***
Николай Плисецкий встретил внука незадолго до этапа произвольной программы. Сказать, что тот был счастлив, — ничего не сказать. Шутка ли, не помнить, когда они виделись в последний раз. — Юрка! У меня же спина! — заворчал Николай; позабыв про его болячки, Юрий, как в детстве, с разбега стиснул дедушку в объятиях. — Двадцать один год уже, а ума Бог не дал. Ну где там твой багаж, горе ты моё? Юрий послушно уселся на переднее сиденье и получил фирменный пирожок. Дедушка любил баловать внука свежей выпечкой, к чему Яков всегда относился с молчаливым неодобрением, но вслух не возмущался, всё понимал. У Юрия ведь никого, кроме деда-то, и не было: мать с отцом погибли в аварии пятнадцать лет назад. — Как пирожки? — поинтересовался Николай, чья душа вечно беспокоилась о том, понравятся ли кому-то его пирожки. — Супер. Слушай, дедуль, а ты пробовал когда-нибудь кацудон? Это вкусно. Юрий сам не знал, почему спустя месяцы разлуки ему захотелось задать дедушке именно этот дурацкий вопрос. Ни с того ни с сего вспомнились тающие во рту блюда, которые готовила мама Юри Кацуки. Вообще, окружение Юри ему очень даже импонировало: милые родители, добрая подруга, весёлая учительница балета. Да и сам юный японец развлекал его на совместных тренировках, падая при выполнении банальных прыжков. Пожалуй, если бы не их вражда из-за Виктора, теперь Юрий всерьёз подумал бы о более близком знакомстве. И если бы не все подозрения насчёт Кацуки... — Не пробовал. Пирожки не такие вкусные? — Ужасно вкусные! — испугался Юрий. Но дедушка уже не слушал. — Мы с Петровичем на рыбалку собрались через недельку, ты-то с нами? Я тебе такие места покажу, ты таких мест не видел, рыбы — тьма... — Дедуль, какая рыбалка, у меня ж подготовка к финалу Гран-при. — Ну вот и здравствуйте, — обречённо вздохнул Николай, — и что, интересно, скажет Петрович, что я старый маразматик? Что пообещал внука привезти, а внук, оказывается, опять на соревнованиях? — Прости, мне правда нужно готовиться... Я должен взять золото, тогда, — голос Юрия невольно дрогнул, — тогда нам хватит денег и на твою операцию. Только не смей снова спрашивать, зачем она нужна! Врачи клянутся, что она продлит тебе годы жизни. — Да на кой мне те годы? Хватит тех, что отведено. А на деньги с финала квартиру себе в Москве купи; парень ты у меня уже взрослый, жениться тебе скоро, не в мою же халупу невесту приводить. — Вот всегда одно и то же! — возмутился Юрий. — Подумай хоть раз о себе. И обо мне, в конце концов: кто у меня останется, кроме тебя? Дедушка с грустной улыбкой взъерошил ему волосы. — Я не вечен, Юрочка, ты же знаешь. Внука вырастил, и слава Богу. А кто у тебя останется, когда я уйду, тут уж только тебе решать.***
На утренней тренировке я ни словом не обмолвилась ни с Фельцманом, ни с его командой. Плисецкий, воспринявший новость хуже остальных, враждебно посматривал в мою сторону, однако больше не кривился в презрительной ухмылке. После соревнования в Ледяном Дворце он стал относиться ко мне серьëзнее, как к достойному сопернику. Тем не менее, отсутствие Виктора давило на меня. Он прислал мне сообщение, что пудель жив-здоров и идёт на поправку, а сам обещал скоро вернуться. Первый груз спал с моей души, второй же продолжал висеть тяжким камнем: мне предстояло выйти на лёд без Никифорова, который, что бы ни случилось, с лучезарной улыбкой хлопал меня по спине и утешал: «Всё получится, Юри, твоё выступление станет для жюри самой вкусной порцией свиных котлет». Яков, как и ожидалось, ничего не сказал мне перед произвольной программой. Я полагалась лишь на свои силы, помня, что Виктор вот-вот приедет и успокоит меня. Он давно стал для меня лучшим другом, я ужасно боялась потерять его даже на миг. — Кацуки совершает ошибку в простом прыжке, — заметил комментатор, следивший за происходящим на катке, — видимо, ему трудно собрать волю в кулак, когда рядом нет тренера. Я действительно оступилась при простом движении — волнение охватывало меня с каждой секундой. Музыка проскальзывала куда-то мимо меня, я не могла на ней сосредоточиться. С такими данными рассчитывать на путёвку в финал было глупо. «Прости, Виктор, — пронеслось в голове, — я не справилась...» — Эй, свинья! — громкое обращение оглушило все голоса на трибунах. — Поросёнок, а ну давай! Давай! Я невольно заулыбалась неожиданному порыву Юрия. Надо сказать, меня немало шокировал этот порыв: я удивилась бы не так сильно, если б слова принадлежали моему пуделю, если б он перебежал сотни километров и научился говорить, чтобы поддержать меня. Но у бортика стоял Юрий Плисецкий, явно рассерженный на меня, в его взгляде я читала немой вопрос: «Как ты смеешь подводить Виктора?». Взяв себя в руки, я наконец прониклась своим выступлением и завершила программу. Конечно же, члены жюри обратили внимание на мои начальные ошибки и снизили баллы. Яков, сидевший со мной на скамейке, осуждающе посмотрел на меня. — Что это было, Юри Кацуки? — грозно произнёс он, но в его прикрытым злобой голосе ощущались оттенки заботы. — Как ты мог упустить возможность выйти в тройку лучших? Ради этого Виктор бросил спорт и стал твоим тренером? Ты должен был... Э, ты... Я обняла его, не позволив закончить предложение. Мне было стыдно за то, что я считала Якова Фельцмана человеком, ничуть не обеспокоенным моей судьбой. Однако тот переживал за успехи всех, кого тренировал, пусть и всего один день. В этот день я являлась его ученицей, и он, согласившись на просьбу Виктора, чувствовал себя обязанным преподнести мне хоть малый урок. — Спасибо вам... Спасибо за всё... Плисецкий готовился выступать следующим. Он холодно посмотрел на нас, похоже, немного ревнуя Фельцмана, и, приблизившись, бесцеремонно, словно меня рядом не было, обратился к тренеру: — Яков, я изменил программу. В первой половине будет два прыжка. — То есть, во второй будет четыре? Умереть захотел? — Я обойду Джей-Джея. И тебя, японская свинья, в первую очередь. — Юрий Плисецкий! — прикрикнул Яков. Приподнявшись со скамьи, я прижалась к Юрию всем телом — так плотно, что услышала ускоренное биение его сердца. Он слишком сильно опешил, чтобы сказать что-либо или оттолкнуть меня. — Спасибо за всё, «русская фея». Удачи тебе. Юрий нехотя вырвался и, промычав нечто нечленораздельное, закрыл руками налившиеся краской уши. Мне на секунду привиделось, что уголки его губ дрогнули в полуулыбке.***
— Первая половина прошла, конечно, круто. Два простейших прыжка, ну прямо детский сад! А во второй... Ох, я думал, что сдохну во второй половине. — А. Ясно, — монотонно пробубнили в трубке. — Зря ты так. Я разговаривал с Отабеком по телефону и не видел его лица, однако прекрасно знал, что на нём, как всегда, не отразилось ни эмоции. Эта черта характера больше всего нравилась мне в моём единственном друге: он сохранял холодное спокойствие в любой ситуации, в то время как я взрывался изнутри при малейшем поводе. Я познакомился с Отабеком в пятнадцать, когда мне только-только разрешили участвовать в соревнованиях среди взрослых. «Ангелы Юрия» существовали уже в те далёкие времена и были ещё более ненормальными, чем сейчас; мне часто приходилось убегать от всяких помешанных девок с фотоаппаратами. Однажды им почти удалось загнать меня в угол, и тут, среди улицы, на новеньком байке, появился смуглый брюнет с тёмными глазами, по которым я узнал «героя Казахстана» Отабека Алтына. Он был знаменит тем, что не давал журналистам никаких комментариев и всюду ходил в одиночку. «Ну ты едешь или как?» — раздражённо спросил он, швырнув мне шлем, и я понял: это дружба на всю жизнь. Позже Отабек рассказал, что впервые увидел меня в летнем лагере Якова. Тогда будущий фигурист не поспевал за ребятами из своей группы, — а он, к слову, был старше на три года, — и его перевели к нам. «Я не решался заговорить с тобой, — признался он, — ты выглядел гораздо увереннее меня. Но теперь мне кажется, я тоже набрался достаточно уверенности, чтобы предложить стать моим другом». — Зато я на втором месте в общем счёте, а свинья на четвёртом. Ещё бы сделать эту сволочь Джей-Джея... — А. Ясно. Я смотрел записи с произвольной программы, и мне показалось, что Кацуки поддержал тебя перед выходом на лёд. Тьфу ты. Вот что мне в нём никогда не нравилось — привычка внушать мне свои мысли. Показалось ему, как же. В переводе с языка Отабека: «Хватит делать вид, что ненавидишь Кацуки, я сам видел ваши сопливые обнимашки по телеку». — Понятия не имею, что на него нашло. Странный он тип. — Странный в плане чего? Я задумался, стоит ли мне быть настолько откровенным с Отабеком. Как он воспримет фразу: «По-моему, Юри Кацуки не мужчина»? Но довериться кому-то другому было бы ещё хуже, потому я, глубоко вздохнув, подробно расписал свою паранойю. — Так, — произнёс Отабек по окончании моего длинного монолога. — Ясно. Ты говорил об этом с Никифоровым? — Конечно, нет! Он меня за сумасшедшего примет. — А если Кацуки действительно девушка и он в курсе? — Да брось, я знаю Виктора, он ни за что не стал бы проворачивать такое. В целом он честный человек, а если дело касается его любимого спорта, то тем более не пойдёт на обман. — Юра, сейчас подумай очень хорошо. Ты правда уверен, что Кацуки не мужчина? Иногда представления о пропорциях подводят, черты лица могут быть разными. Или, может, — Отабек едва слышно усмехнулся, — ты просто почувствовал к нему нечто особенное? Видишь ли, некоторые парни... Нужно отдать должное небесам за то, что этот шутник не мог увидеть, как жутко я покраснел при одной только мысли о сомнении в моей ориентации. Не то чтобы я был в восторге от девушек, но порой мне всë-таки нравились некоторые из них, а вот симпатии к парням точно не испытывал. Сегодня, прижавшись к Юри, я каким-то неведомым ранее инстинктом ощутил тщательно скрываемое под спортивным костюмом женское тело, и ничто не могло разубедить меня в этом. — Отабек, хорош прикалываться, придумай лучше, как мне вывести поросёнка на чистую воду. Тут вопрос жизни и смерти, — я сглотнул, — у меня мурашки пробежали по коже, когда мы обнялись. Если это не от девчонки, я утоплюсь в растаявшем катке.***
Русские зимы были мне в диковинку. Привыкшая к относительно тëплому климату, я, стуча зубами, закутывалась в несколько слоёв одежды перед выходом на улицу. Но ночь после этапа произвольной программы выдалась, на удивление, не очень холодной, и я, не зная, чем занять себя в отсутствие Виктора, разглядывала небо со скамьи возле гостиницы. Заметив идущего в мою сторону Юрия, я не на шутку испугалась: уж не хочет ли он устроить скандал из-за моей сегодняшней выходки? По сути, ничего плохого я ему не сделала, но для этого человека неожиданные объятия были равносильны оскорблению. — Чем занимаешься? — хмуро спросил Плисецкий, присаживаясь со мной. — Ну-у-у... смотрю на звëзды... — промямлила я, предчувствуя неладное, и чуточку отодвинулась от него. Однако он положил руку мне на плечи, сократив расстояние между нами. — Скучно. Пожуëм чего-нибудь? — Юрий достал из широкого кармана куртки небольшой свёрток с ароматной выпечкой. — Ешь. — Эм... это булочки? — Это пирожки. Ешь, говорят тебе. Я откусила кусочек, и знакомый вкус во рту заставил сердце радостно колотиться. — Кацудон! Спасибо, Юрио. — Нравится, а? — зарделся вдруг Плисецкий, не разозлившись даже из-за прозвища. — Мне их дедушка испёк, когда я ему сказал, что кацудон — клëвая вещь. Виктор, конечно, велел мне не нарушать диету до победы в финале, но пирожки получились слишком соблазнительными, чтобы не попробовать их. Юрий же, хоть и сам заговорил о перекусе, не казался голодным и ничего не ел. — Слушай, Юри, а пошли купаться? Бассейн открыт круглосуточно. — А? В каком смысле? Уже поздно! — Меня, мягко говоря, ошарашило его предложение. Купаться среди ночи? Вместе со мной? Да что на него нашло? И, естественно, я не могла лезть в воду без скрывавшего всё тело купальника. — Тем более. В бассейне сейчас вряд ли кто-то находится, мы будем там одни. — Я стесняюсь раздеваться при других, а купальника у меня нет. — Брось, мы столько раз плескались с тобой на горячих источниках! Ты видел меня без одежды, Виктор вообще ходил голышом. Кого стесняться? — Я не такой, мне неудобно... — Неудобно или невозможно? — усмехнулся Юрий. — Наверное, невозможно, потому что ты девчонка. Холодный пот прошиб меня подобно громовому удару. Первая мысль: откуда он знает? Вторая, более разумная: вероятно, он просто издевается. — Так и знал, что опять начнёшь обзываться. — Ну, будет тебе, поросёнок, давай поговорим серьёзно. Ты — девушка, которая обманом попала в мир фигурного катания среди мужчин, верно? Просто объясни мне, зачем и почему. — Юрио, ты спятил? — засмеялась я, но внутренности буквально свернулись в тугой узел от паники. Как он догадался? Что делать? — Глупые у тебя шутки. — Шутки, значит? То есть, ты у нас парень? — Разумеется, я парень, что за... Плисецкий разбил все аргументы, резко наклонившись вперёд и втянув меня в поцелуй. Это было совсем не то, что с Виктором: Юрий целовал пылко и настойчиво, видно было, что он в первый раз с девушкой и пока не знает, в какое русло лучше направить свои чувства. И это мне ужасно нравилось. — Скажи, — прошептал он, согревая мне губы дыханием. — Я никому тебя не выдам. Не скажешь — проверю сам, — его рука спустилась ниже, и я смущённо остановила её. — Да, да, ты прав. Мне пришлось обмануть моего тренера ради участия в серии Гран-при. Я рассказала ему обо всём. Об образе в видео, об изначальном заблуждении Виктора относительно моего пола, о бесконечных переживаниях за его состояние и неизменном желании заниматься спортом. Юрий внимательно слушал, и по мере повествования взгляд его становился всё более осуждающим. — По-твоему, Виктор отказался бы тренировать тебя, если бы считал девушкой? — Теперь я уже не уверена, но тогда... тогда я очень боялась упустить его. — Из-за твоего эгоизма, глупый ты поросёнок, Виктор думает, что влюблён, и страдает! Зачем тебе дана голова, когда ты ею не пользуешься? — Юрий, ты обещал не выдавать меня... — И не выдам, но после финала ты должна признаться миру, что являешься девушкой. Иначе всё станет только хуже. — А можно признаться одному Виктору?.. Я боюсь всего мира... — Эй, а как я буду с тобой встречаться? Прятаться по углам? — А ты... ты хочешь со мной встречаться? Несмотря на... ну... на мои поступки... — Брось, твои поступки легкомысленные, а не злые. Я тоже не ангел, — признал Плисецкий и, подмигнув мне, продолжил прерванный поцелуй. — Хватит тебе, нас могут сфотографировать папарацци... — Ха-ха, вот будет шок-контент!