Когда догорит последняя спичка

Сэыну семь. Любимый плед с динозаврами после стирки неприятно колется и заставляет кожу чесаться. Сэын скребет отросшими ногтями предплечье и недовольно хмурится: такими темпами на руке останутся глубокие царапины и издевок потом точно не оберешься. Чон Минсу, главный забияка с детской площадки, наверняка начнёт затирать всем про то, что он больной, плешивый, заразный, и вообще, мама с такими дружить запрещает строго-настрого. Доктор Мин, к которой Сэын ходит по средам и воскресеньям, уверяет, что это не так. Что некоторые дети, как те, что его обижают, становятся злыми и жестокими, потому что завидуют, ведь никто не может научить их тому, как надо любить. Вот они и обрастают колючей ледяной коркой, как горка в особо морозную зиму — на такой не покатаешься, он сам проверял. А если и покатаешься, то потом не сможешь ровно сидеть на заднице. На самом деле, Сэын ей не очень-то верит. Разве тому, как быть добрым, надо учиться? А чтобы быть злым? Глупости. Иной раз кажется, что доктор Мин умеет говорить только всякую дребедень. После первого сеанса она сообщает маме, что нужно в обязательном порядке исключить всяческий контакт с огнём, иначе это может спровоцировать триггер. Сэын не знает, что такое «триггер», но после этой беседы из дома исчезают все зажигалки, спички, и даже добротная старушка-плита на газу уступает место электрической. Их встречи проходят не то чтобы слишком продуктивно. Всё, что раньше делал Сэын на приёме — это в красках описывал, что нового произошло в его жизни за последние дни. Когда после четвертого рассказа о поисках потеряшек доктор Мин с милым выражением лица заявляет, что это совсем не то, что ей нужно, он перестаёт говорить ей что-либо вообще. Так Сэын узнаёт о том, какими обманчивыми бывают улыбки. Но во всём этом есть и плюсы. Как минимум, милая нуна на ресепшене всегда отсыпает ему в кармашек ветровки горстку мятных конфет в красивой обёртке. А ещё можно прогулять уроки, если совсем не хочется идти, и мама не будет за это ругать. Рука тянет плед выше, укрывая с головой. От этого становится жарко и трудно дышать, но вместе с тем получается стать совсем крошечным. Сэын думает, что это классно: быть маленьким, как мышонок, жучок или птичка колибри, про которую он читал в большой энциклопедии, подаренной бабушкой на день рождения. Самый интересный факт, который он узнал — это то, что сердце колибри по отношению к телу самое большое среди всех живых существ на Земле. Оно занимает до трети объёма их малюсеньких тел! Одновременно крохотные снаружи и такие большие внутри — разве не здорово? Наверняка в своем сердечке они могут без труда уместить всех, кого очень сильно любят. Сэын хочет быть таким же, как колибри. Чтобы взять маму, бабушку, улыбчивого почтальона, добрую учительницу из школы, продавщицу из канцелярского через дорогу, кондуктора из автобуса, который всегда дает ему счастливый билетик, соседку с ее ласковыми котами, и спрятать их всех внутри себя. Укрыть от обид, злости, криков и тьмы. Тогда все точно будут счастливыми. Но пока что приходится довольствоваться только пледом, пахнущим смесью стирального порошка и маминых духов. Вариант не такой надежный, но за неимением другого выбирать не приходится. — Здесь всех не спрячешь. Даже для меня местечко вряд ли найдется, — с досадой замечает чей-то незнакомый голос. Матрас проминается под чужим весом, и Сэын выныривает из своего убежища, но так, чтобы выглядывало лишь лицо — осторожничает. Напротив него сидит парень постарше, пахнущий костром и подгоревшим мясом. Сэын никогда не видел его раньше, поэтому смотрит с опаской, но не без любопытства. — Это ещё почему? — детский голос звучит с легкой обидой. Сэыну не нравится, когда его недооценивают. До того, как уйти, отец всегда говорил, что он недостаточно старается. Это неприятно. — Ты ведь и сам не вмещаешься целиком! Посмотри, — незнакомец указывает пальцем на торчащие из под ткани ступни в разных носках, и Сэын тут же подтягивает колени к себе, чтобы спрятать их. Щеки заливаются багряными красками — это ж надо было так просчитаться! Наверное, теперь он выглядит глупо. Как же стыдно. — В этом нет ничего страшного. Хочешь, я помогу тебе? — тот улыбается сладко-сладко, как добрый герой из мультиков, которые Сэын смотрит по утрам перед школой. Такому сложно отказать, но на всякий случай Сэын немного ерепенится: доктор Мин тоже казалась хорошей на первый взгляд. — Бабушка говорит, что я уже взрослый и должен учиться делать всё сам, иначе стану таким же лопухом, как папа. А я не хочу быть лопухом, потому что с ними никто не дружит, — Сэын говорит с нарочито серьезным видом, но незнакомец почему-то смеется. Вот дурак! Что смешного-то? — Прости-прости. Я просто удивился, — он придвигается ближе и щелкает Сэына по носу, из-за чего тот тихо ойкает. — Просить помощь — это вовсе не плохо. Вообще-то, так делают все крутые ребята! — Правда? — Конечно! Нужно быть очень смелым, чтобы сделать это. Никакой лопух с подобным не справится! Честно-честно, — одна его ладошка взметается вверх, а вторая ложится на грудь в признаке клятвы. Недолго подумав, Сэын спрыгивает с постели, полностью готовый к свершениям. — Тогда, пожалуйста, помоги мне! Повторять дважды не требуется. Вооружившись скрипучими стульями с кухни и залежами старых, проеденных молью одеялами, они вдвоем выстраивают целую пещеру. Сэын тащит в свое новое убежище всё, что только попадается на глаза: подушки, гирлянду в форме звездочек, пирожки с облепиховым вареньем, старую рацию без батареек, рогатку, разрисованный альбом и кучу восковых мелков. Их рукотворные созвездия подключаются в розетку, зажигаясь, и крепятся к мягким «стенам» на бельевые прищепки. Конструкция, может, и не самая крепкая, но зато создаёт нужный уют. Сэын радостно хлопает в ладоши и с ликованием смотрит на своего помощника. Незнакомец кивает болванчиком и жестом приглашает заползти внутрь. — Очуметь! — только и может на выдохе выдать Сэын, разинув рот от восторга. О значении этого слова он только догадывается, потому что часто слышит, как его произносят по телевизору. Вообще-то, ему нельзя смотреть ничего, кроме мультиков, так что приходится просить добродушную консьержку зачитывать программу передач в газете, чтобы потом тайком включать что-нибудь с «клевым» названием, пока мамы нет дома. В этих телепрограммах Сэын почти ничего не смыслит, но всё равно смотрит, потому что так делают все взрослые. — А как тебя зовут? Незнакомец залезает следом и садится по-турецки, укладывая ладони на колени. Сэын придвигает к нему тарелку с печёным в качестве благодарности. Обычно он ни с кем не делится, потому что пирожки с облепихой — его любимые, но по такому случаю совсем не жалко отсыпать немного. С таким-то укрытием Сэын теперь точно сможет уберечь всех, кого любит. — Ким Минджэ, — отвечает, но к угощению притрагиваться не спешит. — Как футболиста? Клёво! А меня — Пак Сэын. — Очень приятно! Тебе нравится футбол? — Минджэ с интересом склоняет голову вбок. Сэын снова куксится и начинает ковырять заусенец на большом пальце: — Не знаю. Старшие ребята с улицы не хотят со мной играть. Говорят, что с таким лопоухим головастиком можно мяч с башкой перепутать. Совсем не понимая, как можно спутать черно-белый шарик с целой головой, Сэын всё же старается не спорить, потому что если ругаться — язык свернётся в трубочку и отвалится. А ему, вообще-то, очень дорог свой язык. Как без него покупать наклейки с человеком-пауком в магазине, устраивать разведку у консьержки и рассказывать маме про птичек из энциклопедии? Нет, так не пойдёт. — А как же твои друзья? Почему не позовёшь их? — не унимался Минджэ. — Со мной дружат только взрослые. Если попросить дядю Кима, то кто-нибудь не получит своё письмо вовремя. Он ведь почтальон и должен быть самым быстрым! А у тёти Чхве из магазина с соседней улицы больные колени. Она говорит, что ей уже вредно как савраске галопом скакать. Только я не знаю, что такое «савраска», хотя бабушка тоже иногда меня так называет, — Сэын прыгает с темы на тему, шмыгая сопливым носом. По тому, как внезапно затих Минджэ, становится ясно: на больное давить он больше не будет. Вместо того, чтобы хандрить о недостатке товарищей среди сверстников, Сэын внезапно поднимается на ноги и на несколько минут исчезает из импровизированного шатра, чтобы вернуться с гремучей коробкой из под обуви, обклеенной со всех сторон забавными стикерами. Некоторые из них уже либо отошли по краям, либо заметно побледнели, но свой шарм-таки не растеряли. — Ого, что тут у тебя? — Это моя коллекция потеряшек! — Сэын с гордостью открывает крышку, являя миру содержимое своей маленькой кладези чудес. Внутри оказывается столько безделушек, что разбегаются глаза: стопочка цветастых фантиков, связанных тонкой белой ниточкой; очки с изумрудной оправой и выбитыми окулярами; растрепавшаяся фенечка; сломанные кассеты; подклеенные в некоторых местах открытки; зеленые камушки, которые часто встречаются на берегу моря, и ещё очень много всякой всячины. Минджэ восхищенно присвистывает от такого изобилия находок: — И что, ты всё-всё сам собрал? — Сам! Это дедушка меня научил. Бабушка всегда ругалась, что он постоянно тащил в дом «непонятное барахло», но только мы с ним знали правду, — Сэын подползает ближе и сутулится, давая ясно понять: сейчас прозвучит что-то очень секретное. — Деда говорил, что у каждой вещи есть душа, совсем, как у людей, представляешь? И если какая-нибудь из них потеряла своего хозяина, то ее нужно спасать. Потому что нет ничего хуже, чем быть совсем-совсем в одиночку. Он достаёт из коробки ту самую оправу от очков, и оказывается, что помимо недостающих стёклышек у нее сломана одна дужка. — И если эту вещь спасти, то однажды она обязательно расскажет свою историю. Вот, например. Я нашел это, когда играл в саду. Мы с дедой ходили в магазин оптики, и там нам сказали, что такую модель уже давно не выпускают, а значит, этим очкам уже больше пятидесяти лет! Кто-то носил их, когда еще даже моей мамы не было! — Сэын рассказывает с таким энтузиазмом и искренним интересом, будто от этого зависит его жизнь. — Но если ты уже узнал их историю, то зачем же продолжать их хранить? От них ведь всё равно уже никакой пользы, разве не легче выбросить? — в полголоса спросил Минджэ. Подобное заявление по-настоящему возмутило Сэына. Разве старшие не должны быть умнее? — Ну ты точно лопух! — колюче взрывается он. — Так нельзя! У всех есть право на второй шанс, даже если это просто побитые очки! Если их починить, то они могут прослужить еще долго. Деда так отремонтировал велосипед, который кто-то выбросил. Я еще маленький, чтобы кататься на нём, но как подрасту — обязательно оседлаю. Поэтому не говори так. Скривив от обиды губы, Сэын накрывает коробку крышкой, бережно прижимает ее к груди и отворачивается. — Мы всегда делали это вместе, пока он не умер. Может, ты думаешь, что это глупо и больше не захочешь со мной дружить. Ну и пусть! Пока я собираю потеряшки, я чувствую, что он всё ещё рядом со мной. На самом деле, Сэын сильно злится на маму и бабушку, потому что они говорят, что дедушка просто «ушёл», будто боятся даже подумать про слово «умер». Но Сэын точно знает, что дедушка никогда бы его не оставил. Он всё еще рядом, просто никто его не видит. А когда настанет время, он сможет реинкарнировать, и, может быть, они снова встретятся. О том, что такое «реинкарнация», Сэын тоже узнал из телевизора. Какое-то время в домике царит молчание. Сэыну даже начинает казаться, что его новый знакомый исчез так же бесшумно, как ранее и появился. Однако уже через секунду широкая ладонь ерошит его волосы. Жест до безобразия простой, но в груди от него заметно теплеет. — Прости, Сэын-а. Я не хотел тебя обижать. То, что ты делаешь — круто. Мне даже завидно! — Завидно? А почему? — от прежней обиды не останется ни следа. Развернувшись обратно, Сэын пытливо ждет ответа на свой вопрос. — Ты видишь хорошее даже в самых незначительных мелочах. Не все так умеют, — тоскливо объясняет Минджэ. — Если будешь со мной дружить, то я тебя научу! Секунда, две, и Минджэ взрывается смехом. Не злым или похожим на скрежет сошедших с путей поездов, напротив — проникающим сквозь щёлочку, подобно колибри, в самоё сердце. Сэын ловит себя на мысли, что ему это нравится. — Хорошо, тогда я… Отчетливый хлопок двери прерывает его. Сэын на машинальном уровне вжимает голову в плечи и морщится от громкого звука. Наверное, это мама вернулась с работы. Бросив тихое извинение, он выходит в коридор, чтобы ее поприветствовать. От маминых приторно-сладких духов, смешанных с табачным шлейфом сигарет, неприятно сводит скулы, но Сэын всё равно встречает с улыбкой: сегодня произошло что-то хорошее. — Привет, котёнок, — мама ласково целует его в макушку и ставит сумку на пуфик, чтобы снять туфли. — Как прошёл твой день? Я решила, что можно нас немного побаловать, поэтому на ужин сегодня твоя любимая пицца. Я переоденусь, и мы вместе закажем, идёт? Сэын замечает на ее щиколотках болезненные на вид мозоли: мама недавно жаловалась бабушке по телефону, что эта обувь ей не подходит, но из-за того, что они и так сводят концы с концами, купить новую пару в ближайшее время точно не выйдет. Новость о пицце уже не кажется такой радостной. Маме больно, а он тут должен наедаться от живота? Почему она всегда делает ему столько хорошего, но совсем не заботится о себе? — Может, лучше рис? — он обнимает ее за ногу и прижимается щекой к животу. — У нас же там ещё оставалось, давай его приготовим? Длинные пальцы бережно причесывают тёмные волосы мальчика, разглаживая их и придавая опрятный вид. Больше всего на свете Сэыну нравится вот так обниматься с мамой. Ему хочется, чтобы так было всегда. Чтобы мама никогда не уходила и всегда была рядом. — Всё хорошо, котёнок. Мы кушаем его целую неделю, разве тебе не приелось? — Я люблю рис больше, чем пиццу! — невозмутимо восклицает Сэын, топнув ножкой. Мама лишь качает головой и тихо хихикает, но в этом смехе чувствуется что-то угрюмое. — Но я буду рада, если мы попробуем что-то другое. Ты ведь не против? И разве он может ей отказать? — Ой, а что это у тебя тут за красота такая? Встрепенувшись, Сэын мигом влетает в комнату, где ранее оставил Минджэ, и куда только что зашла мама. Он чуть не забыл похвастаться своей новой гордостью! И новым приятелем, конечно же. — Это моё убежище! Внутри есть всё, что нужно, чтобы быть счастливыми! Пирожки, если проголодаешься; рация, чтобы связываться с бабушкой; альбом, чтобы порисовать, если станет скучно; рогатка, чтобы отстреливаться от врагов и… — он ныряет под одеяло, чтобы наконец представить Минджэ, но к своему огорчению совсем никого не обнаруживает внутри. Лишь легкий аромат костра убеждает в том, что всё было взаправду. На том месте, где ранее сидел Минджэ, теперь что-то лежит. Маленькая ручка подхватывает бумажку вместе с предметом под ней, притягивая к себе. Сэын внимательно вчитывается в цветастые буквы, прилежно выведенные оставленными внутри восковыми мелками.

«Прости, что ухожу не попрощавшись, Сэын-а. Могу ли я попросить тебя присмотреть за моей потеряшкой до нашей следующей встречи? — Твой новый друг Минджэ :)»

Сэын разжимает пальцы руки и видит, что на его ладони лежит крохотный спичечный коробок. Он старый, затёртый временем, но судя по весу и тихому громыханию изнутри — не пустой. — Ты чего притих? — слышится обеспокоенный голос мамы. Сэын второпях прячет находку вместе с посланием в карман и выползает наружу. — Котёнок? Ты что, плачешь? Плачет? Приложив рукав кофты к щеке, он видит на нём мокрые разводы. И правда. — Я просто очень счастлив, мам. «Я наконец-то нашёл настоящего друга». Только Минджэ не приходит ни на следующий день, ни через неделю, и даже ни через месяц. Сэыну тринадцать. Он узнаёт, что улыбки могут быть не только притворными, но и злыми, а кулаки — тяжелыми. Дети жестокие, но подростки жалят еще хуже. За несколько лет Сэын вытянулся и стал нескладным долговязым юношей. С его щёк ещё не сошла детская припухлость, огромный рот — акулья пасть — пугает даже при взгляде на самого себя в зеркало, а уши по-дурацки стоят торчком в разные стороны, как у не самой смышленой мартышки. Сидя в кабинете медсестры, Сэын часто слышит слова о том, что ему «нужно перестать реагировать, и тогда они сами отстанут» и что «нужно найти себе компанию друзей, тогда-то всё точно будет хорошо». Будто это так же просто, как завалить контрольную по математике. Никто, кроме тех, кто когда-то подвергся школьному буллингу, не поймет, каково это. Обидчикам не нужно давать поводы, чтобы цепляться — они с этим и сами прекрасно справляются. Что бы ни делал, ты никогда не сможешь понравится всем до конца. Иногда некоторые хотят продемонстрировать свою нелюбовь слишком наглядно. Сэын валится на кучу мусора, пачкая школьную рубашку в грязи. Всё, о чем он может думать — это то, что мама, наверное, будет ругаться. Или не будет. В последнее время она слишком озабочена своим новым парнем по имени Бомсу, который уже почти год живет вместе с ними, и поэтому у нее почти не остаётся времени на сына. Бомсу Сэыну совсем не нравится, но об этом никто не знает — если мама счастлива, то пусть. Тот хотя бы не заставляет ее жертвовать всем ради него. Ботинок с налипшей грязью больно бьёт в нос, из которого тут же брызгает горячая кровь. Сэын задыхается в агонии и собственных слезах, пока хулиганы над ним потешаются. — Ну и чепушила ушастая! Позовёшь мамочку на помощь? — подросток с расчесанными прыщами на щеках и гадкой ухмылкой присаживается напротив под ехидное улюлюканье друзей. Вопреки всем издёвкам Сэын молчит, крепко прижимая к себе дрожащий пушистый комок. Всё не должно было быть так. Он всего лишь возвращался домой, когда заметил голодного и поскуливающего щенка у дороги. Сэын хотел помочь, потому что нет ничего хуже, чем быть совсем-совсем в одиночку. Вот только испуганное животное замечает не только он, но и свора старшеклассников, которые не умеют ничего, кроме как досаждать другим. Сегодня им повезло — нажива попалась удачная. Так он оказался здесь, во дворе сгоревшего дома, который всегда старался обходить стороной с того самого случая. Дом стоит здесь, покосившийся и обугленный, уже много лет. За всё время никто так и не выкупил землю, чтобы отстроить новое здание, и по городу пошла молва, что это место проклято, и что от прошлых жильцов, которые здесь сгорели, не осталось даже костей. Если пройти поздно ночью мимо, то можно услышать истошные крики и почувствовать горелый запах. Этот дом — одна большая потеряшка посреди их скромной провинции, до которой никому нет дела. — Разве ты не знаешь, что нужно отвечать, когда задают вопрос? — Минсу сплевывает на потрепанные красные кеды Сэына, после чего хватает кривыми пальцами с кольцом-печаткой на одном из них за волосы, заставляя взглянуть на себя. — Придётся преподать тебе урок вежливости. Один из хулиганов наклоняется к разведённому костру, чтобы достать из него заранее оставленную там железную трубу. Ее кончик докрасна накалился, опасно сверкая перед глазами. Почти похоже звёздную гирлянду, украшавшую стену из одеял. Минсу забирает персональное орудие пыток, чтобы затем, закатав рукав рубашки Сэына, крепко приложить его к руке. Больно. До одури больно и страшно. Сэын истошно вопит, пока молочной кожа сворачивается в вязкую малиновую кашицу. Пальцы на ногах поджимаются, он отчаянно пытается вырваться, но остальные ребята крепко держат его на месте. Почему всё так? Почему они продолжают над ним измываться? Разве он сделал что-то плохое? За что его наказывают? Дедушка ведь говорил, что добро всегда побеждает зло. Бред. Так бывает только в сказках. Дедушка тоже врал. А на руках расцветает всё больше багряных отметин. Пульсирующая боль в разных местах разрастается до таких масштабов, что сливается в одну большую, застилающую глаза и заставляющую едва заметно дрожать. — Хм-м, кажется, этого недостаточно. Но я знаю, что точно развяжет тебе язык! — щелкнув пальцами, Минсу выдирает из его объятий плачущего щенка. — Нет! Не надо! Делайте со мной… что хотите… только оставьте! — язык Сэына заплетается от мучений, тело больше не ощущается своим, но он всё равно пытается дотянуться до бедного животного. Минсу лишь гадостно усмехается и с силой наступает ребристым ботинком прямо на один из ожогов, вырывая еще один крик. — Смотри, что будет с тобой, если ты не будешь правильно общаться со старшими, Сэын-и, — другой забияка забирает щенка из его рук, чтобы совершить непоправимое. Ужас растекается по венам и перекрывает гортань. Сэына тошнит на свои колени, когда он слышит отчаянный визг дворняги, брошенной в костёр. Щенок скулит от боли, извивается, и жалобно тявкает, пытаясь вырваться из огненной клетки. Это вина Сэына. Если бы у него только было достаточно сил, чтобы дать отпор, ничего из этого бы не произошло. Ребята тошнотворно заливаются хохотом, глядя на развернувшееся шоу. Пахнет жареным мясом. Сэын задыхается, захлебывается в отчаянии и вселенской несправедливости. Душа горстями разбросана по захламленному двору. Ему хочется, чтобы всё это наконец закончилось. «Было бы лучше, если бы я не родился». Тогда дедушка был бы жив, бабушка не плакала по ночам, мама не убивалась днями напролет на работе, не пришлось бы просиживать штаны у доктора Мин, которая может лишь понятливо кивать, и никто посторонний не пострадал бы из-за него. Все были бы счастливы в мире, где нет Сэына. — Ты снова думаешь про всякие глупости, — чья-то большая ладонь ерошит его волосы, совсем как тогда, шесть лет назад. Сэын почти забыл, каково это. От одного лишь касания боль в каждой клеточке тела утихает. Он поднимает свои большие заплаканные глаза и видит, как Минджэ ему печально улыбается. Кажется, никто, кроме Сэына, его появления не замечает: как только весь шум затихает, подростки вваливаются внутрь обгорелого дома, чтобы найти что-нибудь интересное. Надо же, с их последней встречи Минджэ почти не изменился, хотя прошло столько времени. Сэын уже плохо помнил подробности той встречи, но зато часто видел это лицо в кошмарах. В них Минджэ всегда нежно брал его за руку и выводил к свету. И лишь сейчас, глядя в его грустные глаза, Сэын понимает, что ещё не хочет умирать. Он не попробовал так много сладостей, не успел порадовать маму высшим баллом по тесту, не выслушал все бабушкины истории о её юности, не узнал, каково это — быть по-настоящему счастливым. Может, в одиночку ему и не справится, но ведь просить помощи — это вовсе не стыдно? Минджэ никогда не оставлял его и встречал на пороге шторма. — Пожалуйста… помоги мне… — это всё, на что хватает Сэына, прежде чем его голова обреченно опускается на холодную землю. Он так сильно устал. Минджэ словно только и ждал эти слова. Подмигнув с лёгкой искрой, он поднимается на ноги и заходит в дом следом за всеми обидчиками. Всё, что было дальше, Сэын помнит лишь обрывочно. Это странное чувство дежавю. Большая балка с противным скрипом падает, перекрывая выход. Кто-то внутри удивленно вскрикивает и тарабанит руками по двери, пытаясь выбраться. А потом Сэын видит его. Огонь. Жаркий, губительный и всепоглощающий. Такой, каким он его запомнил шесть лет назад. Только теперь ему больше не страшно. Нет ни тревоги, ни ужаса. Только утешающее спокойствие, словно кто-то накрыл его тем любимым пледом с динозаврами из детства. Всё наконец-то закончилось. В себя Сэын приходит только тогда, когда от воя сирен начинает пухнуть голова. Он ещё плохо соображает, но видит перед собой заплаканное лицо мамы и пугается. За всю его жизнь он видел, как мама плачет, всего раз. Она держалась, когда ушёл папа, когда ее уволили с работы, и даже когда отдавала свою ужина голодному Сэыну. Мама дала слабину лишь тогда, когда умер дедушка. И сейчас гроздья слез снова сыпались из ее глаз. — Сэын-а, Сэын-а, — безутешно повторяла она, прижимая измученного сына к себе. Сэын всегда любил с ней обниматься, но сейчас это было немного неудобно — ее живот круглый от беременности и неприятно давит прямо на синяки. — Тебе больно, котёнок? Всё хорошо, мама рядом. Скажи мне, кто это сделал? Сэын выглядывает из-за её плеча на уже потушенный обугленный дом, из которого на носилках выносят три до черноты запёкшихся тела. Рука одного свисает вниз, и Сэын может разглядеть на пальцах кольцо-печатку. Ему снова хочется стошнить. Пожарная бригада сворачивает длинные шланги и готовится отъезжать, чуть поодаль встревоженный Бомсу беседует о чем-то с человеком в полицейской униформе, а вокруг собралось кучу зевак. Но ни среди них, ни среди спасателей Сэын не видит Минджэ. Медики увозят Сэына с мамой в больницу, так и не дав возможности отыскать и поблагодарить его. Уже после того, как врачи тщательно обработают его раны, в палату к Сэыну заявится полицейский, с котором ранее беседовал Бомсу. Сэын узнаёт его, потому что они встречались ещё задолго до этого. Всё действительно совсем так, как и шесть лет назад. Разве что, на голове полицейского появилось чуть больше старческой седины. После нескольких вопросов, касательно происшествия, в протоколе всё оформят, как «несчастный случай», а в графе «причина» напишут про неосторожные игры с огнём. Когда на город опускается тьма, а в палате не остается никого, кроме Сэына и капельницы, он замечает на прикроватной тумбочке старый коробок спичек. Внутри их всего семь: шесть догоревших и одна целая. Пахнет костром. Сэыну двадцать один. Вопли стоят такие, будто в квартире этажом выше происходит убийство. Сэын представляет, как шум стихает, а на бледном потолке проступают багровые пятна. Такой исход наименее вероятен, но думать об этом отчего-то приятно: с приходом тишины голова наконец перестанет раскалываться. Вполне возможно, что добродушные соседи смотрят «Сияние», выкрутив громкость на всю, и как раз сейчас Венди Торренс переживает нападение Джонни. Из другой квартиры, что левее, валят басы. Штукатурка от них боязливо дрожит, норовя сорваться на пол. Стены в этом стареньком здании почти картонные, чудится, что слышно даже то, как сосед отстукивает карандашом по столу в ритм музыки. Где-то снизу разрывается в плаче ребёнок. Мать всегда оставляет его одного с семи до восьми, чтобы сходить в магазин, и весь битый час малютка пытается докричаться до кого-то свыше. К несчастью Сэына, тот в этом заметно преуспевает. Ещё немного — и черепная коробка точно лопнет. Снимать жилье по принципу того, чтобы сильно не било по карману — самая опрометчивая идея в его жизни. Надо было послушать маму, когда та пыталась уговорить остаться жить с ними, так нет же, ему подавай полную сепарацию и самостоятельную жизнь. Хотел? Пожалуйста! Вкушай все прелести независимости и не жалуйся. На самом деле, Сэын мог смириться со многим. Он в силах закрыть глаза на дешёвый ремонт, на спартанский набор посуды, едва хватавшей на него одного, и даже был готов принять шумных соседей, как данность, пока они оставались за стенкой. За стенкой, а не в его чертовой квартире. — Ты кто? — спрашивает Сэын, чуть дыша, застыв на пороге гостиной. Там, поперёк дивана лежит чудаковатый незнакомец, читая какую-то потрёпанную книжку. Сэын узнаёт в ней старую энциклопедию, которую ему в детстве подарила бабушка. Он уже и забыл, что при переезде захватил ее с собой. Старые шрамы на руках отчего-то начинают зудеть, но Сэын одергивает себя от того, чтобы почесать их. Он всего лишь собирался выползти на кухню за стаканом воды, как вдруг застал такой сюрприз прямо посреди своих хором. И даже после тщательных морганий незнакомец не спешил исчезать: значит, не привиделось. Происходящее не поддавалось никакому объяснению. Жизнь в этой обветшалой высотке научила Сэына многому. В первую очередь — всегда держать двери запертыми. Однажды добродушный мужчина с пятого этажа, накатив лишнего, решил, что длительные пешие прогулки не для него, и чуть не ввалился сюда посреди ночи. Если бы не хлипенький засов, то пришлось бы ютится в компании бессовестного алкаша, как минимум, до момента его протрезвления. Случай стал показательным, и уже на следующий день Сэын отвалил приличную сумму за приезд слесаря и обновление замков — одним поводом для беспокойств меньше. Было. Звон стекла — не то, что трудно не услышать, и раз уж все окна целы, то остаётся лишь один вариант: входную дверь безбожно вскрыли. Что нужно предпринимать в таких ситуациях? Мама всегда учила, что нельзя пускать незнакомцев в дом, но что, если они уже вошли? Доставать телефон и звонить в полицию? Или лучше сначала обезопасить себя ножом с кухни? Что, чёрт возьми, он должен делать? — Ого, вот так вымахал! Уже повыше меня будешь, Сэын-а, — незнакомец, в отличии от него, вообще не выглядит смущенным. Он откладывает книгу в сторону и весьма расслабленно поднимается на ноги, чтобы подойти ближе. Однако Сэын отступает назад и берет первое, что попадается под руку — недопитую банку колы — чтобы замахнуться и создать хоть какую-то видимость опасности. — Кто ты, блять, такой, и как попал сюда? — голос у Сэына осипший и напуганный, будто совсем не свой. — Не узнал? — удрученно вздыхает незнакомец, но тут же вновь возвращает улыбку на своё лицо. — Ну, ничего страшного. Друзья для того и нужны, чтобы напомнить о главном, когда ты в этом нуждаешься. Друзья… Сэын загорается осознанием. У каждого есть кто-то, кто тебя никогда не отпустит, и кто-то, кого никогда не отпустишь ты. Прошло так много лет, и Сэын уже свыкся с мыслью, что те случаи были лишь происками его детской фантазии. Дети часто додумывают то, что не могут объяснить, поэтому ему казалось, что здесь ситуация идентична, что человек перед ним — плод воображения, к которому он обращался, когда было хуже всего, и который навсегда остался в прошлом. Но вот, совсем не незнакомец стоит напротив Сэына, дышит и выглядит… По меньшей мере — настоящим. — Минджэ? — по-своему родное имя срывается с губ полушепотом. Не незнакомец одобрительно кивает и улыбается еще шире. — Давно не виделись. Только глянь, мне теперь придется вставать на носочки, чтобы потрепать твою шевелюру! — Минджэ подходит ближе и пытается провернуть именно то, что только что озвучил. Вот только Сэын уклоняется от поглаживаний, боязливо отходя назад. Сэын сошел с ума. Слетел с катушек, если позволите. Потерял голову в самом худшем трактовании этой фразы. — Надо же, а ведь раньше тебе это нравилось. Ты был таким славным ребенком, но, кажется, уже вырос из таких нежностей, я прав? — Минджэ послушно убирает руку в карман и тихо посмеивается. — Тогда перейдём к сути. У нас не так много времени. — О чём ты? Вместо ответа Минджэ шелестит пустой упаковкой феназепама. Сэын в ужасе распахивает глаза и нервно хрустит пальцами. Эта привычка досталась ему от отца: тот делал так всякий раз, когда брал Сэына к себе на выходные. С тех пор он даже не шлёт смски. Как бы то ни было, никто не должен был узнать о том, что Сэын замышляет. Он кусает щеку изнутри и мысленно считает до десяти. Это никогда не помогает, но он не перестаёт пытаться. Этот день не должен был отличаться от всех других. Сэын собирался прожить его, как и все предыдущие с одной лишь пометкой: в конце он умрет. Ему не хотелось делать из своей гибели помпезное шоу, если можно уйти тихо и не причинив никому неудобств. Он рано проснулся; привёл себя в порядок; прошелся по району, чтобы покормить бродячих животных; оплатил аренду за последний месяц; выбросил мусор и прибрался в квартире; написал прощальное письмо для родных; принял смертельную дозу феназепама и собирался уснуть, если бы не мешающийся шум. Его тело нашли бы в постели спустя неделю, или, может, две, когда трупный запах просочится через щели в полу. Таков был план, и Сэын уже выпил таблетки. Кто-то скажет, что неправильно уходить на рассвете своей бурной жизни. Сэын не станет спорить. Он просто устал постоянно убегать. Осточертело. Каждый имеет право на второй шанс? Брехня собачая. Сэын перестаёт вести счет того, какой по счёту шанс даёт этому гнусному миру после двадцать третьего. Он родился не в то время и совсем не в том месте. Или кто-то свыше его недолюбливает. Соседи, которые выкручивают ужастик на полную каждый вечер, уж точно. Может быть, его тело найдет тот самый полицейский. Или его сын, пошедший по стопам отца, потому что первый уже слишком стар и вышел на пенсию. И тогда круг замкнется. Никто больше не пострадает из-за Сэына, и это будет правильно. Что запишут в протоколе в графе «причина»? Вариантов так много, что следователи могут провести целый вечер в кафе через дорогу, выбирая лучший. Сэын тоже не может выбрать один, поэтому любезно оставляет список его «причин» под магнитиком на холодильнике, чтобы облегчить им задачу. Среди них следователи найдут те, которые заставят схватится за живот в приступе смеха и те, которые вызовут сожаление: «небольшой список того, почему я убил себя: - меня отчислили из университета, потому что Мун Джунги зажравшийся мудак я поругался с сыном ректора; - мама об этом не знает и собирается закатить целый праздник в честь моего выпускного, который никогда не наступит; - в любимой пекарне перестали продавать пирожки с облепихой; - позавчера мне пришлось два часа оттирать дверь от угроз убить меня. я с этим и сам справлюсь, могли бы и не портить имущество; - я хочу сказать дедушке, что соскучился никакой он не герой, раз оставил семилетнего внука совсем одного; - мои шумные соседи — настоящие мудаки; - никому не будет дела, если я умру. у меня даже нет друзей; - я устал пытаться хоть что-то исправить; - сегодня понедельник. ненавижу понедельники.» Кто-то скажет, что среди этих причин нет ни одной стоящей. Что люди продолжают жить, столкнувшись с проблемами и похуже. Сэын не станет спорить. Иногда причины, чтобы уйти, не нужны вовсе. Просто так будет правильно. — Ты не можешь умереть, потому что как минимум один пункт неверный. Тот, что про друзей, — настаивает Минджэ, пряча пустой блистер в карман. Сэын даже умереть не может спокойно и без чужого вмешательства. Что за ирония? — И что с того? Это ничего не меняет, — безынтересно отзывается он. В ногах ощущается слабость — таблетки начинали медленно, но верно действовать. В ответ Минджэ пожимает плечами. Телефон в кармане взрывается попсовой мелодией, и Сэын морщится от очередного раздражителя. — Ответь. Достав смартфон из кармана, Сэын не глядя принимает вызов, но тут же жалеет об этом, когда слышит в трубке мальчишеский голос: — Привет! — его младший брат Ечан звучит бойко и радостно. Когда Ечан только родился, Сэын сразу же невзлюбил его: как можно было полюбить эти глаза, похожие на пуговки, сморщенное тельце, напоминающее сгнивший абрикос и визгливый плач? Кроме того, мама словно забыла обо всём на свете, кроме новорожденной кнопки. Да, когда Ечан только родился, Сэын уже ненавидел его, но чем старше тот становился, тем больше Сэын понимал, что проблема совсем не в нём. Ечан из тех детей, которых за глаза называют «поцелованными солнцем». Он бесконечно яркий, веселый, дружелюбный и очень смышленый для своих почти семи. Его полная противоположность. За его светом тянутся все, и Сэын не исключение. Он очень сильно любит своего младшего брата. Почему из всех именно он решил позвонить ему сейчас? Сэын кидает острый взгляд в сторону Минджэ. Может ли это быть его рук дело? — Привет, герой. Ты почему еще не в постели? — Ну хён! Я уже не маленький, чтобы ложиться так рано! — возмущенно фыркает Ечан, но быстро забывает про обиду. — Ты ведь приедешь на выходных в гости? Сэын прикусывает губу. Ог стал редким гостем в родном доме с тех пор, как переехал. Всегда находились какие-то глупые отмазки: то на учебе завал, то на подработке попросили выйти во вторую смену, то заболел. Раньше Ечан звонил ему едва ли не каждый день, затем раз в неделю, пока и вовсе не сократил число разговоров до единичного в конце каждого месяца. И он всегда с упоением ждал, когда старший брат приедет домой. В эту субботу у Ечана день рождения, и Сэын просто не может сказать ему, что этот созвон — их последний. — Конечно, мелочь. Куда я денусь? — врать Ечану оказывается труднее всего. Теперь Сэын понимает, почему взрослые лгали ему, когда он был маленьким. Если не хочешь всё разрушить, то иногда необходимо рассказать другую версию правды. — Правда? — радостно вскрикивает Ечан. — Хён, ты самый лучший. Мне не нужны подарки, ты главное приезжай, хорошо? Я попрошу папу, чтобы он отвез нас в пиццерию, ну, ту, что тебе нравится, помнишь? Сэын не находит в себе наглости ответить еще хоть что-нибудь, поэтому просто бессвязно мычит. Если он умрет сейчас, то испортит Ечану праздник. И как только не подумал об этом? Из трубки доносится какое-то мельтешение, а после Сэыну и вовсе хочется разрыдаться. Он затыкает себе рот ладошкой и медленно скатывается вниз по стене, чтобы сдержать рвущийся из гортани всхлип. — Привет, сынок. Я говорила Ечан-и, чтобы он не тревожил тебя, потому что ты и так устаешь на учебе, но этому сорвиголове никто, кроме тебя, не ровня, — мама тепло смеется, а Сэын на физическом уровне чувствует, как проворачивается нож в его истекающем кровью сердце. — Как у тебя дела, родной? Ты ведь приедешь? Ечан отказывается праздновать с друзьями, потому что хочет провести весь день с тобой. Ещё немного, и он задохнется. — Приеду, мам. Ты сама как? — Потихоньку. Мы с Бомсу закончили ремонт кухни недавно. Он, кстати, передает тебе привет. — Ему тоже. — Сэын-а, у тебя ведь всё хорошо? — обеспокоено интересуется мама, как-будто учуяла неладное даже сквозь километры, что их разделяли. Мамы — они такие. Всегда знают, если что-то не так. — У меня всё лучше всех. Не переживай попусту, а то появятся морщины, — Сэын задирает голову к потолку, чтобы скопившаяся влага в уголках глаз не вырвалась наружу. — Мне уже нужно идти. — Конечно-конечно. Я люблю тебя, милый. Приезжай поскорее. — Я тоже люблю тебя, мам. До встречи. И он вешает трубку. Это ведь правильно? Сэын уже ни в чём не уверен. Вот только феназепам уже начал действовать. Сознание ускользало от Сэына, как ящерицы из рук, на которых он охотился вместе с дедушкой в детстве. Скоро всё правда закончится, но какой ценой? Минджэ смотрит на него, и Сэын не может разгадать, что таится в его глазах. Печаль? Разочарование? Смирение? Он вспоминает тот домик из одеял, который они вместе построили, когда впервые встретились. Один из лучших дней в его жизни. Тогда всё было намного проще. Казалось, что мягкие стены способны укрыть от любой напасти. Сэын помнит радость улыбки при виде сверкающих лампочек-звёзд. Разноцветные восковые мелки. Может, если бы он попытался отстроить это убежище снова, то ему не пришлось бы сейчас умирать на полу собственной гостиной. Птичка колибри попала в колючую клетку. Нет, Сэын сам посадил ее туда и выбросил ключ. Как глупо, глупо, глупо. Но если попытаться, если попробовать всего ещё разок? Каждый ведь заслуживает второй шанс, так разве не может Сэын попросить о нём? — Минджэ… — язык обмякает и заплетается, перед глазами всё смазывается в одну нечеткую линию. — Пожалуйста, помоги мне. — Хорошо, — Минджэ, наконец, улыбается, и Сэын чувствует тепло его рук в своих волосах. Так спокойно, и пахнет костром. Сэын закрывает глаза. Пип, пип, пип… Размеренный гул заставляет проснуться. Сонно моргая, Сэын всматривается в место, в котором находится. Всё до скрипучего белое и давящее на виски. Желудок скручивает узлом. Сэын чувствует себя так, будто его переехал бульдозер. Или перерубила мясорубка. Одно из двух. Одно ясно точно — прямо сейчас он в больничной палате, окружен кучей трубок и пищащими приборами, но Минджэ нигде не видно. Зато на его коленях дремлет парень, которого он видит впервые и поэтому невольно дёргается. От пинка тот испуганно подскакивает на ноги, но увидев проснувшегося Сэына отчего-то с облегчением выдыхает. — Ну чудак! Я-то думал, что ты уже окончательно коньки отбросил, ан-нет. Славься великая медицина Кореи, — благоговейно заявляет парень, опускаясь обратно на стул, на котором сидел, и придвигаясь ближе. — Ты вообще кто? — Да уж, не так я себе представлял знакомство с соседями, — парень удрученно чешет затылок, но встрепенувшись протягивает ладонь Сэыну. — Я Чхве Сумин из соседней квартиры. Вроде как, спас тебя. Благодарность беру виниловыми пластинками, если тебе интересно. А то я с тобой тут такой нервяк словил, какого не было даже при выпускном экзамене. Сумин из соседней квартиры… Должно быть, тот самый музыкальный виртуоз, слушающий одни и те же треки по кругу двадцать четыре часа в сутки. Сэыну еще не доводилось встретится с ним лично, но примерно так он себе его и представлял. С гнездом на голове и дурацкой улыбкой, обнажающей дёсна. — Что значит «спас»? —недоверчиво поморщившись, Сэын хрустит пальцами и хочет почесать зудящие шрамы на руках. Он думал, что Минджэ был тем, кто помог ему. Почему его нет здесь? — То и значит, лопух. У меня в хате свет рубануло, я подумал, что, видать, пробки вылетели, вот и пошёл в подъезд, чтобы проверить. Выхожу, а у тебя дверь нараспашку. Район у нас, ну, сам знаешь, так себе. Я и решил проверить, всё ли нормально. Захожу — а там ты полуживой валяешься. Медиков вызвал — так они ребята будь здоров! — сразу сказали, что и как делать, пока они в пути. Никогда в жизни не сувал пальцы в глотку людям, занимательный опыт, — расслабленно повествует Сумин, при этом активно жестикулируя руками. Он громкий и неприятно шепелявит. У Сэына от него болит голова. Но есть в этом Сумине что-то притягивающее. Он не спрашивает, почему Сэын сделал это. Не обращается с ним, как стал бы обращаться любой другой человек на его месте с несостоявшимся суицидником. Сумин по-домашнему простой, хоть обзывается и громко разговаривает. А ещё он, вроде как, спас ему жизнь, и, судя по всему, вообще не намерен из нее исчезать. Когда Сэына выписывают, Сумин приезжает за ним в больницу на своём байке, место которому на какой-нибудь выставке раритетных транспортных средств. На слова Сэына о том, что он на это ведро с гайками ни за что в жизни не сядет, Сумин сначала показывает средний палец, а потом протягивает шлем. Сэына немного расстраивает то, что по возвращению в квартиру он не находит там Минджэ, но Сумин не даёт ему заскучать. То ли боится, что его сосед вновь решит окочурится, то ли ему просто нравится зависать в гостях, но факт оставался фактом. Так Сэын узнаёт, что Сумин обожает клубничное мороженое, играть в монополию, после которой долго дуется, ведь трижды попадает в «тюрьму», а музыку слушает громко, потому что только так есть возможность заглушить мельтешащие тут и там мысли после смерти родителей. Они крутятся на орбите вокруг головы, как маленькие светлячки, ни на секунду не давая покоя. Пожалуй, Сэын его понимает. Перед отъездом домой с его холодильника пропадает удручающий список, отправляясь вместе с прощальным письмом в мусорку. И вот это — точно донельзя правильно. Всю субботу Сэын проводит с Ечаном, как и полагается. Он еще никогда не видел, чтобы брат был так рад его приезду. Вместе они долго гуляют по городу, заходят в парк развлечений и в ту самую пиццерию, о которой говорили раньше. Сэын выигрывает для него огромного плюшевого динозавра в автомате, а потом несет домой на своей спине. Уже дома мама в своем цветочном халате заваривает чай из лесных ягод и устало зевает, присаживаясь напротив. Все остальные уже спят, это время только для них двоих. Сэын чувствует, как все его тревоги уходят, когда он делает первый глоток. Мама счастливо улыбается. — Мам, могу я тебя спросить кое о чем? — Сэын спрашивает осторожно, прощупывает тонкость льда. То, о чем пойдет речь, не поднималось уже очень давно, и ему очень не хочется расстраивать маму в такой особенный вечер. — Конечно, котёнок. — Что произошло в тот день, когда умер дедушка? Кружка с тихим звоном опускается на блюдце. Ее лицо немного мрачнеет, или Сэыну просто так кажется от падающего света приглушенных ламп. Наверное, всё же не стоило затрагивать эту тему, но он чувствовал, что это как-то связано с Минджэ. Минджэ, который не отпускает его долгие годы, и которого не отпускает Сэын. По маме видно, что ей не достаёт храбрости, чтобы начать свой рассказ: она безутешно разглаживает невидимые складки на халате, точно собирается с духом. Старая рана покрыта коркой, но не затянута до конца. Иногда, чтобы залечить ранение до конца, нужно содрать с него струп. — В тот день вы вместе с дедушкой пошли гулять. «Охота за потеряшками» — так вы это называли? — Сэын незамедлительно кивает. — Вы проходили мимо дома, того самого, что обгоревший. Тогда он еще был цел, и там жила семья. Образцовой ее не назовешь, но у всех свои скелеты в шкафу. Твой дедушка первый заметил дым. Старый дурак не мог забыть про свой долг спасателя даже после выхода на пенсию. — Ты можешь оставить работу пожарного, но работа пожарного никогда не оставит тебя, — произносят они в унисон и грустно усмехаются. Дедушка всегда говорил так, пока был жив. Меж тем, мама продолжает: — Он пытался вытащить мальчика из огня, но то ли обвалилась балка, то ли заела дверь, и в итоге он сгорел вместе с ними, — к концу мамин голос стихает до полушепота. Прошло больше десяти лет, а болит всё так же сильно. Не только Сэыну не хватает дедушки прямо сейчас. Если бы он был здесь, то непременно прошаркал своими пушистыми тапочками и хмуро спросил, чего они тут раскисли. А после рассказал бы какую-нибудь шутку, чтобы всех развеселить. Он всегда так делал, потому что ненавидел, когда его близкие киснут. Дедушки — они такие. Никогда не бросают в беде. — А почему случился пожар? Мама тяжело вздыхает, отодвигая блюдце с кружкой подальше от себя. — До конца неизвестно. Полиция говорит, что виновата проводка, но я думаю, что причина в другом. Она встаёт из-за стола, и на какое-то время исчезает в потёмках дома, чтобы вернуться с пожелтевшим листом в руках. — Как я и говорила, в том доме жила не самая благополучная семья. Взрослые постоянно пили, курили внутри и избивали своего сына. Я лично несколько раз отвозила его в больницу. Он был очень славным мальчиком, и часто приходил с тобой поиграть, когда ты был совсем маленьким, — мама протягивает ему лист, который оказывается фотографией. Сэын берет его дрожащими руками, вглядываясь в двух отпечатанных на бумаге людей. Один из них — он, пятилетний, с песочным ведерком в руках, а рядом с ним темноволосый мальчик с синяками на коленях и широкой улыбкой. Он смотрит на него с фотографии, и Сэын чувствует, как гири на сердце тянут его к земле. Дедушка пожертвовал собой, чтобы спасти Минджэ, и они вместе сгорели в огне. Перед тем, как уехать, Сэын долго роется в шкафах своей комнаты, чтобы кое-что отыскать. Ему приходится перебрать кучу вещей и удивится тому, что мама до сих пор их не выбросила. Тогда, в самом дальнем углу, под детским пледом с динозаврами, он находит ее. Коробка совсем уж растрепалась, а на наклейках почти ничего не разобрать. Но внутри всё такое же, каким было четырнадцать лет назад. Сэын снимает крышку, и любуется на собственную кладезь чудес: здесь и стопочка цветастых фантиков, связанных тонкой белой ниточкой, и очки с изумрудной оправой, сломанной дужкой и выбитыми окулярами, и растрепавшаяся фенечка, и сломанные кассеты, и подклеенные в некоторых местах открытки, и зеленые камушки, которые часто встречаются на берегу моря, и даже аккуратно сложенная звездная гирлянда. Среди всех потеряшек Сэын находит то, что искал, и забирает это с собой. Он уже прилично задержался с тем, чтобы вернуть вещицу владельцу. Когда он возвращается, в его квартире пахнет костром. Минджэ сидит на том же диване, что и неделю назад, и приветливо машет рукой. Как Сэын мог не заметить это раньше? Минджэ всегда выглядел счастливым и таким, будто его ничего не тревожит, но лишь сейчас Сэыну удаётся разглядеть, что именно было в его глазах. Боль. Он как-будто смотрит на самого себя. — Не думал, что наша новая встреча случится так скоро, — он встает с места и подходит ближе. По его лицу стекают блики заходящего за горизонт солнца. — Всё это время я ломал голову над тем, кому же принадлежит последняя спичка, — начинает Сэын вместо приветствия, достав из кармана коробок спичек. При виде него Минджэ заметно сжимается, и становится маленьким, как мышонок, жучок или птичка колибри. — Я даже допускал мысль, что она моя, но… Это ведь ты ее настоящий хозяин, верно? Минджэ ничего не отвечает. Его молчание такое красноречивое, что никакие ответы и не нужны. Сэын делает несколько шагов ему навстречу и замирает на расстоянии вытянутой руки. Это всегда был Минджэ. Тот, кто спасал. Тот, кто оказывался рядом в самые тяжелые дни. Тот, кто гладил его по голове, даря новое завтра. Минджэ был героем, который всегда протягивал руку помощи, но за всю жизнь никто так и не протянул ему руку в ответ. Наверное, это было тяжело. Нет ничего хуже, чем быть совсем-совсем в одиночку. — Прости, что заставил тебя ждать так долго, хён. Сэын делает ещё один шаг и крепко его обнимает. Две души сплетаются вместе и делят общую боль пополам. Это было так просто. Чтобы залечить раны прошлого необязательно совершать огромные подвиги — иногда достаточно лишь искренних объятий. — Спасибо, Сэын-а, — голос Минджэ дрожит от слез и долгожданного счастья. Он прижимает его к себе и позволяет себе забыться. Всё, наконец-то, закончилось. Так Сэын узнает, что когда догорает последняя спичка — небо вспыхивает огнём тысячи красок, и среди них можно отыскать надежду на светлое будущее. Тепло никуда не уходит, а продолжает ютится в самом сердце. У каждого есть кто-то, кто никогда тебя не отпустит, и кто-то, кого никогда не отпустишь ты. До тех пор, пока не догорит последняя спичка. Сэыну двадцать пять. Он заползает в домик из одеял и аккуратно располагает ноутбук посередине, чтобы всем хватило места. — Эй, отдай, это моё! — Ечан недовольно пыхтит, пытаясь дотянутся до пачки чипсов, которые Сумин ехидно поднял над ним. — У малышни нет права голоса в этих стенах, — дразнит Сумин, нарочно покачивая снэк в руках. — Хён, скажи своему парню, что он тупорылый жмот! — Эй! Сэын устало вздыхает и трёт глаза. Тандем из двух самых близких людей в его жизни делал его счастливым, но иногда эта парочка просто невыносима. Он встает, чтобы забрать несчастные чипсы и с самодовольным видом вернуться на место. — Вообще-то, я купил их для себя. А теперь садитесь смотреть фильм, пока те идиоты сверху спят. Пусть слушают, как трансформеры спасают мир от десептиконов всю ночь. Должна же в этом мире быть хоть какая-то справедливость. Сэыну двадцать пять и он больше не чувствует себя одиноким. С того дня, как Минджэ навсегда ушел, прошло четыре года. Может, сейчас он вместе с дедушкой смотрит на него сверху. Может, когда-нибудь он переродится, и Сэын отведет его в любимую пиццерию и научит спасать потеряшки. А пока что этого достаточно.