Разворот золотистого ханьфу

Цзинь Лин тихо вздыхает и прикрывает глаза. Всё будто в огне горит: он ощущает это каждой клеточкой своего тела. Он лежит на боку на самом краю кровати, а сзади к нему прижимается тело его дяди. Его руки дрожат, а зубы прикусывают пухлые малиновые губы, прокусывая почти до крови. Ему очень хорошо. Вэй Ин, оттянув ворот его ханьфу, покрывал тонкую шею наследника клана Цзинь нежными поцелуями, едва задевая почти прозрачную молочную кожу губами. Рука мужчины мягко оглаживала низ живота, едва виднеющегося за белой тканью. Такая малость, а младший был уже готов тихо скулить от постыдного наслаждения. — А-Лин, я пойду дальше. Пообещай, что, если станет больно или неприятно, ты мне скажешь. Цзинь Лин переводит расфокусированный взгляд на лицо старшего, рассеянно кивая. Но тот не возобновляет ласки: — Малыш, мне нужны слова, ты должен понимать, что происходит. — Д-да, дядя. Это было странно. До ужаса странно и неправильно. Это человек в первой своей жизни стал причиной гибели его дражайших родителей. Был его признанным приёмным дядей. И молодой наследник клана мог бы испытывать к нему всё, что угодно: злость, ненависть или же уважение и восхищение подвигами Старейшины Илин. Но его чувства – самая искренняя и до дрожащих коленок робкая первая юношеская любовь. Он прятал трепетное дыхание за громкими гневными криками, желание крепко обнять за ударами магического меча. И всё же в один день правда всплыла наружу. На него было тяжело смотреть: всё тело было покрыто фиолетовой скверной. В тот день он защищал молодых адептов Гу Су. Непонятно откуда взявшаяся толпа мертвецов напала на юных адептов во время их первой ночной охоты. Защищать младших от такой полчище врагов – дело опасное. Тёмные силы имеют свою плату… Следующие несколько дней он пролежал без сознания. Пары темного искусства покрывали его тело, заставляя адептов ордена обходить его домик стороной. И только Ванцзи приходил проверять состояние дорогого друга. Так было до определенного момента. Как только новость дошла до ордена Юнмень, на пороге Гу Су тут же появилось два гостя. Цзян Чен и Цзин Лин. И если старший, несмотря на ситуацию, сначала, как полагается, пошёл поприветствовать главу могущественного ордена, то наследник ордена Цзин тут же поспешил в домик на окраине деревни. Стоило ему зайти в комнату Вэй Ина, как на плечи, словно тонны черного железа, легла густая темная энергия. Он на дрожащих ногах дошёл до кровати и рухнул на пол. Если так плохо ему, только вошедшему сюда, что же происходит со Старейшиной, из тела которого исходит эта проклятая дрянь?! Он долго не мог решиться сделать что-то. Просто сидел у изголовья его кровати и смотрел. Ждал чего-то. Дождался. Вэй Ин открыл глаза. Цзин Лин не знает, почему – может быть, это вина темной энергии, а может его волнение за состояние этого человека пересилило собственные страхи. Он правда не знает. Но, когда его взгляд столкнулся со взором едва проснувшегося старшего, он смог только аккуратно взять его ладонь, прижать к собственной щеке и прошептать ослабевшим от волнения голосом: — Как ты? Вэй Ин пристально посмотрел ему в глаза, а потом прошептал: — Наклонись ко мне. Юноша наклонился к дяде и в удивлении распахнул глаза, почувствовав на своих губах его. Они были сухими и обветренными после стольких дней без воды, но для Цзинь Лина, который в тайне мечтал об этом, ночью украдкой смотрел на портрет в главном зале, не смея даже надеяться прикоснуться к старшему, этот поцелуй был невероятен. Он отстранился и посмотрел на дядю, судорожно бегая взглядом по лицу. Искал малейший знак, намёк, что всё это – глупая шутка старшего. Ведение, пришедшее из-за темной силы. Но глаза Старейшины Илин были как никогда ясны, а на лице не было ни намёка на шутливость. Лишь усталость, которая, казалось, собрала в себе все горести этого мира. Вэй Ин тихо заговорил: — А-Лин сегодня такой красивый, такой… — О чём ты?! – нервный шепот младшего и боязливо распахнутые глаза, которые он спрятал за каштановой челкой, тут же буквально отбрасывая от себя руку старшего, которую ещё минуту назад с таким трепетом прижимал к щеке. — Пожалуйста, хотя бы сейчас… А-Лин, будь честен. Я слишком устал играть в непонимание. И до младшего наконец доходит, что все его жалкие попытки скрыть свои чувства давно провалились. Вэй Ин знает. Он не издевался над ним. Никому не рассказал. Он знал и поцеловал его… Цзинь Лин поворачивает к нему лицо и тихо несмело шепчет: — Тогда… Можно ещё один...? Старший кивает, и в этот раз молодой наследник ордена сам наклоняется к нему. Конечно, ему можно. Его маленькому дорогому А-Лину можно всё. И даже тогда, в очередной их совместный вечер, когда они, сбегая от чужих глаз, скрываются в одной из дальних комнат поместья Юнмень, куда Старейшина Илин приехал в гости, А-Лин просит его остаться с ним, старший не может отказать. Он развязывает пояс, полностью раскрывая полы ханьфу, обнажая девственно-чистую кожу юноши, и кладёт руки на пах. На нем всё ещё есть нижнее бельё, но его впервые касаются там… Чувств так много, что младший тихо хнычет, закрывая рот левой рукой. Вэй Ин поднимается по шее поцелуями. Зарывается кончиком носа в выпавшие из хвоста каштановые пряди на затылке и прикусывает покрасневшую от смущения мочку. Его малыш дрожит. Он так очарователен в своей честности, в своём желании получить удовольствие, что Вэй Ин не может сдержаться – он сильнее прижимается к телу юноши, давая прочувствовать степень своего собственного желания. Младший почти горит. Старший отходит чуть в сторону и переворачивает племянника на спину. Цзинь Лин пытается прикрыть лицо руками, но их тут же отодвигают в сторону крупные горячие ладони. В тишине комнаты разносится мягкий голос: — А-Лин, ты обещал быть честным. Я хочу доставить тебе удовольствие. Хочу, чтобы моему маленькому племяннику понравилось. Так позволь сделать это, не сбегай. Его голос дрожит, но помня слова дяди, он собирает все свои силы на быстрый нервный шёпот: — Х-хорошо. Я… Не буду… Старейшина Илин мягко улыбается и развязывает ленту на голове младшего, заставляя копну каштановых волос темными лентами заструиться на шелковой ткани: — Умница. Он опускается вниз и вбирает в рот сосок младшего. Цзинь Лин издает высокий стон и выгибает спину так сильно, что сводит лопатки. Вэй Ин выпускает горошину изо рта и приникает ко рту любимого мальчика. Тот с рвением отвечает, обнимая шею дяди, изо всех сил притягивая к себе. Ближе. Ближе. Ведь сейчас он был всем. Единственной опорой, горячностью жизни и громким гулом собственных чувств, пульсацией отдающихся во всем дрожащем теле. Старейшина Илин дожидается, пока Цзинь Лин немного расслабится, и снимает бельё, отбрасывая остатки одежды на пол. Юноша хочет прикрыться, но под пристальным взглядом обычно расслабленного мужчины может только стыдливо отвести взгляд и развести шире колени под ободряющее мурчание довольного старшего. Он разводит полы черного ханьфу и сбрасывает его к остальной одежде, оставаясь полностью нагим под восхищенным взгляд влюблённого юноши. Мужчина хотел показать дорогому возлюбленному всю ту любовь и нерастраченную нежность, что копил в себе годами, издалека наблюдая, как А-Лин делает первые шаги, как сам вырезает свой первый лук, царапая нежные ручки охотничьим ножом, и как прикрепляет на кожаный пояс ножны магического меча. Он хотел быть рядом тогда, но не мог… — Д-дядя… – голос был тихим и неуверенным, но прикосновения юношеских ладоней почему-то успокаивали. Старейшина тихо вздохнул и изо всех сил прижал к себе пискнувшего от удивления младшего. Да. Так было тогда. Но сейчас это маленькое тело в его руках, ореховые глаза смотрят на него, и он сделает все, чтобы так оставалось. Неважно, сколько раз для этого придется вернуться из загробного мира – он сделает это ради него.