Болтушка

Хан Джисон — самая громкая личность в мире. Так думал Чонин, потому что этот парень не затыкался ни на секунду, рассказывая всё-всё, что видит и знает, словно пытаясь затолкать всю информацию в голову брюнета. Джисон болтает без умолку и улыбается. Жестикуляция — на высшем уровне. Он рассказывает о дне, проведённым с лучшим другом — Минхо. Младший рад, что парень нашёл себе друга по душе и делу. Они с Ли ходят фотографировать природу и животных, улыбаясь во все тридцать два. И как раз сейчас он рассказывает об очередном походе в соседний лес и фотографиях грибов на деревьях в глубине. — Сони, давай мы посидим с тобой пару минуточек в тишине, — брюнет трёт мутные глаза с уставшими зрачками и проводит руками по смоляным волосам на голове, дабы хоть как-то взбодриться, — пожалуйста. Он хочет его слушать, но сейчас слишком устал, чтобы воспринимать информацию. Голова гудит и хочется лечь спать, даже не лечь — провалиться. — Ты не хочешь меня слушать? — на милой мордочке резко опускается улыбка и парень зарывается в подушки. Он не обиделся, не маленький ведь, но рассказать эмоции очень и очень хочется. — Очень хочу, хотел и буду хотеть, — Чонин поворачивает голову в сторону их кровати и глядит на Хана, развалившегося на всех подушках одновременно. Джисон чувствует его взгляд даже с закрытыми глазами, — но я пока что устал, давай чуть позже. Спят они на одной кровати и обоим от этого только лучше — теплее. В объятьях лучше, чем без них. Им достаточно быть просто друзьями, чтобы сопеть друг другу в шею во время сладкого сна и переплетать ноги, циркулируя температуру тел. Казалось, что они даже дышат в унисон по ночам. — Я в облачке, — снова улыбается и дёргает сонные-сонные глаза, зарывая голову поглубже в мягкое постельное бельё, от которого исходит аромат свежесобранных ягод. Младший ухмыляется, но потом в голову приходит то, что он бы сейчас всё отдал, лишь бы лежать так же. Голова болит и, кажется, этот плакат забирает последние имеющиеся силы в его голове. Да и сам Джисон выглядит таким тёплым и вкуснопахнующим — цветами и карамельным гелем для душа. Джисон разлепляет веки и принимает положение сидя, невольно садясь в позу «лягушки», не довольствуясь одиночеством. Глаза скользят по чужой спине и в них загорается желание прижаться к его телу. — Ты скоро? — совсем-совсем измотанно спрашивает Хан и сверлит спину младшего. Чонина хочется прижать к себе, гладить по спине, целовать каждую частичку тела — любить как кота. Хотелось чувствовать его тело, руки, взгляд. Хотелось поцеловать его в губы. Джисон не может смириться с мыслью, что хочет не просто чмокнуть его, а почувствовать их более длительно — попробовать на вкус. Эти мысли голодно сжирали изнутри, и отгонять их было бессмысленно. Чонин не специально игнорирует его вопрос, пытаясь вырисовывать уже эти надоедливые линии, бормоча себе под нос. Утром нужно поспать, а не заканчивать рисовать, потому сейчас нужно выжать всего себя. — Нини, иди сюда, — чуть громче зовёт парня и освобождает место рядом с собой под одеялом, хлопая по простыне. — Пару минут ещё, — туманно отвечает, а его рука всё агрессивнее ведёт по бумаге, раздражая. Джисон хмурится от недовольства и недостатка внимания к своей персоне. Он понимает, что младшему нужно расслабиться и отдохнуть от вечной учебы. Тихо встаёт, дабы тот его не заметил, и подходит сзади, совсем-совсем медленно кладя ладони на плечи и массажируя. Тело Чонина сразу же начинает легко подёргиваться и поддаваться горячим рукам. Затем Джисон спускает ладони по телу вниз, обвивая чужой торс — обжигает. Ближе прижимается грудью к спине и спинке крутящегося стула, а голова — на плече. Щекой ластится к холодной щеке Чонина, легко потираясь об неё, вызывая мурашки у младшего. Джисон обнимает крепко и оставляет чмок на шее, от которой исходил аромат кофе, смешанный с книжными страницами. Чонина бросает в лёгкую дрожь и он закрывает глаза от того, что ему чертовски нравятся эти объятья и от того, что он может быть таким близким человеком для старшего. Джисон снова целует шею, но немного дольше, чем в первый раз — настойчиво желает обратить на себя внимание. У брюнета улыбка на лице, а плакат потихоньку уходит на задний план в его мыслях. Дышать становится чуть труднее из-за напора Хана, но это ничуть не заставляет злиться. — Ты настолько сильно скучал? — шёпотом спрашивает и начинает сам ластиться к чужой щеке. Кожа ощущается тепло, как лучи солнца в холодную погоду. Чонин часто был холодный, что заставляло Джисона переживать, но в итоге стало понятно, что это у него нормально. Но греть его Хан не перестал и чувствует гордость за это. А когда Чонин изначально был тёплым, то он прижимался к его телу, теперь уже согреваясь сам. Блондин перекатывается на другое плечо со спины, не забывая поглаживать руки и шею. У Чонина буря внутри от прикосновений, скрученный желудок, и улыбка, чуть ли не разрывающая лицо. Лёгкий чмок снова оставлен почти на самом видном месте, а после — губы старшего касаются затылка. Волосы щекочут лоб, вызывая смешинку и перебирание пальцев. Он оставляет поцелуи везде, где видно кожу на шее. — Слово «скучал» не подходит, — с небольшой отдышкой отвечает на, казалось бы, давний вопрос, о существовании которого Ян абсолютно забыл. Кресло немного скрипит под напором, но об этом думается в последнюю очередь. Чонин мягко отстраняется, удовлетворенно улыбаясь, и перекручивается на кресле, дабы видеть парня. Он протягивает ладонь, зовя ближе к себе. У Хана расцветает улыбка. Младший садится чуть удобнее в кресле и притягивает оппонента на себя. Джисон ловко, будто всегда там и сидел, устраивается на чужих бёдрах, прижимаясь своей грудью к его. Ноги согнуты за спиной, а ступни — касаются друг друга. Сердца бьются быстрее, чем обычно, что забавляет Джисона, но является чем то абсолютно привычным для Чонина, который загребает парня ближе к себе, чуть подхватив за ноги, и кладёт ладони на спину. Проходится ноготками, вызывая лёгкое содрогание старшего и томное дыхание. — Ты такой тёплый, — шёпотом щебечет Хан, продолжая ластиться к чужой шее. Он невзначай оставляет поцелуи на ключицах, плечах и щеках, всё больше показывая своё желание чувствовать его физически. Поцелуи то холодные, то совсем огненные. Они разворачивают стул обратно к столу и Чонин, не забывая про чёртово домашнее задание, рисует переодически, потому что старший не выдержит без поглаживаний по спине. Он это обожает так же, как и взаимодействия с волосами. Тащится, мягко говоря, по всему этому. Так они сидят как минимум минут 15 абсолютно без слов, слушая иногда чмоки губ по коже Чонина. Это расслабляло и младший больше не чувствовал раздражения, только лишь чужое сердцебиение и подрагивание ног. Хан будто совсем не устаёт, хотя и засыпает на ходу. Щекочет волосами шею и бодает грудь. Руками блуждает по всему-всему торсу. Карандаш скребёт по бумаге, вырисовывая такие ровные и тонкие линии: у Чонина точно талант. А Джисон, заскучав, начинает покачиваться вперёд-назад, вызывая улыбку на лице младшего. Теперь в воздухе витает ещё и скрип стула. — Если мы упадём, виноват будешь ты, — смеётся Ян и плавно переводит свои руки на чужие плечи, отрывая этого прилипалу от себя, — прежде, чем услышу возмущения, хочу кое-что сказать. — Скажи уж, — губы сами невольно надуваются, словно в обиде, а брови хмурятся, — иначе у меня много претензий, почему ты меня так резко оторвал от созерцания твоих мыслей. — Хочу перед сном поцеловать тебя в губы, — волнение в голосе колеблется, вызывая тупую улыбку на лице и дрожащую ногу, которую точно чувствует Джисон. — И почему я должен отказать тебе? Внутри что-то бьётся и приятно обволакивает внутренности от мысли, что Чонин сам сказал об этом. Улыбка снова находит своё место на лице. Оба ведь этого до невозможности хотят, но все никак не решатся почему-то. — Значит завтра утром ты будешь лежать выцелованным, — говорит с огромной гордостью и трепещущем желанием поскорее лечь с ним спать. — Буду самым счастливым. Резко припадает к телу младшего и ластится щекой, а затем самым быстрыми движениями на свете трётся носиками и спрыгивает с парня, возвращаясь довольным в кровать. Чонин улыбается и следит глазами за тем, как он ложится и снова гнездится в пушистые одеяла, а потом достаёт телефон, открывая тик ток, чтобы скоротать время ожидания Чонина. Через время младший переходит к более мелким деталям и зовёт Джисона: — Хан-и, ты не договорил, — лежавший на кровати тут же взъерошивается, словно цыплёнок, и улыбка разливается по его светящемуся лицу, — про грибы на том дереве. У Джисона, разумеется, всё внутри загорается и он вылезает из-под одеяла, чтобы сесть ближе к краю кровати. — Ты всё-таки запомнил, что я говорил. Я рад. — Мне интересно, — поправляет челку и подбирает под себя ноги, которые немного затекли от долгого сидения. Хан радостно мечется у себя в мыслях, улавливая ту самую цепочку, и треплет край пижамной футболки. Его резко озаряет и энтузиазм берёт верх. Теперь он снова щебечет об этой прогулке и мотает головой, выражая эмоции. Чонин слушает и испытывает радость за любимого человека. Любимого человека. А ведь он и правда любимый человек. Теперь эта мысль засела во всём теле и пытается найти логичное объяснение. Влюблен ли он в Джисона? Ответ очевиден — да, и очень-очень сильно. И когда это произошло парень не знает. Возможно, это было всегда, но об этом не хотелось думать. Этот парень глубоко в нём — в сердце, в душе, в теле. Совсем родной. Вот именно над этим стоит подумать. Сейчас голос Хана звучит чуть отдаленнее, но не на заднем плане, как когда слушаешь музыку, занимаясь делами. Его рассказы всегда будут на первом месте, каким бы болтуном он не был. Проходит около часа и ненавистный плакат стал похож на что-то, забранное из лучшего музея страны. Джисон с перерывами бегал на кухню, таская себе и младшему конфеты. Он даже успел пять раз сменить себе спальные носки, советуясь с Чонином. Правда скучал. У Чонина гордость за себя и счастливого Хана, который маячит рядом и разглядывает плакат. Преподаватель обязан поставить ему «отлично» за все его старания этого вечера. Хотя время уже давно за полночь. — Ты такой молодец! — Джисон внимательно изучает рисунок и поглядывает на довольное лицо Чонина. Его хвалят, а это приятно. Младший благодарит его и чуть-чуть проводит уборку рабочего места, чтобы выглядело прилично на первый взгляд. Сейчас хочется зарыться в макушку Джисона и заснуть долгим сном, чувствуя его аромат. Но он кое-что должен сделать и ждать становится невыносимо. Они ложатся, оставляя ночник, и, как и всегда, сплетают ноги, немного щекоча. Посмеиваются и смотрят друг на друга. Джисон кладёт ладонь на его лицо и поглаживает мягкую щеку. Младший позволяет гладить себя. Волнение заставляет горло дрожать и холодит пальцы на руках. Давай, Чонин, ты справишься. Он двигается чуть ближе и бросает взгляд на пересохшие губы, которые Джисон, от трепета внутри, облизывает и прямо-таки говорит глазами о том, что тоже хочет этого. Чонину дали зелёный свет и он чуть привстаёт, нависнув над его телом. И целует мягко-мягко, закрывая глаза, и кладёт руку на чужое плечо, поглаживая большим пальцем, чтобы не чувствовать себя таким переживающим. Он касается то верхней, то нижней губы, получая довольно воодушевлённый ответ на действия. Джисон обхватывает руками его шею и тянет ближе к себе. Когда поцелуй становится чуть быстрее, то заставляет чувствам нарастать, желая быть ближе. Звуки чмоков разлетаются по всей комнате — мёд для ушей. — Ты вкусный, — словно довольный кот, мурчит Хан, отстраняясь от губ напротив, — Это же не разовая акция? Я хочу повторить и не раз. — Ты даже сейчас разговариваешь, — чуть-чуть недовольно мычит и упирается лбом в грудь парня, которая быстро вздымается, — Ты такая болтушка, Джисон-и. — Я ждал, пока ты это скажешь, — посмеивается и гладит его спину, — А теперь я жду продолжения. А ещё у тебя во рту вкус клубничных конфет, и ты знаешь как я их обожаю. — Иди уже сюда, — снова припадает к губам Джисона. Он тоже вкусный. В теле дрожь, но уже не от волнения, скорее от удовольствия и прикосновений. Хан решает подключить язык и аккуратно пробирается в чужой рот, сталкиваясь с языком Чонина, у которого тело резко реагирует на это. Сердце начинает колотиться, а поцелуй становится интенсивнее и быстрее. Языки соприкасаются и Джисон поглаживает затылок Чонина. Последний в мурашках и забирает свой язык обратно к себе, целуя теперь снова губы. Когда оба устают, что должно было случиться, то отлипают друг от друга с отдышкой и горящими щеками. Им определенно нужно прийти в себя. Джисон молчит, ему нечего сказать. В голове только снова и снова прокручивается этот поцелуй и тепло внутри. Чонин сваливается на парня сверху, на его грудь, и слушает сердцебиение. Им нужно хорошенько это обдумать и спокойно поспать в объятьях друг друга. — Скажу тебе, что я в восторге и желаю сладких снов, — шёпотом говорит Чонин, нарушая тишину, и снова ложится на спину, загребая Джисона уже к себе на грудь. Последний молчит, что удивительно, но он мысленно желает лежащему рядом самой спокойной, тёплой и доброй ночи на свете. Он улыбается и нюхает шею младшего. Чонин утыкается в его макушку и потихоньку засыпает. И Джисон, немного погодя, проваливается в сон. Теперь сопят вместе. Утро всё больше приближается. За время их общения, Чонин стал увереннее в себе, потому что Джисон всегда осыпал его комплиментами и словами о том, что он безумно талантливый человек. Он и не думал, что такие слова и вправду могут так влиять на восприятие самого себя. Тут Чонин ему благодарен. Но внешность у младшего однозначно модельная и сложно не сделать ему комплимент. А когда этот человек живёт с тобой и дарит свою любовь и заботу, становится ещё теплее. Джисон светится, находясь рядом с ним, и за это Чонин часто называет его звёздочкой и говорит, что видит, как тот сияет. Забавно с одной стороны и больше походит на фантазии, но он говорит то, что видят его глаза. Пусть сияние и не настоящее, но доказывать обратное всегда веселее, ибо смеющийся Джисон — очаровательное создание. Хан носит мягкие и цветастые толстовки, улыбается, смеётся, кушает, неосознанно надувая щёки, и просто излучает светлость. Все его привычки полюбились Чонину и потому младший не может не задержать взгляд на его мимике. Приятно видеть, как он чему-то до невозможности рад. Будь то цветы, небо или животные. На его лице сразу же цветёт детская улыбка. Он искренне радуется и рождает смех, заражая им и Чонина. Нравится его удивление, когда глаза чуть выпучиваются, а сам Джисон в недоумении. А особенно приятно то, когда Хан видит в младшем того, к кому можно обратиться за помощью, ведь он никогда не подведёт и сделает всё, что в его силах. Джисон зарывается в его шею, ведя носом и говоря благодарности за поддержку. Это бывает и в моменты страха, уж очень старший пугливый. Чонин гордится тем, что дарит ему заботу и всегда улыбается. И смотрит влюблённо. Чонин любит спонтанно целовать Хана: в нос, в горячие щеки, в лоб, в макушку и самое главное — ладони. Он до безумия обожает его ладони. Костяшки, пальцы, тыльная сторона — всё идеально. Да и сам Джисон казался идеальным, сбежавшим из самого идеального мира или сказки. Кожа напомнила мерцание, а голос — звуки дождя. Его крохотные зубки — как у белочки — всегда выглядывали из его рта самой красивой улыбкой. Совсем плюшевый и любимый. Сам по себе Чонин очень слаженный и организованный человек, не любящий хаос и беспорядок. Но носки Джисона, разбросанные абсолютно по всей квартире, лишь позволяли удостовериться в комфорте старшего. Ему простительно. Чонин тот ещё книжный червь, любящий засиживаться в библиотеке допоздна, пока за ним не прибежит довольный и улыбчивый Джисон, щебечущий о своих планах. Оба в улыбках идут домой, держась за руки и часто наваливаясь друг на друга. Они шутят и смеются во все лёгкие с какой-то непонятной шутки Джисона. А потом шагают в круглосуточный ларёк возле дома и покупают кучу шоколадок и прочих сладостей. Напоминают детей, которые по случайности обнаружили на улице потерянные деньги. И такая мелочь приносит огромную радость обоим. Они объедаются всем купленным и разваливаются на кровати, как довольные сытые коты. Улыбаются друг другу. А потом обычно Хана прорывает на звонкий смех и он утыкается лицом в кровать, трепля свои волосы. А Чонин наблюдает. Затем, как по сценарию, Джисон наваливается сверху на парня, а иногда даже напрыгивает, покрывая его всего поцелуями, и переплетает их ладони. — Меня стошнит, если ты ещё раз прыгнешь на меня, — голос чуть подрагивает, ибо старший и правда попал прямо в живот. Довольно больно. Но насчёт стошнит он точно преувеличил. — Я тебя люблю, Чонин-а, — тянет слова любви и кладёт свою щеку на его, закрывая глаза, — Я больше не буду, прости. Сильно больно? Брюнет ухмыляется, специально не отвечает и закрывает глаза, высовывая язык, а голова падает на левую сторону — ведёт себя будто мёртвый. Иногда Хану полезно помолчать, а не болтать без остановки. Джисон встаёт с него и смотрит обеспокоено, потому что и правда начинает переживать. — Эй, вставай! — руки тянутся к его плечам и чуть потрясывают, — Я не ведусь на такое, ты же знаешь. А потом вместе смеются и изучают глаза друг друга, находя там все звёзды Вселенной. Утром они не обсуждают случившейся поцелуй, но Хан на прощание оставляет чмок на губах Чонина, который всё ещё до конца не проснулся, и остаётся валяться в кровати до обеда. Довольствуется этому прикосновению и касается его ладони: так он обычно прощается и говорит, что любит, без слов. Обычно они спят до обеда вместе, но сегодня у Джисона в планах встреча с друзьями. Он сказал, что даёт Чонину, так сказать, «отдохнуть от его болтовни». Но младший никогда не хотел уставать от него: его голоса, квоккообразного лица и до невозможности милых зубов. Именно эту улыбку хочется видеть каждый день. Он даёт энергию и любовь, делая свои привычные вещи. Сказать честно, Джисон никогда не делает что-то такое яркое, всё абсолютно обыденно. Но Чонин видит в этом свой комфорт. День проходит в воспоминаниях о Джисоне и прогулке до университета, дабы отдать этот самый плакат. Результаты скажут в понедельник, а пока парень погружается в выходные с желанием отдохнуть как следует. Он вспоминает их прогулки, ночёвки, которые они с нетерпением ждали, объятья и шутки. Ладони Хана. Почему-то ловит себя на забавной мысли, что влюбился только в его руки, но это не так. Он полюбил его всего и не хочется досказывать себе обратное. Он влюбился. И Джисон, вероятно, тоже. Он бы не стал отвечать на поцелуй, если бы не испытывал тех же чувств, верно? Чонин прокручивает это у себя в голове и чувствует свою улыбку. Тут уже не влюбился — полюбил. Потому что жить с Ханом было лучшим решением, комфортнее этого парня он не видел абсолютно никого. Нужно сделать первый шаг. Отношения? Отношения с Джисоном? Теперь Чонин взъерошивает себе волосы и встаёт с кресла, не заканчивая новый начатый рисунок. Что-то внутри разбивается, словно об айсберг и парню нужно за цветами. Нужно рассказать о своих чувствах. В голове теперь беспорядок — все мысли вытеснены тем, что он хочет быть с Ханом. Не как друг, а как семья. Как человек, с которым он хочет построить отношения. Нужно хотя бы для приличия причесаться и быстро сбегать в цветочный магазин, пока Джисон не вернулся раньше него. Чонин в темпе наводит порядок в их комнате, заправляет кровать и одевается, попутно раздумывая, какие цветы ему купить. Старший рассказывал ему о разных значениях цветов. Вспомнить бы ещё о каких. В его голову приходят лилии, пока он выбегает на улицу, попутно смотря, когда приедет автобус до района с магазинами. У них в округе нет цветочного. Ждать всего три минуты, это радует. Чонин спешит на остановку и заходит в поиск, ища значение лилий. Натыкается на оранжевые. Это то, что нужно.

Яркие оранжевые лилии символизируют успех, гармонию и уважение. Если вы хотите показать человеку, как высоко вы его цените, букет оранжевых красавиц станет лучшим выбором. На языке цветов говорит следующее: «Как горят краски её, так пылает любовью к тебе моё сердце.» Автобус, благо, добирается без пробок по городу и парень идёт по направлению к ларькам. Джисон крутится в голове. Интересно то, как он отреагирует. Наверняка будет говорить и говорить, забавно смущаясь. Парень будет доволен собой, если будет так. Он смотрит на время и, ужаснувшись, ускоряет темп, ища глазами то, что ему нужно. Он чувствует прилив нежности и желания проявлять её. Ближайший цветочный как никогда вовремя. Парень забегает в него со скоростью, казалось бы, света. Внутри тела дракон, желающий плеваться огненными шарами, но никак не навредить кому-то. Наоборот, хочется кричать о своих чувствах. Но только не кому-то, а его объекту горящих глаз — Джисону. Он остриём души вошёл в сердце Чонина, без желания уходить оттуда. Но последний и не хочет. Он принял его в себя, как таблетку от боли, и снова расцвёл. Сочился красками и обжигающими объятиями, когда созерцал его лицо с невозможно мягкими чертами. Он обладал таким очарованием, что весь рассыпался от передозировки красоты. Смех — что-то сладкое, оставляющее послевкусие на языке. Глаза — пространство с скоплением самых прелестных вещей в мире. Тепло кожи — пуховое одеяло, совсем как у бабушки дома, и с небольшой шершавостью подушечек пальцев, которые оставляют после себя невидимые пятнышки, их хочется сцеловывать. Чонин не может уложить весь его образ в своей голове, поскольку становится самим Ханом — слова, предложения и тексты рассыпаются из его рта, не останавливаясь. Это забавляет и рождает новую улыбку: уже не уголками губ, а полностью, широко, изобильно. Но Джисон не может быть изобилием. Его всегда не хватает, даже когда рассказывает о чем-то. Девушка, работающая флористом, улыбается и здоровается. Она очень приятная на вид, плохих цветов точно не выберет. — Здравствуйте! Мне, пожалуйста, три веточки оранжевых лилий, — с небольшой отдышкой говорит и сразу же достаёт бумажник, — у вас они в наличии? — Добрый вечер. Да, имеются, — она уходит и в скором времени возвращается с нужными ему цветами. Он сам сразу расцветает как бутон. Девушка собирает веточки вместе и заворачивает в прозрачную плёнку. Она приятно шуршит и Чонин думает о том, как Джисон будет утыкаться носом в бутоны, чувствуя их аромат. Это ещё больше давало мотивации не медлить. — Можно ещё ленточку, пожалуйста. оранжевую, — уши горят, язык не слушается. Теперь на букете красуется лента, завязанная в форме бантика. Чонин сердечно и долго благодарит флориста и даёт ей чаевые, потому что она ему сейчас очень-очень помогла. Щёки у него красные, а сам он чувствует себя расплавленным своими же чувствами. Теперь он мчит на обратную остановку, сразу же снова смотря, когда приедет автобус. Через 10 минут. Чёрт. Джисон вот-вот вернётся, нужно ему написать. Ответ не заставляет себя ждать и парень говорит, что только вернулся домой и ждёт его. Чонин выключает телефон и касается им своего лба, тяжело дыша. Ладно, он дома, ничего не поделать. Автобус приезжает и парень чуть ли не влетает в него, потому что количество людей в вечернее время суток пугает. Не успеешь войти — жди следущий, а это сейчас вообще некстати. Люди толкаются и мысли, что цветы могут повредиться, тревожно сидят внутри, но Чонин всеми силами закрывает их своими руками от давки. Такое себе удовольствие, но сейчас неважно. Это нужно сделать и он готов полностью, хоть в горле и стоит ком тревоги и иногда всплывают мысли о невзаимности. Нет, всё в порядке, просто кому-то нужно было сделать первый шаг. И Чонин справится с этим. Он чуть ли не влетает в этот чертов подъезд. Грудь вздымается, позволяя набирать в себя кислорода во все лёгкие. Ноги не особо слушаются, но нужно держаться и не уронить охапку цветов. Кажется, чувства осыпаются, а слова всё не находятся в его голове. Беспорядок, который он не любит. Он дышит, глубоко и долго, готовясь сказать о том, что так ему дорого. Дверь он открывает тише обычного и заходит в квартиру. Слышит свой собственный пульс в ушах. — Ура, ты вернулся, я очень ждал. Мне тебе столько рассказать надо. Меня сегодня чуть не скинули со стула и я мог сломать спину, представляешь, — слышится голос Хана из спальни, а потом он сам появляется в дверном проёме, — А ты где был? Цветы попадаются на глаза и Джисон, словно током ударенный, пялится на них. Эмоция определенно удивленная, а глаза мечутся то на букет, то на пришедшего. — Хан Джисон-хён, — зовёт чуть подрагивающим голосом и подходит ближе. — Официально, я польщён, — дурацкая ухмылка и всё ещё бегающие глаза. Чонин чуть смеётся и опускает взгляд, теребя ленточку, связывавшую цветы. Хан забавный и радостный. Ян набирает воздух в лёгкие и успокаивает себя тем, что Джисон сейчас не ведёт себя как осой ужаленный. Нужно не облажаться. Чонин закрывает глаза, прикладывая букет к району возле сердца. Придерживает так несколько секунд и нежно отрывает от себя — от сердца, — даря Хану, который всё ещё не знает, какую эмоцию ему нужно показать. — Это ты кому купил? Дурак. Глупый вопрос. — Тебе, если ты ещё не понял, — всё ещё держит цветы на некотором расстоянии от себя и рассматривает шоколадные зрачки напротив, — Потом посмотришь их значение, а пока держи их, — Чонин передаёт их парню в правую руку и моментально припадает к его телу, сильно-сильно сжимая объятиями. Они наверняка горячие или даже огненные, — Я люблю тебя, Хан-и, и теперь эти слова значат для меня намного больше, чем было раньше. Наверное, где-то во Вселенной взорвалась или родилась новая звезда. — Я тоже очень сильно люблю тебя, даже сильнее, чем ты, — так же крепко отвечает на прикосновения и начинает рисовать носом узоры на шее младшего. — И я хочу, — останавливается, набирая кислород и уверенность, — хочу, чтобы мы с тобой стали парой. Джисон абсолютно не здесь. Руки дрожат, а тело — немеет и холодеет, а потом сразу же зажигается снова. Это всё реально и Чонин правда сказал это. У него получилось. — Я согласен, — ничуть не сомневается и отстраняется от Чонина, чтобы взглянуть в глаза и улыбнуться. Умение дышать покидает тело вместе с волнением и внутри всё цветёт. Сейчас в квартире слышно лишь их общее дыхание с частыми задержками и тиканье настенных часов. Они смотрят друг на друга и ловят искорки, выпадающие из зрачков. Чонин всё-таки рассыпался, всё-таки признался. Смог. — Ты даже готов слушать меня на постоянной основе? — Джисон хихикает и подносит цветы к носу. Аромат чарует. — Всегда был готов, — изучает его лицо и немного розовые щёки, — знал, что они будут чудесно смотреться рядом с тобой. Хан, несвойственно себе, смущается и дёргает носом от осознания этого: — Ты заставил меня смущаться, ты сделал что-то невероятное, Нини, — опускает глаза, на которых выступает блеск, — Спасибо, спасибо, спасибо, я очень рад, правда, — снова прижимается к его телу, чем заставляет Чонина встать в ступор. — Этого я точно не ожидал, — удовлетворённо закрывает глаза и кладёт руки на его спину, поглаживая каждый участок и успокаивая, — Спасибо за доверие. Джисон плачет несильно и шмыгает носом. Ему хочется взорваться от эмоций. Чонин поглаживает уже рёбра, пробравшись под футболку. Хану это сейчас нужно. Последний дрожит и снова ластится, как котёнок. Чонин обхватывает его лицо ладонями и скользит зрачками на губы. Джисон делает то же самое и первый припадает к нему. Этот поцелуй нежный, выражающий не страсть, а чувства, наполняющие внутренности. Упаковка цветов шуршит и напоминает о себе. Хан отстраняется от тела напротив и вытирает влажные дорожки на щеках. — Я поставлю их на кухне в вазу, — перехватывает букет и дарит тёплую улыбку, — Сходи умойся. — Я купил нам покушать, там на столе, — Хан говорит это из ванны и смотрит в зеркало, рассматривая своё влюблённое лицо. Он хлопает себя по красным щекам и быстро-быстро моргает, — я так тебя люблю, Чонин, ты бы только представил себе, — шепчет сам себе и включает воду. На кухне аромат разогретой лапши и мечущийся младший. Он каждый вечер накрывает им на стол, но сегодня особенный день, нужно хорошо постараться. Джисон возвращается и начинает щебетать о проведённом дне, именно этого и ждал Чонин, называя снова его болтушкой и улыбаясь от искреннего счастья. Теперь оба спокойны, больше нет недопониманий и всё встало на свои места. Причиной счастья являются они сами и, кажется, они создали семью, в которой слышат и слушают друг друга.