Песнь о потерянном хаски и одиноком львёнке

      — Эта дура такая избалованная, — ворчит Лянь Чуйюй, комкая в руке лист бумаги. — Терпеть не могу богатых людей.       — Ты про кого?       — Про Е Уцзюй, конечно же!       Отношения с Е Уцзюй у неё не заладились сразу. В первый год Лянь Чуйюй терпеливо надеялась, что, возможно, ей просто необходимо подрасти, чтобы стать более… Адекватной. Но очень скоро она осознала, что люди вроде неё совершенно неисправимы! И никакое родство с прекрасной госпожой Е не смогут изменить её мнения!       — …Да ладно, — Тасянь-цзюнь лениво отнимает взгляд от книги по садоводству, урванную совсем недавно, и приободряет: — Хуже нашего Мэн-мэна явно не будет.       О Сюэ Мэне, нынешнем владельце пика Сышэн и двоюродном брате учителя, сяо Нян-нян знает совсем уж мало. Они никогда не пересекались лично, и учитывая болезненную ненависть этого человека к её учителю, вряд ли когда-нибудь пересекутся без кровопролития.       — У неё недавно был день рождения, помнишь? Мы отправляли подарок, — поясняет она, прекрасно зная, что ничего её учитель не помнит, да и деньги на этот самый подарок он отсыпал, даже не дослушав зачем они ей. — Представляешь, что она написала? Видите ли, блять, ей в этом году подарков пришло не семьдесят три, как обычно, а, сука, пятьдесят. Зачем ей вообще столько, а?       Е Уцзюй — это просто невообразимая концентрация капризности и нытья. Идеальная ожившая копия всего того, что Лянь Чуйюй так страстно ненавидит: детей, не знающих ни дня труда, полюбленных судьбой и небожителями просто по праву рождения. И даже не уважающих остальным, кому эта участь уготована не была!       — Мгм, разве ты не хотела бы на свой день рождения много подарков? Я бы не отказался.       Вопрос учителя заставляет её ненадолго застыть у камина, с не выкинутым письмом.       — Учитель заболел? — в конце концов, щёлкает языком она с неприкрытым пренебрежением. — У меня нет дня рождения.       Чисто технически, разумеется, есть. Просто она не знает дату.       Она, признаться, вообще перестала об этом задумываться после того, как оказалась подобранной. Странно, что учитель на это раньше не обращал внимания, но с другой стороны… Они прожили почти год плечом к плечу, и этот старый дурак не додумался спросить её имени.       — Так вот что мне казалось странным все эти годы, — рассеянно бормочет себе под нос бывший Император.       Избавляясь от письма, Лянь Чуйюй спешит плюхнуться на деревянный стул, и потянуться к заранее подготовленным письменным принадлежностям и бумаге. То, что Е Уцзюй последняя заноза в одном месте, отнюдь не значит, что письмо её останется без ответа.       Во-первых, потому что ей нужно поддерживать идеальную репутацию перед госпожой Е, а во-вторых, потому что наблюдать за тем как сяо Уцзюй отчаянно пытается вывести её на конфликт через письма, чтобы потом нажаловаться матери — просто смешные.       В этой постоянной борьбе за внимание Е Ванси выигрывала разве что могила прославленного Наньгун Сы. Однако странного веселья между девочками это не убавляло.       “Дорогая Уцзюй-мэй…!”       — Эй, мелочь? — кинутый в затылок фантик невольно вынуждает её оторваться от письма. — Письменные принадлежности потом не прячь, Ваньнину напишу.       — Я не мелочь, — цедит Лянь Чуйюй по привычке.       Да разве это мыслимо и по сей день считать её ребёнком! Четыре года, проведённых вместе, а она до сих пор в его глазах какая-то там мелочь.       — Пизди больше, сяо Нян-нян.       Остаётся лишь скрипеть зубами.       И методично прятать письменные принадлежности как можно подальше, чтобы учитель подольше повозился.       Будет знать как разговаривать со своей ученицей!

*

      — Куда ты меня ведёшь?       — А давай ты проявишь толику терпения, а?       — А давай ты меня ему сначала научишь, а потом будешь выёбываться, а?       Тасянь-цзюнь одаривает идущую спереди него с завязанными глазами ученицу убийственным взглядом, и протяжно вздыхает.       Годы идут, а его надежды о том, что у Лянь Чуйюй неожиданно появятся из ниоткуда манеры просто таят на глазах, без возможности быть претворёнными в жизнь.       Ему почему-то казалось, что присутствие Е Ванси в жизни этой девочки, особенно столь регулярное, как-нибудь облегчит муки его бренной души. Но и это кажется невозможным.       — Просто иди вперёд.       Сяо Нян-нян показательно хмурится, но всё же замолкает, и с горя пополам, через пять чжаней они достигают точки назначения.       Она ещё не видит, но перед ними сейчас простирается та самая городская площадь, где четыре года назад судьба свела их пути. Излишне шумная днём, ночью она совершенно пустая, освещённая лишь двумя большими фонарями. Меж прикрытых лавок, посередине пустующей местности накрыт роскошный стол, над которым самолично попотел Тасянь-цзюнь. Здесь и Цзуй пайгу, и дань-дань, и шуйцзу… В общем, всё столь любимое маленькой Императрицей.       И словно вишенка на торте — подарок. Не особо большой, обвёрнутый наспех какой-то тканью, но всё же искренний.       — Открывай глаза.       Лянь Чуйюй мычит, торопливо разбираясь с узелком ленты на затылке. Напоминая слепого котёнка, вертится по сторонам, привыкая к свету, а застав всё необходимое, ненадолго смолкает, непонимающе поворачиваясь к своему учителю:       — Что это?       — С днём рождения.       Та по-странному сглатывает, отступая на шаг назад.       — Но у меня нет…       — Четыре года назад, в этот самый день, я тебя здесь подобрал. Так что, теперь это твой день, — настаивает Тасянь-цзюнь.       От взволнованного взгляда ученицы делается неловко.       Чтобы вспомнить точную дату этого события, ему пришлось писать Ваньнину — стараясь не дать тому понять, что за все эти годы он ни разу не интересовался праздником ученицы; на крайний случай у него было подготовлено ответное обвинение почему никто не интересовался её днём рождения и сам! — хранящему все его письма в комоде. А потом ещё ждать три месяца, пытаясь придумать оригинальное поздравление.       — Не хочешь - не надо, — фыркает он, отворачиваясь от неё.       Бывший Император хорошо осведомлён о том, что его ученица сильнее большинства детей своего возраста. И что сентиментальности она презирает, тоже. А ещё, Лянь Чуйюй больно любит над ним подшучивать. Но если она решит расхохотаться прямо сейчас, то Тасянь-цзюнь точно умрёт в третий раз, только уже от стыда.       — …Для меня? — приглушённо спрашивает сяо Нян-нян.       — Нет, блять, для твоей избалованной подруги, — огрызается он по привычке.       Когда он решается вновь столкнуться с ней лицом, девочка уже стоит чуть поодаль, вплотную ко столу, сжимая ладонями бархатную красную скатерть, которую он ловко выкрал из ближайшего борделя.       — Не смей смеяться, — предупреждает Тасянь-цзюнь, когда замечает как плечи ученицы начинают дрожать.       Но Лянь Чуйюй так и не смеётся.       Вместо этого до ушей бывшего Императора доносится тихий всхлип.       (…Это пугает его больше, чем если бы она решила его высмеять.)       — Эй, — он осторожно подходит ближе, непонимающе пытаясь рассмотреть чужое лицо, — что не так? Жрачка твоя любимая, специально готовил…       Он никогда не видел этого ребёнка плачущим. Ни когда та сломала себе руку по неосторожности, ни после кошмаров, которые она видит так часто, ни когда на неё единожды закричал Ваньнин — а там, признаться, он сам чуть не прослезился от испуга — и уж точно она не имела причин плакать сейчас. Но она плачет. И Тасянь-цзюнь понятие не имеет, что не так.       — Всё хорошо, учитель, — шмыгает носом она. Утирает слёзы с влажных щёк, и внезапно очень широко улыбается. — Я просто очень и очень счастлива.       — Ты так говоришь, словно я тебя в обычное время голодом морю, — неловко ворчит Тасянь-цзюнь, поднимая руку, чтобы погладить её по макушке.       Но он уже догадывается в чём дело, и от осознания этого предательски ноет сердце. Лёгкий укол вины — за то, что не догадался отпраздновать день рождения этого ребёнка раньше — неприятно стягивает сердце.       — Я просто очень счастлива, что у меня есть такой учитель, как ты, — добивает Лянь Чуйюй окончательно.       Его собственные глаза самую малость влажные, когда сяо Нян-нян набрасывается на него с крепкими объятиями. Прижимая её ближе, Тасянь-цзюнь рассеянно дивится: когда-то, её глупая головешка едва достигала его бедра, а теперь уже почти тычется в грудь.       Как быстро летит время… Ей ведь духовное оружие скоро получать, и в одиночное путешествие уезжать, и…       — Учитель, мне не нужны подарки. Мне тебя хватает.       — Потому что я сам по себе сплошной подарок? — хрипло спрашивает он, отвлекаясь от непривычно волнующих мыслей.       — Неа, — умиротворённо бубнит Лянь Чуйюй. — Ты головная опухоль. Но я просто лёгкими путями и не иду.       Тасянь-цзюнь вздыхает.       — Так уж и быть, сегодня обойдёмся без подзатыльников. День больно хороший.       Возможно, это действительно слуховые галлюцинации, вызванные старостью, но ему слышится, что сяо Нян-нян в ответ заявляет, что каждый день хороший.       Но, в конечном итоге, они притворяются что этого не было.       (Они оба знают, что это чистая правда.)