M.I.A. - bad girls
— Да почему, блять, я?! — выходит между отчаянием и злостью. — За языком следи, Чон, — капитан даже не кричит, так, для проформы возмущается. Сам понимает, что задание глупое до невозможности. Четверги коварны, Чонгук давно это понял, а сегодня только удостоверился в поганости этого дня недели. Пришел срочный запрос на перевозку опасного преступника, а точнее — одного богатенького гада, что произвёл небывалый бум среди правоохранительных служб около года назад, ограбил крупнейший банк в Сантьяго. После долгих судебных тяжб и расследований его усадили за решетку в местную тюрьму. Чонгук до сих пор не понял, как власти умудрились поймать и, что ещё важнее, доказать виновность, тогда ему было не до этого. Хорошо, ему бы и сейчас не до этого было, но обстоятельства зачастую против наших изначальных планов. Всего неделя до долгожданного отпуска, которую Чонгук планировал спокойнейше провести в участке за разбором накопившихся бумажных дел, но теперь должен потратить по меньшей мере двое суток на перевозку заключенного и возвращение обратно в родной город. Казалось бы, почему этим должен заниматься он, хоть он и занимается отделом по особо опасным, но, говоря начистоту, наркоторговцев и перевозчиков оружия куда больше на территории Чили. А к ним он уже привык как к родным, не считая этих недоразвитых, что умудряются очень тупо палиться, к особо опасным. Хотя год назад его подстрелили на задержании одной из группировок, что неплохо так подпортило ему пару месяцев жизни, благо тело молодое, восстановился быстро. И вот, буквально сегодня на рассвете пару десятков заключенных из-за переполненности местной тюрьмы под усиленным контролем отправили на другой конец Чили, где есть ещё свободные места, пусть и условия в разы хуже. Сотрудников катастрофически не хватает, и полиция тесно сотрудничает с тюрьмой, периодически помогая, перебрасывая людей на усиления, или же, как сейчас, выполняя разовые перевозки заключенных. Но жалеть преступников Чонгук даже не пытался. Так что на данный момент — а сейчас полдень — согласно полученному двадцать минут назад распоряжению на транспортировку некоего Ким Тэхёна в Антофагасту для дальнейшей передачи его федералам, имеется один офицер отдела по работе с особо опасными преступниками в недавно полученной должности главы отдела и один бронированный автомобиль, оборудованный камерой для перевозки заключенных, попросту автозак. Потрясающе, не правда ли? — В ту глушь тащиться сутки, кэп, — стонет Чонгук и зарывается пальцами в отросшие пряди волос. — Почему его не переправят из ближайшего аэропорта? — он с отчаянием смотрит на начальника. Родриго Тапия — мужчина с сединой на висках в коротко стриженных черных волосах, с множеством мимических глубоких морщин на лице, со смуглой, припеченной чилийским солнцем кожей, всегда гладко выбритый и одетый в форменную одежду. Чонгук и не помнит капитана без формы. Тот тяжело вздыхает и трет переносицу. — Чонгук, ты же знаешь, как обстоят дела в нашей тюрьме, — устало начинает Тапия. — И знаешь, что весь ответственный конвой они отправили утром. Чонгук только нехотя кивает на это, соглашаясь. — Всего сутки, зато развеешься, окрестности посмотришь. А то торчишь тут день и ночь, ты вообще хоть выбирался за пределы центральных районов? Закатить глаза Чонгуку не позволяет только совесть и уважение к капитану. Что ж, сутки в душной кабине авто с преступником в камере за спиной и дорогой, стелющейся сквозь пустыню Атакама, где из видов только пески с редкими сухими кустарниками да камни. Звучит не так уж и плохо, правда?***
— Ведите его, — голосом без энтузиазма и с уже отстойным настроением командует Чонгук двум охранникам, что дожидались, пока тот пригонит машину ко входу. Радует хоть то, что ему достался новенький Форд транзит, числящийся для дальних перевозок и редко используемый, а на доисторической рухляди укатили утром. Всё те же двое охранников, следуя шаг в шаг с заключенным, одетым в, мать его, белый костюм, сопровождают и усаживают мужчину в камеру авто. Чонгук немного выпадает с одежды этого Ким Тэхёна, потому что, ну камон, какой белый костюм в тюрьме. Мужчина сам из себя весь ухоженный, чистый и причесанный. У него приятная внешность, Чонгук отметил это, ещё просматривая дело. Обычно доводилось возиться с не слишком привлекательными людьми как на внешность, так и внутри. Хотя хороших людей в тюрьму не сажают. Удостоверившись, что дверь камеры закрыта, а за это отвечал, ничего себе, электронный замок, Чонгук закрывает дверь автомобиля, закидывает ключ-карту на шею, сразу же пряча её под водолазку и, кивая охране, усаживается на водительское кресло. Достает ключ авто из кармана рабочих брюк карго и заводит двигатель. Потому что правило номер один — не оставлять заведенной машину, пока грузят заключенного. С приятным негромким рычанием мотора он плавно трогается с места и выруливает к дороге, ведущей от здания тюрьмы к воротам, где их ему незамедлительно отворяют и выпускают на свободные улицы. Участок находится в центре города, а вот тюрьма — практически на окраине, тут только промзона да пустыри. Сзади раздаётся громкий чих, только звук такой, будто что-то взорвалось, а не чихнул человек. Нормально вообще чихать с таким энтузиазмом? — Костюмчик яйца не жмет? — небрежно бросает Чонгук. Решетка для просмотра в перегородке, отделяющей кабину и кузов сзади него, открыта. Они оба отлично слышат друг друга, в отдельное зеркало Чонгук даже видит смоляную макушку заключенного. — А вас так волнуют мои яйца, капитан? — негромкий низкий голос слышится в ответ. — Офицер, — не подумав, поправляет Чонгук сквозь зубы. — Молоденький, — усмехаются за спиной. — Но сути не меняет. Чонгук только глаза закатывает, выворачивая машину на объездную дорогу, огибающую шумный Сантьяго. «Молоденький», — фыркает Чонгук про себя. Он что, возраст по свету солнца определяет, как вообще можно определить возраст на глаз? Может, ему под сорок, сохранился просто хорошо? Почему-то Чонгук бесится. Проходит примерно час размеренной езды по полупустому шоссе, тихой работы кондиционера и гула мотора. Чонгук периодически посматривает в зеркало заднего вида, присматривая за заключенным, что, кажется, задремал сидя. Оперся о стенку, чуть съехав с лавочки, положил подбородок на грудь и руки сложил на животе. Костюм этот ещё его белый почему-то до чёртиков бесит. — Серьёзно, кто одевает белый костюм в тюрьму? — скорее для себя озвучивает Чонгук, глядя вперед, на ровное полотно шоссе. — Надевает, — раздаётся неожиданно сзади. Чонгук цокает от этого урока языка и сжимает губы. — А почему нет? Или оттого, что я был в тюрьме, мне стоило забить на себя, не мыться, наделать партаков спидозными иглами и лечь под какого-нибудь хряка? Ну, или же раскидать там всех и нагнуть под себя, мешая чужую вонючую глину? — фыркает заключенный и, судя по звуку, присаживается ближе к окошку с решеткой, разделяющей их. Чонгук бросает мимолетный взгляд, удостоверяясь в своих догадках, и снова смотрит на дорогу. Его до ужаса раздражает этот педантичный индюк, который возомнил себя выше всех остальных с этой его укладочкой волосок к волоску, наглой ухмылкой и этим дебильным белым костюмом. Чон фыркает и тянется к пачке сигарет на приборной панели, закуривает, надеясь, что дорога пройдёт всё же приемлемо. Сизый дым тяжело оседает в лёгких и горчит на языке, Чонгук выдыхает остатки в окно, смотрит в боковое зеркало, намереваясь обогнать еле тащащийся Ниссан впереди. — А можно не курить? Чонгук закатывает глаза. Ещё чего! — Что мне ещё не делать? — скептически отзывается Чонгук. — Курение убивает, вы в курсе? — лицо заключенного прижато впритык к решетке, от чего ощущение, будто он говорит прямо в ухо. Голос этот мягко-низкий. Дурацкий. Чонгук елозит на месте, прогоняя тянущее ощущение в районе поясницы и мурашки, прокатившиеся волной по всей правой стороне тела. — Мм, — мычит Чонгук, затягиваясь и переводя взгляд с дороги на зеркало заднего вида и обратно. Никого. Чонгук резко поворачивает голову и выдыхает весь сизый дым прямо в решетку, попадая точно в одного надоедливого заключенного, что лезет с непрошенными советами. Тот закашливается и отсаживается, руками машет, пытается развеять запах, Чонгук злорадно смеется под хрипы сзади. — Иди ты нахер, — сипит Тэхён, всё ещё кашляя. Чонгук демонстрирует фак в окошко с решеткой. — Могу только тебя на него насадить, — облизывает губы, на секунду представляя. — Попробуйте, офицер Чон, — слащаво тянет Ким, — после меня никого не захотите больше. Чонгук откровенно смеется, забавляется. Может, поездка выйдет не такая уж и плохая. — Тебе не стыдно говорить такое? — дёргает бровью, толкаясь языком в щеку. — Здорово, правда? — усмехается Ким. Чонгук мотает головой, делает последнюю затяжку и выбрасывает сигарету в приоткрытое окно. Примерно полтора часа Чонгук наслаждается тишиной, изредка посматривая на мучающегося, вероятно, от скуки заключенного. Тот, к счастью, ничего больше не пытался говорить. Чонгук даже позволил себе погрузиться в размышления, чем бы ему заняться на время отпуска, может, посетить соседнюю страну. Стоит посмотреть, что интересного можно найти в Аргентине. Далеко лететь не хотелось, но и дома просто сидеть тоже не вариант. Тем временем солнце жарило уже во всю силу, припекая даже через закрытое окно руку. Слава всему и всем, что им досталась новая машина, в которой отлично работал кондиционер, причем даже в кабине для заключенных было не смертельно душно. — Может, хоть радио включите, а, офицер? Ну конечно, не могло же так повезти ему, чтобы этот Ким больше не заговорил за оставшееся время поездки. А ехать им без малого ещё часов пятнадцать. — Не положено. — Все во внутренних органах такие скучные? — стонет Ким. Чонгук раздраженно фыркает. Он этому недоделку в клоуны не нанимался. — Сиди и помалкивай в тряпочку, мне нахер не сдались разговоры с тобой и вообще вся эта «поездка», — Чонгук отрывает руки от руля показывает пальцами кавычки. — Тебе скучно? Мне абсолютно поебать. Развлеки себя сам. Будешь ещё пиздеть, я тебе рот заклею. — Какой вы грубый, офицер. — Рот заклею. — Любите пожестче? — наигранно удивляется Ким. — Мне нравится, — елейно тянет гласные он, оказываясь возле решетки вплотную. По спине снова бегут мурашки, Чонгук морщится. — Захлопнись. Сзади фыркают, но действительно замолкают. Чонгук тяжело вздыхает, ну вот нахуй оно ему это всё нужно. Солнце, к счастью, начинает медленно, но верно клониться к закату, скоро жар спадает. Вот только в пустыне, по которой они сейчас едут, по ночам жуть как холодно. Атакама коварна, как и четверги. Когда спустя два часа сзади всё ещё тихо, и Ким, кажется, даже не шевельнулся, Чонгук немного настораживается, хотя сам же и просил заткнуться. Он уже заранее ругает себя за то, что делает дальше: — Ты там не сдох? Слишком тихо. Ким поворачивает голову и смотрит на Чонгука сквозь решетку через специальное зеркало. — Никто не планирует убийство громко, — и тянет губы в наглой ухмылке. Чонгук только тяжело вздыхает. Начинает смеркаться, и он тянется к рычажку, переключая фары с дневного света. Машин очень мало, усталость начинает понемногу давать о себе знать. Ещё бы, спал нормально он последний раз с месяц назад. К работе в придачу шла ещё и бессонница. Так что у него не было и малейшего шанса на нормальный режим. — Офицер, расскажите о себе, — дует губы Ким. Чонгук совершенно по-дурацки на мгновение подвисает на их объеме, становится всё хуже видно кузов, но включать свет как-то не хочется. — Больше ничего не нужно? — дёргает бровью Чонгук, усмехаясь. — Возможность полежать, что-нибудь поесть, радио или собеседника поинтересней, — принимается перечислять тот. — По приезде будут у тебя собеседники поинтересней, — усмехается Чонгук. Ким заметно морщится. — Да ладно вам, офицер, я же мило с вами общаюсь. Я клад, могу любую тему поддержать. — Ага, такой клад только закопать, — Чонгук тянется снова к заметно опустевшей пачке сигарет, приоткрывая окно. — Да поглубже, — толкается языком за щеку и зажимает сигарету меж губ. — Вы ведете себя как мудак, офицер, — разочарованно фыркает Ким. Чонгук коротко смеется и затягивается. — Это флирт. — Хуёвый. Чонгук снова смеется и пожимает плечами. Какой есть. К слову, он сейчас не соврал. Да, этот бесящий его всё так же раздражает, но, надо отдать ему должное, держится неплохо. И, самое неприятное, вызывает интерес. Пусть Чонгук точно и не пустится в расспросы так с ходу. Да и вообще не пустится. Завтра после полудня он передаст этого Ким Тэхёна федералам, и на этом их пути разойдутся раз и навсегда. — Слушайте, офицер… — Прямо в решетке появляется смазливое лицо Кима, Чонгук приподнимает бровь, делая затяжку и выбрасывая окурок в окно, — А многим вы подставили свой зад, что так рано получили своё звание? — тот проходится языком по нижней губе, скалится. На одно мгновение Чонгук прикрывает глаза, вдыхая полной грудью. Он в шаге от того, чтобы придушить этого человека и просто привезти хладный труп федералам. — Ещё, блять, хоть одно слово, и я тебя выебу, — слишком мягко, даже приторно, говорит Чонгук. Бесит, сука, неимоверно. Ну вот почему именно он, почему сегодня, почему именно этот Ким Тэхён достался ему? Одни сплошные почему, на которые один ответ: это его работа. Пусть в данном случае им совершенно нахально воспользовались, но он знал, что так бывает, недостаток в рабочем штате и не такие сюрпризы таит. Чонгук тяжело вздыхает. А ещё виноват четверг. Четверги коварны, вы помните? Этот ненормальный в костюме вроде действительно заткнулся, испугался, что ли? Чонгук негромко хмыкает своим мыслям, солнце медленно, но верно скрывается за горизонтом, последними лучами окрашивая каменистые возвышенности и невысокие сухие кустарники в переливающиеся оттенки рыжего и окончательно тонет в грязно-желтом цвете песков с примесью глинистых камней. Скоро из сизо-синего всё погрузится в холодную черноту пустынной ночи, одни лишь звезды да свет фар редко проезжающих машин будут освещать дорогу, ведущую сквозь многокилометровую Атакаму дальше на север Чили. Чонгук растирает лоб, ещё ехать и ехать, нужно отправить запрос на разрешение остановки и получить координаты с одобренным местом. Задница затекла невероятно. Потом ещё обратно ехать столько же, нельзя было, что-ли, найти место поближе, переться через полстраны, да ещё и через пустыню. Как будто аэропортов мало, вон, можно было его на юг закинуть, и ехать вдвое меньше и тоже забытые богом места. Одно радует, дорога домой обычно быстрее проходит. Чонгук зевает и сам себе удивляется, когда, клацнув зубами, задумывается о том, что дома в жизни бы не уснул столь рано, да и вообще, не факт, что вовсе уснул бы. Дорога по своему обычаю успокаивает и немного снижает реакцию, рассеивает концентрацию. Рация неприятно шипит, заставляя вынырнуть из своих мыслей. Чонгук морщится и уже тянется к пачке сигарет, как слышит стон? Так и замирает с протянутой к пачке на парпризе рукой, глупо хлопает глазами, уже думая о звуковых галлюцинациях от недосыпа, и хмурится, всё же подхватывая пальцами пачку. Протяжный стон доносится снова, Чонгук бегает глазами по сторонам, зажимает губами сигарету и быстро прикуривает от огонька зажигалки. Затягивается, откидывая пачку обратно, вскидывает бедра, чуть меняя положение. Снова стон, низкий, приятный, совсем рядом. Чонгук выдыхает в приоткрытое окно дым, что тут же сносит ветром, толкается языком за щеку, смотрит в зеркало, что направлено на решетку. Ничего не видно. Стемнело уже окончательно. — Эй, ты, что ты там делаешь? — стучит он правым кулаком в перегородку. Ответа не следует, но вот совершенно пошлый отчаянный стон заставляет покрыться мурашками и сжаться внутренности, зарождая что-то нехорошее внутри. Он гулко сглатывает вмиг накопившуюся слюну, затягивается и бросает взгляд на навигатор, совсем недалеко есть заправка. Там камеры, можно остановиться. Нога на педали газа давит сильнее, как и очередной стон давит на воображение. «Сука, что он там, блять, дрочить удумал? Костей своих не соберет», — злится Чонгук, за три затяжки выкуривает сигарету и хмурится. Злится, потому что, блять, это ужасные звуки, которые голодный организм не в силах игнорировать. Ему хочется. У него начинает вставать. Вставать на этого дебильного Кима, будь он, блять, неладен. Вот знал Чонгук, сразу знал, что ничего путевого ждать не стоит от этого дня. Он шумно вздыхает, в зоне видимости появляются огни небольшой заправки, а сзади раздаётся ещё один стон, и руки сжимают руль что есть силы. Лишь бы не отломать. — Ты там оглох? — Чонгук повышает голос, ответа так и не следует. — Если ты там башкой своей красивой надумал подрочить или, ещё хуже, меня позлить просто так, клянусь, когда мы остановимся, я тебе колени прострелю, — шипит он. «И лучше бы ты дрочил, потому что в противном случае я за себя не ручаюсь», — остаётся невысказанным. Чонгук буквально пышет злом, он чуть ли огнём не дышит. Не собирался он останавливаться, пока уж сильно не припрёт. Остановиться — это потерять время. Он осторожно въезжает на территорию заправки, останавливая машину в дальнем углу парковочных мест. Заправка автоматическая, людей вокруг нет, даже машины не проезжают. Зато есть камеры, что цепляют их расположение тоже. Чонгук глушит двигатель, дёргает стояночный тормоз, разблокировывает свои двери и выпрыгивает из салона. Как же хорошо выпрямиться, он хрустит спиной, приподнимая руки, пока идёт к двери сзади, на груди под водолазкой ключ-карта от электронного замка камеры неприятно царапает кожу. Берцы поднимают пыль от каждого шага даже по асфальту, пустыня, будь она неладна. Уже стемнело, становится прохладно, кожа покрывается мурашками, контраст температур дня и ночи колоссальный. Чонгук сплевывает на асфальт вязкую, горькую от сигарет слюну и дёргает ручку, отодвигая раздвижную дверь в сторону.I can teven feat. french montana - the neighbourhood
— Ну что, — рассуждает Чонгук вслух, пока поднимается по ступеням в кузов автозака. — Готов к отлёту коленных чашечек? — скалится, нажимая на кнопку включения внутреннего света. — Ебаный в рот, — слетает с его губ бесконтрольно, пока он в шоке смотрит на вздернутую задницу Кима, которую тот отчаянно разрабатывает двумя пальцами, что по самые костяшки уходят внутрь. — Ещё нет, — с придыханием отвечает ему заключенный. «Пиздец. Ебаный пиздец», — орет внутренний голос. На узкой металлической скамье, закинув одну ногу на неё, а второй уперевшись в пол, Ким стоит, задрав задницу вверх и приложившись головой о холодный металл. Чонгук снова толкается языком за щеку и складывает руки на груди. Видок, стоит признать, открывается что надо. Он скользит взглядом по округлым ягодицам, что кажутся слишком бледными в искусственном холодном освещении, длинные пальцы не останавливаются ни на секунду, брюки мужчины лежат, до смешного аккуратно сложенные на лавке, расположенной напротив, на ней же и остался пиджак. Вот только смеяться совершенно не хочется, когда кабину авто наполняет сладкий, тягучий стон. Сказать, что зрелище не будоражит и не вызывает желания в офицере, увы, невозможно. Чонгук облизывает губы, ощущая нарастающее возбуждение, что концентрируется в паху, обдавая жаром, сглатывает вязкую слюну и, сказать честно, выбивает из колеи. — Что ты тут устроил? — выходит немного севшим голосом. Хотелось бы сердито, а получается чуть ли не отчаянно и просяще, даже немного уставше. Взгляд оторвать от пальцев, что с завидной частотой исчезают в покрасневшем кольце мышц, не выходит, кажется, глаза закрой, он будет видеть это. — Офицер, — хриплое, — мне показалось, что вы должны знать, как это называется, — усмехается гадина. Чонгук жмурит глаза до белых пятен под веками, силясь справиться с собой, смыкать пальцы на предплечьях до легкой боли и проходится по сухим губам языком. — Я спрашиваю, какого хуя ты это тут устроил?! — рычит, утыкаясь взглядом в копну черных, чуть волнистых волос, лишь бы не тонуть в своих фантазиях. Своё набравшее уже полную силу возбуждение он игнорирует, лишь дёргает головой в сторону так, чтобы позвонки на шее хрустнули. Ким, сука такая, усмехается снова и вынимает пальцы из себя, выпрямляясь, и усаживается на холодный металл лавочки ягодицами. Чонгук даже на секунду ловит себя на мысли, что контраст температур, наверное, сейчас чувствуется особо остро. Он шумно вздыхает, честно радуясь тому, что этот вид перестает мучать его и без того испорченное воображение. Только благодарен он ровно до того момента, пока не упирается взглядом в чуть бордовый эрегированный член Кима. Чонгук со свистом выпускает воздух из легких, облизывая губы. — Офицер Чон, — слишком сладко растягивает гласные Ким. — Вы же сами сказали, что выебете, — улыбается, а в блестящих черных глазах бездна. — Я и подумал, что растяжка не помешает. Пиздец. — Пиздец, — прошипел он на выдохе. Чонгук бегает глазами по чему угодно, игнорирует очередной смешок и движение за решеткой. Вот электрический замок камеры светится цифрами, вот металлические округлые прутья, образующие крупную решетку, люминесцентная лампа встроенная в потолок, то самое окошко в перегородке, разъединяющее кузов и кабину. Лишь бы не смотреть на заключенного, который уже стоит вплотную у решетки. Их разделяет всего один шаг. Места катастрофически мало. Чонгук почти начинает паниковать внутри себя, когда слышит: — Посмотрите на меня офицер, что же вы? Глубокий низкий голос патокой проникает напрямую в голову, отдаваясь в теле тягучим желанием. И, что ещё хуже, не оставляет места фантазии. Чонгук <em>уже</em> знает, как стонет Ким. — Оденься, — хрипит он еле слышно, тут же прокашлявшись. — Оденься и не мешай ехать. Это незапланированная остановка, я не собираюсь тратить время впустую. А самого внутри аж крутит от желания, собственный член упирается в резинку белья, прижатый парой слоев ткани. — Посмотри на меня, — не просьба, приказ. Чонгук тут же смотрит, будто боится ослушаться. Хотя бояться должен Ким. Но смотрит в глаза, цвета обсидиана в этом дурацком свете, что притягивают, гипнотизируют. — Хороший мальчик, — на губах напротив играет едкая ухмылка. А Чонгука ведёт так, что член отзывается пульсацией, а во рту копится слюна. Ситуация определенно становится всё хуже и хуже. И, кажется, он проебывается по всем фронтам, ибо ухмылка на губах напротив становится шире, а взгляд заключенного с жадностью скользит по лицу офицера. Чонгук смотрит в глаза, ни на миллиметр ниже не опускается, тяжело сглатывает накопившуюся слюну. Не хочет думать о том, что чёртовым периферическим зрением видит, как Ким водит рукой по своему члену. Его беззастенчиво рассматривают в ответ, с кривой ухмылкой, красноречиво дёргают бровью, останавливаясь на однозначной выпуклости на брюках карго в районе паха. Чонгук сжимает губы и всё же опускает взгляд. — Насухую приятно? — негромко говорит он, кивая на член парня. Красно-бордовая головка немного блестит от естественной смазки, пока рука заключенного водит вверх-вниз по длине. — Сносно, — хмыкает Ким, — хочешь помочь? — смешок, — смочить. А Чонгук, чёрт возьми, хочет, но не говорить же прямо так. На задворках ускользающего здорового рассудка всё кричит о том, что пора заканчивать этот цирк, велеть одеться заключенному и выйти, продолжить путь. Не обращать внимания ни на что. Ким оттягивает нежную кожу крайней плоти вниз, открывая головку и немного трясёт в воздухе членом, похлопывая о вторую ладонь. Выглядит это просто ужасно пошло, вкупе с будоражащими нотками возбуждения, что внутри уже распространяются напрямую по крови, мешаются с визуальными ощущениями и сводят с ума, отдаваясь тягучим жжением в пояснице. — Хочешь, офицер? — делает полшага вперед Ким, оказываясь вплотную к решетке, что разделяет их, его член выглядывает сквозь широкие прутья. У Чонгука сердце заходится — хочется до скрипа зубов. Он облизывает губы и поднимает взгляд на глаза Кима. — Ты можешь взять это, — Ким толкается бедрами в прутья, — и это, — он шлепает себя по ягодице ладонью. Больно закусив нижнюю губу, Чонгук буравит взглядом лицо заключенного. В голове даже мыслей нет, он еле держит себя в руках, Ким красивый, его хочется трогать, а ещё доступный, подойди и возьми, сам себя предлагает. Но здравый смысл… Он, кажется, идёт ко всем чертям, когда под тяжёлым взглядом темных глаз он оборачивается и делает полшага назад, отступает. Закрывает дверь изнутри. — Смелее, офицер, — плотоядно зовёт Ким, расстегивает одну за другой пуговицы на рубашке, оголяя больше участков красивой медовой кожи, всё ещё слишком бледной в свете люминесцентных ламп. На негнущихся ногах Чонгук делает этот полноценный шаг, оказываясь настолько вплотную, что ощущает теплое дыхание у себя на щеке и чужую эрекцию внутренней частью бедра. — Хорошенький, — Ким просовывает руку между прутьями, пальцами гладит скулу, спускаясь по щеке вниз. — Ты красивый, офицер Чон, — оттягивает большим пальцем нижнюю губу, утыкается лбом в холодный металл решетки, мажет языком по этой самой губе, задевая часть десны и зубов. Мокро, пошло, совершенно ахуенно. У Чонгука ноги трясутся, матерь божья, как же ему хорошо. А ведь не случилось совершенно ничего. — На колени, офицер, — сладкий шепот прямо в рот. Глаза у Кима блестят бешено, ненормально, так завораживающе, что Чонгук невольно засматривается, забываясь. — Что? — шепчет в смятении, бегая глазами по лицу напротив. Ким хмыкает. — На колени встань и отсоси мне. Быстро, офицер! — снова не просьба. А Чонгука настолько от этого ведёт, что он совершенно безвольно слушается и рушится на пол, больно ударяясь коленями в металлическую пластину на полу. Прямо перед лицом оказывается член Кима, ровный, красивый, средних размеров. Чонгук ведёт взглядом по сплетению выпуклых вен, наклоняется и целует головку, обводит языком по венчику, и втягивает полностью, аж тихо стонет от ощущения горячей бархатистой тяжести на языке. Раскрывает глаза, смотрит вверх, на лицо заключенного. Тот в потолочном белом свете выглядит как демон в божьем обличьи, дышит учащенно, щеки едва покраснели, глаза две черные дыры. — Офицер, я уверен, твой рот может больше. Не только же пиздеть ты им в состоянии, — несильно стучит пальцами по втянутым щекам Ким. Чонгук вскидывает брови и сводит колени, пытаясь унять шквал ощущений. Собственное возбуждение так неприятно сдавливается одеждой. — Только смотри на меня, уж больно твоя мордашка ахуенно смотрится на моём члене, — облизывает свои губы и перемещает свои руки на прутья. Чонгук послушный мальчик, поэтому он натягивается ртом на всю длину, подползает на коленях ещё чуть ближе. Ведет губами по нежной коже, пока не касается носом горячей кожи лобка. Не сдерживается, жмурится, расслабляет горло, сглатывая. Ким сладко стонет, так, что у Чонгука пальцы ног в берцах поджимаются, руками он сильно сжимает прутья решетки, что все ещё позволяет ему не свалиться на пол. Выпускает член изо рта, облизывая губы, поднимает взгляд чуть влажных глаз на Кима. — Соси, щеночек. И Чонгук отдается ощущениям, наслаждаясь процессом, стонами заключенного и собственным полуобморочным состоянием, дискомфортом и абсолютным отсутствием связных мыслей. Колени жутко трутся о пол, руки немеют от силы, с которой Чонгук сдавливает прутья, удерживаясь, челюсть ноет, по подбородку течет слюна, пошло чавкает от трения. Ким не скупится на похвалу, которая выражается в виде громких стонов, держится за прутья, толкаясь в глотку офицера, порыкивает и иногда треплет по волосам. Чонгук жмурится, под веками бликует от резкого света, одну руку перемещает на член заключенного, помогает себе, губы уже немеют, ощущаясь инородно на лице, но так хорошо, что не хочется останавливаться. — Тише-тише, усердный, — смеется Ким, отстраняясь, — ты же не хочешь, чтобы всё закончилось быстро, мы ведь только начали. Чонгук облизывает губы, вытирает тыльной стороной ладони слюну с подбородка, смотрит на Кима снизу вверх, усаживаясь на пятках. — Развернись, — выходит очень хрипло, Чонгук собственный голос не узнает, прокашливается. Тэхён скалится и дёргает бровью. — Щеночек хочет меня вылизать? Какой хороший. Усмехаясь, Чонгук толкается языком в щеку, чуть склоняет голову к плечу. — Ты же не хочешь, чтобы я тебя трахал насухую, Ким, — ухмыляется, смотря прямо в глаза. — Можешь звать меня Тэхён, щеночек, — протягивая руку, щелкает по носу офицера заключенный и разворачивается, раздвигая ягодицы руками. Чонгук опускает голову и качает ей, усмехаясь. До чего он докатился. После этого только увольняться. Но об этом он подумает позже. А пока снова двигается ближе, подползая на коленях и ладонями оглаживает округлые половинки, они такие приятные на ощупь, что просто безумно хочется прикасаться к ним, мять, сжимать, целовать. И он себе не отказывает, притягивает Тэхёна ближе, буквально впечатывает в прутья. Ведёт языком, прикусывает, мокро, звучно целует, оставляет багроветь клубничины засосов. Безумно хочется звонко шлепнуть, так расстраивает отсутствие возможности это сделать, что он слишком сильно прикусывает медовую кожу, от чего Ким шипит и пытается отстраниться, но руки офицера держат крепко. Чонгук целует место укуса, мягко проходится языком. Извиняется. Чуть сильнее разводит ягодицы в стороны, проводит носом вдоль, выдыхает, согревая дыханием, и мягко касается сжатого пульсирующего ануса, получая вибрирующий стон в награду. Осторожно лижет, надавливая чуть сильнее и проникая кончиком языка внутрь. Ким дергается и сам льнет к прутьям решетки крепче, Чонгук смелее толкается языком, зарываясь с носом между половинок. Трахает Тэхёна своим ртом до кругов перед собственными глазами, до поджатых пальцев и спертого дыхания. Лишь иногда отрывается, когда в лёгких совсем заканчивается кислород. Растягивает, расслабляет, скользит большим пальцем вокруг сжатого колечка мышц, обильно смачивает его слюной и толкается внутрь на одну фалангу наравне с языком, выбивая из заключённого хриплые стоны, пуская по чужому телу неконтролируемую дрожь. — Мне нужен твой член, щеночек, — отстраняется, тяжело дыша, Ким. На удивление просит, а не приказывает. Чонгук поплывшим взглядом смотрит в район паха Кима, при этом не видя ничего. Собственное возбуждение настолько велико, что аж плохо. Дышит часто и тяжело, щеки стягивает от подсыхающей слюны, язык болит, а губы и вовсе не ощущаются. Он сдавливает через одежду член, пытаясь через боль прийти в себя, снять это тянущее чувство. — Офицер, — Ким присаживается перед ним, — Ты меня услышал? Оторопело моргнув и облизав пересохшие губы, Чонгук концентрируется на лице Тэхёна, качая головой. Он не слышал, что тот сказал. — Вставай и покажи, на что способен, щеночек, — кивая на свой пах, ухмыляется Ким. — Скорее, — прилетает более жесткое, но будто отчаянное. Ким встаёт на ноги, проводит по своей эрекции рукой, болезненно шипя. А Чонгук, не вставая с колен, расстегивает ремень на поясе, следом — ряд пуговиц и оттягивает белье вниз, блаженно закатывая глаза. Как же ему сейчас чертовски хорошо. Он размазывает обильно выступивший за всё это время предэякулят и закусывает нижнюю губу, снизу вверх наблюдая за Тэхёном. Хочется до колик в животе, но он специально тянет. Привстает с пяток и открывает рот, подставляясь. Тэхён шумно выдыхает и изгибает брови, легонько стучит головкой по языку офицера. Чонгук смыкает губы на ней, посасывает, толкается кончиком языка в дырочку уретры, себе медленно дрочит, ощущая, как подсыхает естественная смазка и обильно выделяется новая, капая на пол с головки. Он слишком сильно хочет. — Течёшь, щеночек, — поверхностно дыша, хрипит Ким. — Такой чувствительный? Чонгук только легко кивает головой, смотря в глаза и посасывая крупную головку, будто самый вкусный леденец в мире. Соглашается. — Офицер, — срывается сломленное, едва слышное с губ Тэхёна, и он тут же отстраняется, разворачивается и чуть прогибается в спине. — Займись уже делом. Подаваясь вперед, Чонгук проводит языком между ягодиц Кима и поднимается, облизывает свои пальцы, входя сразу тремя на всю длину, чуть разводит в стороны. Мышцы на собственном животе сокращаются в спазме, Тэхён, такой податливый, прогибается сильнее, стонет и матерится. — Я сказал, член, офицер, а не пальцы, — шипит рассерженно, при этом сам насаживается на пальцы, покачиваясь. Такой нуждающийся. — Заткнись, — на выдохе говорит Чонгук и, просунув руку сквозь прутья, притягивает Кима ближе за шею, впечатывает в решетку жестче. Проходится своим членом между горячих половинок, толкается, имитируя, но не входит. — Щеночек, я тебя сожру, если ты сейчас же не войдешь в меня, — хрипит Тэхён со всё ещё зажатым горлом. Чонгук низко и негромко смеется ему на ухо, сам же смотрит, как скользит его член между ягодиц, что расцветали спелыми ягодами засосов на бархатном полотне кожи. — Ты же в курсе, что слюна херовый вариант? — озвучивает очевидное Чонгук. — Да что ты говоришь, а я-то думал, — фыркает рассерженно Ким. — Так хочешь мой член в себе? — Да нет, просто так решил постоять с голой жопой, вылизанный и прижатый тобой к холодной решетке. Чонгук усмехается. — Какая же ты сучка, Ким Тэхён, — получается даже любовно. Он сплевывает на руку и, размазав слюну по члену, приставляет головку к пульсирующему раскрасневшемуся анусу, толкается, входя на жалкие пару миллиметров. — Не забывайся, офицер Чон, клянусь, если ты сейчас же не … — договорить он не в состоянии, потому что Чонгук входит сразу на половину. Больно кусает губы, потому что ужас как хорошо, контролирует руки, чтобы ненароком не задушить Кима. Замирает, привыкая. Электрическая волна удовольствия бьет тысячами Вольт по нервным окончаниям, заставляя задержать дыхание и зажмуриться. Плавное движение бедрами, и он входит по основание. Ещё одно, выходит почти до конца, ещё — и снова заполняет собой полностью. Чувствует, как мокнут виски, как дергается кадык Тэхёна под пальцами, как всё внутри Кима пульсирует, до одури приятно сдавливая. Целует плечи, шею, спину. Оставляет алые ягоды одну за другой. Двигается плавно, но ритмично. Жаль, нельзя услышать шлепки бедер о ягодицы — из-за преграды в виде решетки это просто невозможно. Рычит и стонет, теряется в ощущениях, пару раз добавляет слюны. Хуевая это, конечно, идея, но поздно об этом думать, когда до заветной разрядки какая-то пара движений. Чонгук перемещает с шеи руку, перехватывает поперек груди Тэхёна, прижимая к себе, и, облизав вторую, тянется к члену Кима. Дрочит ему жестко и в рассинхрон с движениями своих бёдер. Тэхён воет и пытается согнуться пополам, когда кончает, а у Чонгука в глазах темнеет от ощущения тесноты, когда Ким его сжимает в себе, и резко выходит, кончая на ягодицы Тэхёна. Оба дышат загнанно, Чонгук даже не осознает, что всё ещё прижимает Тэхёна к себе, тем самым не давая тому свалиться на пол. А Кима и вправду ноги едва держат. Первым в себя приходит офицер, физическая подготовка не проходит даром как-никак. — Нужно покурить, — бросает он сухое, выпуская из рук Тэхёна, на что тот ничего не говорит, а лишь делает шаг к лавочке и плюхается на неё, и его задница тут же отзывается болезненным стоном. Чонгук морщится, заправляет опадающий член в белье и застегивает штаны. Набирает код, открывая дверь, и вываливается в темноту пустынной ночи. Оседает прямо на асфальт у колеса машины, закуривая чуть дрожащими руками. Вот это, сука, поехал отвезти заключенного. Он зарывается пятерней в волосы и крепко затягивается, выгоняя едким дымом вкус медовой кожи. Закрывает глаза и опускает голову на грудь. Офицер, ты долбоеб. Когда Чонгук, выкурив ещё пару сигарет, возвращается в кабину и усаживается за водительское кресло, Тэхён уже одет, сидит с прикрытыми глазами. Чонгук решает не говорить ничего, хотя что тут вообще можно сказать, заводит машину и тихо выруливает с парковки у заправки. Дорога всё так же пустая и темная, он успел продрогнуть, сидя на улице, но всё равно не спешил вернуться. Рабочие чаты пусты, никто заминку не заметил. До Антофагасты ещё часов десять пути, но останавливаться больше не хочется. Они так и едут всю ночь по темной пустыне, не проронив ни слова. Чонгуку кажется, что Тэхён даже не шевелился, потому что, когда встаёт рассветное солнце и кузов сзади просматривается без дополнительного света, Ким сидит в той же позе, что и когда они только отъехали от той злополучной заправки. Чонгук слишком много думал о произошедшем, сходясь только на том, что это была грубая и недопустимая ошибка. Ведь столько всего могло случиться, от ранения офицера самим Кимом до нападения на автозак. Пусть снаружи он и выглядел, как обычная машина. Из-за того, что они ехали даже без единой остановки, на удивление Чонгука бензина хватило с лихвой, приехали, не потеряв в общем количестве много. Их «заминка» прошла незаметно. Таковой она и должна остаться. Для обоих. — Приехали, — негромко говорит Чонгук, паркуя машину в договорённом месте и ожидая, когда их выйдет встречать конвой федералов. В ответ ничего не следует. Чонгук разворачивается и смотрит сквозь мелкую решетку на Тэхёна. — Всё в порядке? — отчего-то становится совсем неловко. Тэхён как-то горько усмехается и поднимает голову от груди, смотрит прямо в глаза офицера. — Конечно, щеночек, — подмигивает нелепо Ким. Чонгук сжимает губы в тонкую полоску. — Тэхён, — можно сказать, впервые обращается по имени, тут же едва заметно дергается от неожиданного стука. Разворачивается к окну, где уже стоят эти люди в черном с ебалами кирпичом. Чонгук тяжело вздыхает и тянется к кнопке разблокировки дверей. — Чонгук, я невиновен, — слышится негромкое за спиной, прежде чем дверь открывается. Он кусает щеку изнутри и толкает дверь, выходя на улицу.Daniel Di Angelo - drive me insane
Передача заключенного происходит слишком быстро, буквально пролетает мимо восприятия Чонгука. Небольшая путевая папка с документами, сам Ким и, пожалуй, всё. Чонгук лишь мельком успевает встретится глазами с Тэхёном, когда того выводят из автомобиля, уже закованного в наручники и в сопровождении двух конвоиров. Из-под ворота рубашки виднеется ало-бордовая ягода засоса, как печать-подтверждение, что произошедшее ночью не пустынное видение, не мираж, не игры больного разума. Кима тут же усаживают в тонированный бронированный седан, закрывая за ним дверь, короткие слова прощания с федералами, и всё. На этом их пути расходятся навсегда. Чонгук тоже сразу же за небольшим кортежем из черных седанов марки мерседес покидает небольшую парковку у какого-то неприметного здания, что служило его конечной точкой. Отчитывается о передаче заключенного начальству. На заправке у выезда из города он не может понять своих странных ощущений. Будто ускользнуло что-то важное. Словно душа не на месте. Он отбрасывает эту мысль, пока заправляет Форд, впереди ещё сутки пути обратно. И правильнее было бы заселиться в мотель да поспать, уже которые сутки без сна пошли, только отчего-то совершенно не хочется. Решив не терять времени на отдых, он тут же отправляется обратно в шумный Сантьяго. Только дорога да Атакама свидетели его тяжелых мыслей и выкуренной пачки сигарет. В голове раз за разом проигрывается время с момента их первой встречи у выхода из здания тюрьмы до последнего взгляда перед тем, как тот исчез за черной дверью мерседеса. «— Костюмчик яйца не жмет? — А вас так волнуют мои яйца, капитан? — Офицер». Как его поначалу бесил этот Ким. Своим идеальным видом и белоснежным костюмом. «— А можно не курить? — Что мне ещё не делать?» «— Офицер, расскажите о себе». «— Вы ведете себя как мудак, офицер. — Это флирт. — Хуёвый». Раздражал своей общительностью и непосредственностью, практически открытостью и заинтересованностью, желанием общаться. Пока всё, что Чонгук хотел, это спокойно доехать до пункта назначения. Доехал. «— Ещё, блять, хоть одно слово, и я тебя выебу». Звоном в ушах звучит тот первый стон, едва различимый за шумом дороги и мыслями. О чем он тогда думал? «— Оденься и не мешай ехать. Незапланированная остановка, я не собираюсь тратить время впустую. — Посмотри на меня». Можно ли влюбиться в приказной тон, которым тебя ставят на колени? Вероятно, нет. Но почему тогда стало так душно, а сейчас хочется услышать ещё? «— На колени, офицер». Практически не думая, опустился, с готовностью показал себя открытого, таким, какой есть. Ведомым. До сих пор мурашки по позвоночнику от тембра голоса, с которым Тэхён говорил, указывал, подчинял… В это точно невозможно влюбиться? «— Соси, щеночек». Чонгук ерзает на водительском сиденье, отголоски былого возбуждения ласково облизывают напряженные, натянутые нервы, не давая усидеть на месте спокойно. Хочется прикоснуться ещё раз, провести по гладкой коже языком, поцеловать, сжать. Никогда он не думал, что нахально ласковое «щеночек» вышвырнет его из этой реальности так мгновенно. Он правда был на всё готов в тот момент. Влияние возбуждения? Молодой крови? Доступности? Всего вместе? А с другим он так бы смог? Почему-то, кажется, даже думать об этом мерзко. «— Я сказал, член, офицер, а не пальцы. — Заткнись. — Щеночек, я тебя сожру, если ты сейчас же не войдешь в меня». Только он знает, как тогда подрагивали руки и ноги от такого сумасшедшего желания обладать человеком перед ним. Обладать Тэхёном. Он так крепко держал горячее тело. Скрывал свою слабость. Возможно вообще так думать о человеке после одной встречи? Да ещё какой. Офицер полиции и заключённый. Бред какой. «— Какая же ты сучка, Ким Тэхён». «Хотелось бы, чтобы была моя» — проносится мысль, и Чонгук усмехается. Что вообще происходит в его голове. Это просто секс. Он просто переутомился, вот и бредит. Никакой влюбленности за двадцать четыре часа не существует. Да они даже не разговаривали нормально, взаимный сарказм, огрызания и бездумный трах. Не больше. Это совершенно ничего не значило. Он приедет, немного отдохнет, отоспится и будет дальше работать, ласково называя ебанутыми драгдиллеров, изымать оружие и писать тонны отчетных бумаг. В отпуск сходит. Точно! У него же скоро отпуск, вот, он обязательно развеется, может, найдет себе кого-нибудь. Да, было бы отлично. Так и сделает, и напьется, совершенно точно напьется до беспамятного состояния. Возможно, даже слетает куда-нибудь, лишь бы не в алкогольный трип. После этого сложно восстанавливать форму. Чонгук даже довольно улыбается своим мыслям. Хорошо это он придумал. «— Чонгук, я не виновен». Раздается в мыслях, как контрольный выстрел в голову, негромко так, будто с глушителем, но силу имеет смертельную. Откровенно и отчаянно. Чонгук качает головой, пока заходит в собственную квартиру, закрывает дверь и приваливается к ней спиной, устало сползая на пол. Тяжесть от бессонных ночей и долгой дороги дает о себе знать, обрушиваясь за раз на и без того тревожное сознание. Единственное, что он в состоянии сделать, это, прямо сидя на полу, расшнуровать берцы, которые уже так сильно хотелось снять, кое-как встать и дойти до кровати, сбросить одежду прямо на пол, упасть в объятия прохладных простыней, проваливаясь в такой спасительный сон, кажется, лишь коснувшись головой подушки. Всё остальное завтра, когда-нибудь потом. Обязательно всё будет хорошо, наваждение спадёт, он выспится и примет душ. Череда странных мыслей закончится вместе с наваждением, разрушится, не оставив от себя следа. Какая влюбленность за сутки? Смех, да и только. Чонгук вот тут, в Сантьяго, сладко заснул в кровати своей квартиры, а Ким Тэхён, вероятно, на территории Северной Америки, а может, уже и в США. Очевидно, им не суждено более встретиться.***
Полтора месяца пролетели так стремительно, что Чонгук опомниться не успел, кажется, только грел свою бледную задницу на Южном пляже Майами-Бич, наслаждался прохладными коктейлями, играл в волейбол на потрясающей красоты белом песке как с картинки, купался в тех самых бирюзовых водах и даже пробовал себя в серфинге, набив кучу синяков и нахлебавшись воды. Танцевал как в последний раз в шикарных ночных клубах, почти под конец отпуска переспал с одной парой, что практиковала секс втроём. Занимательный опыт. И вот он уже сидит в своем маленьком, видавшем виды кабинете и почти засыпает над кучей отчетных бумаг. Сатана их создал, не меньше. Почему, работая офицером полиции, он должен заниматься какими-то бумажками, что-то вечно заполнять, отчитываться письменно? Горький кофе ни черта не бодрит, ещё и дождь с самого утра льет стеной, что вообще жуть как непривычно. Буквы не хотят складываться в слова, нахально плывут по листу, растекаясь в странные картинки. Чонгук промаргивается и откладывает дело, беря другое. Цепляется взглядом за фамилию Ким, усмехается своему пропустившему удар сердцу, имя, конечно же, иное, европейское. Чонгук приступает к написанию отчета по задержанию этого Ким Джона, мелкий наркоторговец, ничего серьезного. Мысленно, правда, Чонгук уплывает куда-то не туда. Иногда он вспоминает, это правда. Сам не знает, почему зацепился за того заключенного, но позволяет себе рефлексировать. Чонгук не искал никакой информации о Ким Тэхёне, не пытался что-то узнать, зачем это ему? Просто иногда, после особо тяжелого дня, мысли сами отбрасывают в тот день, прокручивая случившееся. Оно уже не воспринимается столь остро, просто приятное воспоминание со странным горькими привкусом от неправильности всей ситуации. Иногда позволяет себе помечтать, как бы всё сложилось, не будь Тэхён преступником? Да чёрт его знает, Чонгук всегда склоняется к тому, что они и не познакомились бы вовсе. Прежние обманчиво влюбленные чувства, как он и думал, оказались лишь миражом в уставшем сознании. Но да, вспоминает он до сих пор. Конец рабочей недели самый муторный, хорошо, что завтра у него нет дежурства. Чонгук весь день заполняет дела, что накопились за пару недель работы. Выпивает, кажется, тонну кофе, не съедает ровным счетом ничего. Раз после обеда заходит Капитан Тапия, он всегда делает обход участка после полудня. Они немного отвлекаются и болтают, преимущественно о дожде. К вечеру, к счастью, непогода сходит на нет. Чонгук потягивается в кресле, где-то в районе груди хрустят позвонки, он звучно стонет и наводит порядок на рабочем столе. Впереди выходные, которые он планирует провести исключительно в горизонтальном положении, накатался по городу за эту неделю. Выключает свет и выходит из кабинета, закрывая за собой дверь на ключ. В участке уже пусто, только в кабинете капитана горит свет. Чонгук подходит к двери, хочет попрощаться, но слышит голоса за ней. Занят, значит, не будет отвлекать, просто как-то автоматически кивает двери и уходит. На улице пахнет дождем и пылью, душно. Капельки пота сразу же появляются на лбу, Чонгук неприятно кривится. Он ненавидит такую погоду, ещё и волосы начинают виться от влажности, а одежда прилипать к телу. Противно. Даже вдохнуть полной грудью не выходит. Он смотрит на небо, что окрашено во все цвета сизо-синего с отголосками лилового, пока спускается по небольшой лестнице от участка. Город живет вовсю, шумит, двигается. Чонгук сворачивает на тротуар, намереваясь прогуляться до дома пешком, будет полезно после целого дня в кресле. Он совершенно не обращает внимания на то, что дверь одной из машин, припаркованных на обочине дороги, открывается, что оттуда выходит мужчина, тут же направляясь в его сторону. — Офицер Чон. А вот это проигнорировать не удается. Чонгук качает головой, да быть не может. Разворачивается. Белые льняные брюки и свободная рубашка с укороченными рукавами, кудрявые черные волосы и очки с черными стеклами, скрывающими глаза. Чонгук знает, там обсидиан притаился. На губах играет ухмылка, прямо как тогда. Чонгук облизывает губы, убирает руки в карманы карго. — Ким, — дёргает бровью он, — неожиданно. Тэхён снимает очки и зачесывает пятерней волосы назад, а они тут же падают обратно на глаза. — Чонгук, я невиновен, с меня сняты все обвинения и запреты. Чонгук надувает губы и качает головой, переводит взгляд на зеленые деревья, растущие вдоль тротуара. Что он чувствует? Понятия не имеет, если честно. Немного…. Рад? — Поздравляю, — что ему ещё сказать. — Чонгук, — Тэхён делает шаг вперед и замирает, нервно облизывая губы. Забавно видеть его таким. Чонгук протягивает ему руку раскрытой ладонью вверх. — Идём, — губы трогает легкая улыбка. Тэхён с мгновение смотрит на протянутую ему руку, после чего протягивает свою, вкладывая в раскрытую для него ладонь и тоже улыбается. Чонгук тянет его за руку, уводя от полицейского участка. Что ж, если так суждено, он примет всё. Кто знает, что из этого выйдет.