Last Resort

— Мне нужно десять минут. Наедине, — Германн с силой сжал рукоять трости. Пальцы дрожали, но ему меньше всего хотелось, чтобы охранник камеры, в которую только на днях поместили Ньюта, заметил, как ему страшно и плохо. Ему невероятных усилий стоило попасть в эту тюрьму-лабораторию, но он раздобыл официальную карточку с авторизацией и разрешением на использование аппаратуры. Нейромост тут точно был, и Германн надеялся, что его никто не использовал на Ньюте. Он должен был сделать это первым и единственным. — Доктор Готтлиб, при всём уважении… — выходя из-за стойки, нахмурился охранник. — Я… Я прошу. У вас есть всё необходимое, да и… Вряд ли это ему навредит. Вряд ли это вообще кому-то навредит. — А вам? Германн грустно улыбнулся: — Не думаю, что мне в принципе может стать еще хуже. «Наверное, решил, что я смертельно болен, — заметив, как резко охранник изменился в лице, тихо вздохнул он. — Пусть так. Меньше вопросов. Не буду же я ему рассказывать, почему на самом деле так борюсь за Ньюта». Он давно всё о себе и о нём понял. Осознать, что ему нравится гиперактивный коллега, Германну оказалась странно просто — помог математический склад ума. Во-первых, он оценил его внешний вид — абсолютно ничего отталкивающего в Ньюте не было, ну да, низковат, но и сам Германн не великан, да и любой рост компенсировали его гармоничные черты лица, умный взгляд кошачьих зеленых глаз и заразительная улыбка. Во-вторых, он был уникально умен, на уровне Германна, а кто-то менее умный в принципе не мог его привлечь. В-третьих, энергия из него просто хлестала — такой любознательности и активности Германн не видел ни у кого, и они так контрастировали с его собственной закрытостью, что хотелось утонуть в лучах «солнца» Ньюта. И, в конце концов, они были дрифт-совестимы, а это характеристика, присущая только истинно принадлежащим друг другу умом и сердцем людям. А то, что они постоянно припирались… Ну, пилоты Егерей тоже устанавливать друг с другом связь исключительно в бою. Мешало им лишь то, что оба были буквально женаты на работе, но знать, что вне формул и инопланетных тварей у них есть кто-то, кто реально испытывает к ним чувства, было невероятно ценно. Они встречались по нескольку раз в год, и с каждым разом Германн замечал всё больше перемен в Ньюте, — его «солнце» гасло, а он предпочитал игнорировать это, за что сейчас был готов просто убить себя. Такой ум и одновременно тупость были немыслимы. И теперь, когда новая партия Кайдзю была побеждена, Ньюта нужно было спасать. И никуда больше от себя не отпускать. Хмуро размышляя обо всём этом, он прошёл за охранником по длинному коридору, и оказался перед темной глянцевой дверью без видимых ручек. Тот приложил к сенсору ключ-карту, и дверь с тихим щелчком отъехала вбок. Германн, сделав глубокий вдох и еще сильнее сжав трость, переступил через порог. — Не волнуйтесь, он под седативными, — дернул плечом охранник. Он коснулся выключателя и комнату озарил красно-синий неон — крайне неприятное для глаза сочетание. Германн часто заморгал, привыкая к свету, и вскоре понял, что вся комната — это одно больше сенсорное стекло с разными показателями. Ньют же лежал на кушетке прямо в ее центре, одетый в кипенно-белые брюки, футболку и легкие кроссовки. Его лицо не выражало никаких эмоций, отчего Германну стало не по себе — он до сих пор отчетливо помнил его активную мимику, сияющий умом и энтузиазмом взгляд и лучезарную улыбку. На висках Ньюта располагались электроды, передающие импульсы на экран над кушеткой. Германн взглянул на него и ахнул: — Почему он показывает, будто Ньют в быстром сне? — Думаю, так оно и есть. — Не может быть! — воскликнул Германн и наклонился к нему: никаких движений глаз, даже дыхания почти не слышно. Он отшатнулся. «Боже, что у него сейчас в голове!» — Насколько я знаю, это экспериментальный транквилизатор. Внешне он спокоен, но мозг просто кипит, — крутя в руках карточку, пояснил охранник. — Это даже интересно, чего вы так всполошились? — Вы ученый? — Почти. Лаборант. — Тогда мне не стоит объяснять вам, чего же я так всполошился, — еле сдержавшись, чтобы не сорваться на него, бросил из-за плеча Германн. — Оставите меня? — У вас десять минут, доктор. Удачи. Германн проводил его взглядом и присел на стеклянный стул возле изголовья кушетки. Он внимательно посмотрел на Ньюта — хотелось коснуться его щеки или лба, но вместо этого он быстро провел ладонью по своим волосам. Его переполняли эмоции — вряд ли кто-то знал, но сердце Германна всегда горело чувствами и переживаниями, он просто научился сдерживать себя. О его истинной мягкости знал лишь, пожалуй, Ньют, и именно это сейчас разрывало его душу стократ сильнее. — Так, чёрт, где тут Нейромост? — шепнул он себе под нос, осматриваясь, и в ту же секунду из казавшейся сплошной стены выехал ящик с аппаратом. — Нейромост выдан, — прозвучал роботический женский голос, — озвучьте цель использования. — И… исследование, — быстро сориентировался Германн. — Цель принята. Объект — доктор Ньютон Гейзлер. — Спасибо, — зачем-то сказал Герман, вытаскивая трубки и электроды из ящика. Он размотал Нейромост, аккуратно приподнял голову Ньюта и зафиксировал аппарат у него на шее. Стаскивать его с кушетки Германн не стал — в голове тут же всплыло, как он однажды уже почти носил Ньюта на руках: тот совершил первый дрифт с мозгом Кайдзю, и впал в настоящую истерику, такого Германн, если честно, никогда не видел ни до, ни после. Чтобы хоть как-то привести Ньюта в чувства, ему пришлось, еле самому удерживая равновесие без трости, поднимать его под подмышки и тащить через полкомнаты на стул, а потом еще и сидеть перед ним, держа его лицо в своих руках и уговаривая посмотреть на себя. Германн отчетливо помнил, как зеленые глаза Ньюта (один из которых, правда, был полностью красным из-за кровоизлияния) постепенно светлели, как его взгляд судорожно цеплялся за его лицо, а сам Германн всеми силами пытался сохранять спокойствие. Тогда ему помогла вода — налив ее в стакан для Ньюта, он понял, что она настолько холодная, что тот не сможет ее пить. Пришлось срочно и нарочито сосредоточенно согревать ее своими руками. Надев Нейромост на себя, Германн вернулся на стул, положил пульт на край кушетки, и взял Ньюта за руку. Она по ощущению была чуть теплее той злосчастной воды в стакане. Нервно сглотнув, Германн мысленно сказал себе: «Стабилизироваться, не дать дрифту таскать тебя по случайным воспоминаниям. Нужно одно, конкретное. Даже не так. Нужно найти настоящего Ньюта. Он должен быть где-то там». Германн в последний раз перевел на него взгляд, и решительно нажал на кнопку запуска. Резкая боль, расходящаяся от затылка ко лбу, не дающая даже вздохнуть, и ослепительный голубой свет, в котором, будто в калейдоскопе, крутились их с Ньютом общие воспоминания. Сразу же можно было заметить много случайных и неслучайных прикосновений, которые ощущались слишком реально, например, тот момент, когда они стукнулись лбами, наклеивая на пол желтый скотч, разделяющий их кабинет на базе в Гонконге. Было смешно, но Германн состроил недовольство. Их объятия после закрытия портала, тогда Германн впервые в жизни позволил Ньюту увидеть свою искреннюю и счастливую улыбку. Прощание тогда же, слишком долгое рукопожатие… Германна утаскивало всё глубже в пучину памяти, поэтому он из последних сил крикнул сам себе: «Стоп!», и тут же будто налетел на невидимую стену. В ярком свете и непрерывном шуме десятков голосов, на достаточном расстоянии от него стоял Ньют. Настоящий Ньют, именно тот, какого он запомнил десять лет назад: в очках в пластиковой оправе, белой, заляпанной кровью и копотью рубашке, непонятно зачем нужном полуразвязанном галстуке, кожаной куртке с надорванным рукавом и черных джинсах с распоротыми коленками. Он стоял завороженный, недвижимый, с пустым взглядом, направленным в никуда, и вокруг его лица летали капельки крови из носа и глаз. Причем почему-то падали не вниз, а вверх, добавляя картине сюрреализма, будто его и так было недостаточно. Германн сощурился и посмотрел на свои руки, чтобы сосредоточиться — похоже, он смог взять дрифт под контроль. «Тут рулят эмоции, а не разум. Иронично». С огромным трудом, но он смог сделать шаг к Ньюту навстречу. Еще. И еще. — Ньют! — пытаясь перекричать ужасный шум, воскликнул Германн. Он хотел тронуть его за плечо, но тот был слишком далеко. Пришлось сделать еще несколько шагов, которые ощущались с какой-то совершенно невероятной тяжестью, будто он шел по морскому дну по колено в песке. — Ньют! — наконец, достал он до него кончиками пальцев. В ту же секунду движения стало делать проще — он смог подтянуть себя ближе, словно по льду. — Эй, эй! — легонько похлопал он его по щеке. — Ты слышишь? — быстро перенес он руку Ньюту на сонную артерию. Пульс был, причем очень скорый и неровный. — Посмотри на меня! Неожиданно Ньют вздрогнул и вполне осмысленно взглянул на Германна. — Ты? Ты пришел? — прошептал он, и шедшая из его глаз и носа кровь мгновенно подчинилась гравитации и закапала вниз, как и должна была. Германн часто закивал, крепко сжимая его плечо, хотел было что-то сказать, но тут его выкинуло. Ощущения были не такими ужасными, как после их с Ньютом общего дрифта с Кайдзю, но боль буквально выстрелила внутри мозга, и он, застонав, сбросил свою часть Нейромоста. Восстановив хоть какую-то связь с реальностью, кинулся к Ньюту — того лихорадочно трясло, кровь шла точно так же, как в видении. — Только не это, — принялся Германн выпутывать его из проводов аппарата, понимая, что нужно попытаться разбудить Ньюта, ведь он, очевидно, слышал и понимал его «на той стороне». Он поднял его под руку и усадил на пол, прислонив спиной к стене, где, похоже, не было сенсоров. Достав из кармана платок, он разорвал его на две части, заткнул Ньюту ноздри, чтобы хоть как-то приостановить кровотечение, и поднял его левое веко — хоть глаз и был залит кровью, зрачок среагировал на свет. — Хорошо, хорошо, — борясь с душащими его рыданиями, прошептал Германн. Он на секунду задержал дыхание и вытер скатившуюся по щеке слезу — сейчас нельзя было отвлекаться на себя. — Так, только не вздумай умирать, — продолжил он суетиться, делая Ньюту инъекцию противосудорожного препарата. Конечно, Германн был математиком, не особо привычным к работе с телом, но уколы делать умел, обязывала собственная больная нога. Далее он аккуратно ввел ему средство для понижения давления, а на нейролептике замешкался — тот и так был под седацией, не погрузит ли он его в еще более глубокий и ненужный сейчас сон? Ньют немо дал ему ответ — его затрясло так, что он пару раз сильно приложился затылком о стену, и Германн, отбросив шприц, прижал его к себе. Пара мгновений ужасных судорог, и Ньют обмяк в его руках. Германн заглянул ему в лицо — тот был не просто бледным, а совершенно белым, почти как его одежда, даже губы слились с кожей. В ушах зазвенело, а пульс забился в висках, и Германн, рассеяно переводя взгляд с его лица на шею и обратно, привычным движением приложил пальцы к сонной артерии… Ничего. Сердцебиения не было. Он внимательно посмотрел на Ньюта — даже его кровь из носа и из глаз остановилась. Опустошённый, Германн сел рядом, чтобы не видеть, что только что наделал. Больше сдерживаться было не за чем, поэтому он, закрыв лицо руками и отвернувшись, горько, почти беззвучно зарыдал. Он убил единственного человека, которого когда-либо любил. Только сейчас он заметил на стене таймер — он показывал три минуты и пятьдесят одну секунду. Бессильно смотря, как время утекает, Германн не ощутил, как его колена легонько коснулись. — Эй, ты чего… — услышал он справа от себя. Германн вздрогнул всем телом, его глаза расширились — склонив голову набок, на него устало смотрел Ньют. Сжав его всё ещё ледяные пальцы, Германн попытался приподнять его подбородок, но тот болезненно скривился: — Я тебя почти не вижу… Я ослеп? — Это кровь в глаза попала, — быстро успокоил его Германн. — Вот, — похлопав себя по карманам, протянул он ему очки, — я помню твои диоптрии. Ньют протер глаза остатками платка и слабыми, если слушающимися руками надел очки: — Привет. — Привет, — попытался улыбнуться Германн. — Я… Я впервые за… долгие годы чувствую себя адекватно, хотя у меня дико болит всё тело. Что ты сделал? — Ньют попытался посмотреть на него, но не смог, поэтому опустился лбом на его плечо и медленно выдохнул. — Дрифт. — Дрифт? — Да, я всё просчитал. Мы взаимосвязаны с тобой, и… Наиболее вероятно, что он смог бы помочь тебе… Похоже, это и правда так. — Вроде того, да, — усмехнулся Ньют. — Если честно, эта боль — ничто по сравнению с одержимостью монстрами. Я пытался бороться, но… Сил не хватило. Мне так жаль, боже, мне так жаль… — Это не твоя вина, — аккуратно погладил его по волосам Германн. — Ну, как же. Моя. Он, наконец, смог поднять голову, и внимательно посмотрел на Германна: — Я знал, что лишь ты сможешь спасти меня. Потому что… — он, улыбнувшись, ткнул пальцем ему в грудь, в область сердца. «Давай, ты должен признаться», — пронеслось у Германна в голове. Помолчав секунду, он накрыл руку Ньюта своей и сказал с чувством: — Только любовь сможет спасти нас. — Ты помнишь песню «Мир извергается, только любовь сможет теперь меня спасти»? Германн хотел было отрицательно мотнуть головой, но тут Ньют лихорадочно выдохнул: — Мне неожиданно стало так страшно, — зрачки его действительно расширились. — Ты можешь меня обнять? И он буквально упал в руки Германна. Тот бросил быстрый взгляд на таймер — меньше минуты. Ньют, тем временем, продолжил слишком поверхностно дышать. — Поцелуй меня, пожалуйста, — выпалил он с одним из вздохов. По позвоночнику Германна пробежал ток. В любой другой ситуации он бы не решился поцеловать человека, у которого по лицу стекала кровь, но тут чувствовал — сейчас или никогда. Поэтому мягко выпустил Ньюта из объятий и припал к его губам, а тот ответил, прижимаясь к нему всем телом. Германн ни с кем не целовался так давно, что закрыл глаза, запечатляя момент — это было захватывающе прекрасно и душераздирающе одновременно. Ньют успокоился — очевидно, что ему всё ещё было очень плохо, но, судя по всему, умирать он не собирался и был в ясном сознании. Оторвались они друг от друга, лишь когда беспристрастный женский голос объявил из-под потолка: «Время истекло». Германн инстинктивно взглянул на дверь — она отворилась, и за ней так быстро, что было очевидно, что он стоял там всё это время, появился охранник. — Доктор Готтлиб, прошу покинуть помещение. О! — перевел он взгляд на Ньюта. — Доктор Гейзлер, рад, что вам лучше. — Что делаем? — полностью проигнорировав его и вытерев тыльной стороной ладони кровь, шмыгнул носом Ньют. — Уходим, — неожиданно для себя самого твердо сказал Германн. — Только если вы один, — предусмотрительно положил руку на пояс, где висела рация, охранник. — Простите, но нет — покачал головой тот, после чего с несвойственной ему обычно силой ударил его по голове тростью. Охранник тихо осел на пол, и Германн повернулся к Ньюту: — Теперь я точно тебя не отпущу, — подавая ему руку, улыбнулся он. — Спасибо. Правда, — с видимым трудом поднялся тот на ноги. — Я отдаленно помню, как ты своей палкой положил в лифте четырех человек. Мне не кажется? — Не кажется, — подмигнул ему Германн, поудобнее беря трость…