***
На следующую ночь Хëнджин также устроился у своего окна, поджидая сына Аида с его мертвой зверушкой — Хван так и не понял, какое именно животное тот призывал, но решил, что спросит об этом Феликса позже, если у него получится набросать его силуэт в своём небольшом альбоме для рисования. Незнакомец вышел из домика как обычно, около часа ночи, и Хван спокойно мог дотянуть и до седьмого дня наблюдений, но недавние слова Джисона и в правду вселили в него чувство уверенности. Именно поэтому он отодвинул шторку, и, стараясь делать всë максимально тихо, вышел из домика, аккуратно прикрыв за собой массивную дверь, которая крепко запиралась на ночь, несмотря на самые безопасные условия для полукровок в лагере, — дети Афродиты любили временное уединение, особенно, ближе к вечеру. Хëнджин не предусмотрел тот факт, что на улице к вечеру становится холоднее, поэтому был вынужден терпеть настигшую дрожь и делать шаги в темноте в одном лишь домашнем лëгком свитере. Шелест травы под ногами, возникавший по дороге в обход домика, успокаивал взволнованного Хвана — Что ему сказать? С чего начать? "Привет, я наблюдаю за тобой уже почти неделю из своего окна, кстати, милая зверушка!" — даже в своей голове он звучал как полный идиот, так ещё и с замашками сталкера. Тем не менее, Хëнджин быстро обогнул свой домик, оказавшись в десяти метрах от края рощи Додоны, где, как было видно из окна, должен был находиться сын Аида. Но теперь его тут не было. Хван оглянулся по сторонам, пытаясь разглядеть силуэт человека сквозь тьму, параллельно задаваясь вопросом, как вообще он смог наблюдать за парнем из окна в такой темноте снаружи. В голове крутился вариант побыстрее уйти, одновременно спасаясь от холода и от позора, так как он упустил столь интересную личность буквально из под носа — для того, кто жил в лагере шесть лет это было просто смешно, его навыки выживания были осквернены таким неловким ночным выходом из уютного дома. Хëнджин даже успел разозлиться на себя и пообещать себе завтра же потренироваться в стрельбе из лука — буквально единственном оружии, во владении которым он был хорош. Не успел он обернуться, чтобы последовать обратно домой, как чья-то сильная рука толкнула его к ближайшей стене, а на своëм горле он почувствовал что-то холодное и острое — Хван не настолько глупый, чтобы не догадаться, что это кинжал. Сейчас ему перережут глотку. Хëнджин так же как и раньше не мог разглядеть ничего в темноте — оставалось лишь вслушиваться в шорох вокруг, в собственное дыхание и биение сердца, которое от адреналина и страха начало биться с бешеной скоростью. Горло сжал ужас, мешавший сказать хоть слово, а сознанием овладела паника, смешанная с прокруткой всех выученных манëвров избегания смерти, когда ты попался в лапы противника — как на зло, всë превратилось в одну кучу, сделав Хëнджина абсолютно беззащитным с ножом у горла. У него не было особо много вариантов, кроме как ждать что предпримет нападающий дальше. Видимо, человек напротив, в отличие от Хëнджина, смог разглядеть, кто он такой, поэтому медленно опустил кинжал и сделал осторожный шаг назад. — Что ты тут делаешь? — требовательно прозвучал незнакомый голос, от которого Хëнджин захотел сжаться в маленький клубочек. — Я увидел человека за окном и решил проверить, — высоким напуганным голосом частично соврал Хван в целях собственной безопасности. Кто знает, что на уме у незнакомца с оружеем в руках. Тот замялся, опустил голову на собственный кинжал и, чуть помедлив, продолжил: — Извини, я не хотел нападать на тебя — мы около леса, и, я думаю, ты в курсе, кто там водится, — Хван кивнул в понимании, всë ещë пытаясь прийти в себя, — Ян Чонин. Сын Аида. Парень протянул руку для рукопожатия, на что Хëнджин ответил, легонько пожав еë в ответ. Как только он отпустил его руку, которая была достаточно нежной на ощупь для того, кто уверенно обращался с кинжалом, Хван вспомнил, что не представился сам: — Хван Хëнджин. — Из домика Афродиты? Понятно, почему ты меня увидел, — Чонин хихикнул, что вызвало у другого бунт мурашек по коже. — Откуда ты меня знаешь? — из любопытства спросил Хëнджин. — Ты староста. Старост знают все, — как будто Хван спросил самую глупую вещь на свете, ответил Чонин. Хëнджин поджал губы в смущении и потянулся к бусинам на шее. — Только не думай, что я сталкерил тебя или что-то подобное! — решился выдать всю правду Хван, — Уже несколько дней подряд я вижу, как ты выходишь сюда и призываешь... кости какого-то животного. А я слишком любопытный, поэтому вышел сюда к тебе... Я не хотел мешать или что-то в этом роде. — Всë в порядке, — снова легко посмеялся Чонин, и Хëнджин не мог не расслабиться из-за этого, — Хочешь покажу тебе "кости моего животного"? — Конечно! — встрепенулся Хван, зная, что выглядит слишком нетерпеливым. Чонин отошёл чуть подальше от него, от его рук пошло едва заметное зелёное свечение, которое со временем становилось всë ярче. Хëнджин видел это уже не в первый раз, но сейчас, находясь так близко к его источнику и наблюдая за этим чудом рядом, его сердце не могло не трепетать. Только благодаря этому свечению Хëнджин впервые смог разглядеть стоящего перед ним — и, о боги, он был так красив со своими угольными волосами, хитрыми глазами и острыми скулами, на которые мягко ложился зелëный свет, что у Хвана подкосились колени. Как он мог не замечать его днëм, будь то в павильоне или в амфитеатре, где дети Аполлона каждую неделю устраивали музыкальный концерт? Он не мог понять, как упускал его из виду каждый раз, хотя Чонин явно не был новеньким в лагере — на его шее гордо блестели такие же как и у Хвана шесть бусин. Хëнджин хотел ударить себя прямо там за такую глупость. Чонин бросил на него взгляд с немым "приготовься". Из земли выскользнули небольшие кости животного, напоминающего собаку, стали срастаться вместе, образовывая скелет, и через мгновение, это животное задвигалось, начав кружить вокруг Чонина, открывая челюсть в немом тявканье. Хëнджин не мог на секунду не вздрогнуть от того, как чужие останки были близко к нему, но, как только он увидел мягкую улыбку Чонина, которую освещал свет, исходящий от зверька, страх тут же улетучился. — Это лиса, — не глядя на собеседника, опередил вопрос Хвана, Чонин, — Скорее всего, ты подумал, что это собака, — Ян ухмыльнулся Хëнджину, явно дразня другого. — Ничего подобного! — тут же очухался Хван, принявшись защищаться, — Видно же, что это лисичка, хвост то длиннющий. Чонин выглядел не впечатленным его очевидной ложью, но тактично промолчал, слегка посмеиваясь. — Хочешь погладить? — спросил Ян, замечая интерес Хëнджина. — С радостью. Чонин осторожно взял его за запястье, давая Хвану время, чтобы он мог вытащить руку, если не будет чувствовать себя комфортно, но, не встретив никакого сопротивления, потянул его вниз к черепу лисы, аккуратно кладя его ладонь на голову зверя. Животное на это начало вилять своим костлявым хвостиком. — Как его зовут? — спросил Хëнджин, не отрываясь от лисы, подушечками пальцев поглаживая по твёрдой голове. — Я не давал ему имени, — с едва заметной тоской проговорил Чонин. Дети Афродиты умели замечать даже это малейшее проявление чувств. — Как так? Друг не может быть без имени! У меня дома есть собака по имени Кками, он живëт с моим отцом. Время от времени я навещаю их, но всë равно очень сильно скучаю, — решил поделиться частичкой своего мира в ответ Хëнджин. Чонин опустил взгляд на землю. — Ничего не приходит в голову. Хëнджин задумался, всë ещë легонько поглаживая лисичку, которая уже начала ластиться к его касаниям. Удивительно, как клыки, опасно вступающие из пасти, нисколько не пугали, а тонкий скелет уже стал привычным глазу. Хван начал замечать в этом самих жителей домика Аида, если ему можно судить по Чонину: холодные и отстранённые на вид, но идущие на контакт, если им протянуть руку. Он хотел верить, что это было правдой. — Фокси. Банально, но ему подходит, — тихо сказал Хëнджин, боясь разрушить громким голосом воцарившую атмосферу. Чонин улыбнулся на его слова. — Мне нравится. Приятно познакомиться, Фокси, — Ян прошёлся пальцем по острому позвоночнику, из-за чего лиса начала вилять хвостом сильнее.***
— Ты должно быть шутишь! — вскрикнул Джисон, положив свой меч на ступеньку у арены, которая находилась прямо напротив стрельбища, где обычно тренировались Хëнджин и Феликс. — Ты сам сказал мне сделать первый шаг! — возмутился на это Хван, вскидывая руки. — Поверь, я не имею сомнений на твой счёт. А вот тот факт, что сын Аида с первой попытки пошёл на контакт — поистине удивляет! — В каком плане? — тихо сидящий на ступеньке и осматривающий свой лук Феликс подал голос. — Они ходят всегда только кучкой, никогда первыми не начинают диалог... Словно семья Калленов из "Сумерек"! Такие загадочные и крутые… Никогда бы не подумал, что Хëнджин так просто познакомится с одним из них. — Ты просто сам придумал себе их образ и веришь в него! Его зовут Чонин, и он очень милый, — возмутился Хëнджин и сразу же закатил глаза, увидев реакцию Джисона на это заявление. — Так тебе он всë-таки понравился! — захлопал в ладоши Хан, словно разгадал какую-то невероятную тайну. — Тебе не хватило вчерашнего заговора? — пригрозил тому Хëнджин. — Но ты ведь не отрицаешь! — Зачем он выходил ночью к лесу? — перебивая бессмысленный спор, спросил Феликс. Хван ощутимо замялся, осознавая, что ему придётся делиться своей маленькой, но дорогой сердцу тайной. — Он умеет оживлять останки умерших существ. Не знаю, работает ли это с людьми, но животные его слушаются. Каждую ночь Чонин встречается со своей ручной лисой. Только никому не говорите! Я не спрашивал разрешение, чтобы рассказывать об этом остальным! — Я тоже хочу увидеть лису! — заныл Джисон скорее, чтобы просто привлечь внимание, нежели реально умирая от желания встретить зверя. — Нет, Джисон-и, это привилегия мальчиков из домика Афродиты, — подразнил Феликс, тихонько хихикая в руку. — Да вы издеваетесь! — драматично возмутился Хëнджин, — Я открываю сокровенное, а вам лишь бы посмеяться! — Ладно тебе, Джинни, — пришёл в себя Джисон, перестав делать страдальческий вид, — Ходи дальше на свои ночные свидания, мы с Ликси очень за тебя рады. — Это не свидания! — встал в защиту Хëнджин, размахивая руками в отрицании. — Сути не меняет! — Ладно, мои хорошие, я побежал на смену в лазарет, — суетливо встал Феликс, оставив свой лук. — В смысле? Мы даже двадцати мишеней ещё не сбили! — возмутился Хван, взяв лук Феликса за него. — А надо меньше болтать, — ухмыльнулся Феликс и, показав Хëнджину язык, поспешил удалиться с арены, — До ужина! Хван глупо похлопал глазами, смотря в след убегающему парню, а после повернулся к Джисону: — Тебе не кажется, что мы что-то упускаем? — Расскажет, как будет готов, — похлопал Хëнджина по плечу Хан, — Пойдем, поставим тебе новые мишени. Хван любил то, как Джисон умел легко отпускать ситуацию, в отличие от него самого. Хëнджин решил, что сейчас необходимо сконцентрироваться на стрельбе — ему следовало больше времени уделять практике, иначе он мог и вправду сражаться лишь "силой красоты", как когда-то заявила его мама, что, к сожалению, было бесполезно против клинка противника. Кинжал у горла всë ещë вызывал фантомное покалывание в месте, где когда-то его касалась сталь.***
— Почему ты выходишь к Фокси только ночью? — поздним вечером этого же дня при встрече с Чонином спросил его Хван. От глаз Хëнджина не смог ускользнуть тот факт, что Чонин, казалось, ждал его. Сын Афродиты в свою очередь не мог не прийти к нему снова. — Сила детей Аида к ночи становится немного больше, — Чонин выставил руки вперëд, так же как и вчера начиная воскрешать лису из земли, — Если и развивать свои способности, то в это время. Хëнджин понимающе кивнул, переместив взгляд на землю, где уже начали появляться небольшие кости. Мгновение спустя перед двумя парнями бегала маленькая лисичка, которая, казалось, уже привязалась к Хвану лишь за одну встречу. — Ты ему нравишься, — заметил Чонин, нежно наблюдая за животным, которое наматывало круги вокруг них. — Я нравлюсь всем, — кокетливо ответил Хëнджин, заправляя выбившуюся прядь светлых волос за ухо, — Животным в том числе. — Тогда тебе повезло: живые звери чувствуют ауру смерти всех детей Аида, поэтому избегают нас. Я так хотел кого-то рядом, что научился вызывать Фокси, — Ян подозвал лису к себе, — Между прочим, я потратил много времени, чтобы овладеть этой способностью! — Чонин гордо поднял голову вверх и взглянул на Хвана, ухмыляясь. — Уверен ты бы понравился Кками — он не любит никого и сам будто несëт за собой смерть, — присел к лисичке Хван, принимаясь одаривать еë поглаживаниями, — Но Кками всë равно самый милый! — поспешно добавил Хëнджин, переживая, что создаст неправильно впечатление о своей любимой собаке. — Верю тебе на слово, — улыбаясь ему, ответил Чонин. Они оба погрузились в приятную гармоничную тишину, которую так не хотелось разрушать. Хëнджин, снова будучи неспособным сдержать свой искренний интерес, вынужден был через пару минут еë прервать. — Знаешь, ходят слухи о том, что дети Аида холодные и неприступные... не то чтобы я в них всегда верил! — сразу же защитился Хван, — Но у меня были другие ожидания на твой счёт... — Ты думал, я всë-таки перережу тебе глотку при нашей первой встрече? — подколол его Чонин, наслаждаясь тем, как тот пытается выкрутиться. — Нет, конечно! Хотя я до смерти испугался... Но я не держу на тебя обиду, ты очень осторожен, и это хорошо — мы полукровки в мире, где все готовы на нас напасть. Да и с оружием ты мастерски обращаешься… — "Боги, Хëнджин, заткнись" пронеслось у Хвана в голове, — В общем, я никогда не считал, что вы пугающие или что-то в этом роде, но предполагал, что ты сбежишь или прогонишь меня, как только увидишь. Чонин лишь захихикал на этот неконтролируемый поток слов, после чего снова перевёл взгляд к лисе, успевшей устроиться в ногах Хëнджина, который, не жалея своей одежды, приземлился на землю. — Мы привыкли держаться вместе: полубоги сами особо не тянутся к нам, а никто из нас не любит навязываться. К тому же, думаю, у многих остались предрассудки по отношению к детям Аида, не хотелось бы пугать людей, — с лёгкой досадой поделился Чонин, всë ещë не глядя в глаза Хвану, — На деле мы весëлые, если ты не против костей или ритуальных атрибутов в доме, конечно, — усмехнулся Ян, возвращая взгляд на Хвана. — Как видишь, костями меня не запугать, — Хëнджин ещë раз прошёлся рукой по твердой голове лисы, которая прилегла у его ног. — Ты ещë коллекцию моей сестры не видел, — рассмеялся Чонин, подтягивая ноги ближе к себе. — Пригласишь в гости — увижу, — мило улыбаясь, подразнил Хëнджин. — Посмотрим, — подмигнул ему Чонин, и Хван взмолился всем богам, чтобы его моментально покрасневшее лицо не было видно в тусклом свете, исходящем от лисы.***
Теперь каждый раз, когда Хëнджин неосознанно пытался найти в толпе одного определённого сына Аида во всех местах лагеря, где он случайно мог оказаться, Джисон давился со смеху, не стыдясь вслух издеваться над Хваном даже при его младших братьях и сестрах. И он бы стукнул его ближайшей вещью под рукой, если бы Чонин и вправду не находился: когда их взгляды встречались, тот первым начинал махать ему рукой, несмотря на вопросительные взгляды других детей Аида. Феликс понимающе кивал и хихикал себе в руку, когда Хëнджин, с яркой улыбкой помахав тому в ответ, опускал взгляд на свои ноги и заливался румянцем. Хван зачастил с вечерними походами к домику Аида — он был уверен, что у кого-то из его братьев или сестëр точно появились к нему вопросы, но они тактично игнорировали и скрипящие шаги по деревянному полу своего дома, и шумное захлопывание двери, которое так старался сделать тише уходящий парень. С Чонином было интересно и легко, казалось, это всë что было нужно Хëнджину, чтобы наслаждаться временем после полуночи. Он захватывал всë внимание Хвана, будто не Хëнджин здесь был сыном Афродиты, способным очаровать любого, а Ян со своими чëрными, как сумрак, прядями волос, хитрыми, словно у лисы, глазами и осторожными движениями в темноте, которые будто пытались не разрушить что-то ценное, образовавшееся между ними и мрачным лесом впереди. Хëнджин не мог не наслаждаться этим, также осторожно подбирая слова, мысли, чувства и действия, боясь спугнуть, хотя Чонин никогда не давал на намëка на страх, смело показывая Хвану трюки со своим кинжалом из Стигийского железа, орудия из которого могут использовать только дети Аида, или рассказывая что-то нелепое про своих брата и сестру. Но даже так для Хвана всë вокруг них казалось настолько хрупким, будто чужое вторжение, необдуманное слово или лишний луч света в их вечернем полумраке могут легко рассеять таинственность и очарование их маленького мира на небольшой полянке между тëмным лесом и домиками полукровок. — Иногда я думаю, что быть сыном Афродиты абсолютно бесполезно, — признался Хëнджин очередным вечером, решив в этот раз принести ловко украденные из обеденного павильона яблоки. — С чего это? — громко хрустя самым красным яблоком, которое гордо отдал ему до этого Хван, спросил Чонин. — Сам погляди: дети Гефеста днями работают в кузнице и обеспечивают лагерь щитами, доспехами и оружием, дети Деметры контролируют растения, а Ареса — превосходные воины, способные защитить всех нас. И я молчу про детей Большой тройки, ваши способности вообще выходят за грань реальности: ты призываешь мëртвых, и, будем честны, это не весь твой потенциал, Чан владеет гидрокинезом, любая вода буквально подчиняется ему! А я что? Я просто красивый, с рождения знаю французский, как язык любви, и иногда могу заставить кого-то что-нибудь сделать, просто попросив. От меня практически никакой пользы, — закончил Хëнджин, тоскливо положив голову на свои согнутые колени. Чонин на пару секунд оказался в ступоре, но быстро пришёл в себя. — Ты серьёзно думаешь, что бесполезный просто потому, что твоя мама — богиня красоты? Встретя в ответ молчаливый кивок и тоскливый взгляд от собеседника, Чонин продолжил: — Хван Хëнджин, это никогда не определяло тебя как личность. Я знаю тебя не так давно, но я очень внимательный и не мог не заметить, как люди тянутся к тебе в первую очередь не за красивое лицо, а за то, насколько ты чувственный. Дети Аполлона постоянно приходят к тебе за советами для своих творений, потому что ты помогаешь им разобраться в чувствах для их работ. Тебя и старостой выбрали не просто так, а потому что ты харизматичный лидер, за которым хочется идти и которому можно довериться. Если ты думаешь, что твоя ценность только в продукте, который ты можешь произвести, то ты сильно ошибаешься — ты вдохновляешь, а без вдохновения люди не могут двигаться дальше. Хëнджин не мог сказать ни слова в ответ, полностью смущенный, казалось, сознание внезапно приняло решение отключиться, а сердце начало биться в бешеном ритме, пытаясь, видимо, убить Хвана прямо на глазах у Чонина. Он... вдохновляет? К счастью, Чонин сам прервал его ступор, привлекая внимание зависшего Хëнджина: — Спасибо за яблоки, — Чонин откусил фрукт в последний раз и, размахнувшись, выбросил огрызок подальше к лесу. — Не за что, — промямлил Хван, не зная куда себя деть, чтобы перестать чувствовать себя таким уязвимым.***
Признать, что Чонин ему нравится, не доставило труда, особенно когда тот говорил такие чувственные вещи Хвану, обращался с ним, будто с хрустальным и провожал до домика Афродиты каждую ночь. Глаза Чонина постоянно блестели словно драгоценные камни: Ян оправдал это тем, что его отец также бог богатства и драгоценностей, но Хëнджин мог поклясться, что дело не только в божественной крови, текущей в его венах — просто сам Чонин был подобен самому драгоценному камню, который спрятался глубоко в недрах земли, ждущий того, как его найдут. И Хëнджин очень хотел быть тем, кому выпадет участь забрать этот алмаз себе. Хвану нравилось слушать Чонина, хотя обычно он был тем человеком в компании, кто говорил без остановки на пару с Ханом: Чонин рассказывал о своей жизни до лагеря и мечте стать певцом — мама водила его в церковный хор в детстве, так же, как и он, веря в его мечту, позже отдала его на вокал, не жалея средств на всех преподавателей. К сожалению, ему пришлось отложить всë это, когда однажды к нему в школе подошёл один из старшеклассников с тревожными глазами, будто он увидел что-то опасное. Парень схватил его за руку и повел за школу, игнорируя все возмущения Яна, а когда убедился, что за ними никто не смотрит, вытащил из воздуха настоящий одноручный меч, и торопливо спросил, видит ли Чонин его. Испытывая самый настоящий ужас смерти, Ян неохотно кивнул, а старшеклассник расплылся в довольной кошачьей улыбке. "Спешу тебя обрадовать — ты один из нас." — слова, которые изменили жизнь Чонина навсегда. — Кто был этот парень? — прервав рассказ Чонина, спросил Хван на их первой встрече при дневном свете — вечером прошлого дня Хëнджин пригласил его прогуляться по земляничным полянам около Большого дома после обеда, на что Чонин охотно согласился. И это оказалось огромной ошибкой Хвана — днëм, когда лучи солнца ласково касались его лица со свойственным всем детям Аида бледноватым оттенком и волос, которые вечно хотелось погладить, Чонин казался ещë привлекательнее, а слабое сердце Хëнджина подводило его с каждой минутой всë сильнее. Он стремительно заводил себя прямо в ловушку очаровательной улыбки Чонина. — Это был Минхо, — посмеиваясь ответил Ян, срывая несколько ягод с поляны. — Минхо?! — Хëнджин не мог поверить своим ушам, — С этим сыном Афины я в лагере уже шесть лет, но он не перестал быть менее пугающим. — Вообще-то, Минхо очень заботливый, он самостоятельно привëл меня в лагерь, за что я всегда буду ему благодарен. Кто знает, может быть, через пару дней меня бы сожрала огромная фурия, — Чонин закинул землянику себе в рот, — Тяжело быть таким вкусным для монстров. — Ах, Инни, тебя бы кто угодно скушал! — "В том числе и я" — Ты слишком сладкий! — проворковал Хëнджин и, подпрыгивая, нагнал Яна, еле держа себя в руках, борясь с желанием сжать его в своих объятиях. Чонин звонко засмеялся, будто Хван сказал самую нелепую глупость, переступил через очередной кустик на другую тропинку и снова принялся собирать ягоды. Хëнджин также переступил за ним, аккуратно приблизился, будто к пугливому зверю, и присел на корточки рядом с Яном. — Я обязан услышать, как ты поёшь, — тихо проговорил Хван, положив голову на колени и внимательно наблюдая за Чонином. Голова Яна поднялась от кустов, а после он протянул руку с горсткой земляники Хëнджину. — Возможно, дети Аполлона когда-нибудь позволят мне выступить с ними, — отсыпал ягод в протянутую руку Хвана Чонин. — Я могу с ними поговорить, если ты хочешь, — блестящими довольными глазами заявил Хëнджин, тут же принимаясь есть отданную Яном землянику. — Заговоришь их ради меня? — игриво спросил Чонин, поднимаясь от кустов на ноги, и протягивая Хвану руку, чтобы помочь тому встать. — Всë, что угодно, — Хëнджин подмигнул Яну и принял руку помощи, внутренне содрогаясь от того, что его большая ладонь, так умело обращающаяся с холодным оружием, оказалась такой же нежной как и в первую встречу. От этой мысли снова побежали приятные мурашки.***
Когда Хëнджин вернулся к Феликсу и Джисону на ужин, последний одарил его ехидным взглядом: — Ну что, голубки, нафлиртовались? — проговорил Хан, доедая украденную со стола сливу. —Откуда ты знаешь, что я вообще был с ним? — недовольно ответил Хван, замечая, как все его младшие уже заканчивают трапезу. Оказывается, он впервые приходит на ужин последний. — Не заметить, как вы хихикая вместе опаздываете на ужин, было бы очень невнимательно с моей стороны, — с умным видом заявил Джисон, дожевывая бедный лиловый фрукт. — Почему ты так прицепился ко мне, а к постоянным побегам Феликса вопросов нет? Я хотя бы не скрываю, что хожу на свидания! — начал свою возмущенную триаду Хван, на что Ли заинтересованно поднял голову, оторвавшись от каких-то, как он сам выразился, "медицинских", бумаг. Лица обоих засияли от озаривших их лучезарных улыбок. — Так это всë-таки свидания?! — Джисон практически завопил, нарушая покой ближайших к ним столиков, — Я, конечно, всегда верю в твои силы, но, если честно, всë это время просто старался подразнить тебя, не думая, что там правда что-то есть... Почему ты сразу не сказал, что он правда тебе нравится?! — Потому что я знаю вас, детей Гермеса, вы всë быстро разбалтываете! — закатил глаза Хван, недовольно скрещивая руки на груди. — Джисон и я на самом деле очень рады за тебя, Джинни, — как обычно попытался сгладить напряжение Феликс, — Вы уже встречаетесь? — Что? Нет! — Хëнджин принялся размахивать руками в защите, параллельно начиная краснеть. В такие моменты он ненавидел свою повышенную эмоциональность, — Я даже не уверен, что нравлюсь ему... — Ой, да ладно! Я видел, как он улыбается, уходя от тебя к своему столику — у него определенно есть к тебе хотя бы симпатия! — Джисон принялся сопротивляться неуверенности Хвана, тут же став, видимо, гуру отношений. — Когда ты успел стать экспертом лучше всех детей Афродиты вместе взятых? — по-доброму посмеялся над Ханом Феликс. — Я всегда им был! — шумно возразил Джисон, гордо подняв подбородок вверх, — Может меня просто отправили не в тот домик? — Ладно, ловелас, давай дадим Джинни спокойно поужинать, — Феликс похлопал Джисона по плечу, — Иначе скоро павильон закроется, а он всë также будет болтать с нами. Хан, похмурившись, согласился с Феликсом, после чего, на прощание помахав Хвану, вышел из обеденного павильона и добежал до остальных жителей домика Гермеса с таким же довольным видом как и обычно. Ли кинул на него тëплый взгляд, после снова повернулся к Хëнджину: — Я согласен с Джисоном. Он бы не стал проводить с тобой все вечера, если бы ты был ему безразличен. Будь смелее, и всë получится, — заботливо сказал Ли, на прощание обняв Хëнджина, — Как обычно красиво хлопай глазками, и он точно не устоит, — прохихикал Феликс и следом за Джисоном побежал к своим братьям и сëстрам. Смотря вслед уходящему сыну Аполлона, Хван думал лишь о том, что его друзья стоят друг друга.***
Хëнджин уже привычно пробирался сквозь кровати других жителей его домика, научившись за столько ночных походов издавать минимальное количество шума на своëм пути. Он отчаянно хотел именно сегодня сделать шаг к сердцу Чонина спустя несколько дней обдумываний слов Феликса и Джисона. Да, он сын Афродиты, нет, он не готов был справиться с чувствами, которые вызывало у него присутствие одного определенного сына Аида рядом. Все говорят, что дети богини любви, наверное, отлично разбираются во влечении к другим людям, но само существование Хван Хëнджина доказывало обратное — он всегда мог дать дельный совет другим по поводу отношений, легко определить между какими полубогами в лагере начинает образовываться химия, но когда дело доходило до него самого, Хван оказывался безоружным. Мама бы явно не одобрила его подобную трусость и нерешительность. Тем не менее, Хëнджин, собрав все оставшиеся силы и волю в кулак, почти вприпрыжку шёл на встречу к Чонину, которая успела превратиться в их вечернюю рутину: если у Яна есть силы, он любезно приглашал Фокси посидеть с ними, Хван приносил какие-то фрукты, плед, чтобы не сидеть на холодной земле, и небольшой фонарик, который ставился около пары и награждал их теплым светом от свечи, так старательно выбранной Хëнджином из его ароматизированной коллекции. Хван обходит родной домик, а его глаза встречают тёмный силуэт, ставший таким родным всего за месяц. Он ускоряет шаг, едва удерживая в руках всë, что он несëт на полянку, и в скором времени приближается к Чонину: — Заждался меня? — игриво спрашивает Хван, опуская на землю принесённые вещи. — Все ноги отстоял, пока ты собирался, — наигранно пожаловался Чонин, — Как и ожидалось, слухи не врут: дети Афродиты не могут не задержаться у зеркала, — хитро подразнил Ян, всматриваясь в тускло освещëнное лицо, которое тут же приняло драматично обиженное выражение. — Я всë ещë могу уйти домой, знаешь? — закатил глаза Хëнджин, скрещивая руки на груди, стараясь выглядеть максимально задетым. — Ладно-ладно, я знаю, что ты был занят младшими, — Чонин сделал пару шагов к Хвану, аккуратно беря его за запястье, от чего Хëнджина тут же прошибло легким током, — Я позвал тебя сюда пораньше, потому что у меня есть для тебя сюрприз. — Что? — плохо соображающий мозг Хвана, переживая короткое замыкание от руки на своей кожи, смог выдать только одно слово в ответ. — Куда бы ты хотел отправиться? — спросил Чонин, чуть крепче сжимая хватку и любопытно наклоняя голову. Вопрос вернул Хëнджина на землю, вместо этого заставив уйти уже в другие раздумья. Почему Чонину интересно это знать? Кто такой Хван, чтобы не отвечать, если Чонин его спрашивает? — В Вашингтон. Я провёл там детство до лагеря, и, если честно, я скучаю по той беззаботности, — признался Хëнджин, тоскливо опустив глаза вниз. На секунду лицо Чонина окрасилось сомнением, его глаза пару раз проморгали, будто его мозг молчаливо взвешивал все "за" и "против". Спустя мгновение — он снова вернул привычную тёплую улыбку на своë лицо. — Куда именно в Вашингтоне? — В Парк Вест Потомак! Каждые выходные отец водил меня туда, приговаривая, что это лучшее место для медитации в городе, — воодушевлëнно поделился Хван, переминаясь с ноги на ногу. — Хочешь побывать там прямо сейчас? — спросил Чонин, будто задавая самый обычный вопрос, а не предлагая самую невозможную вещь на свете. — Ты спятил? Каким образом? — лицо Хвана исказилось в недоумении. Ян по привычке начал крутить кольцо на свободной руке, будто пытаясь снизить волнение. — Ты слышал о путешествиях по теням? — неуверенно начал Чонин, будто боясь, что Хëнджин испугается его или того, что он может сделать. — Да, но... только не говори, что ты и это умеешь! — не веря своим ушам, удивился Хван. Ян лишь мило хихикнул, прикрыв улыбку свободной рукой. — На самом деле, я научился не так давно. Потребовалось время, чтобы нормально контролировать расстояние, на которое я перемещаюсь — оказаться без сил в Торонто было не лучшим опытом, — признался Ян, всë ещё посмеиваясь над шокированным лицом сына Афродиты. — Что ещё ты от меня скрываешь? Завтра признаешься, что под кроватью у тебя живëт Цербер собственной персоной, а зомби убирают домик Аида вместо вас? — драматично спросил Хван, только ради того, чтобы спровоцировать Чонина. — Вообще-то Цербер и правда милый и послушный пëс. Когда отец приглашал нас к себе, он только и делал, что вилял хвостом... — задумчиво сказал Ян, что заставило Хвана очередной раз убедиться, что Чонин не реальный, а просто фантазия Хëнджина — человек не может быть настолько удивительным. — Я утрировал! — закатил глаза Хван под заливистый смех Чонина. — Так хочешь или нет? — принял более серьёзное выражение лица Ян, опуская руку с запястья Хвана на его ладонь. Боги, таким образом, он вскоре доведёт Хëнджина до сердечного приступа. — Парк Вест Потомак должен быть уже закрыт к тому времени... но это даже лучше! Никто нас не побеспокоит. Конечно, я хочу. С тобой — куда-угодно, Чонин, — не сдержал порыв игривости Хëнджин, чуть сильнее сжимая ладонь второго в ответ. — Тогда... —Чонин потянул Хвана за руку ближе к лесу, параллельно серьёзным тоном зачитывая правила, — Не отпускай мою руку, пока мы не прибудем на место. Если понимаешь, что голова начинает болеть — закрой глаза, — Ян остановился под кроной ближайшего дерева, — Повторяю: ни за что не отпускай мою руку, иначе рискуешь потеряться в тенях. Хëнджин напряжённо кивнул, в доказательство сжимая руку Чонина сильнее. — Я знаю, как выглядит парк, но, чтобы мне помочь, постарайся представить его как можно чётче, — Чонин продолжил диктовать правила, из-за чего Хван мог с уверенностью заявить, что никогда не видел его более сосредоточенным, — Может стать холодно, но только на время. Ты готов? — Да, — коротко и достаточно высоко для себя произнёс Хван, прежде чем Чонин без предупреждения потянул его прямо в тëмную, противоположную от света фонаря неподалёку сторону, заводя в абсолютную тьму. Как и обещал Чонин, стало холоднее, из-за чего Хëнджину пришлось съëжиться в своей кофте. Вокруг было темно, но рука Яна, которую Хван также не мог разглядеть, хотя она находилась прямо перед ним, уверенно тащила его куда-то вперëд — Хëнджин не смел ей противиться. Когда прошло ещë несколько минут, Хван задался вопросом, как вообще Чонин понимает куда идти, но тут же предположил, что это очередное преимущество детей Аида, которые он не смел поддавать сомнению — он и не хотел. Страх, на секунду появившийся, когда Ян диктовал правила, больше не брал над ним контроль, когда они шагали сквозь тени, из-за невинного и абсолютного доверия к Чонину и его руке, что держала так крепко и надёжно, будто Хван стал хрупким сокровищем, которое было необходимо защищать. И Хëнджин готов был идти сквозь тихую и устрашающую тьму, что ослепляла и обволакивала собой всë живое, бесконечно, если это означало, что он будет чувствовать такую силу в человеке впереди, которого может только касаться, вручая свою жизнь, чувства и сердце только ему. Так безоговорочно и самоотверженно, что Хван уже успел пристраститься к этому. Не прошло и пяти минут, как резкий свет вынудил Хвана прикрыть глаза, прежде чем они вышли из другой тени от дерева, где на них тут же упало тепло вечернего воздуха, которое контрастировало с мëртвым, пробирающим до костей холодом в тенях. Хван осторожно огляделся, первым делом заметив воду перед собой, а после, когда его взору предстали и деревья, покрытые желтоватым тёплым светом фонарей вокруг, он не мог не воскликнуть от счастья. — Ты правда это сделал? Это же невероятно! Ты невероятен! — Хëнджин потянул их к перилам на береге прямо у края водной глади, не переставая восхищаться и Чонином, и природой вокруг, — Поверить не могу... Когда Хëнджин снова посмотрел на Яна, с трудом оторвав взгляд от парка вокруг, то увидел секундную усталость сына Аида, которая моментально сменилась нежной улыбкой, обращённой прямо к Хвану. — Я никогда тут не бывал, — признался Чонин, одаривая берег внимательным изучающим взглядом, — До лагеря я жил в Северной Каролине, и мы редко путешествовали. Иронично, что теперь я могу делать это абсолютно бесплатно? — тихо и тоскливо посмеялся Чонин, снова поворачиваясь к Хëнджину. — Всегда можно наверстать это в будущем, — Хван потряс их сцепленные руки, пытаясь развеять уныние Чонина, — Мы уже прямо сейчас путешествуем! Тот снова довольно заулыбался, но, к сожалению, улыбка не коснулась его глаз. Казалось, он был чем-то подавлен или утомлëн, но всеми силами пытался поддерживать настрой Хëнджина. — Ты прав. Можно выбираться куда-нибудь чаще, если ты не против, — Ян подмигнул другому, отстраняясь от перил. — Только в следующий раз предупреждай заранее! А то не хватало ещë замерзнуть или остаться голодными без вещей вдалеке от дома, — надулся Хëнджин, уже начав тщательно продумывать план следующего путешествия. — Как скажешь, — ухмыльнулся Чонин, делая шаг к дороге вдоль деревьев, — Пошли дальше. Хëнджин последовал за ним, снова, к своему большому удовольствию, оказавшись тем, кого тянут за руку. Он не был в этом парке уже несколько лет, поэтому любая мелочь заставляла воспоминания нахлынывать с новой силой: — В марте эти вишнёвые деревья цветут, поэтому в это время тут больше всего посетителей. Отец всегда находил самую пустую полянку и делал для нас пикник, раскладывал сэндвичи и клубнику, купленную в паре кварталах отсюда. Обязательно нужно сходить туда за ягодами! Самые вкусные продают именно там, — рассказывал Хëнджин, погружаясь в своë прошлое, слепо шагая туда, куда вëл его Ян. — Сейчас ночь, Хëнджин, — заметил Чонин, расплываясь в улыбке, — никто не продаëт клубнику ночью. — Вернёмся сюда днëм и купим, — гордо заявил Хван, решая всë за них обоих, — А после пойдëм к отцу в гости. Ты должен увидеть Кками! Чонин посмеялся, тихо соглашаясь с Хëнджином, параллельно выискивая что-то среди деревьев. Спустя несколько минут, он остановился около каменной скамейки, приглашая Хвана присесть, чему последний с энтузиазмом последовал. Хëнджину казалось, что он выглядел как гиперактивный щенок, которого только выпустили на долгожданную прогулку, а его воображаемый хвост вилял из стороны в сторону в абсолютном восторге. То, как Чонин довольно смотрел на него своими лукавыми глазами, скорее всего, подтверждало это. Ян сел рядом с ним и снова устремил взгляд на воду, параллельно доставая кинжал, будто его наличие бессознательно успокаивало Чонина. Хëнджин не мог не смотреть на длинные пальцы Яна, которые машинально поглаживали оружее, проводя по лезвию указательным пальцем, будто проверяя его остроту. Левая кисть аккуратно ложилась на ручку кинжала с выгравированным черепом животного, и Хëнджин был готов провалиться в Тартар от того, насколько вся сцена выглядела привлекательно. Тишина затянулась, но казалось, никто из них не хотел еë нарушать, наслаждаясь лишь близким шумом воды впереди и шелестом листьев вокруг. Маленький воображаемый Джисон на плече Хëнджина кричал ему сделать шаг к парню, сидящему рядом, взять его за руку снова, положить голову на плечо Чонина или, в конце концов, поцеловать его, сдвинувшись с мëртвой точки. Но всë тело Хвана будто парализовало от чувств и смущения, смешанных в одну кучу с прохладным воздухом ночи, запаха сырости и древесины вокруг. Пока Чонин, видимо, безмятежно наслаждался звëздами на тëмном небе и местом, где они оказались, Хван нервно сжимал пальцы, и кусал губы, смотря то в ту же сторону, что и Чонин, то на профиль Яна, так красиво освещаемый светом ближайшего одинокого фонаря. Хëнджин проклинал себя за ступор, осознавал, что сейчас самый подходящий и романтичный момент, который можно было придумать, но всë также не мог сдвинуться с места, прекрасно понимая, что позже дома в своей кровати, будет злиться из-за упущенной возможности. Что, если Чонин просто вежлив с ним и чувствует себя комфортно в его компании, а Хван неправильно понял его сигналы? Вдруг это подорвёт ту невидимую нить, что только начала крепчать между ними, своими необдуманными действиями и слишком сильными чувствами? Он не хотел нарушать спокойствие на таком красивом лице напротив, не хотел подрывать образовавшееся доверие. Пока Хëнджин был занят своими тревожными мыслями, так быстро заползающими в его голову, Чонин перестал разглядывать что-то на горизонте и перевёл спокойный взгляд на сына Афродиты рядом. Видимо, заметив, нервность Хëнджина Ян прервал тишину: — Пошли в лагерь? — мягко спросил Чонин, переставая откидываться на спинку каменной скамейки. Хван вырвался из своих раздумий, тут же посмотрев на него большими глазами. — Да-да, конечно, — чуть выше своего обычного тона пролепетал Хëнджин, вскакивая с места. Чонин наклонил голову, окидывая другого изучающим взглядом, и, даже если у него и было что сказать на суетливый вид Хëнджина, он решил промолчать, поднимаясь за ним следом. — Мне повторить правила? — игриво спросил Ян, вновь протягивая Хвану руку. Хëнджин в улыбке закатил глаза, хватаясь за его ладонь своей. — У меня хорошая память: как иначе я бы помогал половине лагеря с их любовными похождениями? Всегда нужно помнить всю историю, чтобы посоветовать что-то новое в следующий раз, — Чонин посмеялся и сделал пару шагов к ближайшему большому дереву, потянув за собой Хëнджина. — Тогда хорошенько представь лагерь, любовный гуру, — не дав Хвану времени ответить, затянул их в тень Чонин. Во второй раз Хëнджин был готов и к холоду, и к абсолютной тьме вокруг, которая нарушалась лишь ощущением такой же холодной руки в его ладони. Внутренние часы Хëнджина подсказывали, что в этот раз они идут немного дольше, чем в первый и, попытавшись спросить Чонина, всë ли хорошо, осознал, что может только беззвучно открывать рот, пока его голосовые связки не издавали ни звука. Лëгкая тревога накатила на Хвана, словно его голову резко окатили холодной водой, поэтому он несколько раз сжал ладонь Яна сильнее, надеясь получить от него такой же ободряющий знак. Ответа от Чонина не последовало. Вместо него глаза Хëнджина ослепила вспышка света. Они вышли из тени, и Хван тут же узнал родную поляну рядом с их домиками, которую они покинули какое-то время назад — Хëнджин не считал сколько, слишком увлеченный человеком рядом с собой. — Мне кажется, или во второй раз путь оказался длиннее? — Хëнджин старался снова вернуть себе ясное зрение, протирая глаза свободной рукой и несколько раз моргая, пока глаза не смогли хорошо сфокусироваться на свете брошенного рядом с пледом фонаря, — Я всë ещё не могу поверить, что ты настолько силëн, чтобы перебросить нас на двести с лишним миль. Интересно, который сейчас час… Хван остановился на полуслове, быстро обернувшись на Чонина, именно в тот момент, когда тело Яна, подкосившись в коленях, стало падать на землю. Чонин начал терять сознание. Руки Хëнджина тут же рефлекторно потянулись, чтобы не дать Яну упасть, поймав того, прямо перед ударом с землей. — Чонин?! Чонин! — Ян оказался тяжелее, чем Хван мог представить — с другой стороны у него не было никакого опыта в ношении людей на себе, — Ты меня слышишь? Хëнджин покрепче сжал в охапку Яна, отодвинув голову подальше, чтобы всмотреться в его лицо. Да, Чонин в полной отключке. Паника из-за жизни парня в его руках начала усиливаться, пока Хëнджин маниакально думал, что ему предпринять дальше, то и дело оглядываясь на наличие кого-нибудь или чего-нибудь полезного вокруг. Он такой идиот! Если бы Хëнджин был внимательнее, он бы заметил, как Чонин ещë в Вашингтоне чувствовал себя неважно, но Хван был слишком зациклен на своих чувствах и эгоистичных желаниях! Как на зло все навыки первой помощи, которыми обучил его Феликс вылетели из головы, за что Хван ещë сильнее возненавидел себя. Думай, Хëнджин, думай! — Не переживай, Чонин-и, я всë исправлю, — скорее для себя, чем для Яна в обмороке, перепугано пролепетал Хван, предприняв попытку сделать шаг подальше от леса, что, ожидаемо, далось ему с трудом. Был бы здесь Чанбин со своими мускулами, подумал Хëнджин, он бы помог Чонину гораздо более эффективно, чем худощавый сын Афродиты, который способен лишь удерживать лук и пару стрел в своих руках. Но Чонину не посчастливилось потерять сознание именно при нём. Проковыляв до двери домика Аида, Хëнджин кое-как постучался, надеясь, что его жители, по совместительству брат и сестра Чонина, проснутся и хоть как-то помогут ему. Очевидно, богиня удачи, Тюхе, сегодня была не на его стороне, поэтому никто не открыл дверь на жалобные глухие стуки в дверь. — Вы что, дети Гипноза, раз так крепко спите?! — Хëнджин выругался, но, осознав, что, возможно, никого просто не было дома, начал активно думать, что ему делать дальше. Пойти в своей собственный домик показалось абсолютно глупой идеей, учитывая, что в их единственной аптечке были лишь пластыри и один несчастный моток бинта, который очевидно не помог бы Чонину. К тому же, сплетни из домика Афродиты расходятся слишком быстро, а он не хотел, чтобы их секрет вышел за пределы поляны на опушке за домиком Аида — во-первых, Чонин не давал согласие на распространение информации о его способностях, во-вторых, Хëнджин хотел сохранить доверие между ними, которое могут разрушить по глупости его любимые братья и сëстры. Что-то щëлкнуло в голове Хëнджина, а воображаемая лампочка, прямо как в мультфильмах, загорелась над головой: Ли Феликс. Насколько помнил Хван, сын Аполлона часто ночует в лазарете, когда там оказывается много больных, либо когда он банально нуждается в личном пространстве — больная тема всех старших в домиках. Хëнджин, переживая, что Чонин может выпасть из его рук, поднял его себе на спину, молясь всем олимпийцам, чтобы он смог дотащить его до лазарета. Ему правда стоит заняться своей физической подготовкой, хотя бы для того, чтобы быть в состоянии помочь другим. — Осталось совсем чуть-чуть, всë будет хорошо, — снова шепотом обратился Хëнджин к Чонину, тем самым пытаясь заставить себя поверить в собственные слова. Где-то в глубине души он надеялся, что Ян очнется и что-то промямлит ему в ответ. Но ответа всë так же не последовало. Хван с трудом пробирался через весь лагерь к лазарету, надеясь, что Феликс всë-таки окажется там. Аккуратно обходя деревья и следя за тем, чтобы ни одна ветка не задела Чонина, Хëнджин смог увидеть в полутьме знакомые очертания лазарета, что придало ему сил ускорить шаг, приговаривая лежащему на спине Яну, колени которого поддерживал Хван, что они уже почти на месте. Как только сын Афродиты достиг двери, он быстро, но не менее бережно спустил Чонина вниз, принимаясь одной рукой поддерживать Яна на весу, а второй громко стучать, мысленно умоляя, чтобы Феликс открыл им. Спустя несколько минут непрерывного стука, от которого на нежной коже ладони Хвана точно успели образоваться небольшие синяки, Хëнджин услышал небольшой шорох, а после дверь начала открываться. — Джинни? Что ты... — начал Ли, потирая глаза после сна, пытаясь сфокусировать взгляд. Как только он увидел перепуганного Хëнджина и сына Аида без сознания в его руках, все вопросы моментально отпали, — Заходите быстрее. Уложив Чонина на ближайшую свободную койку, Хван глупо встал, не зная куда себя деть, пока Феликс проводил общее обследование, делая про себя какие-то выводы. Руки нервно теребили рукава кофты, а глаза бегали от лежащего Яна до Феликса в попытках понять, чем он может помочь сейчас. — Что произошло? — прервал тишину Феликс, дожидаясь пока термометр измерит температуру. Хëнджин сглотнул тяжелый образовавшиеся ком в горле и судорожно вздохнул, подбирая слова. — Чонин умеет перемещаться по теням. Он... он сделал мне сюрприз, спросив, куда я бы хотел отправиться и перенёс нас туда, — Феликс понимающе кивнул, осматривая термометр и принимаясь искать что-то среди других ближайших инструментов. — Куда? — В Вашингтон. — Что?! Хëнджин, это недопустимое расстояние! Особенно два раза подряд, — Ли возмущенно обернулся на Хвана, — Понятное дело, почему он потерял сознание. — Н-но он не говорил ничего. Я понял, что что-то не так, только по прибытии обратно в лагерь... — Перенапряжение теневого путешествия может привести к тому, что молекулярная структура пользователя начнет распадаться, постепенно превращаясь в тени и теряя себя, — твердо перебил лепет Хëнджина Феликс, — А он переносил вас обоих! Очевидно, что его тело не выдержало. Хвану хотелось расплакаться прямо на месте, чувствуя свою непосредственную вину за то, что Чонин оказался в ужасном состоянии. В глазах уже начинало щипать, а лицо так и желало скривиться, то ли от боли где-то в груди, то ли от презрения к себе и своей невнимательности. — Я дам ему повышенную дозу амброзии, — заключил Феликс, поднявшись со стула рядом с кроватью Чонина, — По моим расчётам в течение двух-трëх дней он придёт в себя. Услышав заключение целителя, Хëнджин уже не мог сдержать слëзы, которые, казалось, копились у него с того самого момента, когда Чонин упал в его руки. Феликс, только сейчас заметив, в каком состоянии находился Хван всë это время, тут же заключил его в свои самые тёплые в лагере объятья, уложив голову Хëнджина себе на плечо и погладив еë заботливой ладонью. — Это всë моя вина... — глухо всхлипнул Хван в шею Феликса, — Если бы я не был зациклен на своих чувствах и на перспективе свидания с Чонином, я бы мог, — ещë один глухой всхлип, — Я-я бы мог предотвратить всë это... — Нет, Джинни, ты не виноват, — рука Феликса мягко погладила волосы Хвана, — Чонин лучше понимал, как он себя чувствует. Это был его выбор — ты не мог его изменить. Хëнджин поднял голову с плеча Феликса, несколько раз коротко кивая на его прошлые слова: — Да… да, наверное, ты прав. — С ним всë будет хорошо. А теперь тебе тоже пора отдохнуть — а то рискуешь сойти с ума из-за стресса, — тихо хихикнул Ли, пытаясь подбодрить заплаканного Хëнджина. — Ты не будешь против, если я посплю тут? — жалобно спросил Хван, не желая оставлять Чонина одного в лазарете. Феликс притворно задумался, будто взвешивая все варианты в своей голове. — М-м-м, я думаю, можно — у нас как раз есть несколько свободных коек, — заулыбался сын Аполлона, на что Хëнджин крепко его обнял. — Спасибо. За всë спасибо. — Всегда рад помочь, — мягко похлопал Хвана по спине Феликс, чувствуя, как тот наконец-то расслабляется в его объятиях.***
Хëнджин не мог выйти из лазарета, до сих пор чувствуя вину за то, что произошло два дня назад. Увидя состояние сына Афродиты утром, Феликс, видимо, сжалился над ним, и в качестве исключения позволил оставаться ему сколько потребуется, попросив выходить хотя бы поесть в обеденный павильон, а не голодать тут. Хван также винил себя за то, что оставил свой домик без старосты, не предупредив о своём временном отсутствии и не назначив кого-то на роль временного главного вместо него — его братья и сëстры спокойно могут организоваться на пару дней сами, но чувство того, что он подводит всех разом, не покидало его. Практически пустой лазарет со своим давящим антуражем, начинал вгонять Хвана в ещë большую тоску — Чонин так же неподвижно лежал на кровати параллельно ему, а его грудь медленно еле-еле поднималась от дыхания, заставляя Хëнджина иногда высматривать, дышит ли парень вообще. Кожа Яна стала ещё бледнее обычного, но Феликс уверял беспокойного Хвана, что сын Аида идёт на поправку, а его организм накапливает силы, так что бояться нечего. Хëнджин всë равно хватался за руку Чонина, его сердце сжималось от смертельного холода его ладони, а на глаза снова накатывались слëзы — он так за него переживал, что иногда становилось трудно дышать из-за тяжелой борьбы с тревожными мыслями, что так норовили напасть из-за любого угла, словно ядовитые змеи. Где-то в груди пронизывала глубокая боль с огромным желанием снова поговорить с Чонином, спросить как он, поделиться как Хëнджин переживал, может быть, рассказать о своих чувствах, чтобы снова по собственной глупости не упустить момент. Потому что Хван вдруг начал бояться, что он мог просто не успеть признаться Чонину. Он мог упустить шанс, если бы не стал действовать также быстро или сообразил пойти к Феликсу чуть медленнее — ещё хуже, если бы он по незнанию выбрал место куда дальше, чем Вашингтон. Часы тянулись мучительно медленно — Хëнджину повезло, что Джисон принёс ему пару книг, чтобы занять его голову хоть чем-то кроме бессмысленного самобичевания. Пару раз к Феликсу заходил Чанбин с очередным порезом от постоянных тренировочных боëв с другими детьми Ареса: Ли наигранно закатывал глаза, всë равно счастливо улыбаясь, тем самым выдавая себя с потрохами, а после бережно обрабатывал его рану. Хëнджин не мог сдержать своего, казалось, природного любопытства на личные отношения других людей, поэтому тихонько подсматривал как в противоположном углу лазарета пара о чём-то перешептывалась, будто забыв, что они тут не одни. Пока Феликс провожал Чанбина из лазарета, в голове Хвана, который на какое-то время смог отвлечься от привычных переживаний из-за лежащего рядом Чонина без сознания, рождался план по распросу Феликса на счёт их с Чанбином посиделок. В этот раз Ли не отвертится! В остальном — жизнь в лазарете была скучной и размеренной. Изредка заходящие посетители, которые жаловались Феликсу на головную боль или растяжение прерывали привычное спокойствие, но зато приносили успокаивающее чувство связи с лагерем снаружи — кто-то жаловался на других жителей, обязанности по уборке или рассказывал, как очередная дриада своровала какую-то их безделушку, а Ли внимательно выслушивал, кивая в такт словам. После того, как посетитель уходил, Феликс жаловался уже Хëнджину на то, как все почему-то решили, что он отличный психолог, хотя в тайне был доволен тому, что жители лагеря ему доверяют — его довольная улыбка после рабочего дня не могла уйти до самого вечера. А Хван в свою очередь был рад, что из его уст узнаëт все самые горячие последние новости лагеря, посмеиваясь над нелепой жалобой очередного посетителя. Пока Хëнджин пролистывал очередную страницу книги, а Феликс отлучился на обед, сказав ему, чтобы тот также подходил к павильону, на что тот пообещал догнать его чуть позже, что-то на кровати Чонина легонько зашуршало. Хван вытянул шею, параллельно откладывая книгу, чтобы посмотреть, что такое, но, оказалось, просто приглядеться не было достаточным. Хëнджин вышел из положения полулëжа, аккуратно сев на колени ближе к краю своей кровати и заглянув в лицо лежащему Чонину. Спустя какое-то время тишины и бездействия, Хван решил, что ему, должно быть, показалось, и потянулся рукой обратно к книге, удержавшись от желания рассматривать Яна вечно — делать это в пятый раз за день, скорее всего, было странно. Но едва его рука снова коснулась корешка книги, еле различимый шорох послышался снова — приглядевшись, Хëнджин увидел слабое движение кисти Чонина. Он просыпается. Сигнальная тревога пробила в голове Хвана, который абсолютно не понимал, что ему делать. Позвать Феликса? Нет, он только потеряет время, которое мог бы уделить Чонину — если тот проснётся в одиночестве, Хëнджин не сможет это пережить. Помочь ему самостоятельно? С чем вообще помогать тем, кто пробудился после двух дней обморока? Он чувствовал только то, что должен сделать хоть что-то полезное для Чонина. Когда Чонин открыл глаза, Хëнджину показалось, что время вокруг остановилось, мгновенно устранив всë, что было в его загруженной голове до этого. Будто привыкая к свету, Ян потянулся рукой потереть глаза, параллельно разминая затëкшую шею и ноги, сгибая их в коленях. Хван наблюдал за действием, словно завороженный, боясь напугать своим тихим присутствием и молчаливым взглядом. Спустя пару секунд потягиваний с закрытыми глазами, он снова открыл их, замечая находящегося рядом Хëнджина. — Привет, — хрипловатым после длительного сна голосом поздоровался Чонин. — Привет, — на удивление спокойно ответил Хван, невзирая на внутренний крик, скрытый в его голове, — Как себя чувствуешь? — Словно компенсировал все года недосыпа, — пошутил, тихо хихикая своим всë ещë слабоватым голосом, Ян. Чонин попытался привстать с кровати, чем заставил Хëнджина встрепенулся и помочь ему, поддерживая за спину рукой. Парень оказался в положении полулëжа, в котором некоторое время назад Хван читал книгу, и снова взглянул острыми с нечитаемыми эмоциями глазами на сына Афродиты. — Сколько времени я был в отключке? — Два дня, — коротко ответил Хëнджин, неосознанно приземляясь на нижнюю часть кровати Чонина, — Ты меня так напугал, я чуть в Тартар не провалился! — Ну что ты, пока рано знакомить тебя с отцом, — снова свëл всë в шутку Чонин, ухмыляясь Хвану. Заметя его обиженный взгляд, он тут же перестал смеяться и принял серьёзный вид, — Прости. Я думал, что справлюсь. Повисло тяжёлое молчание, которое раньше никогда не было им присуще. Хëнджина было сложно остановить — с Чонином хотелось говорить бесконечно, растягивая встречу как можно дольше и возвращаясь в домик только к рассвету. И плевать он хотел на тëмные от недосыпа синяки под глазами — Чонин стоит всех минут сна, которые он упустил из-за того, что был слишком им увлечен. Кровать легонько заскрипела, после чего Чонин продолжил: — Дистанция и правда была немного больше, чем я преодолевал в прошлом, а переносил другого человека с собой вообще впервые. Я думал рассказать тебе об этом, ещë когда ты попросил отправиться в Вашингтон, но ты выглядел таким восторженным и счастливым, что я не хотел заставлять тебя волноваться, — виновато прозвучал Чонин, опустив взгляд вниз и сминая одеяло под своими руками, — Во мне проснулось эгоистичное желание впечатлить тебя, которому я и последовал. Ну что за идиот... — Не говори так, — перебил его Хëнджин, придвигаясь чуть ближе и упорно стараясь не засмущаться от мысли, что Чонин пытался произвести на него впечатление, — Я ни в коем случае не виню тебя... Просто я так переживал: мне казалось, что ты вообще можешь не проснуться! Всë произошло слишком внезапно, а я не особо сообразительный и боялся, что мой первоначальный ступор вовсе тебя погубит... Ты стал холодным в моих руках, а твоë дыхание замедлилось. Я правда подумал, что ты умираешь, и если я поседел на несколько прядей, это будет не удивительно! — Хван сам не заметил, как начал высказывать Чонину всë, что было у него на душе, поддавшись своим израненным чувствам, — Где-то в глубине сознания проскальзывала мысль, что это была наша последняя встреча, а я не готов потерять тебя. Ян Чонин, ты стал важной частью моей жизни. Я вообще мог бы не успеть… "сказать, что ты мне нравишься" Хëнджин вовремя заткнулся, прикрыв рот рукой и потупив большие глаза куда-то за Чонина, параллельно отчитывая себя за неумение останавливаться тогда, когда нужно. Он молчал, пытаясь не дать миру увидеть, что так и норовит выскользнуть из его болтливого рта. Чонин поднял руку, отводя его ладонь ото рта и оставляя еë в своей потеплевшей ласковой хватке: — Не успеть бы что? — лукаво спросил Чонин, сверкая своими хитрыми глазами, словно он находил Хëнджина в его смущении безумно забавным. Он огляделся вокруг, пытаясь скрыться от его хищных глаз, невольно заметив, что оказался слишком близко к Яну, тому не составило бы труда дотянуться рукой до ближайшего бедра Хëнджина — он быстро отогнал от себя подобные смущающие мысли. Промямлив что-то бессвязное, Хван поднял другую руку к глазам, пытаясь скрыть свой румянец, который всë-таки не послушался рациональной части Хëнджина, стыдливо залив его щеки. Чонин поднял вторую руку, захватив и эту ладонь в свою хватку, теперь держа обе в своих цепких руках: — Я не могу расслышать, что ты бубнишь себе под нос, — посмеиваясь сказал Чонин, легонько подëргав руки Хвана в игривой манере, в полную меру наслаждаясь его красным лицом. Хëнджин повернулся обратно к Чонину, стараясь собрать себя в кучу, и взглянул в тёмные глаза Яна, которые как обычно, даже несмотря на поддразнивания с его стороны, не могли не смотреть с бесконечной нежностью, что каждый раз заставляла сына Афродиты таять. Это те глаза, которые заставляют его потеряться в них своим блеском и невозможной теплотой. В домике Афродиты в прошлом была традиция: каждому ребёнку богини любви следовало влюбить в себя кого-то и разбить ему сердце. Будучи первый год в лагере, маленький Хëнджин смотрел на то, как старшие смеялись над каждым успешным следованием подобной традиции и не мог понять, что так смешит его братьев и сестёр. Публичные отказы стали его настоящей пыткой: старшие собирали всех младших жителей домика, чтобы они стали зрителями представления, и каждый раз Хëнджин смотрел только на глаза того, чьë сердце мгновенно ломается на куски. Сначала глаза человека горят, встречая возлюбленного после недолгой разлуки, спустя минуту свет и нежность начинают меркнуть, затем — затухают окончательно, знаменуя конец представления. Иногда глаза заполняются слезами, но чаще всего блики на радужке просто перестают светить, разрушая всю былую теплоту внутри. Как его старшие смеялись над убитой нежностью, будучи детьми Афродиты? Как, зная всю ценность любви и нежных чувств, которыми возгораются глаза влюбленного, можно втаптывать их в грязь? Зачем предавать эту нежность, что делает человека слепым в своëм доверии? Это ли значит быть ребëнком богини любви? Когда он стал старостой домика, а его старшие перестали постоянно посещать лагерь летом, Хëнджин попросил своих братьев и сестёр больше не разбивать чужие сердца, настояв на том, что это не то, чему учила их мать. Они должны быть нести любовь в себе и быть еë эталоном, а не разрушать еë, будто она ничего не стоит. Хëнджин пообещал себе, что больше ничьи нежность и доверие в глазах не померкнут по вине ребëнка Афродиты. Глаза Чонина были полны такой же преданной нежностью, которой Хван наконец-то смог полностью довериться. И Хëнджин отдаст всë, чтобы это яркий блеск не потух. — Мог бы не успеть сказать, что ты мне нравишься. Он мог бы сказать гораздо больше: "Твое присутствие рядом со мной возвращает меня в беззаботное детство, моë сердце не может остановиться, когда наши взгляды пересекаются, словно рядом со мной не сын Аида, а лучшая скульптура Аполлона, которую он создал, лишь бы наложить на меня смертельное проклятие. Когда ты смеëшься над моей самой глупой шуткой, которую бы непременно высмеял Джисон, расскажи я ему, в груди разливается необъятное тепло, грозясь в скором времени излиться наружу и натворить глупостей. Каждый раз, когда ты случайно касаешься меня своим плечом, сидя со мной рядом под светом одинокого фонаря, который я таскаю с собой вечерами, ловко забрав его у одной из своих сестер под кроватью, невольно хочется прижаться ближе и положить голову на твоё плечо, устроившись поудобнее. Иногда тëмный лес впереди нас пугает меня, особенно когда оттуда доносится жуткий смех игривых дриад, но я не подаю виду — не с тобой рядом. Ты, словно читая меня как открытую книгу, легонько гладишь моë колено, рассказывая очередную историю из жизни до лагеря — как мама учила тебя плавать, после чего ты неделю провалялся с простудой из-за переохлаждения, как оставался после уроков в школе, чтобы поиграть на фортепиано в актовом зале — любую историю, которая могла бы затянуть меня глубже в пучины твоей души. И, если быть честным, я бы никогда не хотел оттуда вылезать." Но всë это казалось максимально глупым и неуместным среди пустых коек лазарета с окнами и закрытыми шторами, которые поливали на всë тусклый тёплый свет солнца, будто вся напыщенность, которой горело сердце Хëнджина было лишним, слишком дерзким, откровенным и ненужным Чонину, который проснулся после небольшой комы — на секунду ему даже стало стыдно сбрасывать свои чувства на только очнувшегося Чонина, заставляя его брать за них ответственность. Глупый Хван Хëнджин, почему ты не умеешь думать на пять шагов вперëд! Хван не знал, сколько времени прошло после его последней фразы — он слишком погрузился в свои переживания, поэтому не мог сказать точно, но понимал, что молчание затянулось. Хëнджин решил не смотреть на Чонина — если проблем не видно их и нет, правда ведь? Если он не видит Чонина, то и Чонин его не увидит, не заглянет вглубь его души, открыв для себя самое сокровенное в нëм, скрытое от чужих глаз, всë верно? Но Чонин всë так же молчал, будто ждал пока Хëнджин закончит свою фразу, так и не получая продолжение речи. Видимо осознав, что пришло время сделать хоть что-то, пока Хëнджин вообще не войдет в состояние паники, Ян притянул его за руки к себе поближе, намекая Хвану лечь в его объятья. Когда Хëнджин попротивился действию, всë ещё не понимая что происходит, Чонин с самой доброй улыбкой сказал: — Конечно, ты мне тоже нравишься, Хëнджин, ты видел себя? Я думал, что веду себя очевидно... А теперь поменьше думай, я слышу как вращаются шестерёнки в твой красивой голове, — во второй раз, когда Чонин потянул его на себя, Хëнджин уже не сопротивлялся, осмысливая слова Яна с недоумением на лице. Оказавшись в объятиях Чонина и услышав торопливое биение его сердца, Хëнджин всë ещë ощущал нереальность происходящего: ему это снится? Один из детей Гипноза решил поиздеваться над его чувствами? Вроде бы у него хорошая репутация среди ребят в лагере, ни у кого нет мотива делать ему больно... — Расслабься и лежи, Хëнджин-и, — посмеялся Чонин, смотря на его голову, лежащую у Яна на груди, сверху вниз, — всë же хорошо, ведь так? — В каком смысле ведëшь себя очевидно? — зацепился за сказанную Чонином фразу Хван и неожиданно резко поднял голову, чуть не ударив Яна по подборку — благо, рефлексы у него получше, чем у сына Афродиты. — Я всегда старался впечатлить тебя своими навыками больше, чем остальных... Иногда мои брат и сестра говорили мне, что, когда я говорю с тобой возле павильона, мои глаза светятся, словно чëрные сапфиры, а с лица никогда не сходит улыбка. Между прочим, я обычно так себя не веду, — притворно надулся Чонин, — Ты даже не представляешь, какой ты особенный? Его шустрые ладони, получив молчаливое разрешение на прикосновения, устроились на скулах Чонина и смотрелись так, будто были созданы, чтобы касаться его таким образом — Хëнджину хотелось трогать Яна всюду. Мягко очерчивая линию нижней челюсти кончиками пальцев, он начал понимать, что слишком быстро сможет к этому привыкнуть, к его теплу на коже, к игривым глазам, выдающим всë наслаждение от внимания, и к взаимно касающихся его рукам, ведущим вдоль талии, изучающим движением. — Я очень хочу тебя поцеловать, — будто прослушав всë, что до этого сказал Чонин, прошептал Хван с глуповатой улыбкой. — Так сделай это, — тихо усмехнувшись, с вызовом, но также мягко ответил Ян. А большего Хëнджину и не нужно. Наклониться ближе и поцеловать Чонина было легко, словно он совершал это уже тысячи раз — отчасти это было так: Хëнджин мог думать об этом часами утром, когда просыпался раньше всех и наслаждался тишиной в домике; днëм, когда большинство уходили на арену или стрельбище, а Хван направлялся в художественную мастерскую, где мог дать волю своим чувствам и рисовать его портрет, позаимствовав краски братьев и сестёр Феликса; и вечером, когда возвращался от Чонина обратно домой, выглядя как смущëнная старшеклассником школьница — слава богам, обычно все его сожители спали. Он целовал Яна, гораздо больше раз, чем мог бы когда-нибудь признаться — на берегу озера при закате, на земляничных полях, усыпанных красным до самого горизонта, в том самом лесу, который иногда наводил на него страх, но Чонин в фантазиях сжимал его руку крепче, намекая, что ему абсолютно нечего бояться, и у себя на кровати, пока остальные ушли по своим делам. Губы Чонина были на вкус как амброзия со вкусом его любимой карамели, что не удивительно, потому что Феликс привел Яна в чувства, только благодаря пище богов, но Хëнджин никогда бы не подумал, что будет наслаждаться ею так, как сейчас: его хотелось съесть полностью. Хëнджин целовал жадно, пытаясь показать всë своë отчаянное желание как можно ярче, отдавшись полностью в его руки. Ладони Чонина сжимали ещё крепче, будто Хван мог куда-то убежать, шли вверх по спине, исследуя новую территорию — которая, видимо, теперь стала принадлежать и Чонину. Руки Хвана опустились ниже на его шею, направив голову Яна под лучший ракурс, чтобы углубить поцелуй, после чего Чонин притянул сына Афродиты ещё ближе, будто хотел впитать его полностью, хотя казалось, что между ними и так не оставалось лишнего пространства. Именно в такие моменты Хëнджин, оказывается, соображает быстрее всего, поэтому ловко перекинув через бёдра Чонина одну ногу, он оказался у него на коленях, что сделало их позицию в разы удобнее. Чонин улыбнулся в поцелуй, посмеиваясь над нетерпеливостью Хвана, на что Хëнджин не мог не улыбнуться в ответ, промычав что-то недовольное тому в губы. Руки Яна продолжали двигаться, слегка сжимая одежду под ладонями и спускаясь к бëдрам Хëнджина. Обведя их руками, за что Хван прикусил его нижнюю губу, он улыбаясь отстранился: — Слухи, что от поцелуя детей Афродиты невозможно оторваться, оказались правдой. — Да? — снова коротко поцеловав парня под собой, игриво поинтересовался Хëнджин. — Мне незачем врать, — начав осыпать его левую скулу лëгкими поцелуями, ответил Чонин. У Яна определëнно был талант говорить смущающие вещи с самым беспечным лицом. Хëнджин посмеиваясь обнял его за шею, выглядя словно довольный кот с румянцем на исцелованных скулах. — Ты сам сущий соблазн, — слегка наклонив голову и мягко всматриваясь в глаза напротив, заявил Хван. — Кто ещë из нас соблазн? Это не я так очаровательно хлопаю глазками на каждой нашей встрече, — дразняще ответил Чонин, за что легонько получил по плечу. — Помолчи, — снова затягивая его в поцелуй ответил бесконечно смущенный Хëнджин, — И не хлопаю я глазками, — немного оторвавшись от его губ, недовольно заявил Хван. — Как скажешь. Ян выглядел слишком самодовольно, что заставило Хвана демонстративно напыжиться. Видимо, тот наслаждался даже капризами Хëнджина: рука мягко легла на щеку Хвана, поглаживая кожу аккуратными движениями и бесстыдно любуясь тем, как Хëнджин поддаётся простейшим уловкам. Его губы снова встретились с расплывшимися в улыбке губами Чонина. Хëнджин не мог насытиться им: если бы рядом произошёл взрыв, он вряд-ли бы услышал. Ему было нужно, жизненно необходимо быть ближе — возможно, всем детям Афродиты была свойственна жадность, словно другие люди были богатством, которое необходимо заполучить. Чонин был самым настоящим неуловимым сокровищем, которое всегда было рядом, внушая желание, но также легко ускользая, словно боясь быть чьим-то. Хëнджин цеплялся, хватался за него, словно завтра он окажется один — нищий и голодный до смерти. Но Чонин целовал его с таким же энтузиазмом, держал его крепко, заводил любопытные пальцы под его лëгкий свитер и исследовал новую доступную ему территорию, словно стремился нарисовать на Хëнджине свою личную карту руками. Эмоции столкнулись ураганом в его груди. Безрассудная радость, желание расплакаться, удовольствие, смущение, облегчение, свобода. Всë было внутри него, но ничего не казалось подходящим, чтобы быть произнесëнным вслух — ничего не имело достойного смысла. Тепло, граничащее с обжигающим жаром, окутало его целиком и полностью. Возможно, именно так и ощущалась настоящая влюблëнность. — Хван Хëнджин, разве я разрешал вам нападать на моего пациента? — громом прозвучало в палате, из-за чего Хëнджин рефлекторно подскочил. Если бы не руки Чонина, которые успели крепко удержать его на месте, он бы точно свалился с койки. — Феликс? — Все нежности только после выписки, Джинни! Это первое правило лазарета, — Хван послушно слез с колен Чонина на ноги, бесконечно смущённый тем, что их поймали. Тому же, видимо, наоборот эта ситуация казалась забавной: — Да, Джинни, как тебе не стыдно набрасываться на бедного больного? — ехидно спросил Чонин, тут же получая в ответ угрожающий хвановский взгляд. Несмотря на то, как сердце Хëнджина пустило глухой удар от ласкательного обращения сына Аида, он не мог не обижаться из-за того, что Чонин не на его стороне. Ян уже не мог сдержать смех. — Тогда почему это правило не действует на Чанбина? — сузив глаза, провокационно спросил Хёнджин. Феликс также невозмутимо и пристально смотрел на Хвана, будто тот провинившийся ребëнок: — Главный врач имеет право устанавливать и нарушать собственные правила. — Так нечестно! — обиженно скрестил руки на груди Хëнджин. — Давай, Джинни, позволь врачу провести обследование своего пациента, — Феликс приблизился к койке Яна, сканируя того опытным взглядом, — А сам лучше сходи поесть. — Ты не кушал? — обернулся на стоящего Хëнджина Чонин, бросая едва заметный беспокойный взгляд. — Я-я собирался пойти, пока ты не очнулся... — попытался оправдаться Хëнджин, неконтролируемо жестикулируя руками, — А что ещë я мог сделать? Сказать тебе: "С пробуждением, а теперь я пойду обедать"? — Иди поешь, мой спаситель, — ухмыляясь ответил Чонин, пока Феликс, не мешая их диалогу, осматривал Яна. Поняв, что больше ему находиться тут незачем, Хëнджин пытался скрыть лёгкое разочарование, поднимающееся в его груди — он не хотел уходить от Чонина даже на жалких полчаса. Но очевидно, что в лазарете Хван бесполезен и занимает только лишнее место уже как несколько дней, поэтому, подобрав несколько своих вещей у кровати, он поплëлся к выходу. — Хëнджин,— позвал его Чонин, на что тот поспешно обернулся, — встретимся вечером? Сердце Хвана поспешно застучало, а на лицо начала возвращаться довольная улыбка. — Только если ты можешь нормально ходить. — Я в обморок упал, а не сломал ногу. Смотри, — Чонин слишком быстро для того, кто проснулся только двадцать минут назад от двухдневной комы, поднялся с кровати. Чуть пошатнувшись, он с вызовом посмотрел на Хëнджина, — Видишь? Всë в порядке. Феликс тут же принялся ворчать на такое безрассудство, и усадил Яна обратно на койку: — Я не давал тебе разрешение вставать, — Чонин на это лишь подмигнул хихикающему Хвану. — Тогда до вечера, — Хëнджин шустро приблизился обратно к кровати и наклонился для быстрого поцелуя в щеку Чонина. Словно довольный лис, Ян ласково улыбнулся, из-за чего его глаза стали похожими на полумесяцы. Феликс, который минуту назад ворчал на обоих, с улыбкой закатил глаза, сдавая тем самым свою до этого скрытую радость за них: — Иди уже, любовничек, — ухмыльнувшись, Ли наклонился к ящику, доставая небольшую аптечку с запасом амброзии, — Обещаю к вечеру отпустить Чонина. Тихо фыркнув, Хëнджин послал воздушный поцелуй Яну, чем вызвал у него очередную улыбку, которая каждый раз посылала стаю бабочек где-то под сердцем Хвана — к этому невозможно было привыкнуть, но моментально можно стать зависимым. Чувствуя очередной прилив тепла в груди, Хëнджин уверенной походкой зашагал к выходу из лазарета. Напоследок снова взглянув на Чонина, он помахал ему рукой, — только дождавшись ответного взмаха, Хван перешагнул через порог. Хëнджину хотелось шагать вприпрыжку, чему и он последовал. Скорее всего, он выглядел как влюбленный дурачок, которым, наверное, он и являлся: напевая что-то бессвязное под нос и весело качая головой в такт прыгучим шагам, Хван занëс вещи в свой пустующий домик, а после направился к обеденному павильону, который, к счастью, ещë был открыт — никто в лагере не желает слышать очередные ворчания убирающих павильон нимф, которые возмущались на безответственных жителей лагеря, приходящих поесть после закрытия. Он чувствовал всеобъемлющую эйфорию — что-то глубоко скрытое в его душе, зарытое под рëбрами с самого рождения обрело физическую форму, будто Хëнджин начал цвести. Любовь всегда делает жизнь человека ярче, поэтому он был уверен, что сейчас мог по-настоящему светиться, словно один из детей Аполлона, умевших укрощать свет. Возможно, в нём играл бушующий романтизм своей натуры — Хван ничего не мог поделать со своей божественной кровью, склоняющей к таким нерациональным вещам. Он и не хотел что-либо с этим делать. Ему было так хорошо, словно мечта стала явью, будто Хëнджин заснул в палате, и его настиг самый прекрасный сон, которых было десятки до этого — тоскливо оставляющих чувство разочарования на утро и потребность в том, чтобы Чонин был рядом. Он так тепло обнимал его в этих снах, что Хван не мог не желать этого снова, не мог не ластиться в эти согревающие руки, снова ища ставшее таким родным тепло. Теперь Чонин сам тянулся к Хëнджину. Ему точно всë это снится, словно он стал очередной жертвой ребëнка Гипноза — они любят посылать самые лучшие невозможные сны. — Хван Хëнджин! Ах, да. Джисон шустро подбежал к подходящему к павильону сыну Афродиты: — Я, конечно, не особо хочу прерывать твоë противное ванильное состояние и вдумываться, что именно его вызвало, но ты задолжал мне внимания на целых два дня! Возмутительно! Друзей нельзя менять на… Нет, Хëнджин мог быть уверенным, что сегодняшний день ему не приснился — он наконец-то превратил свою жизнь в лучший сон наяву, пока любовь и смерть всегда преследовали друг друга по пятам, не отставая ни на шаг. Возможно, потому что они всегда были близки. Возможно, они просто всегда хотели быть одним целым. А, возможно, Хëнджин был безвозвратно влюблëн, поэтому не мог не думать так много о том, что их встреча предназначена судьбой. Легонько ударив Хана по руке и закатив блестящие довольные глаза, радость в которых уже никто не мог убрать за сегодня, Хëнджин лишь продолжил путь к павильону: — Пошли есть. Возмещу твой моральный ущерб за обедом — только не жалуйся на оды любви к Чонину. Хан драматично заныл, поднимая голову к небесам на Олимп — к сожалению, ему никто не собирается помочь. Заметив, что Хëнджин уже преодолел половину пути без него, он тут же поспешил вдогонку. Джисон хороший друг — конечно, он будет слушать всë, что захочет рассказать ему Хван, даже, если это и восхищение одним определенным сыном Аида, которое растянется на несколько часов. Он понимал, как для него это важно. Потому что Хëнджин становился с каждой минутой только ярче, словно сильные чувства заставили его распуститься, как давно зреющий бутон. Сын Афродиты наконец-то пробудился, отдав всего себя своему ждущему нужного часа божественному предназначению — греющей сердце красоте любви. И ничего не имело значение, если это заставляло Хëнджина сиять.