Закрыть Гештальт

Боб, что мучается шизофренией, уже долгое время силится облегчить свое недомогание. Саморефлексия, препараты и аутоагрессия не могли позволить ощутить себя 'нормально' – как остальные: без оков рассудка своего, что омрачают душу. Несомненно, они все являлись клонами, аналогом, копией, однако каждый обладал своим ходом, говором, естеством и темпераментом, но исключительно Шизофреника сковывала скорлупа, что препятствовала мыслям и голосу истечь наружу. Будто он отгорожен от других и не мог одолеть сей гадкий барьер, кой не давал говорить, слышать, казать эмоции; это разгоралось в груди Шизо палящей тоской, горьким несчастьем. Никто не мог разделить это с душевнобольным Бобом, ибо речь Шизофреника была ломаной: с трудом ему давалась логика, связанные предложения, вразумительный язык и сам Шизо избегал близкого разговора; плохое чувство сохранилось в нем еще со времен эксперимента, о коем он мало помнил. Многие работали над планом революции и общаться не желали, а внимать рассуждения и чужие беседы скоро наскучило. Потому его времяпровождение было неприятным: Шизо ничего не делал, помимо как лежал на матрасе, запершись в кладовой; временами он рисовал и порой выходил. Ел Шизофреник мало, почти не мылся и казалось, будто скоро он не вынесет шум лампы, голосов. Единственный запах, что он ощущал – противный смрад собственного, словно истлевающего тела; от него тошнило, теснило и нельзя было убежать. Казалось, кожа Шизо покрылась плесенью и приросла к матрасу, а чернейшие локоны стали космами. Но позднее благословение одарит Боба, он сыщет себе место. Единственное, как представлялось Бобу-Шизофренику, скрытое местечко, где невозможны галлюцинации и ограничения – это грозный, неохватный и темный шкаф, что стоял в подсобке огромным столбом. Посреди изорванного пиджака Пустынного, трости Острого, что подавал её на попечение «Дабы Джеймс не нашёл», личных рисунков и слабого фонарика, который единожды дал Флэш, Шизо испытывал себя баснословно тепло, уветливо и сладко; в шкафу не существовали осуждающие взгляды, садистские эксперименты, сжигающие чувство одиночества. Тогда Боб-Шизофреник был уверен, что излечился. Будто все горе и мучение осталось за дверцами. Один минус был у его места: там было ну слишком душно. Вскоре Шизофреник стал переживать непрерывные головные боли, он не позволил себе обратиться за помощью, ссылаясь на текущие приоритеты команды. После немочь преодолеет его до жутких судорог, обмороков и кровотечений из носа. Особенно худо ему было ночью, во время дремы, когда Шизо истязала страшная бессонница: боль остро отдавалась в виски, руки надрывно оттирали кровь из носа и пот, темные кудри липнули к лбу, бледная кожа покрывалась нездоровым румянцем, а глаза испуганно выискивали опору. Испуская тихий, дохлый стон и закрывая ладонями рот, Боб-Шизофреник почувствовал яркий, железно-соленый привкус, что дал ему силы раскрыть дверцу шкафа и вдохнуть, упасть на холодный пол. Только тогда он заметил, в какой агонии трепещет его сердце и отвратительный шепот вновь был поблизости, прячась в коробках и темноте он протяжно насмехался. Голос не пугал его, скорее нервировал и выматывал, вызывал чувство беспомощности. Он накрыл свои влажные глаза руками, что не получалось сжать в кулак, горло и грудь глухо жгло и Боб не мог оставить это. Испарина на одежде холодела, доводя до дрожи и укрепляя мерзкие ощущения; боль медленно стихала. Желая дать эмоциям волю безмолвным плачем, Шизо понял, что прослезится совершенно не может. Собираясь с силами и вытирая рукавом молочной рубашки лицо, пот, перемешанный с кровью, оставался красноватым следом. Шизо хотел было подвернуть ткань, чтобы не видеть кровавое пятно, но голос своим хихиканьем напомнил, что он однажды сделал со своей плотью на запястье. Боб устало выдохнул, поморщился и аккуратно поднялся на едва дрожащие ноги. Прежде чем уйти, взглянул на разбитое зеркало, что висело на стене: лицо его, кроме болезненности, не выражало ничего; тогда он снова подметил, что тело будто не его, не соответствует душе, простая подделка. Ощутив сухость в горле, он побрел вон из кладовой, разочарованно оборачиваясь на шкаф. Стрелки показывали третий час ночи. Неуверенно входя в мрачную тему, мало пошатываясь и упираясь об стену, Боба-Шизофреника травил хохот и темная фигура в очках, что встречала его в тени. Помнится, Шрам говорил, что эта тень предположительно Диктор. «Например, Бобу постоянно кажется, что с ним кто-то разговаривает» – он старался не слушать, закрыл уши и прибавил шагу. Шизо слабо припоминал то, что с ним произошло, лишь чернейшая фигура, смех и тараканы сохранились неотъемлемой долею его теперешней жизни, ныне это отзывается незначительным дискомфортом в горле и висках, словно током пробивает. Боб-Шизофреник остановился у ванны, где дверь была приоткрыта, и свет проникал через небольшую щель. Там он увидел Острого, который возжжено разбирал упаковки из-под пилюль, что кучей лежали на полу со шляпой. Заметив Шизофреника, Алекс подозвал его рукой, надменно улыбаясь. — Чего так плохо выглядишь? – весело спросил он не отрываясь от своего занятия. — Ну, так получилось, – прикрывая от света глаза и сев рядом с Острым, Шизо поджал ноги и сиплым голосом еле выговорил. — А я слышу кто-то задыхается. Не зря тебя Дик-тор в белых стенках запер, – потешался Перец, покуда Шизо начал сдирать кожицу на пальцах, жмуря глаза если лампа на миг гаснула – ладно уж, не сужу и не судим буду. Джей вообще один раз сказал, что мне место в наркологии. — Почему? – отрезал Боб-Шизофреник и поглядел на Алекса. — Ответ перед тобой. Таблетки, что те придурки отыскали на складе бобсок, здорово упарывают, – Острый осторожно и тихо говорит, а затем кладёт рядом с Шизо некие пилюли в упаковке – ты так напряженно выглядишь, а я не хочу быть единственным торчком здесь. Не даю обещание, что это освободит тебя от галлюцинаций и подобного. Временами результат может быть отрицательным. Выбор за тобой. Шизо, чьи глаза в удивлении раскрылись от подобного предложения, присмотрелся: на упаковке было написано о том, что это противоэпилептический препарат. Ожидающую тишину эхом дополнял стук капель, что доносился из ломаной водной системы. Боб заметил, что голоса, тени понемногу ворочаются к нему и это невыносимо. Он прикрывает глаза, прячется, жмется ладонями к лбу и размышляет о том, что Алекс не такой плохой и поможет ему если случится нечто ужасное. Шизо осознавал, что это опасно и если голоса твердят попробовать – слушать их не стоит, но отчаяние снова заставляет глаза намокнуть, издать сип и огорчиться в себе же. Дабы не заплакать, Боб-Шизофреник спешно кивает и смотрит на Острого, тот сразу приподнимает уголки губ. — Отлично, только утри кровь на щеке и руках, – указывает Перец на умывальник и берет коробочку – итак, если будет передоз, не говори Красному о таблетках, иначе твоего барыгу убьет киборг-инвалид, – после этих слов он сухо проглотил несколько пилюль, что быстро достал из пластины. Шизофреник слушает, вставая и включая прохладную воду умывает лицо. Глупо глядит в поток, сонно зевает, опасливо мысля о собственном решении. Его отвлекает рука Алекса, что милосердо кладет на фурнитуру четыре таблетки. Шизо колеблется, забирает три, разглядывает; на одной половине была красного тона оболочка, что внезапно припомнила о Шраме. Боб-Шизофреник задаёт нескладный вопрос: — Как много ты делаешь так? — Приблизительно по грамму в семь дней. У меня чёртова ломка уже три недели как я снизил дозу. — Клоны другие видели? — Не, только вроде Флэш и Джеймс. Второй меня за волосы держал, пока я блевал, – Алекс ухмыльнулся – как там этот испанец говорил..romántic? Ну и Красный что-то подозревает, но этот металлолом на агенте меня бесконечно прикрывает. Мы друзья, наверное, – Перец сплюнул слюну в чугунную ванну – понимаешь, он за меня волнуется, а я иной жизни не знаю. Несуществующие прошлое, что мне дали, удерживает меня в заложниках . Только когда провожу время с фридом, больше становлюсь Бобом, – пошутил он. Это заставило Боба-Шизофреника задуматься; сам себе он ответил «по моему, понимаю» и посмотрел на отражение в зеркале, предчувствуя страшное, но было то же лишенное эмоций лицо. Нагнувшись к струе из крана, Шизо положил в рот пилюли и запил водой. Он почувствовал как гладкая оболочка опускается по стенкам горла, что вызвало небольшой рвотный рефлекс и Боб откашлялся. Обернув голову и взглянув на Алекса, Шизофреник заметил, что тот опирался о стену и жал руки к себе; он всегда такой проницательный, или только под химией? — Лидер бы не одобрил. — Он бы вообще ничего из этого не одобрил. Мнение Красного всегда было для Шизо в приоритете; его указ непременно исполнялся, а голос считался самым важным. Для Боба-Шизофреника Шрам был скорее суровым отцом, чем старшим братом. Клон всегда обходил его, старался не попадаться на глаза, прислушивался к шагам и вздохам, по которым определял настроение Красного. Его советы он слушал и был бы не против получить новый указ, который бы все решил за Шизо; это было удобно. Больше всего Боб-Шизофреник хотел, чтобы сейчас ему сказали ложиться спать. — Ты это, если тошнить или живот скручивать будет враз в ванну беги. Очнуться в своей моче и рвоте такая себе перспектива. Если что буду у Джеймса, – он убрал упаковки в пластмассовую корзинку и пнул её к стене. Надев шляпу и благожелательно улыбнувшись, на выдохе промолвил: – все таки, кандалы лишь в нашей голове. Дверь проскрипела и Боб-Шизофреник понял, что вновь остался один. В молчании бледных стен и гудение лампы он уловил, что в груди расцвело нечто красочное, громкое, сильное: сердце начало биться часто, дышать было легче, взор помутился, а сон как рукой сняло. Он взял заключительную таблетку и провел аллегорию: красный – это алый жилет лидера, а белые шарики – его рубашка. На это он посмеялся, заулыбался и положил в рот. Опираясь на металлическую раковину, Шизо придвинулся к зеркалу и чуть опустил нижнее веко, что дало отталкивающими воспоминаниями; глаза становились воспаленно-красными, а зрачков в темной радужке он не разглядел. Это заставило его хихикнуть под стать галлюцинации и от того Боб повеселел ещё больше. Его ситуация необычайно озарила: ранее он рисовал мрак и то, что видел, сейчас же ему пришла идея в виде радостного таракана, у которого тень тоже счастлива. С этой мыслью Шизо снова умылся, глотнул холодной воды из-под крана и устремился искать больше вдохновения. Проходя по коридору, Боб-Шизофреник заметил то, что лишь в одной комнате тускло горел свет. Неожиданно его настигло чувство чудовищной несправедливости, он вспомнил, как весело и легко многие братья выглядят. Ни у кого, кроме Шрама, Острого и Джеймса не прочел Шизо в глазах печали, мрачных забот. Словно это была нелепая случайность и он должен был быть глупцом как остальные, дремать сейчас в теплой постели, а не бродить под опьянением. Это вызвало ужасную ненависть и ярость, от которой желалось по вырывать волосы, разорвать кожу и снова нанести себе страшные увечья. От отвращения руки его плохо слушались, ноги подкашивались, а уста плотно смыкались. «Злость» – подумал Шизо и кратко усмехнулся, это опять напомнило ему о Шраме, мысли о котором нынче стали глупой шуткой, что развеяло все сомнения вмиг. Что-то комичное для Боба-Шизофреника было в лидере, практически все напоминало о нем: темнота, кровь, отображение в зеркале, тараканы, рисунки, злость, таблетки, что предстали единственным спасением; на последнее он грустно поразмыслил «лучше бы они меня не спасали» – Шизо сам не понял о чем наверняка думал: команде или пилюлях. Его настроение снова было приподнятым и в темноте он искал привычную темную фигуру; бред стал хронической привычкой, потому когда Шизо услыхал из темноты бархатный, крепкий глас его пробила светлая радость, тишь его угнетала. Все неизменно – как он любил. Вернувшись в чуланную Боб-Шизофреник незамедлительно поглядел в зеркало, дожидаясь увидеть отражение Шрама, но этого не случилось. Взяв фонарь и непослушными пальцами включив, лик Шизофреника озарил пронизывающий свет. Недолго рассматривая немного отекшее, усталое лицо, он направил луч ближе к подбородку, больной Боб попытался притворить самодовольную ухмылку Перца, но желтые зубы, из-за пренебрежения гигиеной и искривленный рот, мышцы которого не обвыкли к похожей мимике бойко сорвали с Шизо эмоцию. Затем он попробовал притворствовать неукоснительный взгляд Джеймса, изящество в движениях Эль-Бобо, стойку Бойца, но всегда была незначительная оплошность, которая сразу выдавала Шизофреника. Это его жутко огорчило, так, что хотелось рыдать. Боб-Шизофреник припал к голой стене, ибо ноги его путались, и та отсудила лёгкий жар, что настал душевнобольного Боба совсем недавно. Он снял черную жилетку, во внутренней части коей ему показались невероятно громадные тараканы, что извивались, шипели и истекали тягучей жидкостью, но Шизо не испугался; хотел было дотронуться, как в его руке плотно сжалась ткань, а галлюцинация пропала. Шизо отбросил кофту в сторону и сел на линолеум, сжимая воротник рубашки. Подворачивая рукава, дабы охладиться, Боб-Шизофреник осознал связующие, что стояло между ним и Красным – шрамы. Как посчитал тогда душевнобольной, едва были отличия: у лидера это было доказательством его смелости и самопожертвования, а жуткие руки Шизо остались неловким напоминаем о его бессмысленном действе, которое никто более не узрел. После того случая Бобу всегда казалось, что его братья всегда знали об искалеченной коже; они знали о болезни и, несомненно, догадались бы о плохом, если Шизо заговорил. Боб-Шизофреник посмотрел на свое левое запястье: небрежные линии, которые он оставил дрожащими руками, виднелись кровоточащими, свежими ранами. Шизо опешил и вскрикнул, он почувствовал терзающую боль и подступающую тошноту, рука онемела, на лбу выступил пот, на глазах навернулись слезы; его стесняли воспоминания и противные ощущения. Больной Боб в страхе начал покачиваться, рвать ногтями кожу и заметил, что голоса звучали громче, но не мог найти источник. Вдруг Боб-шизофреник услышал скрип двери, стук досок и понял, что кто-то идет по коридору. Это заставило его задрожать еще сильнее, он нервно поджал ноги и встал, поспешно заперев ржавый замок. Он с тревогой прислушался, держась за левую руку, которая, казалось, истерзана. Душевнобольной отступил от двери, заметив, как за стеной глухо слышны голоса. Не в силах отличить реальность от галлюцинаций, он бегло прячется в шкаф, закрывая уши и глаза, выключая фонарик. Слезы непроизвольно скатываются по его бледным щекам; Шизо тихо хрипит, мрак давит на него тяжелым камнем, кривит спину и питает ненависть к юноше. Его сковывает тревога того, что совсем скоро окажется в лапах некой твари. От этого плачь Шизофреника стал сильнее, ему кажется, что погибнет в эту ночь от остановки сердца. «Пожалуйста, помогите мне» – мысленно просит он. Шизо слышит, как кто-то дергает ручку двери и зовет по прозвищу, пинает дверь и грозно кричит. Лежа на дне чулана, Шизо услышал, как что-то упало. Он осторожно поворачивается и включает фонарик, смотрит: трость; она не была сломана, но, по-видимому распалась на две части, причем на одной был переливающийся, острый и манящий нож. Боб-Шизофреник живо схватил половину с лезвием, сжал ее и направил к двери как кол. Ему тяжело дышится, ладони потеют, по руке бьет боль и дрожь, а в кладовую все сильнее стучатся, голоса приближаются, смеясь и подробно рассказывая о его эксперименте; даже закрывая ладонями уши, они не исчезали. Шизо осознал, что голоса у него в голове, ушах и засели личинками и мухами, их не достать и они плодятся. Галлюцинации заменили червями вены клона, опарышами пожирают мясо и вшами вгрызаются в кожу. Рассудок Боба замутняется, голова раскалывается и он в страхе и бессилие наставляет лезвие на себя, замирая. «Все таки, кандалы лишь в нашей голове» – последние, о чем подумал Шизо, прежде чем его кисть обхватил железный, холодный протез. Он не видел лиц, не реагировал на свет и прочие голоса. Его прижали чьи-то грубые руки, от яркой жилетки некого исходил черствый запах гари. Сидя на койке и сонно моргая, Шизо огляделся: высокий потолок, небольшая лампадка и её тусклый свет не давал оценить громадность серой лаборатории, по которой эхом раздавались голоса. — Алекс, ты можешь делать по отношению к себе что угодно, но нарушать наш договор, подвергая Шизо опасности - это верх невежества! А если бы мы не успели?! – бранил Джеймс Перца. — Так успели же, тем более психоз у него бы мог в любой другой момент случится. А это не моя доля ответственности, – сказал он с высокомерным, пренебрежительным взглядом, разводя руки в стороны. Боб-Шизофреник осмотрел свои запястья: левая более не кровоточила, шрамы снова старые и белые, остались розовые полосы от ногтей. На лице засохшие слезы стягивали кожу, а мокрая от пота рубашка прилипала к спине, вызывая лёгкую дрожь. Смотря на Красного, что сидел за столом, и Алекса с Джеймсом в ссоре, Шизо совершенно не чувствовал стыд и паранойю, только глаза болезненно смыкались и клонило в сон; в голове было пусто. Он устало зевал и бездумно покачивал ногами, ожидая злости в свою сторону, словно находясь на операционном столе. — Так у него и не было передозировки, дурак! — Как ты можешь определить это?! Небось сам упорот! — Шиз, тебя тошнит? Может не понимаешь где находишься? – укоризненно спросил Перец у Шизо, тот отрицательно покачал головой – видишь! Джеймс, ведешь себя как Эль. Аж противно. — Я твою трость сожгу, а все таблетки в шкафчик на замок спрячу. Сам ведешь себя как психопат, наплевав на других, и меня обвиняешь в чем-то? Это ты мерзкий, Алекс, – едва ли не переходя на громкий крик и в злости сжав ладони в кулак, Джеймс, кажется, был готов начать драку. Шрам ударил кулаком по столу, нахмурил брови, не в силах стерпеть назойливость клонов: — Вы, оба, убирайтесь от сюда к черту. И передайте остальным, чтобы ложились спать и не устраивали у лаборатории грохот, – подал он голос, что звучал хрипло и жутко. Алекс обиженно посмотрел вдаль и недовольно вздохнул направившись к выходу. Джеймс поднял указательный палец и хотел было возразить, как поспешил к чуть шатающемуся Острому, взяв того под руку. Как только дверь захлопнулась, Красный бросил сомнительный взгляд на Шизо. — Ничего не болит? – Боб-Шизофреник ответил спокойным и высоким «нет», неловко потирая предплечье – сегодня здесь спать будешь, только не говори никому про таблетки и шрамы лучше скрывай. Мне не нужно излишнее напряжение в команде. В кладовую больше не ходи, там была сломана вентиляция. Кислородное голодание – это не шутки. — А почему Вы не скрываете свои шрамы? – невинно спрашивает Шизо, укладываясь на койку. — Я не сам их сделал. А ты ответь мне, зачем взял что-то у Алекса? Боб-Шизофреник прикусил губу, сравнивая себя с ребенком, которого ругают родители за проступок; он невольно хихикнул и уставился в стену, отворачиваясь от Шрама. Шизо не желал смешивать свои личные ошибки и окружение, особенно строгого Шрама, хотелось, чтобы он сам догадался, что все не в порядке уже долгое время; ему всегда думалось, что смиренное молчание выдаст его, а разговор заставит других сердиться. Шизо плохо помнил почему так получилось, вроде, совсем недавно он стал жертвой жестокого насилия за пределами «FREEDOM». Ему было трудно делать выводы, отчасти потому, что его разум был затуманен наркотиками. Он осторожно сказал: — Было..странно. Вы ощущали себя разлагающимся? – полагая безмолвное одобрение, Шизофреник заметил, что рядом галлюцинаций совсем нет, а наркотики развязали ему язык; говорил он членораздельно – ну, так и получилось. Я не мог думать и это единственное, на что меня хватило тогда. Простите, – Шизо показалось правильным извиниться; за что он сам не знал. Ладонь в перчатке коснулась его плеча, едва поглаживая. Это оказалось непривычным. Движения лидера были резкими, не походящими на детскую колыбель или нежную материнскую руку, но больной Боб ощутил себя желанно и гладко. Он опустил веки и впервые за долгое время почувствовал что-то успокаивающее, приятное, расслабленное, невесомое. Подумалось, что завтра все будет лучше, Шизо сможет жить по-другому. Боль его тела медленно растворилась под рукой Красного; он наконец погрузился в сон. — Да, чувствовал. В этом нет ничего плохого. Ты можешь приходить ко мне, если то понадобится.