По-дурацки

      Когда мать захлопывает (на деле закрывает, но Сонхун любит драматизировать) за спиной Пака входную дверь, оставляя его на утонувшей в солнечных лучах и пропитанной запахом сырости лестничной площадке с потёртой джинсовой, перекинутой через плечо, и весело напевающей песню из недавно просмотренного мультфильма семилетней сестрой, до Сонхуна наконец доходит, что избежать прогулки с ней ему не удастся. Он всё перепробовал, чтобы остаться дома и не высовывать своего носа в летнюю духоту: притворился больным (температуру в начале июля никто не отменял), сказал, что погряз в учебных долгах, что времени совсем нет бродить по обшарпанным дворам и детскими площадкам вместе с Её Высочеством Пак Линой, которую потом в старый добрый подъезд без её фирменных надутых розовых губ, искренних обид и колких обзывательств затащить бывает невозможно даже если на улице поднимется смертоносный смерч или нападут ковыляющие зомби. Все перепробованные причины не пойти мама изящно смахнула рукой как какую-то жалкую пылинку и под недовольный вздох сына вручила ему прекрасным подарком улыбающуюся Лину в яркой синей кофточке с вышитым на ней нахмуренным котом. Указав на него пальцем, младшая Пак засмеялась, обращаясь к брату: «На тебя похож», и дала посмеивающейся женщине пять.       — Хорошей прогулки, котятки!       Ох уж эти «котятки». Сонхун слышит это ласковое прозвище ежедневно и уже прогадал: если мама так их называет, значит у неё хорошее настроение. Портить его не хочется совсем.        Дверь закрылась, оставляя парня один на один со своим гигантским, просто вселенским нежеланием следовать за бегающей от куста к кусту, от горки к горке Линой (и её лучшей подругой), в то время как за ним самим как всегда будет бегать один очень… слишком энергичный человек с сияющими глазами и дурацкой улыбкой. Почему дурацкой? Никто не знает, даже сам Сонхун. Он не любит копаться в себе в поисках ответа на этот вопрос, ведь стоит задуматься, как в груди появляется волнение. «Совсем как перед экзаменами», — подчёркивает мысленно, ловко уходя от ямы под названием «Самокопание».       — Мне вызвать лифт? — Лина крепко держит в руках пару своих любимых и весьма тяжелых игрушек в виде забавно рычащих львов и одну куклу-балерину, подаренную ей на недавно прошедший день рождения.       — Нет, ты что, просто постоим, — усмехается Сонхун, вызывая на лице девочки смятение и затем осознание.       — Не смешно.       — Не смешно, — передразнивает Пак, а Лина решает оказаться умней и игнорирует его, пытаясь попасть тонкой кукольной рукой по горящей кнопке вызова.       Поджав пухлые губы, Сонхун раздраженно вздыхает — Лина, отложив куклу, хватается за льва, наверное, из-за его острого хвоста, что вполне сгодится, чтобы нажать на кнопку. Ну вот зачем ей это, если ростом вышла и спокойно может сделать всё сама?       — Давай помогу, дурочка.       Лина хмурится, когда Сонхун берёт с её рук игрушки и кивает, мол, поторапливайся, но язвительного ответа решает не давать — вдруг парень решит достать свою красную карточку «старшего брата» и в качестве наказания лишит её долгожданной прогулки.        Из подъезда они вываливаются.       Именно вываливаются — Лина так торопится встретиться с подругой, что стремглав бежит открывать тяжёлую пищащую дверь и, открыв, совсем не смотрит под ноги, отчего оступается, едва не сталкиваясь с шершавым асфальтом. Сонхун как настоящий герой успевает схватить её, но роняет все игрушки, и вместо тёплого «спасибо» получает вагон и тележку возмущений. Львы и кукла теперь в пыли, в грязи, их придётся отмывать по возращению домой — причитает девочка, сгребая своё богатство в охапку, а Сонхун беспристрастно кивает, пытаясь выследить на игровой площадке неподалёку две бегающие по ограждённому периметру фигуры.       — Что-то их не видно. Кажется, прогулки не будет, — с искренней надеждой в голосе тянет Сонхун, в мыслях ликуя, что в кое то веки две энерджайзер батарейки в человеческом обличии решили не приходить.        Вся радость разбивается как кружка, выпавшая из рук, а небо застилается вязкими серыми тучами, когда Лина, уверенно шагая вперёд, к арке, в которой всегда стоит сильный ветер и даже самый тихий шепот становится громким эхом, фыркает:       — Вообще-то встречу Джин и Джейк назначили в их дворе. Там горок больше. Мы это обсуждали вчера и тебе тоже сказали, но ты не слушал, а стоял и что-то печатал в своём телефоне. Как всегда, — добавляет чуть грустно, и Сонхун вздыхает, ощущая укол совести.       — Не дуйся. Я просто не люблю-       — Встречи, — заканчивает за него Лина. — Я знаю, и мама знает, все знают.       — Никто не называет простые прогулки встречами, прекрати.       — Джейк называет!       — Быстрей шевели ногами и иди рядом со мной, а то как улитка ползёшь, — закрыв тему, Сонхун убирает с лица сестры непослушные пряди и закалывает их крошечной невидимкой, завалявшейся на дне кармана джинсовки.       Идея переименовать набеги на детские площадки в цивилизованные интеллигентные встречи целиком и полностью принадлежит никому иному, как Шим Джейку — обладателю дурацкой до дрожи в коленках улыбки. Сонхун знает: если он хоть раз попробует так улыбнуться, у него сведёт щеки если не через секунду, то через две точно. Джейк улыбается с поводом и без. Будет ему смешно или же он просто будет стоять в очереди к кассе, покупая стаканчики со сладким пломбиром — неважно. Уголки его пунцовых, вечно обкусанных губ всё равно медленно приподнимутся, и на загорелом лице вновь засветиться улыбка. Она у него в форме сердца. Красивая. Пак заметил это давно, но до сих пор не произнёс вслух, чтобы Джейк не начал игриво подтрунивать его, говоря, что сердце — значит любовь — значит у них любовь, между ними любовь, кругом одна любовь.        Задумавшись о Джейке, Сонхун не замечает, как оказывается в чужом дворе. Пока Лина, прибавив шага, бежит к детской площадке, он хмурит брови, ловя себя на мысли, что десятиминутное путешествие промелькнуло также быстро, как неожиданный скример в какой-нибудь плохо проработанной игре.       — Лина, осторожней! — отпрянув от раздумий, громко тянет Сонхун, следуя за ней по пятам.       Если упадёт, горького плача не избежать.       Густые кусты цветущего шиповника и разбросанные в хаосе горки и качели (одна только старая песочница спокойно уместилась в углу) мешают Сонхуну увидеть, куда с такой уверенностью во взгляде умчалась его сестра, за которой следить нужно с такой же внимательностью, как за молоком, стоящим на плите.       — Сонхун-и, я тут! — тихий голос доносится до парня со стороны небольшого деревянного домика (крыша, три ярко-жёлтые стены и не открывающееся окно), в котором дети часто прячутся, играя в прятки (Лина поступала также в свои пять, но теперь упрямо отрицает этот факт). — Иди сюда! — выглянув из-за угла, младшая Пак манит брата ладошкой, продолжая говорить шепотом, который парню с трудом удаётся разобрать.       Вопрос: «Что там такое?» навязчиво вертится на языке, и Сонхун, заглядывая в домик, хочет было задать его, но слова отказываются слетать с губ, когда он понимает, что именно ему хотела показать Лина.       — Он спит, — хихикает она, пальцем указывая на сладко сопящего Джейка, с горем пополам уместившегося на крохотной скамейке (если приколоченную толстыми гвоздями доску вообще можно так назвать). — А где Джин? — девичьи глаза округляются, когда она понимает, что старший брат её лучшей подруги пришёл один. — Слышишь? Где она? Она не придёт?        Сонхун слышит, но всё сказанное пролетает мимо него — всё его внимание предательски концентрируется на Джейке.       Тёмные волосы, выглядывающие из-под криво надвинутой на глаза кепки, отливают ржавчиной под одним единственным солнечным лучом, протиснувшимся сквозь зазор в стене, жилистые загорелые руки забавно сложены на груди, словно Джейк чей-то телохранитель, задремавший в рабочий час; худые ноги, не прикрытые тканью спортивных шорт, вытянуты до предела, и Сонхун, скользнув по ним беглым взглядом, цепляется за простой бежевый пластырь на одной из коленок.       — Мне… — проговаривает Пак, прочистив горло, — Мне разбудить его?       — Нет, просто постоим, — вспоминает слова брата Лина и, решив не дожидаться, пока он вновь найдёт в себе смелость для следующих действий, громко-громко вопит: — Просыпайся, Джейк! Встава-а-а-й!       — Сумасшедшая, — испуганно шипит Сонхун, оттаскивая сестру от вздрагивающего Джейка, чья кепка оказывается в руках Лины, а взъерошенные волосы падают на слипающиеся от дрёмы глаза, заставляя того зажмуриться.       — Сам! Отпусти меня!       — Не дёргайся!       — Дай его разбудить!       — Да я уже… — неожиданно произносит своим бархатным ото сна голосом Джейк, горячими ладонями потирая лицо, словно умываясь, чтобы проснуться и взбодриться. Он зевает и, едва столкнувшись взглядом со смутившимся Сонхуном, выдыхает: — Привет…        Лина, подумавшая, что обращаются к ней, радостно здоровается в ответ, принимаясь раскладывать притащенные игрушки (кепку она успевает сунуть в руки брата), Сонхун молча кивает, по привычке облизывая губы, а Джейк, кажется, не собирающийся вылезать из тесного домика, расплывается в улыбке. Сонхун незаметно дёргает головой, напоминая себе, что эта улыбка — такая влюблённая и сладкая как сливочные ириски, — на самом деле дурацкая.       Ах, да… Джейк влюблён. Он никогда не пытался скрывать того факта, что вместо неутолимой жажды социума, общения и вечной суматохи болен жаждой одного лишь взгляда Сонхуна. Одной лишь крупицы его внимания. С первой их встречи в пустой школьной библиотеке в начале учебного года, а потом и при всех следующих: в столовой, на баскетбольной площадке, прогулке с сестрой, абсолютно любой, Пак нутром чувствовал одновременно две вещи: что его невидимым магнитом тянет к Джейку и что Джейк чувствует то же самое. Это смущает до горящих острых скул и желанию окунуться в бочку с ледяной водой, чтобы остудиться. Смущает сам Джейк, смотрящий на Сонхуна искренним и самым чистым на свете нежным взглядом, разговаривающий с ним так осторожно, словно он — полевая бабочка, способная улететь и никогда больше не вернуться, флиртующий так неловко, но в то же время уверенно.       — Вы долго добирались, я ждал, ждал, потом сел тут и вырубился, — наигранно кряхтит Джейк, поднимаясь с места и прикрывая голову руками, чтобы не удариться ею о невысокий потолок или балку у входа в домик.       — Если бы мы не пришли, так бы и спал? Да и Джин не видно, нельзя было сообщить, что планы поменялись?       Сонхун вздрагивает, когда чужие руки тянутся к нему, и сдавленно выдыхает, когда понимает, что Джейку нужна была лишь его кепка.       — У меня телефон сел… Джин у стоматолога. Вчера чупа-чупс грызла, а молочный зуб решил себя проявить. Но он и так на соплях держался, — пожимает плечами, пятерней ероша волосы, и прыскает со смеху, наклоняясь к подслушивающей Лине: — Будет твоя подружка беззубая, да? И в смысле «если бы не пришли»? Вы не хотели приходить?       — Он, — кивнув на брата, вклинивается в разговор Лина, — не хотел.       Сонхун опускает голову, глядя на носки своих кроссовок. Потёртые.       Смущение, кажется, печёт сильней солнца. От чего опасней получить удар? Оно накрывает всё тело, и парень злится на самого себя. Только на что? Разве он виноват, что на уроках хороших манер Лина уловила лишь часть с тем, что при зевке нужно прикрывать рот ладошкой, а главу о том, что нужно анализировать всё, что хочется сказать, пропустила? Или на нём лежит груз вины за то, что с Джейком рядом находиться невыносимо и невозможно?        Как бы там ни было… ему стыдно.       — Не хотел приходить, значит, на нашу встречу?       Подняв взгляд на заговорившего спустя секунды молчания Джейка, Сонхун удивляется — в чужом голосе нет недовольства или раздражения.       Лина, увлечённая игрой, угукает, прося Джейка не обижаться на её угрюмого брата, а тот… вновь тепло улыбается, говоря, что у него и в мыслях не было обижаться.       — Я же не дурак. Никому не захочется гулять в жару, а такому принцу тем более. Растает как сладкий фруктовый лёд, а нам потом грустить, согласна, Лин-Лин?       Кепка, вновь надетая козырьком назад, позволяет Сонхуну в полной мере насладиться отражением облаков с огнистыми краями в чужих глазах.       Он не заслуживает Джейка и его улыбки, адресованной всегда только ему одному.

•••

      Догонялки — один из кругов ада, придуманных детьми. А в солнцепёк, когда минералки в пластиковой бутылке осталось немного и (в случае Сонхуна) когда рядом находится парень, перед которым не хочется выглядеть как запыхавшийся марафонец с жутко растрёпанными волосами и раскрасневшимися щеками — особенно.       Сонхун с усталым стоном плюхается на скамейку и откидывает голову, позволяя предвечернему, едва прохладному ветру коснуться его горящей влажной шеи. Попытки выровнять дыхание, сбившееся во время предложенной Линой игры, проваливаются в бездну, когда Джейк садится не просто рядом, а непозволительно близко, по мнению Пака, замирающего, как только чужая голая коленка касается его.       — Как она ещё не устала? Даже попить ни разу не попросила, — Джейк со смехом оттягивает воротник душащей футболки, и его худые поблёскивающие ключицы бессовестно приковывают к себе затуманенный взгляд Сонхуна.       — Скоро выдохнется, ты только подожди.       — Кажется, уже, — наклонившись вперёд, навстречу плетущейся раскрасневшейся Лине, Джейк добро посмеивается с её несчастного вида и предлагает воды.       — Я домой хочу-у-у и есть хочу-у-у, — устало признаётся она и будто бы специально пытается протиснуться между парнями.       Недовольно вздохнув, Сонхун уж было собирается отодвинуться к краю скамейки, чтобы уступить сестре почётное место посередине, но чужая ладонь неожиданно опускается на его бедро, а узловатые пальцы мягко сжимают его, словно веля оставаться на месте.       — Лин-Лин, ты ведь ещё в кукол играть собиралась, забыла? Давай, тащи их, вместе поиграем, а потом я вас с Сонхуном до дома доведу… Ты не против?       Этим полным надежды взглядом и приоткрытыми в ожидании губами невозможно пренебречь. Сонхун уже давно не может этого делать.       — Не против, — произносит он.       Лина с новыми силами бежит в домик за игрушками, а Джейк усмехается в ответ, так и не убирая руку с чужого бедра, и Сонхуну это, чёрт возьми, нравится. Нравится ощущать тепло и ласковые прикосновения Джейка.       Ему нравится Джейк и его дурацкая улыбка…       А вот дурацкие игры в куклы не нравятся совсем.       Когда Лина возвращается к скамейке, притащив с собой львов, куклу-балерину и жалобу в виде заявления: «А где нам всем сесть, чтобы нормально поиграть?», Сонхун в который раз убеждается в том, как сильно Джейк любит детей и всё с ними связанное. На каждый каприз Джин или Лины он реагирует мягко и так, словно сдерживается, чтобы в следующую секунду не затискать их за пухлые щёчки, тараторя кучу милых прозвищ. Выслушивая жалобу младшей Пак, Джейк важно кивает через каждое её слово, произнесённое сквозь надутые в глупой обиде губы, и в качестве решения проблемы предлагает ей поиграть в куклы, сидя на асфальте.       — Это плохая идея, — вскидывает брови Сонхун, глядя на потёртый резиновый асфальт. Он пыльный, грязный, такой же станет и их одежда. Разве не противно?       — Тебе всё плохое. Садись, — бросает Лина, по-турецки сложив ноги, совсем как Джейк, посмеивающийся на её слова.       — Не обижай Сонхун-и, Лин-Лин.       — А то что?       — А то-о-о, — хитро задумавшись, Джейк резко хватает пластмассового льва и, забавно рыкнув, выдаёт: — А то мой лев тебя съест! Слопает за две секунды, а пото-о-м примется за Сонхуна! А-р-р!       Переступив через свою нелюбовь к пыли, Сонхун садится так, чтобы хорошо видеть и смеющуюся сестру, и довольного Джейка. Теперь они сидят кружком, совсем как в детском саду на обеде. Джейк продолжает играть с Линой, а солнце продолжает печь, и Пак хмурится. Нужно было взять Лине панамку, не смотря на её отказы и скандалы. «Эти сердечки для маленьких, а мне уже семь», — выдала она, а Сонхун буркнул: «Тебе ещё семь», но повелся на её чары.       — Никто не будет никого есть! Хватит! — восклицает командующим тоном Лина, пока Джейк грозится цапнуть её принцессу за ногу. — Я так не хочу! Давайте нормально играть! Сперва выберете своим игрушками имена. Красивые! Только мне можно свою куколку назвать как угодно, потому что она сама красивая, а львы, ну-у-у, не очень, — хлопнув в ладоши, она кивает: — Сонхун-и первый!       — Куда первый?..       Прослушав все её слова, от начала и до конца, Сонхун тихо ругается на Джейка и его улыбающийся и такой красивый профиль, действующий на него как сильный наркотик. Посмотришь один раз и захочется ещё, больше, чаще. Интересно… если поцеловать эти губы, эффект будет тот же? Ещё, больше, чаще.       — Первый придумывать имя для своего львёнка, — помогает Шим, вновь незаметно (как думает он один) придвигаясь как под действием магнита.       — Красивое имя, — строго напоминает Лина, и Сонхун гулко сглатывает.       — Пусть будет… Хун.       — Хун? Как «Сонхун»?       — Просто Хун, — раздраженно выдыхает он, большим пальцем проходясь по острым клыкам игрушки, разинувшей рот в немом рыке.       Когда Джейк называет своего льва коротким и глупым «Икы» Лина издаёт одобрительное: «Пойдёт» и даёт Шиму разрешение начать игру и придумать для неё сюжетную линию. Он в этом мастер. Сонхун на забавное «Икы» и бровью не ведёт. Знает: Джейк наблюдает и ждёт реакции, ведь именно так в день их знакомства Сонхун назвал его, не расслышав правильного произношения имени, часто встречающегося в американских фильмах, из-за шума вокруг и заплетающегося языка второго.       — Это история полная страданий и боли…       — Брось, — беззлобно фыркает Сонхун. — Давай что-нибудь другое. Если уж мне не избежать игры с вами, то пусть тогда сюжет будет хорошим.       — Этот сюжет — моя жизнь, попрошу уважения, — вздохнув, Джейк всё-таки задумывается на миг и, вспыхнув глазами, начинает сначала: — Это история о бедном, несчастном льве Икы, который был безумно, просто безу-у-мно влюблён в другого льва, которого звали-       — Хун? — ахает Лина, восхищённо улыбаясь и бросая на брата свой хитрый-хитрый взгляд.       — Верно. Другого льва звали Хун. Все вокруг считали его вредным, холодным и грубым, но для Икы он был не таким, для него он был даже больше, чем прекрасным — лучшим и единственным. Икы никогда не считал Хуна плохим, он видел в нём только хорошее, несмотря на то, что тот его часто избегал.       Какой же Джейк глупый.       Затаив дыхание, Сонхун внимательно смотрит на него, внимая каждому его слову, и что-то дёргает его за язык спросить:       — Поэтому Икы бедный и несчастный?       — И потому что из них двоих влюблён, кажется, только он, — нехотя и тихо поясняет Джейк.       — А что если нет? — когда Шим перестаёт прятать свой смущённый взгляд и резко поднимает его на такого же смущённого Сонхуна, тот продолжает: — Вдруг Хун тоже влюблён, но не знает, как правильно это сказать и показать? Может он не умеет выражать свои чувства, поэтому ведёт себя рядом с Икы так… по-дурацки.       — Да-да, — соглашается младшая Пак, про которую, кажется, все забыли. — Сонхун-и вот тоже себя так ведёт, но не рядом с Икы, а рядом с то-       — Лина.        Паку вновь становится жарко и он взглядом просит сестру помолчать.       — Если всё так, как ты говоришь, ну, вдруг… пусть Хун подаст знак, хоть самый маленький, — шёпот Джейка путается в его взлохмаченных волосах, а взволнованное: «пожалуйста» произнесённое в самом конце, заставляет сердце в груди Сонхуна пропустить удар.        Взгляд сам по себе опускается к губам Шима. Искусанным, истерзанным, оттого налитым кровью. Сонхун по своим проводит языком (слюна высыхает за считанную секунду, оттого он повторяет действие), расстроенно понимая, что для такого — ярких картинок, иллюстрирующих, как он впивается в губы напротив — слишком рано и точно не место. Есть один любопытный зритель, который точно всё разболтает дома, даже если случайно — ни Сонхуну, ни Джейку такие проблемы не нужны.       Робко накрыв своей ладонью чужую, Сонхун осторожно, почти крадучись кончиками пальцев обводит грубые костяшки и зеленоватые венки, огибающие их. Руки у Джейка красивые (как и всё в нём), пусть и трескаются порой от хлорированной воды из-под крана или морозного воздуха в середине января; ещё они у него тёплые. Сонхун невольно представляет, как будущими зимами будет согреваться, если когда Джейк раскалёнными ладонями скользнёт по его рёбрам или задержит их на талии.       — Так Хун влюблён в итоге или нет? Я домой хочу!       Нетерпеливый вздох Лины раскатом грома проносится по пустой детской площадке и эхом отражается от стен бежевых домов вокруг.       Джейк шмыгает носом от чересчур сладкого аромата распустившийся позади белоснежной акации и чуть ли не пищит счастливо, когда Сонхун, окончательно переплетя их пальцы, кивает уверенно: «Влюблён» и смотрит на него:       — Ты, вроде, хотел проводить нас?       — Пойдёшь со мной на свидание?       Произносят они это одновременно.       Пак шикает, толкая того в плечо, ведь Лина всё слышит, а Джейк расплывается в дурацкой нежной улыбке, которую с этого момента Сонхун смело будет сцеловывать с его губ на каждом их неловком свидании, под густыми кронами деревьев во дворе или в подъезде, пока тот будет пустовать.