Горькое вино

«—Вы чувствуете вину? —Что? —В таких ситуациях людям свойственно чувствовать это чувство. Вы обвиняете себя, потому что не смогли сделать ничего что бы все исправить? —Каких ситуациях? —Несчастный случай.» Боль разливалась по груди, словно то же вино, что обжигающе лилось по горлу, скрашивая вечер своим контрастом, казалось, нисколько не отупляя боль, а наоборот делая его сильнее своим вкусом горечи. Такое красное, такое глубокое, такое горькое, доводящее до такого ужасного состояния, и оставляя после себя несглаживаемый след. Кавех любил вино, но оно несомненно имело и свою обратную сторону, скрашивая вечера своим присутствием, оно же уничтожало утро своим воздействием на мозг. Такое казалось бы, яркое, многообещающее, на самом деле творит непоправимые дела с людьми. Имеет огромное разнообразие, проявляясь во всех вкусах, со всеми закусками, с годами только становится крепче, оставляя более сильный след, и если не прекратить собственными усилиями этот порочный круг, то погрязнешь в этом болоте алкоголя и зависимости, от малейшего изменения, от самого вина. Сколько бы вкусов оно не имело, блондин всегда любил сладкое, что распаляет своим вкусом, на контрасте с кислыми брожеными ягодами, придавая энергии и яркости жизни, однако, сейчас он испивал самое горькое вино в таверне, приправленное знаменитыми сумерскими специями. Оно казалось, действительно его понимает, своим вкусом сочетаясь с горечью ситуации не меньше чем с закуской, к которой он не притронулся. Какой идиотизм. Жизнь настолько странная штука, что иногда доводит до таких ситуаций как с архитектором. Вино, понимающее горечь на его душе? Что за абсурд. Однако оно же всегда и было главным его другом, распаляя его радость своей сладостью утром, а по вечерам разделяя с ним его чувства, разве не так звучат те самые цитаты про любовь или дружбу? О разделении чувств. Сейчас сидя в этой казалось такой ничтожной маленькой таверне, осматривая каждого, он насмехался над всем светом и самим собой. Никто никогда не был ему другом, все лишь были мимолётными радостями, не принося постоянного удовольствия как и вино, не оставаясь надолго, не стараясь понять. Но и архитектор никогда ни с кем не был честен, никогда не пытался рассказать о своем горе, что само собой влекло такую ситуацию. Врятли он был честен с самим собой, от чего становилось противнее быть в собственном теле, которое утром уже вовсе будет не в пригодном состоянии. То чувство когда кажется, что понятие истинной черной сущности этого мира вертится на языке, ласкает кончики пальцев, ускользает прямо из рук, казалось такое уловимое, однако такое призрачное. То чувство разоблачения всей ситуации, устройства мира, всех вокруг и самого себя, когда остаётся лишь сидеть тихо, соглашаясь с реальностью не в силах ей перечить. Эта не та ситуация обиды и боли, когда не понимаешь за что так с тобой происходит, когда на губах остаётся лишь единое слово "Почему?", когда хочется задать этот вопрос всем, зная что не добьешься ответа. Это ситуация абсолютного принятие своей беспомощности и ничтожности. Сейчас разглядывая всех в таверне, он пытался отвлечься и найти хоть какие то краски в мире. Таверну посещали многие постоянные клиенты, именно в этот день, он и сам как один из них, различал из сразу, по этому сейчас его интересовали только пришедшие. Казалось все в таверне скучковались в свои группы людей, отказываясь принимать блондина. Вон там, кучка учёных, что праздновали свой успешный первый проект, вон там пустынники, что вертелись вокруг какого-то странного типа. Он не был похож ни на одного из всех, но казалось, имел сумерские корни. Глаза сразу приковывает пышный образ посетителя, не похожий ни на одну рассу, методом подбора Кавехом было решено что это мондштадец. Однако наряд не был похож на тамошний, лишь изредка напоминая его своими мелкими деталями и побрякушками коих было много, да и внешностью он больше походил на сумерского пустынника, только более хилого, а не как жители монда, что как под копирку были все со светлыми оттенками кожи. Незнакомец полностью приковал взгляд, который красноглазый и не пытался скрывать, в силу своего любопытства, да что там, все в таверне то и дело поглядывали на него, однако только Кавех кажется решился дальше смотреть в глаза очаровательному юноше, что в ответ также изучал его взглядом. Как минимум, во вкусах в одежде они точно найдут общий язык, так почему бы и не попробовать? Все мысли занял только он, вытесняя ту боль, что каплями все ещё стекала внутри, но этот парень был лучше всякого вина, казался спасением на фоне всего мира что есть, таким привлекательным, таким нужным в данный момент. Кажется, в своих откровенных разглядываниях он зашёл слишком далеко, незнакомец подсел к нему за столик, не прерывая такого же взгляда в ответ, что был более кокетливым что ли. К столу подали новую бутылку вина, что тот без зазрения открыл и разлил по бокалам, отпивая немножко и одаривая его одобрительной улыбкой. —Интересное у нас выходит знакомство. Стоит отдать должное, у вас прекрасный вкус, что в одежде что в напитках.– произнёс он, в том же кокетливом тоне что его улыбка, что его взгляд, что его всё, отрывая блондина от размышлений, так внезапно как будто вырывая из пучины темных воспоминаний, в реальность.—Кэйа Альберих, приятно познакомиться. —Кавех, взаимно.– не очень вежливо отвечать одним лишь именем в ответ на такие теплое знакомство, однако сейчас он казалось только свое имя помнит, глядя на собеседника. Тот, казалось был то ли удручён таким знакомством, то ли огонь интереса в его глаза полыхнул на миг, как дикий костер, однако быстро успокоился, продолжая сверкать своим игриво-томящим светом. —Что ж, продолжим играть в гляделки?–взгляд Кэйи был таким понятным, казалось он прочитал его насквозь, хуже–в его взгляде читалось понимание, не сочувственное, а то самое понимание человека который сам это пережил. В свою же очередь, капитан, пытался скрыть свое сочувствие, видя в собеседнике как будто отражение себя, просто в другой интерпретации. Он готов здесь сидеть вечно, если ему от этого будет лучше, ведь самому так хотелось хоть капли поддержки, хоть сам понимал, что такое отродье ее вовсе недостойно. Достаточно было их переглядок, по глазам читалось столько, сколько в жизнь не сказать, глаза говорили о чувствах так, как не может язык. И Альберих не уворачивался от этих гляделок, нет, только не сейчас когда появился шанс не испортить момент и помочь тому кто так нуждается в этом, когда от него может идти хоть какая-то польза, когда он сможет доказать сам себе, что не настолько ничтожен. Но это ведь не исправит его жизнь. Брат все также будет смотреть мутным взглядом в ответ на приветливую улыбку, Джинн все также сочувственно будет смотреть на растрёпанного капитана, а все остальные лишь мимолётно, но все также часто, улыбаться приветливо и затягивать долгие разговоры с эрудированным капитаном. По этому сейчас, все что он может–лишь быть свидетелем и молчаливой поддержкой, как бы говоря "ты не один, и в тебе нет ничего плохого. Ты не виноват." Заканчивая эту бутылку, но не заканчивая игру, он заказывает более мягкое вино, с обжигающей, но такой родной сладостью.