пф, и кто из нас принцесса? Помнится, именно принцессу в одной сказке будили поцелуем, — Дазай фыркает, чтобы скрыть лёгкое смущение из-за прозвища. У Чуи такая привычка: вечно называет его каким-нибудь прозвищем. Таким сладким, вроде «ангел» и «солнце», что Дазай всегда немного смущается, хотя пора бы уже привыкнуть. Чуя коротко смеётся и наконец открывает глаза. То, что он видит первым, — улыбающееся лицо Дазая. Рваная чёлка, растрёпанная, лежит на лбу. Глаза чуть прикрыты: Дазай, как и он, ещё сонный. Они такие светлые и блестят янтарём в свете утреннего солнца. Прекрасное зрелище, самое лучшее. — Доброе утро, — Чуя не может не улыбаться ему. — Доброе, — Дазай тянет лыбу в ответ и неожиданно выныривает из-под одеяла, садясь на краю кровати. Чуя тоже медленно садится на постели. Комната озарена светом, прибивающимся в каждый её уголок. Выбрать квартиру со спальней с балконом на восточную сторону — их самое лучшее решение. Чуе нравится собираться утром, пускай он и занят сборами, под лучами солнца. А в выходные, когда ему не надо никуда уходить, он любит садиться прямо на пол и, например, читать, ловя каждый луч солнца, пока не наступит одиннадцать и солнце не уйдёт выше. Дазай часто шутит, говоря, что он питается солнечными лучами, поэтому волосы огненно-рыжие, а кожа покрыта веснушками и всегда очень тёплая. Очередной порыв ветерка с балкона колышет лёгкую занавеску и пробирается в комнату, дёргая Чую за чёлку. Тот слабо вздрагивает и зевает. Красивое утро, когда его ничего не бесит, да ещё и Дазай так мило разбудил, — это, конечно, хорошо, но если он опоздает, настроение явно не останется таким же прекрасным. А Дазай снова липнет к нему. Залазит снова на кровать и обхватывает за плечи. Чуя слабо прикрывает глаза, когда Дазай, обжигая дыханием кожу, снова целует его, покрывая лёгкими прикосновениями губ ближайшую к нему щёку, иногда спускаясь к точёной линии челюсти и шее. — Вау… ты сегодня такой любвеобильный… — Чуя мягко усмехается, запуская ладонь в тёмные волосы. Пальцы пропускают пушистые пряди, растрепав ещё больше. — Так сегодня же твой день рождения. …ох. — Офигеть, я и забыл, — смеётся Чуя, пока Дазай, оторвавшись от него, смотрит укоризненно. — Ты серьёзно? — Будто бы ты не забываешь о своём дне рождения, — на это Дазай не может возразить. — Просто обычно вспоминаю о нём, лишь когда на работу прихожу и меня начинают поздравлять коллеги. Чуя тягуче зевает; рука с волос Дазая плавно падает на одеяло. А тот замирает, перестав целовать своего парня, но всё ещё прижимается к его крепкому плечу, чувствуя такое родное тепло и уже немного сомневаясь в своём решении, которое он принял вечером накануне. Но ведь Чуя любит его и не обидится в любом случае. — Знаешь… насчёт подарка… — уже начинает Дазай, но Чуя, встрепенувшись и кое-как проснувшись, перебивает его: — Ты не должен был, — Чуя замолкает, смотря на Дазая. Взгляд того такой проникновенно блестящий и чистый, что Чуя, ненадолго задержав дыхание, снова запускает ладонь в чужие волосы. Он слабо улыбается, мягко массируя кожу головы. — Прости, перебил. Что там насчёт подарка? Дазай какое-то время молчит, просто наслаждаясь приятными прикосновениями. Просто немного обидно. Но он точно не зол на Чую! Чуя всегда такой: не любит, когда дорогие ему люди как-то заморачиваются на не такие уж и важные, по его мнению, даты. В этом они похожи, но Дазай не привык принимать заботу и искреннюю доброту в целом. И они оба стараются. Пускай Чуя и немного возразил, он решил дослушать. Это сильно, и Дазай не сердиться на него за секунду слабость перед привычкой. — Сначала я подумал про вино, но у меня не так много денег. Ты знаешь, зарплата в агентстве позволяет жить, ни о чём не беспокоясь, но на роскошь не хватает. Да и, честно, не очень хорошо разбираюсь я в вине. Не хотелось бы тебя радовать чем-то плохим, — тихо объясняет Дазай, пока Чуя, окончательно просыпаясь, играется с его волосами. — А что-то другое… Ты всегда говоришь, что у тебя всё есть и, если бы хотел, то купил бы сам. Чуя хочет извиниться… за что-то. В этом нет его вины, это не плохо — не знать, что попросить на праздники. Но ему грустно сейчас слушать рассуждения Дазая. Будто он лишает его радости. Возможно, Дазаю и правда понравилось бы что-то дарить ему, чтобы вызвать улыбку. Если бы было, что дарить. Тут Дазай, мягко сбрасывая руку, отлипает от плеча. Он обхватывает его ладонь, покоющуюся на одеяле. На лице растянулась особая ухмылка, а в глазах будто беззлобные чёртики пляшут. О, Чуя любит это выражение лица, если, конечно, Дазай не задумал чего-то масштабного и вредного. — Тогда мне в голову пришла очень простая идея, — продолжает Дазай, с выразительным блеском в своих глазах заглядывая в чужие. Тон голоса понижается — он почти сладко мурлычет. — Я решил подарить тебе себя. — Себя? — неожиданно поперхнувшись воздухом, переспрашивает Чуя. — Да. Сегодня в постели я полностью под твоим контролем: можешь делать со мной что хочешь. Думаю, у тебя есть на меня какие-нибудь особые планы… фантазии… — Дазай многозначительно замолкает, давая Чуе возможность вспомнить о всех этих фантазиях и планах. Чуя молчит, с лёгким удивлением смотря на Дазая. Такое предложение довольно опасное, если предлагать его не тому человеку. Да и они никогда так не делали. Но если Дазай с такой лёгкостью говорит об этом, то… он ему полностью доверяет и в этом. Чуя знает, что чужое доверие по отношению к нему безмерно, но доверить жизнь и доверить другому контроль, когда ты сам перед ним беззащитен, — разные вещи. И у Чуи в груди расплывается эфемерное тепло, когда он понимает, что Дазай доверяет ему на всех уровнях. И как отказаться от такого вкусного подарка? — Конечно, милый, — Чуя неожиданно наклоняется к нему и шепчет прямо в ухо, пронизывая позвоночник мелкой приятной дрожью. И пока у Дазая горит ухо от тона чужого голоса, низкого и рычащего, как у заядлого собственника, но заботливого и мягкого, и от очередного прозвища, гулом отдающего в районе горла, Чуя, целомудренно чмокнув его в уголок губ, встаёт и, потягиваясь, выходит из комнаты в сторону ванны.

***

Сквозь японскую озвучку пробиваются родные английские слова. Изображение на телевизоре слабо метельшит перед глазами, вгоняя в сон. И мягкий плед, такой приятный на ощупь, что хочется приложить его к каждому кусочку кожи, этому только способствует. Вечер совершенно обыденный, будто бы сегодня и нет праздника, но от этого он не менее приятный. А почему бы и нет? Дазай, немного заморочившись, чтобы закончить работу побыстрее и прийти раньше, заскочил по пути в их любимый небольшой ресторанчик около дома, так что на ужин Чую ждал его любимый мисо-суп, даже ещё тёплый. А сейчас они лежат на уютном диване в гостиной неразборчивой кучей под пледом — Дазай лежит спиной прямо на груди Чуи, их руки и не только переплетаются, — попивая одно из коллекционных вин Чуи, которое тот расщедрился открыть ради даты, и смотря один из любимых фильмов. Чуя подавляет зевок. Всё тепло и уютно, приятный вечер, и рядом его любимый, который внушает умиротворение и спокойствие на ментальном уровне, но он не хочет сейчас засыпать. Именно сейчас, когда Дазай так близко, что он чувствует запах травяного шампуня со слабой ноткой его шоколадного геля для душа, он явно помнит о чужом обещании о подарке. Нет, он не будет настаивать, если Дазай вдруг передумал, но… Это не значит, что он не планировал. Дазай утром верно подметил: у Чуи были некоторые планы на него. Не то чтобы это было что-то срочно и важное или он думал об этом в реальном представлении, но иногда знакомые сайты выдают кое-что интересное, и возникает желание это попробовать. В середине дня, который обычно символизирует ленивый застой, как полдень в дикой природе, когда животные лишь отдыхают, не выходя под солнце, он думал об этом более конкретно, из-за чего пришлось посетить тренажёрный зал и душевые, чтобы отвлечься. Потом Чую отпустило. А сейчас он, лениво смотря фильм — он хороший, просто любимый, поэтому просмотренный по много раз, — чувствует, как снова возбуждается. И он правда не думает, что Дазай будет против. Рука, до этого лежащая на пледе где-то в районе живота Дазая, плавно перетекает выше, на шею. Пальцы слабо оглаживают бледную кожу без бинтов, заставляя Дазая слабо вздрогнуть и инстинктивно попытаться прижать голову к шее: щекотно. Другая рука выуживается из ниши между стенкой дивана и их телами и ложится на грудь Дазая. Она очень тёплая, и Дазай может чувствовать её жар даже через одежду. А Чуя дразнится: теребит коротким ногтём кончик соска сквозь безразмерную домашнюю футболку, посылая сладкую дрожь между лопаток. Дазай привычно льнёт к нему ближе, просто вжимает спину в его грудь, вяло прикрывая глаза. — Чуя… — Помнится, ты говорил что-то о подарке утром, — мурлычет Чуя, чуть наклоняясь к нему и посасывая мочку уха. — О, да, говорил, — в тон ему низко протягивает Дазай, хотя он задыхается от теребления соска и горячего дыхания над его ухом. — И я совсем не собираюсь отказываться от своих слов. — Ты уверен? Не передумал? — уточняет Чуя, пока… Эй, а когда это он успел, мягко спихнув чужие руки, залезть под плед и к нему под футболку и начать играться с обоими сосками? — Да, — уверенно отвечает Дазай, хотя горячие ладони, слабо оттягивающие его соски, мешают думать твёрдо и связно. — Тогда вставай. Чуя резко убирает обе руки, что, конечно же, вызывает волну негодования у Дазая и противное желание накукситься как маленький ребёнок. Но он всё же встаёт, откинув плед на край дивана, хотя и не до конца понимает этого. Чуя встаёт следом и берёт бокалы с низкого журнального столика, на дне которых розовеют капли вина. — Я пока отнесу их на кухню, а ты иди в спальню. В глазах Дазая проясняется, когда он понимает, почему Чуя согнал его с себя и перестал приятно ласкать. Теперь на его лице растянулась довольная ухмылка, как у сытого кота. — Окей, — сдерживая вмиг нахлынувшее возбуждение, протягивает Дазай и скрывается в коридоре. И он на сто процентов уверен, что Чуя, когда он ненадолго замер в дверном проёме, огладил взглядом его ягодицы. Чуя достаточно быстро присоединяется к нему, появившись в спальне. А Дазай уже вовсю разлёгся на кровати, будто именно он сегодня именинник. Или будто он молодой император какой-нибудь древней страны, который отдыхает после хлопотного дня и ждёт, когда красивые слуги в лёгких одеждах принесут ему грозди сладкого винограда. Но с другой стороны Дазай похож на подношение. Как молодая девушка, решившая подарить свою невинность любимому. Конечно, Дазай уже вовсе не невинный, но за девушку-подношение пройдёт. Только подношение огромному дракону с твёрдой чешуёй. Чуя ощущает себя этим драконом. И почти не врёт: сегодня он правда собирается съесть Дазая. Чуя практически падает на кровать, сразу же заныривая в родные объятья. Нос привычно утыкается в стык шеи и плеча, пока Дазай лениво перебирает слегка волнистые медные пряди. Так тепло… Объятья во время прелюдий — довольно коварная вещь. По телу медленно разливается лава — тепло родного тела рядом с тобой. Лёгкие наполняются тёрпким запахом любимого. Голова не думает и постепенно тяжелеет. Появляется желание остаться здесь на веки, чтобы время остановилось именно в эту секунду. Но… Дазай нетерпеливо ёрзает под ним, так что Чуя ощущает сквозь толщу одежды его стояк, ещё не крепкий, но уже вполне явный. Чуя усмехается. — Так нетерпеливо, Осаму, — шепчет он, начиная сухо выцеловывать линию челюсти. — Но прости, сегодня придётся немного подождать с основным. Ты же будешь хорошим мальчиком и потерпишь ради меня немного, верно? — Да, — легко обещает Дазай, рвано выдыхая, когда чужие губы касаются горячей кожи у точки пульса. — Молодец. Скулы Дазая бледно-розовые от похвалы, а узел внизу затягивается ещё крепче. Чуя ненадолго отстраняется, недалеко, лишь чтобы оценить территорию, над которой сейчас работает. У Дазая приятная фарфоровая кожа — не только потому что из-за бинтов не загорает, она бледная сама по себе, — поэтому засосы на ней будто горят. Так что Чуя любит их ставить, особенно на шее. И шрам от удавки ему вовсе не мешает. Шея Дазая, как и всё его тело, практически всегда покрыта засосами, если только у них не будет ничего достаточно долго, чтобы они успели сойти. Но и сейчас засосы на шее уже бледные. Поэтому Чуя, никуда не торопясь, обновляет их, начав с самого любимого места — прямо около кадыка. Дазай лишь прикрывает глаза, размеренно дыша. Есть что-то умиротворяющее и как будто тёплое в ощущении тёплых губ и обжигающего дыхания на своей шее. Он явно вздрагивает, когда Чуя всасывает кожу над сонной артерией. Чуя, снова отстраняясь, оценивает результат. Добросовестный результат: засосы, расположившись группками, покрывают почти всю кожу. Он оставляет напоследок небольшой засос под челюстью, на что Дазай слабо морщится — его-то бинтами не прикрыть, — но тут же вскидывается, когда Чуя отпихивает его футболку до подбородка и припадает к соскам. От смены температуры соски вмиг затвердели, но один из них тут же накрыл жаркий рот, а другой — не менее тёплая ладонь. Впрочем, от тепла они не перестали быть менее твёрдыми: с кончиком играется язык. Чуя легко всасывает его, теребя острым кончиком языка затвердевшую бусину. Дазай от этого вздрагивает и сжимает пальцы у корней волос. С другим соском Чуя играется рукой, немного оттягивая его и прокручивая — слабо, чтобы не было ненужной боли, — перекатывая между пальцами кончик. Дазай лишь может постанывать на каждую смену чужих движений. Его соски не такие уж и чувствительные, но когда их ласкают так… А, может быть, всё дело именно в Чуе, играющемся с его сосками. А тот его совсем не щадит, начиная двигать тазом, из-за чего их стояки трутся друг о друга через одежду. И Дазай задыхается под ним: такие острые ощущения, но их слишком мало, так что они лишь дразнят. Он сильно сжимает чужие волосы, что почти отрывает Чую от своей груди. Тот, облизав чуть припухшие губы, не может оторвать от неё взгляда. Соски покраснели и набухли, а один блестит от слюны, и кожа вокруг него немного красная. Дазай неожиданно обхватывает ладонями его лицо, вынуждая посмотреть на себя. — Всё в порядке? — тут же спохватывается Чуя. Он, ненадолго сжав её, отрывает одну из ладоней от своего лица и мягко целует. — Да… Просто… Хочу, чтобы ты меня поцеловал. Чуя, ненадолго застыв, усмехается. Довольно требовательный. Хотя он и правда сегодня давно не целовал его. Последний раз был в какой-то момент просмотра фильма, когда они легко поцеловались и легли на диван… Чуя кивает и наклоняется к нему. Дазай тут же встречает его, обхватывая руками шею и обнимая, прижав к себе. Губы сталкиваются немного резко, но Чуя успокаивает Дазая, тут же ныряя языком в его рот, так что становится приятно. И Дазай не сдаёт позиции, отвечая ему так же порывисто. Он громко выдыхает, когда Чуя практически невесомо проезжается по чувствительному верхнему нёбу, и тот с немного приподнятыми уголками губ тут же ловит этот милый вздох. — Ты хорошо справляешься с ожиданием, Осаму, — улыбается Чуя и, поцеловав его в уголок губ, спускается ниже. Он уже не может видеть, как в смущённой улыбке растянулся чужой рот, но он точно уверен, что его слова вызвали новую волну тепла в паху. Чуя покрывает дорожкой влажных поцелуев впалый живот, от нижней пары ребёр до пупка. Руки нежно гладят кожу, большие пальцы вырисовывают на талии полумесяцы. Чуя подцепляет пальцами резинку домашних штанов вместе с бельём и немного стягивает вниз. Пальцы оглаживают бёдра, надавливая на ярко очерченные тазовые косточки. Потом ладони перемещаются на лобок с короткими жёсткими волосами. Они так близко к возбуждённому члену, что Дазай изнывает и в нетерпении вскидывает бёдра. — Ты всё ещё нетерпелив, Осаму, — усмехается Чуя, но садится на кровати, чтобы полностью снять с Дазая штаны с трусами. Тот резво поднимает ноги, помогая. Вслед за штанами и трусами летит наконец-то стянутая футболка. Чуя снова опускается к нему, покрывая поцелуями линии тазовых косточек. Руки при этом играются с ребристыми шрамами на бёдрах, иногда переходя на тёплую внутреннюю часть, где плоть очень мягкая и кожа приятная на ощупь. Чуя медленно подбирается к красному члену, бордовая головка немного упирается в его щёку, неаккуратно размазывая по коже предэякулят. Дазай закусывает губу, ожидая, что Чуя возьмёт его в рот, но тот, наоборот, отстраняется. Дазай смотрит слегка разочарованно, но тут невольно вспыхивает, когда Чуя, стерев разводы предэякулята, показательно лижет шершавую подушечку пальца. — Насчёт моих планов… — тон Чуи неожиданно серьёзный, но Дазай и так его внимательно слушает. Интересно же. — Мм… Мы такого ещё не пробовали, так что мне нужно твоё доверие. — Ты же знаешь, Чуя, я могу доверить тебе даже свою никчёмную жизнь. — Во-первых, ты свою жизнь не очень-то ценишь, так что аргумент так себе, — справедливо замечает Чуя. — Во-вторых, тут всё же другое. — Что ты хочешь попробовать? — ласково спрашивает Дазай, чтобы Чуя перестал сомневаться. Сегодня же его день рождения как-никак, он заслуживает весь мир, а не просто исполнения сексуальных фантазий. Впрочем, Чуя всегда заслуживает весь мир. — Я хотел попробовать римминг. Дазай приподнимает брови. — Ты хочешь попробовать полизать мой зад? — это не звучит как насмешка или что-то вроде. Просто Дазай немного удивлён. Он ожидал… — Да. Ты против? Как ты на это смотришь? — Ну… — Дазай ненадолго задумывается, и Чуя снова начинает сомневаться в своей идее. Всё же это непривычный опыт, включающий в себя довольно-таки смущающее положение. Даже многие девушки, которых он когда-то ласкал языком, краснели не только от его действий. — Я, конечно же, не против попробовать, — заметив, что Чуя немного скис, заверяет его Дазай. — Звучит заманчиво. Но я думал, что… в такой день ты захочешь чего-то, что в первую очередь доставит удовольствие тебе. Не знаю, ну… Чтобы я сделал тебе минет без рук или мастурбировал перед тобой с игрушкой… Или… Или что-то в таком роде. Рот Чуи вырисовывает практически идеальное «о». Вот такого он честно не ожидал. Но потом улыбается тепло-тепло. Дазай иногда бывает таким милым… Чуя наклоняется к нему и успокаивающе целует. — Да нет, когда ты получаешь удовольствие, я тоже рад. А ещё больше я обожаю доставлять тебе удовольствие сам. К тому же, — Чуя смотрит ему в глаза. Они потемнели до чистой синевы, — уверен, у тебя будет прекрасный вкус, Осаму. Ты ведь прекрасен от и до, да, милый? — Чуя мягко усмехается и снова целует его. А Дазай просто горит. От очередного прошивающего позвоночник обращения, от комплимента и от смысла фразы он тает. Если раньше у него и возникали какие-то слабые сомнения по поводу предложения Чуи, то сейчас их смело начисто. Всегда так. Стоит Чуе немного пошептать ему на ухо, сказать пару комплиментов, используя сладкие прозвища и гортанное «Осаму», как он плавится и становится в руках этого сексуального огненного демона, знающего о его слабостях, податливым месивом, которое он может использовать как хочет. — Ты так и не ответил, — напоминает Чуя после очередного поцелуя. — Ты не против попробовать? Доверишься мне? — Конечно, — ответ Дазая слетает с языка легко и быстро. И у него теплеет не только в паху, но и в груди от довольной с примесью благодарности улыбки Чуи. — Окей. Тогда нам нужно немного переместиться. Чуя, сев, плавно ступает на пол и идёт в сторону небольшого комода, пока Дазай садится на край кровати. Порывшись в верхнем ящике, Чуя выуживает оттуда наполовину использованный тюбик смазки и квадратик презерватива. Сложив всё это рядом с собой на пол, он усаживается на пушистый коврик перед кроватью и, улыбаясь, смотрит на Дазая снизу вверх. — Раздвинь ноги, пожалуйста. Дазай послушно выполняет просьбу, крепко упираясь пятками в матрас, и невольно краснеет, понимая, куда устремлён взгляд Чуи. Конечно же, Чуя делал ему минет — и много раз, потому что очень любит ублажать его ртом, — и он имеет немного смущающую привычку, когда ставит Дазая в коленно-локтевую, раздвигать ягодицу и смотреть прямо туда, но… это ощущается по-другому. В голове Дазая крутится глупое, но навязчивое «как в кабинете гинеколога», но, хотя и не верится, это самое подходящее сравнение. — Всё нормально? — заметив странное выражение его лица, с лёгким беспокойством уточняет Чуя. — Да… Просто… непривычно, — с паузами отвечает Дазай. И почему он так смущается, как девица? В жизни никогда так не смущался, а из-за Чуи теперь его так легко вогнать в краску. Кажется, Чуя понимает чужие эмоции, потому что, когда он устраивается головой между разведёнными ногами, сразу нежно сжимая ляжки и оставляя пару лёгких поцелуев на мягкой внутренней стороне бедра, он тихо мурлычет: — Ты такой милый, когда смущаешься, Осаму, — Дазай чувствует, как член у его живота дёргается, и, о, Чуя определённо это видит. — Но всё же скажи, если что-то будет ощущаться неприятно, хорошо? Дазай слабо кивает; во рту внезапно сухо. Чуя кивает. Он со слабым бормотанием «ещё раньше надо было снять» стаскивает через голову футболку, от чего видно, как крепкие мышцы перекатываются под кожей, и, не церемонясь, бросив её прямо на пол, снова припадает к чужим бёдрам. Он любит бёдра Дазая. Пускай они с полосками шрамов и немного худоватые, для него они прекрасны. Гладить их, покрывать поцелуями, сжимать, использовать вместо подушки — он это обожает. А сейчас бледная кожа так манит. С самого начала было понятно, что одной шеей он не ограничится. Дазай тихо стонет, потому что Чуя целует кожу бёдер рядом с членом и его горячее дыхание дразняще опаляет возбуждённую плоть. А потом и вовсе слабо вскрикивает, когда Чуя, оторвав одну из рук от бёдер, обхватывает ею его член. Такая приятная компенсация, пока он не насытиться пятнанием его бедёр и их родным жаром. — Ты готов? Растворившись в удовольствии, создаваемом чужими рукой и ртом, и прикрыв глаза из-за наслаждения, Дазай не сразу заметил, что Чуя закончил с его бёдрами. В ответ Дазай лишь быстро-быстро кивает. Конечно готов, лишь бы Чуя сделал что-нибудь яркое и существенное, что поможет ему с тугим узлом в паху. Чуя коротко усмехается. Он может и хочет хвалить Дазая сколько душа пожелает, и за терпеливость тоже. Но на деле Дазай совсем не терпелив. Хотя и за это он любит Дазая. Чуя, устроив пальцы недалеко от входа, мягко раздвигает сморщенное колечко мышц. На вид так туго и узко… Будто они не трахаются почти каждый день. Чуя, опалив кожу дыханием, лижет первый раз на пробу. Результат яркий и не заставляет себя ждать: Дазай, крупно вздрогнув всем телом, протяжно стонет. Чуя подавляет в глубине горла усмешку. Он думал об этом и представлял этот момент, но не ожидал, что в реальности реакция Дазая будет такой. И, конечно же, он не собирается останавливаться. Дазай чувствует горячее дыхание Чуи в районе промежности, но его язык… Он плавит его. Чуя широко лижет сжимающееся колечко мышц, обильно смачивая его слюной, иногда заходя острым кончиком немного внутрь. Руки легко сжимают бархатную кожу бёдер. — Ты прекрасно справляешься. Как ощущения? — в очередной раз толкнувшись в него языком, Чуя отрывается, и Дазай еле слышно скулит и мелко вздрагивает, когда дуновение воздуха сталкивается с поблёскивающим от слюны входом, обжигая холодом. — Н-непривычно… — Только лишь непривычно? — Чуя надавливает подушечкой большого пальца на судорожно сократившуюся дырочку. Другая рука играется с яичками, перекатывая их и приятно сжимая. Дазай задыхается. — П-приятно… Ахх! — Вот как… — довольно шепчет Чуя и снова наклоняется к его паху. Он игриво дует на дырочку, выбивая из Дазая новое дёрганье, и припадает к ней, пошло причмокивая. Теперь он точно пытается трахнуть его языком, постоянно толкаясь внутрь и тихо причмокивая. Дазай лишь может мелко дрожать, сжимая до побеления костяшек простынь, и непрерывно стонать. Неожиданно рядом с кольцом мышц оказывается чуть прохладный из-за смазки — он даже не услышал, как Чуя воспользовался ей, — палец. Рот отрывается, оставляя после себя холодную пустоту, которая тут же заполняется проталкивающимся внутрь пальцем. Дазай вскрикивает, когда Чуя накрывает ртом яички, посасывая их и теребя сморщенную кожу, и одновременно с этим, легко его найдя, надавливает на набухший бугорок простаты. Дазай думает, что ласки языком на сегодня заканчиваются. Но он ошибается. Когда один палец плавно перетекает в два, Чуя через какое-то время насколько может растягивает кольцо мышц. Оставив пальцы в таком положении, он возвращается ко входу и толкается языком внутрь. Дазай, бездумно сжавшись, крикливо стонет. Он и до этого был взвинчен и горячим языком, и пальцами, которые во время растяжки постоянно давили на простату, но сейчас у Чуи получилось полностью протолкнуть язык. Он лижет острым кончиком горячие стенки, и Дазай почти не может дышать. Его член, прижавшийся к животу, дёргается, с бордовой головки постоянно стекают вязкие капли предэякулята, капая на живот и лобок. Такое чувство, будто он сейчас кончит лишь от языка в своей заднице. — Ты кончишь от моего члена, Осаму. А ведь я тебя ещё не до конца растянул, — усмехается Чуя, неожиданно встав и вытащив пальцы. Дазай успевает сделать глоток воздуха перед тем, как внутри него с тихим хлюпом смазки оказывается три пальца. Дазай громко стонет, неожиданно обхватывая Чую за шею и притягивая к себе, вынуждая пригнуться. Он, цепляясь за плечи Чуи, стонет ему на ухо, когда пальцы быстро двигаются внутри, растягивая и проезжаясь по простате. Чуя в ответ шепчет ему на ухо, как хорошо тот справился, что вкус оказался таким же прекрасным, как он и думал, и что-то подобное, заставляя член Дазая течь ещё больше. Дазай сжимается от быстрого темпа, ощущений очень много. Вдруг Чуя так же быстро, как и трахал его пальцами, замедляется. — Ты же не против перейти к главной части, м? Дазай смотрит на Чую мутными от возбуждения глазами и тихо постанывает, потому что Чуя шевелит кончиками пальцев, поглаживая стенки и иногда задевая бугорок простаты. Но более-менее осознанно кивает. Чуя улыбается, с хлюпом вытаскивая пальцы и опрокидывая его на кровать. Он нависает сверху, и Дазай мило тянется к нему, выпрашивая поцелуй. Чуя не может ему отказать, ни сейчас, когда он такой тихий и возбуждённым, ни когда-либо ещё, поэтому легко сокращает оставшееся расстояние и целует его, тут же посасывая нижнюю губу. Дазай рвано дышит в поцелуй, и Чуя, одновременно с этим спуская штаны с бельём и расправляясь с презервативом, ловит каждый тихий звук, вырвавшийся из чужого рта. С трудом оторвавшись от чужих губ, Чуя облизывает свои, избавляясь от лишней слюны, и смотрит на Дазая сверху вниз потемневшим от возбуждения и предвкушения взглядом. — Я вхожу. На это Дазай лишь вяло кивает и немного выгибает шею, чтобы видеть весь процесс. Чуя, придерживая изнывающий член, толкается внутрь. Хотя он и растянул Дазая тремя пальцами и они трахаются далеко не в первый раз, он всё равно входит медленно, давая Дазаю привыкнуть. Тот красиво выгибается, обхватывая бока Чуи и надавливая, побуждая двигаться и побыстрее войти до конца. Когда его бёдра с тихим хлопком сталкиваются с ягодицами Дазая, Чуя останавливается, давая тому привыкнуть. И пока рассматривает открывшуюся картину: грудь Дазая тяжело вздымается, по щекам рваным пятном растёкся румянец, в глазах нет ни единой мысли. Только его. Чудесно. Так чудесно, что Чуя не сдерживается и наклоняется, чтобы поцеловать его, перед тем, как начать двигаться. Комната наполняется их тяжёлым дыханием, смешанным со стонами Дазая, хлопками кожи о кожу и совсем тихими хлюпами смазки. На Чую временами накатывает желание глупо улыбаться, потому что Дазай под ним тягуче стонет от удовольствия, а его ноги, сжимающие бока, сладко подрагивают. Чуя наклоняется ниже, ставя руки по бокам от головы Дазая. Дазай тут же утыкается носом в его тёплую шею, вдыхая родной запах. — Т-тебе понравился… ах! Подарок? — неожиданно тихо спрашивает Дазай сквозь стоны и вздохи. — Лучший, — мягко смеётся Чуя, целуя его в полуприкрытые веки, а потом — в губы. Дазай криво улыбается и хочет что-то сказать, но лишь вскрикивает, когда Чуя немного изменяет движения, из-за чего головка его члена ещё сильнее надавливает на простату. Дазай слабо царапает его спину, полосы от его ногтей тут же наливаются красным, но они лишь разжигают возбуждение Чуи. Он знает: Дазай очень близко. При этом он не стремится ему помогать, не прикасаясь к изнывающему члену, упирающемуся ему в живот. Оргазм выйдет ярче и острее, если стимулировать только простату. И Дазаю нужно совсем немного, чтобы свалиться с тонкого лезвия в озеро горячего удовольствия. Через какой-то десяток движений он так сильно выгибается, что его грудь вжимается в грудь Чуи, и с высоким протяжным стоном ошеломлённо распахивает глаза, которые до этого были полуприкрыты от сладкого удовольствия. Его член сильно дёргается, выплёскивая большую струю тёплой спермы на поджимающийся живот. Чуя бы оценил, как много тот кончил, но Дазай как раз в этот момент рефлекторно сжимается. Он очень тугой, и Чуя не выдерживает, с тихим рычащим стоном кончая в презерватив. Он хочет просто плюхнуться на подрагивающую грудь Дазая, но находит в себе силы выйти из дрожащего тела и стянуть использованный презерватив. С лёгкой брезгливостью он завязывает его конец узлом, кидает на пол — ну не хочет он сейчас вставать, всё позже — и плюхается обратно на кровать, притягивая Дазая к себе. Тот тут же укладывает голову на его грудь, сгибая дрожащие и немного побаливающие ноги. Но это мелочи, когда Чуя, убрав влажную от пота чёлку и поцеловав его, мягко шепчет: — Спасибо, Осаму. Самый лучший подарок. — С днём рождения, Чуя, — немного вяло и невпопад отвечает Дазай, но Чуя только рад: — Спасибо, любимый.