Станция Любовь — конечная

      Антон неспешно проходит билетный контроль на выходе из вокзала, пропуская вперёд себя очень спешащих людей. Табличка с шестой станцией привлекает взгляд так же, как и вереница из людей, что стремятся скорее попасть внутрь электрички. Антон говорит себе, что готов потерпеть поездку до пункта назначения даже стоя, лишь бы никуда не торопиться — один взгляд на бегущих впереди него, и силы будто испаряются. Антон Шастун безбожно устал.       Лёгкий ветерок облизывает голые икры, треплет полы оверсайз футболки и лохматит ещё больше кудри. Голову припекает мгновенно после выхода из здания, и температура всё растёт с каждым часом — Антон чувствует, как душит городской зной и витающая в нём пыль.       Он чешет нос, хмурится и становится недалеко от разномастной компании таких же курящих. Сигареты будто греют через ткань накинутой поверх рубашки, напоминая о себе, но Антон упорно достаёт из кармана шорт электронную сигарету и пару раз сочно затягивается. Почти без вкуса, но с лёгкой сладостью ванили из лёгких выходит бесформенным облаком пар, а психологическая жажда утихает лишь после пары затяжек.       Статейки-рекомендации, подсунутые поисковиком, будто специально всплывают окнами о вреде электронок и подов, когда Антон открывает браузер. Он всё клянётся перейти на старые и проверенные, вонючие до боли и просто родные сигареты. Однако есть доступный аналог, привлекательные цены и вкусовые вариации, — Антон падок на рекламу, и обещает себе в который раз не заходить в табачку с просьбой о новой жидкости. Возможно, Антон Шастун себе безбожно врёт. А пока же гугл выдаёт приятные плюс семнадцать в месте назначения.       При входе в вагон Антону приходится пригибаться, чтобы не въехать лбом и не прочесать копной кудрей на голове низкий потолок. Встречают его с радушием: держащиеся на соплях двери едва не зажимают между собой, и к тому времени большая часть сидячих мест оказывается занята. Граждане-путешествующие со скучающими минами оглядывают его, пока Антона чуть не сносит духотой, становится мгновенно отвратительно жарко. Выйти хочется в ту же секунду. Антон Шастун старается быть оптимистом.       И всё же едва найденные два свободных места тут же манят его к себе, и он поддаётся притяжению, заваливаясь с удовольствием на жёсткое сиденье. Бабулька впереди недовольно цокает, придвигая к себе поближе сумку-тележку, пока Антон старается максимально подобрать к себе высокие колени, что, очевидно, сделать не получается в этом крошечном пространстве. Антон Шастун всё ещё ебал маленькие места для гномов. Но переплачивать и так оставшиеся на раз, два и обчёлся деньги на более комфортабельный транспорт не захотелось. В любом случае, как бы он ни храбрился, ехать лучше сидя, чем стоя в едва не разваливающемся промежутке-аппендиксе между вагонами.       Окошко открыто полностью, и пока они стоят на перроне, толку от него не особо много, поэтому Антон дышит глубоко через нос, вытирая со лба пот. Девять утра — это всё ещё смертельно, особенно когда вставать приходится в семь, но солнцу кристально насрать на время, и оно уже упорно стремится поджарить общество в котлету. Антон абсолютно точно такие желания не разделяет.       В наушниках девичьим голосом поётся про летнюю любовь, и Антон почти не глядя жмёт на переключение. Рандом, наконец-то, срабатывает в его пользу, и ненавязчивый инструментал впервые исполняет свою функцию в плейлисте, идеально подходя к настроению. Антон устало упирается виском в панель у окна, прикрывая глаза.       Ближайшие минут пятнадцать будет пригород — старые жилые и промышленные здания, рельсы-шпалы и голубое небо с редкими облаками. Это непривычно, незнакомо и не сказать, что красиво, поэтому тратить энергию на бессмысленное глазение вникуда не хочется. За просмотром будут скрываться мысли, что готовы вот-вот подкрасться и задушить — их много, они сразу же роем облепят мозг. Поэтому Антон просто ожидает оставшиеся, как ему кажется, пару минут до отправки.       Он не вслушивается в бегущие мимо него мысли, так и кричащие о насущных делах и проблемах, лишь погружается куда-то внутрь себя, не реагируя на происходящее. Пока рядом вдруг неаккуратно на него кто-то не заваливается, прижимаясь к половине тела. Вынужденно открыв глаза, чтобы поглазеть на оборзевшего незнакомца, Антон замирает. И не то что бы это выглядело по-киношному, просто оказалось, что слишком красиво, а он не умеет контролировать собственное лицо.       Молодой человек извиняется, коротко машет руками и сдвигается аккуратнее на своём месте. Антон уверен, что некультурно пялится, потому что совершенно неожиданно не может оторвать взгляд. Возможно, Антонова бисексуальная натура с уклоном к парням уж очень падка на брюнетов с голубыми глазами. Возможно, Антон давно не встречал красивых людей, на которых просто тянет смотреть. Ясно только одно — у него невероятно красивый попутчик, у которого тёплая коленка. И маленькое расстояние между сидениями Антон Шастун уже даже не хочет ругать.       Проходит буквально пара минут копошения сбоку, как электричка трогается с места. Медленно, будто нехотя, она ползёт, даже не набирая ещё скорости, просто тащит за собой тяжёлые вагоны. За окном начинают вырастать серые постройки, на которые смотреть совсем не хочется, и Антон совершенно точно собирается подремать хотя бы половину дороги. До места прибытия ещё несколько с хвостиком часов, поэтому хочется просто отдохнуть.       Однако Антон не успевает даже начать клевать носом, когда чувствует, что на него совершенно без зазрения совести пялятся. Открывая глаза, он готов по меньшей мере посмотреть с осуждением, пока не натыкается на странный, совершенно непонятный взгляд парня, что заскочил в последние минуты до отправки. Антон теряет свой изначальный запал, сталкиваясь с неясным посылом, и готов уверенно уже отвести свой взгляд, потому что вдруг совершенно по-детски смущается.       Антон по натуре стеснительный, и он уж точно не всегда стойко выдерживает такие мягкие, будто лисьи, прищуры, идущие лучиками по уголкам глаз — улыбается, и Антон тоже не может противиться. Шутливо, с полуулыбкой хмыкает, а ему в ответ отсвечивают глубокими искренними ямочками. И он, сдаваясь, вдруг побеждённый красотой, отворачивается к окну.       В наушниках сменяется песня на другую, такую же лёгкую и с летним привкусом, оседающим в реальности уже частыми частными домиками с разноцветными заборами. Зелени появляется всё больше. Электричка уверенно набирает ход.       Антон пытается сбросить лёгким движением плеча странное ощущение, наброшенное словно вуалью. Старается выкинуть лишние мысли и снова опирается головой о стеночку, следя за скучной дорогой. Картинка постепенно смешивается за стеклом под набранной скоростью, и Антон впадает в совершенно другое состояние, давно забытое, непривычное, но приятное и особенное. Это предвкушение путешествия.       То самое, когда на машине пересекаешь километры шоссе, заезжаешь на заправки ранним утром или совсем глубокой ночью, и запах приключений оседает на коже. Просачивается внутрь и бежит по венам вместе с кровью, разгоняется с машиной куда-то вперёд, чаще всего — навстречу ещё к неведомому счастью. И так же, как сейчас, дует ветерок из раскрытого окна, внося всё новый и новый запах дороги и жизни окрестностей. В вагоне от врывающегося порывами ветра становится куда свежее.       Поездка в электричке — это лёгкая тряска, громкий стук колёс почти под ногами и сменяющиеся станции. А ещё мурчание в ушах от незамысловатых мелодий и ленивое копошение рядом сидящих, это всё — особенная атмосфера. И Антон прощупывает её и присматривается — а нравится или нет?       Позади убегающих километров остаётся величественная архитектура и свободная разнообразная масса людей. Она всё следует и следует куда-то вперёд, по набережным, через пешеходные переходы к узким улицам, а от них стремится к дворам-колодцам. Там уж что будет: паб друзей, родная квартира, очередной из сотни магазин или просто незнакомцы-окна и одноцветные двери парадных.       Петербург — это старый друг, с которым приятно выпить временами на уютной кухне; это друг, встречающий с объятьями каждый раз, когда бы ты ни приехал. Даже если будет колючий снег или неприятная изморось, тёплое приветствие будет ощущаться всё равно. Антон Шастун приехал в Петербург случайным образом.       Родной Воронеж гладил по голове всё детство: делился хорошей погодой и рассказывал красивыми, уж до боли родными зданиями собственную историю. Учил расти, жить и взрослеть. Воронеж был домом большую часть жизни Антона. И он любил этот город, а город любил его в ответ.       Но потом появилась необходимость в переменах, а конкретнее — новая ступень жизни и пересечённый порог совершеннолетия. Встал вопрос об образовании. И всё решилось, казалось бы, быстро, но Антон не любит вспоминать, как мама стирала слёзы, пусть и с улыбкой, отпуская его учиться в неприветливую и хмурую столицу. Антон обещал приезжать. Пока не получалось.       Антон поджимает губы, поглубже суёт наушник в ухо и отчаянно борется почти с непреодолимо сильным порывом вытянуть ноги. Согнутые колени отчаянно ноют, особенно больное, и ноги быстро устают, а вместе с ними и Антон. Грубые сиденья с тонкой выкройкой ткани неприятно давят на полужопия, всё затекает слишком быстро, и это самый весомый из всех минусов.       А за окном уже на высокой скорости участившиеся сосны и берёзы превращаются вместе с кустами в зелёную размазанную киноленту. Глаз всё чаще цепляет редкие фрагменты золотых колосьев мелких полей, сочных высоких трав, щекочущих тонким осинам животы, и уже чистое голубое небо. Чем дальше от города, тем больше природы, и Антону кажется, что дышать становится легче. И даже не только потому, что открыто окно, и свежий воздух обдувает его смелыми и сильными порывами, а потому что всё живое наполняет его энергией.       Ещё даже не оказавшись в месте назначения, лишь только смотря в окно и наблюдая за смазанными картинами одноцветного пейзажа, Антону чудится, что невидимая удавка спадает с горла. И импульсивный порыв развеяться где-то вдалеке становится впервые реально хорошей идеей. И на душе уже начинают размываться сумерки.       Всё же любой город, особенно миллионник, плох тем, что в нём съедается искренность и, кажется, всё живое. Люди теряются в этих стёклах многоэтажек и зеркальных отражениях витрин. Антон убирает из уха наушник, когда по предплечью вдруг аккуратно постукивают пальцами, отвлекая от карусели мысли, и он поворачивает голову. — Красиво, правда? — говорит обворожительный попутчик на ухо, обдавая тёплым дыханием, отчего Антон чувствует, как по мочке начинает ползти краснота. И чужая тёплая коленка, кажется, будто приклеилась к его, а он и не заметил. Словно уже и привык. — Очень, — улыбаясь, выпускает Антон фразу в воздух, и ему чудится, что слышит снова у себя в голосе эту потерянную теплоту и даже восхищение. Иногда он забывает, что спектр его чувств просто огромен, но погребён под серым лоскутным одеялом из обязан, должен, надо.       Неожиданный собеседник улыбается ярко, и Антон не может перестать отвечать искренностью на искренность. — Я Арсений, — негромко произносит теперь уже не незнакомец, и тон его кажется до странного бархатным и мягким. Очень привлекательно. Внутри Антона уже кто-то громко начинает мурчать в удовольствии, пока блеском в голубых глазах напротив отражается мелькающая зелень. И протянутая рука кажется соединением двух ниточек в новую связь. Или не кажется? — Антон, — рукопожатие оказывается совершенно не крепким, но ладонь у Арсения горячая, сухая, едва мозолистая — приятная.       Время не замирает, нет ощущения, что он словно прозревает, но ему нравится чувствовать в эту секунду совершенно мимолётно созданную связь. В ней нет ни обязательств, ни требований, лишь приятный человек по ту сторону. И Антон хочет чувствовать себя по-настоящему живым, а не игровой куклой у судьбы в руках, поэтому несмело спрашивает, разрывая рукопожатие: — Куда направляетесь?       Автоинформатор сообщает, что следующая остановка Путь. Люди поднимаются с мест, снимают сумки с полок и медленно продвигаются к выходу. Антон думает о том, что его станция предпоследняя, и ехать ещё примерно минут пятьдесят. — Еду в Счастье, а вы? — Арсений при ответе буквально расцветает на глазах: улыбается радостно, явно имея удовольствие сочетать одновременно серьёзность и шутливость. И Антон вдруг расцветает тоже: ему туда же.       И где-то внутри груди что-то бьётся трепетно, будто маленькой птичкой. И даже если Арсению в другую сторону, это осознание, что им ехать сейчас вместе, почему-то становится до странного важным, словно бы дорогим. А на станции выходят и входят люди, и электричка снова трогается с места. — Я туда же, — Антон не может сдержать улыбку. — А вы, случайно, не к озеру? — и Антон понимает по реакции, что именно туда. — Неужели? — Поездка до Счастья теперь кажется не только весёлой метафорой, — и Антон смущается.       Неожиданно поднимает высоко брови, раскрывает широко глаза и мечется: то ли улыбнуться, то ли поджать губы, — так много чувств и реакций от этого странного предложения. Антон открывает смешно рот, не зная как выразить творящееся внутри. Так очевидно, что внезапная совместная поездка настолько приятна?       И Арсений смеётся. Сначала хихикает в ладошку, а потом почти не стесняясь в голос. И звонкий его смех, отражаясь от стен несущегося вдаль вагона, вылетает через окно на улицу. Но Антону всё равно кажется, что тот остаётся звучать тихим эхом даже спустя время. Невольно он запоминается, и вместе с прослушиваемой музыкой остаётся где-то в кармашке памяти. Как самый волшебный. Антон Шастун, кажется, тает.       Бабулька, решающая всю дорогу кроссворд, недобро посматривает на шумных соседей, пока женский голос глухо не сообщает о следующей остановке. Она суетится, собирая вещи, и Антону по сознанию мажет мысль, что можно будет выпрямить ноги, пока не заявится ещё один пассажир. Поскорее бы. Колено со старой травмой тихо скулит, и он его разминает.       Ветер продувает голову, путая кудри. Антон вынимает и второй наушник из уха, чтобы услышать всё многообразие звуков электрички. Громкий рокот несущихся по рельсам колёс, смех и разговоры из каждого угла вагона, — общий шум вдруг становится для Антона удивительно живым и приятным. И мутное зеркало, отражающее реальность, вдруг начинает очищаться.       Пушистые кроны берёзок, дубов и клёнов, — появляется всё больше отголосков настоящего леса, — становятся неожиданной отрадой. Кажется, именно её и не хватало Антону эти долгие серые месяцы, пока он находился на перевалочной станции, так и не дойдя до пункта назначения. Так себе сейф рум.       Учёба была близка, буквально на расстоянии вытянутой руки, а после стала где-то на горизонте лучом маяка. И он скупым неярким лучом освещал путь заблудившемуся Антону. Перепоступать оказалось сложнее, чем он думал, поэтому Петербург стал для него местом ожидания, как в аэропортах — от точки до точки.       Антон складывает проводные наушники на руке и суёт в нагрудный карман к сигаретам, желая всё же проникнуться всей атмосферой поездки. Пусть даже с гамом из голосов и рокотом колёс, но ведь особенным. И это странное осознание приятно оглаживает за ушами, так и шепча, что жизнь можно не просто понять. Её можно услышать, потрогать, принять и полюбить. Жить Антон Шастун любил больше всего на свете. Особенно когда рядом были хорошие люди, даже если предполагается, что они всего лишь на пару часов. Пускай, возможно, и самых дорогих после стольких месяцев одиночества.       Когда объявляют остановку на станции Выбор, длинноногие Антон и Арсений прижимают к себе все конечности, давая недовольной бабульке и сидящим рядом с ними пассажирам лениво сползти с собственных мест. Духота вагона, осевшая на их лицах, вдруг отчётливо становится видна в сгорбившихся позах и тонкой сеточке морщин. Но сходя на перрон, они стряхивают её, словно пыль с лацканов пиджака, так же легко и незначительно.       Антон мимолётно улыбается, оставляя уходящим кусочек своей радости, но вопреки этому чувствует некоторое удовольствие, разделяя поездку всё с меньшим количеством людей.       Ветер из окна подбирает потерянное время и уносится назад, скользя по вагонам всё дальше и дальше. Антон впервые за долгое время чувствует, как в голове все волны-мысли успокоились и наступил долгожданный штиль.       Арсений неожиданно сдвигается немного вбок, освобождая чуть больше пространства, и становится сразу же непривычно пусто. А Антон и не успел заметить, как близко они сидели всё это время.       Приходящие люди успевают устало, но, чувствуется, довольно расположиться на других местах, так и не дойдя до них. Поэтому Антон с негромким стоном выпрямляет ноги, вытягивая их вперёд, сразу же потягиваясь и руками, и ногами, сгоняя кровь по мышцам. В лёгкие сразу же забивается попутный ветер, и он глубоко его вдыхает.       Где-то на границе сознания мелькает сладкое желание затянуться сигареткой, но Антон его быстро сбрасывает, не сейчас. — Ты как кот, — улыбаясь, делится Арсений, а потом смущённо складывает руки лодочкой, прикрывая улыбку, оставляя лишь светящиеся глаза. Антону кажется, что скорлупка внутри него ломается, пока на лице отражается искренняя радость, тянущая уголки рта в улыбку. И птичка в груди нежно поёт от сказанного. — А ты красивый… — вырывается вдруг непроизвольно у Антона, словно в ответ на комплимент, и он чувствует, как его уши начинают тут же пылать. Вокруг из людей только Арсений, недавно зашедшие пассажиры — через пару мест, и они не слышат этого до боли нежного разговора.       Антон сразу же упирается взглядом в пол, невольно начиная крутить на пальцах кольца и поправлять браслеты. А в голове, как назло, лишь злосчастная тишина, даже мысли нет, что он так глупо обосрался. И лишь покрасневшие щёки и повисшее неловкое молчание остаётся после сказанного. Он дурак?       Антон не замечает, как у Арсения светятся глаза, как он неловко поправляет чёлку и ворот футболки, при этом не переставая улыбаться на сказанное. Зато Антон чувствует странные изменения, хотя это всего лишь один человек, маленькая, созданная из пары слов и короткого промежутка времени связь. И ему, наверное, хочется верить, что она принесёт за собой изменения.       Антон поднимает голову, а за окном солнце обнимает лучами уже совсем частый лесок, почти стало не видно домиков и не осталось ничего тронутого руками человека. Кажется, здесь дышится природе свободнее.       А незаметно снова звучит следующая остановка: — …станция Надежда, — и в некотором роде Антон даже чувствует какой-то символизм. Через все станции они словно по пути принятия следуют к самому главному — счастью. И ему особенно нравится выбранный путь.       Выходить буквально через десять минут, и Антон уже на низком старте — невероятно хочется покурить и походить, наконец-то вдохнуть всей грудью свежий, чистый воздух. И осознать, что на дальние километры вокруг не будет никого. Полная тишина, благодать и Арсений. — Получается, мы пойдём вместе? — Арсений трогает за плечо, вырывая из плена размышлений, и Антон уверенно кивает.       Это кажется до сих пор странным, что из всей электрички именно в его вагоне, именно рядом с ним оказался человек, которому тоже захотелось именно в этот день именно в это место. — …станция Счастье, — произносит механический женский голос. Двери раскрываются и Антон с Арсением попадают в другой мир.       Они проходят по перрону чуть вперёд и останавливаются. Тёплый летний ветер ласкает тело, треплет кудри, стекает по шее и плечам под футболку, нежно оглаживает рёбра и щекоткой спускается по ногам. Антон глубоко вдыхает, и ещё раз, и ещё, — пока лёгкие полностью не будут заполнены свежестью и глуховатой лесной горечью. Пусть ещё не такой яркой, как посреди леса, где ароматы самые сильные, и все смешиваются в один, особенный.       Антон дышит непривычным лёгким воздухом, от которого едва не кружится голова. Он скучал по возможности дышать полной грудью.       Антон смотрит на Арсения, что с искренним интересом мотает головой, разглядывая всё вокруг. Он едва не крутится по своей оси, захватывая сразу все красоты на триста шестьдесят градусов. Антон по-доброму усмехается этой вертлявости Арсения, желанию увидеть, услышать и познать больше впечатлений за эти часы.       И необычные ощущения, возникшие при появлении тут, вдруг становятся понятными: здесь хорошо, по-настоящему, так просто. Антон сталкивается взглядом с Арсением, и оба словно улыбаются глазами, обмениваясь лучиками-морщинками. И молчаливое нахождение в таком необычном месте с едва знакомым человеком кажется невероятно правильным. Ведь сама вселенная Антону Шастуну принесла Арсения Попова. — Если ты будешь не против, я покурю здесь, чтобы не делать этого в лесу, хорошо? — Антон дотрагивается до пачки, ощущая, что именно сейчас самое время ощутить вкус родного «кэмел». — Ага, значит, куришь, — хитро кидает Арсений фразу. Крутится на месте, отбивая ногами ритм, и подсматривает, как Антон ловит момент безветрия и с первого раза поджигает вытащенную сигарету. — Ага, значит, курю. Пытаюсь бросить уже как пару месяцев, но пока не то состояние, чтобы выбрасывать серотонин на ветер, — говорит Антон, делая глубокую затяжку и зажмуриваясь от удовольствия.       На губах остаётся сладкий привкус малины, и Антон облизывается, пуская дым глубже при следующей тяжке, пока лёгкие насыщаются никотином. Привычная концентрация табака разносится быстро по организму, и он почти не чувствует давшего в голову наслаждения. Лишь довольно одной за другой делает долгие затяжки, выдыхая густые облачка сизого дыма. Антон Шастун просто обожает курить.       Тлеет сигарета медленно, и Антон, прикрыв глаза, греется на полуденном солнышке, подставив лицо горячим лучам. Он лишь слышит краем уха, как птицы тихо поют тонкими сладкими голосами, иногда потрескивая, и как Арсений ходит неспешно по бетонной платформе. Время в эти секунды тянется бесконечно долго, и Антон готов платить, лишь бы продлить эту бесконечность на ещё одну. Где тут касса?       Когда щёки нагреваются, а пальцы ощущают подступающий жар сгораемой бумаги, Антон делает последнюю, завершающую тяжку. Скуривает почти до фильтра и выбрасывает окурок в рядом стоящую урну. Пометка на выдуманной карте, где когда-то было неебически хорошо, сделана в этой точке, маленьком мостике, соединяющим перрон и лестницу вниз, отправляющую к дорожке. Та ведёт подальше от душка города, в природу. Арсений стоит уже около неё и радостно машет, нацепив на голову серую кепку с непонятным рисунком, пока Антон не спеша идёт к нему навстречу. — Ты местный? — спрашивает Антон, когда лестница вниз заканчивается, и они ступают на землю, разглядывая местность вокруг себя, чтобы понять куда идти. Арсений молча рассматривает окружающее пространство и делает пару снимков, а потом смотрит прямо в глаза, отрицательно качает головой и машет рукой, объясняя, что не совсем. — Я из Омска, приехал в Петербург для учёбы и нашёл себя в нём, — Арсений поворачивается на девяносто градусов и тянет за кисть Антона, касаясь горячей ладонью, — нам туда. Я примерно знаю дорогу, но где чаща леса, там и озеро, — негромко рассуждает он, отпустив руку, когда видит движение за собой.       Узенькая, не совсем протоптанная тропинка ведёт прямо к начинающемуся лесу, пока их уже облепили с двух сторон высоченные густые деревья. Они нависают даже над почти двухметровым Антоном, и он впервые себя чувствует настолько маленьким под гигантами-дубами. Непривычное, но приятное ощущение — побыть разочек лилипутом среди великанов.       В лесу удивительно тихо, лишь редкое шарканье по земле нарушает это странное безмолвие. Антон в мыслях кружит около сказанного Арсением, пытается найти что-то глубже, дёргая то за один конец, то за другой, но не находит, за что зацепиться, и продолжает идти в молчании.       А лес говорит: громким пением птиц, шуршанием листьями крон толстоствольных дубов и тощих берёзок с осинками. И это красивое отличие живого человеческого и природного шума. Когда первый может нервировать, второй — только успокаивать, вводя в состояние покоя всё кричащие в голове мысли. Будто по ревущим думам прошлись утюгом, разгладив их и снизив громкость до минимальной.       Тишина в голове, когда нет необходимости в размышлениях — самое дорогое, что мог испытать Антон за последние несколько месяцев в огромном городе. В лесу слышишь тишину.       Антон с Арсением находят определённую точку покоя, когда не требуется слов — они очевидно нужны, потому что хочется поговорить и узнать, спросить, поинтересоваться. Ещё раз заглянуть в глаза, поделиться чем-то — расширить и укрепить связь. Но пока они идут, эта нужда притихает, откладывая себя на потом. Сейчас им просто необходимо остаться вдвоём на природе, но всё равно обособиться, не мешая друг другу. Они поговорят позже, а пока отчаянно хочется сохранить это сокровенное молчание.       Арсений тихий, но активный. Антону не доставляет неудобств стоять по пару минут и ждать, когда он сделает множество фотографий, подбирая наиболее удачный ракурс, свет и кадр. Арсению природа к лицу, и Антон правда искренне восхищается, когда видит сделанные снимки — и пейзажные, и селфи. Он видит мир глазами Арсения, и это до приятного сближает. Молча светить, листая чужую галерею, знакомиться через фото. Дорого. Ценно.       Медленно идя дальше, Антон ловит себя на том, что интересно наблюдать за Арсением и слышать особенный разговор леса. Они останавливаются каждую пару метров, и оба непроизвольно затаивают дыхание, когда деревья становятся ещё выше, кроны их разрастаются и заслоняют небо. Высокие травы щекочут живот, пробираясь под подол футболки, а лес становится по-настоящему огромным, выше и словно сильнее, впуская их в свои объятья.       Антон искренне наслаждается происходящим, пока они неспешно идут по лесу. Гладят жёсткие стволы берёз, огибают муравейники и поваленные деревья, заглядывают под кусты в надежде найти хоть пару ягодок и следуют за проникающими лучами солнца. Лес пахнет удивительно мягкой свежестью, отголосками горячей смолы вековых сосен, а в редких местах — влажностью сырых листьев со сладким витающим запахом малины, спрятавшейся где-то от любопытных Антоновых глаз.       Лес пахнет травами. И Антон безумно хочет словить, словно волшебник, это обилие гармонично сочетающихся ароматов куда-то себе во флакончик и вечерами ностальгировать, вдыхая, вдыхая и вдыхая. И Арсений теперь тоже пахнет лесом. — А ты, как я понимаю, вообще не отсюда, да? — подаёт голос Арсений спустя какое-то время молчания. Он звучит хрипло, но всё ещё обаятельно. Услышанные нотки интереса поглаживают Антона по спине, заставляя тянуть губы в лёгкой полуулыбке. — Я сам из Воронежа, поехал в столицу для учёбы, а в итоге и не доехал — так и не прошёл в вуз, оставшись в Питере, как на перевалочном пункте. Весь год работал, искал возможность туда перепоступить, а потом и в другие вузы пытался, и ещё, и ещё. Вот пока и нахожусь в этом дебильном состоянии.       Антон смотрит, как сухие ветки под его кроссовками ломаются с громким хрустом, высокие кусты шуршат под касаниями, а иголочки низеньких ёлочек колят кожу, отрезвляя. И добавляет: — Невесёлая история, правда?       Арсений пару минут молчит, поджав губы, а потом медленно расслабляется, выдыхает, словно разгружается от тяжёлых дум. Антон внимательно смотрит на него, ловит мимику и жесты, понимая, что чувствует себя на удивление комфортно.       Странно, но факт, что с человеком, которого он видит впервые в жизни, так хорошо, как не могло быть даже с друзьями. У Арсения очень притягательная личность, и дело даже не в красоте или в чём-то ещё, он просто даже в молчании примагничивает к себе взгляд. — Я думаю… — начинает он, сразу подняв голову, чтобы иметь с Антоном зрительный контакт, как в удивлении раскрывает глаза. Внезапно становится на месте, так и не завершая мысль.       А Антон тут же визжит практически на весь лес, пугаясь до усрачки зашевелившихся рядом кустов. Он буквально подскакивает в воздухе, а после бочком в ускоренном режиме сдвигается к застывшему Арсению. Сразу же равняется с ним, смотрит в полном замешательстве, пока кусты продолжают шевелиться. — Что?.. — лишь успевает уронить в воздух Арсений…       Как оттуда вырывается что-то непонятное. Антон вскрикивает, вздрагивает и мёртвой хваткой вцепляется ладонями в чужие плечи, вставая позади. Он в полном бесконтрольном испуге зажмуривает глаза и дышит через стиснутые зубы, позорно опуская голову вниз, стараясь не встретиться с причиной страха. — Антон, — зовёт Арсений, касаясь пальцами ухватившейся левой ладони, и поворачивает голову до упора, чтобы постараться увидеть хоть что-то. — Эй, Антон, всё нормально, — Арсений гладит по сжатым на своих плечах рукам, чувствуя спиной, как близко Антон к нему стоит. Волнением пробирает с головы до пят, электризуя кожу до мурашек. — Я рядом. Повернись, хорошо? — Арсений аккуратно отстраняет от себя медленно ослабевшие Антоновы ладони и поворачивается к нему лицом.       Антон чувствует себя просто отвратительно. Ему невероятно стыдно из-за собственного порыва: лицо краснеет в считанные секунды, и от щёк и ушей буквально тянет сильным жаром. Он почти двухметровый взрослый лоб, а зассал, как ребёнок, ещё и от непонятно чего. Антон трёт лицо, но головы не поднимает, до боли стесняясь посмотреть в глаза Арсению. Увидеть там осуждение? Антон Шастун просто ебейше боится всякого дерьма. — Антон, посмотри на меня? — Арсений подходит на полшага ближе, готовясь успокоить, пока волнение не дёргает его за голосовые связки, и конец предложения не превращается в вопросительный. Антон мотает головой, держа себя за предплечья — Арсению не нравится эта закрытая поза.       Чтобы быть наравне с Антоном, пусть и разница в росте у них небольшая, Арсению приходится встать на носочки. А после положить собственные ладони ему на лицо, совершенно не думая. Просто чтобы увидеть, удостовериться, что всё хорошо. Ведь правда?       Обдаёт жаром сразу обоих. И от непонимания, и от удивления, и от осознания, а ещё от неловкости. Антон смотрит на Арсения широко открытыми глазами, дышит быстро, и, кажется, что краснеет ещё пуще от безумно близкого контакта. Арсений смотрит не менее удивлённо, словно это не он сам совершил действие, а кто-то другой, за него. Он часто-часто моргает, и длинные ресницы трепещут, пока губы то поджимаются, то раскрываются в попытке что-то сказать. — Я… — вырывается неуверенно изо рта Арсения. А Антон, осмелев, кладёт свои ладони на его, накрывая сверху, вдруг теряя всю неловкость, хоть и всё ещё отражённую стыдливым румянцем. — Вот это мы, конечно, сблизились быстро, — Антон улыбается, кусает неосознанно губы котячьими зубками и взглядом светит. — Пока повременим с этим, хорошо? — Хорошо, — Арсений убирает руки с щёк и смущённо отступает на полшага назад. В голове кричит сирена, а в груди потягивается, как котёнок, комочек чего-то тёплого и светлого. Это пока неясное чувство отдаётся и у Антона где-то за рёбрами, и ему просто хорошо.       Эмоции Антона отпускают медленно, смешиваясь сразу же с неожиданными чувствами. Эта разношёрстная гамма внутри него не даёт разумной мысли даже проскочить в голове, чтобы как-то обрисовать ситуацию. Одно кричит громче другого, и он мотает головой, чтобы избавиться от всех них.       Когда они проходят пару метров, переступая через поваленные и иссохшие деревья, Антон вдруг понимает, что забыл спросить о самом важном. Ведь Арсений своим поступком вдруг занял его мысли, демонстративно взяв в его голове стул и сев посреди скопа всех размышлений, не оставив и шанса пропустить этот инцидент мимо. — А что там в итоге было? — подаёт голос Антон, нарушая дремучую тишину. Вопрос мигом разгружает атмосферу между ними.       И лес снова будто светлеет на полтона, всё больше наливаясь приятными солнечными лучами и жаром от солнца, что ранее не сильно просачивался сквозь высокие деревья. Кажется, всё больше стало хвойных — тонкие столбы сосен, ёлок, лиственниц и пихт. Антон в школе географию любил. Смолой в воздухе запахло куда отчётливей, чем было ранее на перроне. И лиственный лес редел, на земле было всё больше палок, веток и шишек. Обособившись, торчали то там, то тут низенькие густые кустики. — Это была белка, Антон, — хихикает Арсений, прикрывая улыбку ладонями, сложенными лодочкой, оставляя лишь улыбающиеся глаза. Антон в удивлении поднимает брови и хочет сказать, что не верит и слову. И, видимо, на лице это читается очень отчётливо, отчего Арсений останавливается.       Он тянет за руку к себе Антона, чтобы встал рядом, и, приложив палец к губам, молча указывает рукой на недалёкий, но очень высокий ствол сосны. На котором, и вправду, притаилась маленькая тёмно-рыжая белка, активно что-то грызущая. Маленькое, но юркое создание тут же пропало из виду, только успел Антон его заметить, и на его поднятые брови Арсений лишь пожимает плечами. Стыд мелькает на границе сознания и тут же развеивается самостояльно. — Скоро придём, осталось немного до озера, — говорит Арсений, когда вдали виднеются разошедшиеся по бокам, словно ворота, деревья, а впереди маняще светит блестящая водная гладь. — Может, на перегонки? — Антон вытаскивает из кармана рубашки все вещи, чтобы при беге не потерялись, и сжимает их в руках, очень заискивающе глядя на Арсения. А у того взгляд осуждающий, полный напускного недовольства, хотя улыбка на лицо так и лезет. — Давай на раз, — они равняются друг с другом, — два, — становятся в удобную им позицию, находясь уже в полной готовности, — и… три, — а потом немедленно срываются с места и бегут.       В ушах воет ветер. Антон перескакивает поваленные деревья, собирает голыми икрами и щиколотками редкие кусты колючек, громко хрустит сухими ветками. Стремится только вперёд, неосторожно пиная носками кроссовок шишки, и улыбается от распирающего грудь счастья. Готов буквально в моменте остановиться и смеяться до слёз от накрывшей волны этого давно забытого, но такого сильного и между тем нежного удовольствия. И это всего лишь от простой пробежки наперегонки с… другом? Арсением. Антон Шастун невероятно счастлив.       Озеро встречает их глянцевым необъятным кругом. Солнце отражается от его поверхности, блестя алмазной крошкой. В глазах первые секунды рябит, отчего Антон усиленно их трёт, чтобы избавиться от навязчивого колючего света. А потом снова открывает. И перед глазами всё ещё большое и тихое озеро, окружённое по краям хвойными деревьями. И именно тут, кажется, сердце леса.       Антон раскладывает всё обратно по карманам, уже даже забывая о споре и том, кто же оказался победителем. Это удивительная тишина, которую за редким исключением можно услышать в городе в период с трёх до четырёх утра, когда он находится в блаженном сне, и ничего его не тревожит. Тогда замирает дыхание города, а лес дышит полной грудью.       Антон совершенно забывает о том, что мир не ограничивается высотками и пабами, бесконечной работой и учебными курсами. Он вдруг снова осознаёт, что за всем этим крошечным списком сжирающих дел есть жизнь. Настоящая, большая, чувственная. Которую ещё стоит попробовать на вкус… и озеро приветливо бликует рябью, словно соглашаясь с мыслями. Антон поворачивает голову к Арсению.       Возможно, Антон выглядел так же, когда только оказался тут. И он до сих пор ощущает это сильное чувство не передаваемого словами восторга, отражающегося в глазах зеленью и отблесками света. И Арсений с этой гаммой, высветившейся на лице, оказывается умопомрачительно красивым. Антон Шастун никогда не был ещё более восхищён другим человеком.       Тишина становится приятно оглушающей. Лишь поющие вдалеке тоненькими голосами соловьи и стрекочущие зяблики нарушают это безмолвие. И их голоса кажутся звуками из другого мира, другого конца леса.       Антон присаживается недалеко от кромки воды, где берег уже превратился в мягкую глину. Ближе к земле уже было слышно как, оказывается, громко стрекочут кузнечики, стучит упорно дятел и шуршат на другом берегу кусты. Антон будто наклоняется ухом к земле, и слышит всё это многообразие звуков — скрип веток и трение друг о друга стволов, глухой треск где-то далеко-далеко и шорох листвы. — Антон… — Арсений опускается совсем рядом и почти соприкасается ногами с ним, звуча так восторженно и необыкновенно счастливо… В тихом бархатном голосе просачиваются яркие нотки искреннего восхищения, и у Антона в груди что-то расплывается мягкое-мягкое, тёплое-тёплое, и губы сами тянутся в улыбке. — Здесь невероятно… — Арсений бесшумно фотографирует со своего места окружающий пейзаж, не подбирая ракурс, лишь немного играя с автоэкспозицией. Антон уверен, что снимки получаются обалденные.       Арсений спустя пару минут съёмки и фото, и видео, откладывает телефон и подбирает к себе ноги, опираясь руками и подбородком в колени, безмолвно наблюдая за спокойной озёрной гладью. Антон видит, как пролетает буквально перед носом стрекоза, громко трепещет крыльями и тут же скрывается где-то высоко.       А в отражении озера высокие и густые сосны и ели, лиственницы и пихты. Их ярко-зелёные и тёмно-голубые иголки с густыми лапками-ветками и длинными палками-столбами отражаются в воде, и кажется, будто они намного больше действительных.       Антон наблюдает, как деревья отражаются в абсолютно чистой воде — даже гальку с песком видно — и ему чудится, словно это зеркало в другой мир. В какой-то совершенно иной, наверное, изнаночный, где всё неизведанно и совершенно по-другому. Длинные стволы с частыми короткими и совершенно голыми веточками внизу по бокам стоят едва ли не в ряд, и между ними тёмным коридором лес зовёт обратно в чащу.       В таком месте большая часть мыслей из головы куда-то улетает, а оставшиеся под «гнётом» хвойных деревьев прячутся в закромах и тёмных уголках, совершенно не показываясь на поверхности. И в голове такое же безветрие, наконец-то, с настоящей тишиной, где нет ничего важного и неважного. Просто тихо.       Солнце медленно припекает макушку, разогревает воздух, и Антон вытирает вспотевший лоб. В нос отчётливо забивается запах влажности от озера и щекочет тёплый и горячий с лёгкой горечью, оседающей на языке, от хвои. А в особенности тянет смолой — густой и мягкий, едва сладковатый аромат особенно чётко ощущается, и Антон поглубже вдыхает.       Время течёт под тихое пение птиц совсем незаметно. Они сидят близко друг с другом и просто молчат, слушая совершенно непривычные звуки. Такие не услышишь в городских джунглях, здесь поражающее воображение по своей красоте место, в котором всё и вправду говорит голосом Счастья. — О чём думаешь? — спрашивает тихо Арсений, чтобы не потревожить волшебный момент.       Он немного поворачивает голову и светлыми голубыми глазами пронзительно смотрит на Антона. Некая серьёзность под его взглядом стирается из-за смешной серой кепки, и Антону становится легче из-за этого. Арсений может быть удивительно серьёзным в момент, когда этого даже не предполагается. Он пока его ещё не слишком хорошо знает. Не привык. — Тут не получается думать о чём-то, так что ни о чём, — говорит Антон, с трудом выдерживая зрительный контакт. Взгляд какой-то необычный, сильный, который не встретишь где-то ещё. Но здесь располагает место.       Под влиянием момента глаза обретают сразу множество ответов и раскрывают запрятанные когда-то в глубине души чувства к разным вещам, людям и ситуациям. У Арсения глаза говорят о наслаждении и долгожданном покое, и видно, как усталость месяцами ворочалась под глазами, собираясь в мешки. И это не портит Арсения. У него вообще красивые черты лица, особенно необычный кончик носа и расплёсканные по щеке точки-родинки. — А ты?       Арсений отрицательно качает головой и прикрывает глаза. А Антон незаметно для себя тянется к электронной сигарете, запрятанной в кармане. Кладёт ладонь и некоторое время думает о том, стоит ли здесь, если он может потерпеть. Природа шепчет что-то листьями, и он решительно убирает руку от кармана, сразу же растягиваясь на земле. К чёрту. — Спасибо, — шепчет Арсений и тоже ложится на редкую траву и песочную землю, отодвигая подальше от себя рюкзак. Антон смеётся, когда он пытается получше устроиться, хмурясь и поджимая губы.       Антон ложится на бок, кладя локоть под голову, немного сгибает колени и смотрит прямо на Арсения. Солнце милостиво гладит по голым ногам и целует инфракрасным светом, оставляя за собой горячее тепло. В лесу дышится легко, в лесу кажется всё городское неважным; лес учит мыслить по-другому. И Антон забывает обо всём, учится этому спокойствию.       А Арсений оказывается и вправду невероятно красивым, возможно, даже слишком. С мелкими морщинками у висков, глубокими ямочками на щеках, чётко очерченным носом с будто наотмашь отрезанным кончиком, а ещё с совершенно безбожно яркими глазами — голубая радужка словно вбирает в себя больше света, насыщаясь и становясь ещё ярче. Чёрные точки-зрачки остаются галькой на дне.       Тёмные кончики чёлки высовываются из-под кепки, смешно заворачиваясь кверху и вылезая по бокам — мило. Беззастенчиво разглядывая Арсения, Антон узнаёт всё новые и новые его черты: ещё пока незнакомые, но становящиеся близкими и привычными. Он хочет видеть его и в обычное время, под сумрачным или безоблачно голубым небосводом Петербурга. Арсения хочется видеть.       У Арсения взгляды мягкие, словно он аккуратно касается пальцами на пробу, лишь бы не задеть и не причинить боль. Антон рассматривает его в ответ, сталкиваясь с такими же юркими и чудесными в своей неловкости взглядами. Арсений не перестаётся улыбаться, и Антону нравится знать, что им здесь вдвоём хорошо. Незнакомые знакомцы, укрепляющие связь взглядами. — Мне хочется побыть здесь с тобой подольше, — говорит Арсений и гладит взглядом по щекам. — Мне тоже. Хочешь поговорить? — неуверенно спрашивает Антон, и тишина распадается на кусочки под ответом Арсения.       Они говорят долго. Перебирают всякие темы, не останавливаясь ни на одной надолго, будто оставляя место ещё для разговоров в будущем. Громко смеются до боли в животе, улыбаются безудержно ярко и успевают за пару часов сблизиться так, словно знакомы уже пару лет.       Арсений невероятно умный человек, очень эрудированный. С ним интересно обсуждать абсолютно всё: от компьютерных игр до искусства. Он кокетливый, общается, словно играет, присматривается в разговоре, наблюдает и делает особенные, какие-то свои выводы. А Антон и не против, он, ведомый, идёт за поворотами разговора обо всём и ни о чём на свете. Арсению в моменте учишься доверять.       Арсений рассказывает, что очень любит театры и сам сейчас доучивается на актёрском. Любит путешествовать и фотографироваться. Он раскрывается перед Антоном разными деталями, что органично связываются в одну картину — в одного человека. И его необычный мир со странными, смешными каламбурами, где ветром веет искренностью, и вырывающейся отзывчивостью, и ещё множеством разных деталей, потихоньку впускает его к себе. И совершенно удивительный мир Арсения кажется Антону самым приятным местом. — И… быть ближе к солнечным людям, — и смотрит ярко, долго, с таким блеском, что Антон теряется, забывая, как вдохнуть. Потому что неожиданно чувствует в этой фразе необходимый смысл, который не произносится вслух прямо, но всё равно понятен.       Арсений говорит намёками и загадками, может увиливать, плавно перетекать из одной темы в другую, и Антон чувствует, как с неприятных они плавно переходят на приятные темы. Даже сам даёт нужное направление, когда теряется необходимая нить: он находит новую и подаёт её Арсению в руки.       И они снова начинают обсуждать самые разные, значимые и не очень вещи. О таких в жизни мало говорят, потому что считают нестоящими внимания. Потому что жизнь утекает сквозь пальцы, и кажется, что нет времени на такие простые темы. А оказывается, что в них сама суть.       Антон дослушивает историю, раскрывает широко глаза, смотрит удивлённо на Арсения, а потом громко и заливисто смеётся. Глотает раскалённый воздух, распространяя по всему лесу звонкие фальцетные ха-ха. Арсений удивляется, поджимает губы, скрывая улыбку, пока из его горла не вылетает первая смешинка громкого кха-ха-ха, а за ней вторая, третья. И в лесу сливаются в один два громких смеха. Человеческая живая мелодия, и даже инструментов не надо. — Арсений… — отсмеявшись, начинает Антон, держась за живот руками и смотря ему прямо в глаза: — что творится у тебя в голове… Я вообще мечтаю оказаться в этом мире. Мне кажется, это какая-то прекрасная планета, где всё непонятно… — вырывается у Антона неожиданное откровение. Он не может совладать с собой: приоткрывает рот, брови взлетают на середину лба, и тут же он улыбается, щурится — эмоции сменяются одна за другой.       А Арсений молчит, поражённо глядит сначала широко открытыми глазами, будто не осознавая, а потом улыбается чересчур нежно. Черты его лица за мгновение будто сглаживаются, а взгляд — громкий, заставляющий затаить дыхание. В нём, кажется, отображается всё на свете, но больше — восхищение. Антону верит, что он перенимает его на себя, и они делятся друг с другом тихим восторгом в блестящих глазах. Верно говорят, глаза — зеркало души. — Вау, — шепчет Арсений.       И Антон с ним согласен.       Диалог ещё петляет у пары тем, потом крутится волчком у одной совершенно неважной и закольцовывается к самому началу. Когда иссякают слова, а все ответы уже озвучены, горло пересыхает. Солнце уже совсем не ласково пригревает, расчёсывает затылок и неприятно бьёт по щекам жаром. Антон руками трёт лицо, оставляя на ладошках мгновенно высыхающую соль, и молчит, кусая губы.       Арсений тут же немного копошится в забытом ранее рюкзаке и протягивает бутылку воды. Антон думает о том, что готов расцеловать его за такой презент. Вода оказывается прохладной и очень вкусной, она стекает по горлу жидким наслаждением, и он чувствует, как охлаждается желудок. Когда Антон напивается и решает вернуть бутыль, Арсений даёт взамен пару бутербродов с сыром, и он хочет расцеловать его пуще прежнего. Антон и не чувствовал, каким был голодным всё это время.       Они едят в тишине, пережёвывают крошки-мгновения и запивают яркими ощущениями. А солнце в это время танцует на водяной ряби, расплываясь золотым сиянием. Голубизной отливает озеро, отзеркаливая небо, и Антон вдруг чувствует, как ненавязчиво напоминает о себе билет на электричку в заднем кармане. И им приходится начать собираться, а волшебство момента начинает постепенно испаряться. Антон вытирает пот с шеи руками, предплечьем стирая влагу со лба — сейчас жарче всего, и ноги ощутимо пощипывает от несколько часового отдыха под палящим солнцем.       Когда они готовы уходить, Антон чётко понимает одно: после них это место кажется совершенно другим. Ему на миг даже кажется, что он до сих пор слышит, как смех их взлетает в воздух, рекошетит от озера и расходится сквозь хвойные деревья по всему лесу. И как в ушах эхом до сих пор звучит этот сильный момент искреннего и простого счастья.       Островки травы, на которых они лежали, оказались примяты, следы на редком песке у земли от подошв их кроссовок остались отпечатками их присутствия. И не только в их, человеческой памяти, но и в природной. Маленькое напоминание о том, что пусть и пару часов, но они были друг у друга.       Арсений фотографирует зелёные верхушки деревьев, захватывая безоблачный небесный простор и горящее солнце. Ловит золотые лучи себе в объектив и на покрасневшем от загара носу. Антон думает о том, как хотелось бы никогда не уходить из этого мгновения, оставив его где-то рядом, и возвращаться в него вновь и вновь.       Антон с Арсением стоят ещё пару минут, чтобы в такой же тишине проститься с сердцем леса, подарившим им обоим яркое воспоминание. И деревья, будто прощаясь, скрипят стволами, подкидывая попутного ветра в спину. Они уходят, и постепенно место теряет в себе остатки их голосов, возвращая родное безмолвие.       Первое время они идут в такой же тишине, лишь слушая уже привычные звуки природы. Антон пинает несколько пустых шишек, переступает через большие ветки и совершенно не притрагивается ни к телефону, ни к сигаретам. Желает оставить этот фрагмент жизни незапятнанным ни дымом, ни связью. Если только Арсением.       Дорога назад становится негласным прощанием. Они всё чаще специально задевают кончиками пальцев небольшие кусты зелени, гладят, проходя мимо, кору стволов — здесь уже смешанные деревья: и хвойные, и лиственные. И в воздухе чувствуется это невысказанное «прощай» от леса, но Антон знает, по крайней мере чувствует, что лучше будет сказать «пока». Дорога до Счастья должна стать особенной. В любом из смыслов. Он планирует ещё вернуться. — Антон, — тихо зовёт Арсений, мгновенно сцапывая его за рукав рубашки. Он вздрагивает от внезапности, погрузившись в свои мысли, и тут же замирает, не делая следующий шаг. Арсений смотрит загадочно, прикладывая к губам указательный палец, а потом указывает им на едва шевелящиеся у земли кусты.       Арсений делает аккуратные шаги вперёд, переступая веточки, идя по траве, словно кот. Беззвучно тянет за собой, и Антон с предельной осторожностью, смотря себе под ноги, ступает едва не по следам. Он заинтригован, но с тем же и взволнован — Арсений мог увидеть что угодно, как выяснилось, напугать его нелегко. А чего боится, того не раскрывает. — Смотри, — радостно говорит Арсений, повышая голос на конце фразы от нетерпения. Медленно приподнимает густые кусты рукой и указывает умилённо на… ежа.       Тот маленькими лапками, почти как у котят, перебирает вперёд, медленно уползая от них. Антон сгибается чуть вперёд и видит длинный носик и крохотные ушки, обилие чёрно-белых иголочек и малюсенькие карие глазки. И он, вопреки здравому смыслу, безумно хочет погладить такого маленького зверька, точно умещающегося у него на ладошке. Но ёж, увидев непрошеное внимание двух великанов, тут же даёт дёру. Внезапно быстро переключает скорости и на всех парах спешит подальше от них и предавших его кустов.       Антон смотрит на Арсения с огромной гаммой чувств, непроизвольно играя мимикой — и умилённо, и встревоженно, и радостно. Пока в итоге просто не расплывается нежной улыбкой. У Арсения в глазах искра хитрости, а на лице довольство. Антон качает головой и за кисть тянет его обратно. Лес прощается с ними быстро, оставляя за собой вереницу чувств.       На обратном пути время летит совершенно незаметно. И солнце уже озаряет их золотым сиянием, сразу же пригревая — в лесу было прохладнее и свежее, Антон уже желает вернуться. Но тропинка неожиданно быстро приводит к знакомой лестнице, где уже видны рельсы да шпалы. И, прежде чем подняться, он оборачивается — многолетний дуб шуршит листьями в ответ, и Антон обещает вернуться.       Когда он поднимается, Арсений уже бегает туда-сюда, ловя подходящий кадр, чтобы поставить красивую точку в этом дне. Антон отходит к перилам, чтобы не мешать, и ловко орудует пачкой с зажигалкой, мгновенно сладко затягиваясь. Мелькает мысль, что нужно будет попросить Арсения перекинуть все сделанные им фотографии. А ещё, что надо будет отправить их маме, поделиться, что съездил отдохнуть близ города, а потом накопить на билеты. В Воронеже тоже хорошо, ничуть не хуже, чем здесь.       Сигарета горечью оседает на пальцах и в лёгких, когда Антон спешно заглатывает дым. Недолго думая, он зубами ломает с треском кнопку, и во рту, на языке тут же растекается сладкая табачная малина с ментолом. Антон глубоко затягивается, и в голову даёт, отчего он едва покачивается. Надышался свежим лесным воздухом и провёл без никотина пару часов, потому ему и в голову с непривычки с каждой тяжкой даёт всё сильнее. Лёгкие принимают густой дым, снова будто обжигаясь с непривычки, как в первые годы, пока ментол приглаживает сверху холодком.       Когда Антон докуривает и мажет окурок о мусорку, издалека слышится, как на высоких скоростях бежит к ним по рельсам электричка. И Арсений, только заслышав её, подходит ближе и вдруг смотрит на него с наивной нежностью, расплываясь в глазах широкими зрачками. И Антону кажется, что Арсений, вот такой простой, но обрамлённый лучами солнца, словно украден из музея искусств. Он уверен, статуя какого-то бога или героя точно пропала. И Антон Шастун катает по зубам и на языке, что ars — это искусство с латыни.       Арсений, вспоминая, тут же быстро снимает кепку с головы, складывая в заметно опустевший рюкзак. Лохматит волосы и смиренно ждёт, когда электричка подъедет прямо к перрону. И им двоим останется покинуть станцию Счастье.       Прощаться не хочется, но они покорно заходят в остановившийся перед ними вагон, пригибаясь от низких потолков. Раскрывают вместе всё ещё держащиеся на соплях двери, пока их чуть не сносит волной очередной духоты. Половина окон в вагоне закрыта, как и заняты места, но Антон с Арсением находят два места рядом, почти те же самые, что были и в начале пути.       Волшебство момента окончательно развевается, возвращая их в суровый мир, где лишь города-работы-заботы. Однако вместо того самого апатичного состояния, с которым Антон ехал вперёд, сейчас у него на душе совершенно что-то другое. То самое тихое и спокойное, которое подарило ему это путешествие, лес. Оно до сих пор остаётся с ним.       Антон только сейчас осознаёт, как много дали ему эти пару часов с нужным человеком. Он и не вспомнит, когда последний раз чувствовал себя настолько искренне счастливым; когда смеялся до боли в животе и улыбался до ноющих щёк. Когда и вправду так сильно хотелось жить. И благодаря Арсению сегодняшний день ему кажется значимым, в нём появляется смысл. Впервые за последние полгода.       За стеклом проносится уже родная зелень, всё редея и редея с каждой станцией. Попутчики уходят и приходят, и Антон незаметно для себя начинает клевать носом. Лица впереди сидящих размазываются в цветное блёклое пятно, знакомые виды уже не так тянут на себя посмотреть, а мысли в голове и не собирались выходить на свет.       Тишина отчётливо вдруг завлекает Антона в свои объятья, и он не чувствует ни разговоров людей, ни духоты вагона, ни жара, всё проникающего из-за постоянно открытых дверей. Не слышит Антон ни стука колёс по рельсам, ни как засыпает на плече Арсения.       Антон первые минуты чувствует себя на границе сна, когда окружающая действительность всё ещё маячит где-то на периферии сознания. Но сон обнимает всё крепче и крепче. И просыпаться не хочется, хочется наслаждаться блаженными минутами спокойствия, как было на озере. Антон Шастун засыпает, а Арсений Попов улыбается.

***

— Арсень, всё взял? — кричит из прихожей Антон, завязывая шнурки на кроссовках. Голос его звучит глухо из-за позы и вопроса в пол. — Камеру, штатив? — он распрямляется, говоря громче, чуть-чуть пружинит на ногах, удобнее размещая ступню в новой обуви, ещё совсем непривычной. — Поесть? — Да и да, Шаст, — Арсений подходит к Антону быстро, чмокает его в щёку, заглядывает в глаза, наблюдая, как появляются лучики у глаз от довольной котячьей улыбки. Не сдерживается и подаётся вперёд, вставая на носочки, чтобы клюнуть быстро в губы.       Но Антон действует коварнее: тут же задерживает Арсения, кладёт ладони на его щёки, поглаживая большими пальцами колючую щетину, и целует. Совсем не углубляет поцелуй, лишь сминая и нежно посасывая губы. Арсений кладёт руки на шею, цепляя пальцы замочком, придвигаясь ближе. Они целуются долго, но совсем не страстно, просто делясь необходимой нежностью с утра. Ранними часами всегда хочется долго целоваться.       Антон напоследок чмокает Арсения ещё раз в припухшие губы, гладит ладонями щёки, родинки, и бодается собственным лбом в другой лоб, словно кот. — Я так тебя люблю, Арсень, — шепчет Антон куда-то ему в нос, не открывая глаз, а потом короткими чмоками зацеловывает всё лицо. Брови, лоб, щёки, кончик носа и в уголок губ. Арсений смотрит с запредельной нежностью, и у Антона что-то внутри горит, пылает всё сильнее. Как уже несколько лет.       Антон перекладывает руки на плечи и обнимает, прижимая к себе сильнее. Одним из самых счастливых дней в его жизни был тот, в который случилась эта знаменательная встреча с Арсением. После неё всё пошло как надо: он забил на университет в Москве и поступил в тот же вуз, где и доучивался на тот момент Арсений. В итоге отучился на заочке на программиста, параллельно проходя курсы на фотографа. Обеспечив себя дипломом, наработал себе резюме и устроился работать в журнал, пока Арсений медленно, но верно набирал популярность в мире кино.       Жизнь стала выглядеть совсем по-другому: на работу хотелось ходить, новые друзья оказались хорошими людьми, а общая большая квартира, вместо холодной съёмной каморки, стала новым домом, куда хотелось возвращаться. Их домом.       Конечно, не было без трудностей: разговоры с родителями, принятие собственной ориентации, безденежье, трудные поиски работы, — всё это находилось бок о бок. Но Антон знал, что когда-то давно, посетив одну станцию, он нашёл по воле судьбы истинную радость каждого дня. И теперь прикладывал все силы, чтобы её не потерять. Теперь смысл был, и был во всём. В его жизни — в жизни с Арсением. — И я тебя люблю, — Арсений бодается головой в шею, щекотя волосами, так и подначивая уже разлепиться. — Такси ждёт, Антош. Я тебя залюблю ещё сотни раз там, — Арсений хитро улыбается и отходит в сторону, поднимая с пола около трюмо два рюкзака — с аппаратурой и едой, отдаёт второй Антону. Целее будет.       Он забирает рюкзак, закидывает на плечо и встаёт рядом с прихорашивающимся перед зеркалом Арсением. Смотрит, как тот поправляет завитки чёлки, трёт глаза, приглаживает брови, а в конце улыбается отражению. Антон Шастун безумно счастлив. — Ну что, мы опять в едем в Счастье, — хитро говорит Арсений, поворачивая голову к Антону. — Мы уже нашли к нему дорогу, теперь осталось лишь протоптать её ещё раз, и ещё, — Антон чмокает Арсения в макушку, и они вместе выходят.       Дверь с шумом захлопывается, замок отзывается двумя поворотами, пока в квартире не повисает тишина. А на станцию Счастье снова едут теперь уже самые счастливые люди — Арсений Попов и Антон Шастун.