«...Давным-давно, когда зима царствовала меньшую часть года, а лютые заморозки не губили души забредших путников, жила-была девочка с тёмными косами, как воронье перо, и рубиновыми очами, мерцающие, словно настоящие самоцветы. Сестра-близнец той девы с сизымы локонами и аметистовой каемкой глаз, милейшей души ребёнок. Девочка не могла поверить в это чудо, что этот ангел мог быть её кровиночкой. Вместе сёстры играли и веселились каждый день на цветочном лугу подле их лачужки ветхой, ловили бабочек и выпускали в холодное небо, дурачились и рыбачили, до самого заката играя в салочки. Жизнь двух сестёр не обременена заботами и невзгодами. Но однажды, когда старшая сестра водила, досчитав до десяти, она обнаружила страшное: младшая исчезла, провалившись в дыру под цветочным лугом...»
Вечерний дозор был окончен в то же время, что и конец рабочей смены жителей Надземья. Спешащие домой ровно в тот момент, когда стрелка часов пробьёт восемь, люди высыпались на улицу и спешили на последний рейс домой. Сееле чувствовала, как нарастающее в течение дня нетерпение томило изнутри, и сдерживать эмоции становилось всё труднее и труднее. Она давно научилась скрывать улыбку и не показывать свои позитивные эмоции на людях, но сейчас, стоя на канатной станции в ожидании, не могла совладать с собой, постоянно перебирая что-то в руках: фантик от конфеты, ленточку Олега, собственные непослушные волосы. Острая секира, с которой она никогда не расставалась, стояла в сторонке, девушка даже не пыталась прикоснуться к ней, хотя полировка стальной поверхности острия всегда помогала успокоиться. Руки некуда деть, и она начинает копошиться в своих волосах, пытаясь пригладить топорщащиеся непослушные прядки, то отряхивать свой наряд, потуже затягивая шарфик, а как только удушливое напряжение становилось невыносимым, ослабляла узелок и так по кругу. Старый комендант наблюдал за её метаниями из стороны в сторону, шутливо щурясь и улыбаясь. — Сееле, милая, неужто суженого ждёшь из Надмирья? Голос старика был сиплым и прокуренным от табака, с толикой иронии в смехе. Он явно шутил, чтобы развеять напряжение последней на перроне встречающей. Но вместо разрядки обстановки девушка лишь сильнее напряглась. — Какие-то у вас мерзкие предположения, деда. Развеивает его мысли Сееле, кидая осуждающий взгляд на мужчину. От самой идеи, что её считали способной начать отношения с мужчиной, передёргивало. Всё своё детство она сознательно и не очень избегала любого романтического контакта с ухажёрами, а когда подросла, отсеивала любых парней, кто пытался к ней приблизиться. До недавнего момента она и вовсе верила в то, что не способна полюбить. Секрет, который не знал никто, тлетворная болезнь, что преследовала её всю жизнь. Сееле боялась прикосновений. Будь то обычные объятия или рукопожатие, не говоря о том, какие вещи делают люди в отношениях. Только от мысли, что до её тела коснётся чужая рука или пальцы, вызывала зуд и желание сбросить чужака. Она терпела, когда к ней прикасались близкие, но просила этого не делать без необходимости. Тревога, которая её охватывала от мысли, что после сегодняшнего вечера всё может кардинально измениться в плохую сторону, заставляла костяшки дрожать, а не сжиматься в кулаки. Девушка добивалась своего счастья всегда с огромным боем, но тут она могла проиграть его, и это не зависело от неё самой. Признаться в своих чувствах Броне Рэнд, недавно инаугурированной Хранительнице, звучало как план быстрой смерти. Но даже так, Сееле всю свою жизнь прожила так, чтобы не сожалеть о завтрашнем дне, ведь он мог и не наступить. Канатная дорога взревела, кажется, последняя кабина сегодня, наконец, начала свой спуск. К плечам прильнула усталость, будучи даже в своей лучшей форме, мандраж уничтожал её. Она отошла от каната, не в силах наблюдать за ужасно медленным движением консервной банки с людьми; села на ближайшую скамейку, на которой лежала любимая коса, небрежно прошлась по поверхности кончиками пальцев, ощутив ледяное спокойствие металла. «Да, ты права», — мысленно отвечает себе Сееле на придуманный в голове диалог с косой, не ожидая услышать ни слова поддержки от людей. На белом свете она никому не могла бы доверить свои чувства, а той, что они предназначались, эта правда могла не понравиться... Скрежет электрического каната вывел из фантазии, на подушечках пальцев образовались красные полосы. Уже здесь? Растерявшись лишь на миг, она подбирает своё орудие и, взмахнув секирой, словно та не имела веса, встала в почётный караул. Люди из Подземелья возвращались домой в трущобы низов, всё ещё не имея многих благ, но старающиеся найти себя и новую работу наверху. Среди прибывших работяг, матерей с детьми и стариков, под плащом скрывалась некая необычная особа. Её выдало сразу же качество и цвет плаща — идеально белый, из плотной, не мирской материи, с множеством сложных узоров и золотой вышивки капюшоном. В таком могла прятаться только одна зазноба на целом свете — Принцесса Надземья. Броня выглядывала украдкой из-под своего плаща, высовывая лишь часть носа, и тайно искала её глазами. Сееле стояла буквально на перроне у выхода и не скрывала самодовольную улыбку. — Сееле...! Не успев как следует поздороваться, Рэнд подбегает и хватает обеими руками девушку за локоть. Кожа ощущает на себе прикосновение сквозь перчатку, но от него не было неприятно — мягкая шёлковая ткань, сквозь которую ощущается тепло Брони, почему-то вызывало мурашки, а не зуд. — Пойдём. Тихо шепчет Сееле, стараясь не привлекать лишнего внимания. Те, кто уже хотели, догадались: вместе с ними путешествовала Хранительница, но тактично смолчали. Взбалмошная легенда «Дикого огня» и таинственная незнакомка удалялись всё дальше и дальше от станции, чужих глаз, шёпота и любопытства. Узкие, относительно чистые улочки удалялись с каждым поворотом от останков цивилизации, приглашая в своё тёмное и незнакомое пространство фрагментума.«Тёмно-серая сестрица искала свою кровиночку всю ночь, вырывая чудесные серебряные цветы с корнем и распугивая всех ночных насекомых на поле. «Верните её, прошу, верните!» — кричала девушка, ища утешения в зарослях льна и полотнах полыни. Её сестра бесследно исчезла в пропасти, нигде её духу, нигде её крика не было слышно. Красноглазая девочка расплакалась, не в силах пережить ночь без сестры. Впав в дрёму после изнурительной ночи, девочка с первыми лучами рассвета испарилась, будь она просто тенью. Младшая сестра нашла способ вырваться из-под земли, но когда ласковое солнце коснулось её щеки, сестра ощутила, что потерялась не только она, но и родная...»
Хранительница передвигалась невесомо и проворно по грязной непричёсанной местности, словно под сапогами была белобожеская плитка, а не сырая мёртвая почва. Выросшая даже здесь, под землёй, Сееле крайне удивлена умению Брони так быстро адаптироваться к местности, ведь ей самой приходится старательно смотреть, куда она ступает, когда как Принцесса инстинктивно отмеряла шагами площадь. — Уже скоро? — Потерпи немного, Принцесса. Сееле старалась одновременно думать о том, как провести свою подругу сквозь орды монстров и остаться незамеченными, и что ей сказать, когда они прибудут на поляну. Таинственный островок вечной весны и грёз был далеко за пределами старого Камнеграда, и о его существовании знали лишь несколько человек, включая саму Сееле. За поворотом они чуть не врезались на обитающих в недрах этого уровня монстров. Девушка инстинктивно приняла маскировку, чтобы остаться незамеченной, но сразу же осознала свою ошибку — за её спиной стоит Принцесса, и она точно не может становиться прозрачной по своему желанию. «Чёрт!» — выругалась про себя девушка, хватая за руку Броню и притягивая к себе. Рэнд качнулась, но не потеряла равновесия, скорее ошеломлённо позволила себя заключить в объятия. Сердцебиение непокорной молнии отчётливо выплясывало ритм. Голова Сееле от страха закружилась: её тело словно облили чем-то едким и мерзким, к ней прижался чужой человек, нет, это был необходимый контакт. Но какой же ценой ей удалось это сделать. Они обе замерли, не решаясь начать двигаться прямо перед носом у монстра. Недальновидный зверёк принюхивался и смотрел прямо на девушек, не понимая, откуда исходит запах. Броня задержала дыхание, чтобы не выдать их, а Сееле уже как минуту не дышала, потому что покрылась ознобом, и тревога сковала ледяными цепями заразы. Им нужно начать двигаться вперёд, иначе действие маскировки пройдёт, а никто из них не решался. Рэнд почувствовала: что-то не так. Молниеносная Сееле застыла, будучи примороженной к месту. Коленные чашечки изогнулись в неявственно неудобной позе, а пальцы окоченели. — Сееле? — тихо позвала её Хранительница, наблюдая, как монстр отходит от них. Грудная клетка Сееле сжалась и только после всего, когда чудище стало удаляться вперёд, начала дышать. Будто пара оттаявших скульптур, девушки неумело и неуверенно перебирали ногами и двигались дальше, вперёд, в очередной переулок. Миновав опасность, девушка выпустила из объятий Броню и поспешила первой, стараясь не оглядываться. Она бежала вперёд, минуя любые препятствия, да так быстро и ловко, что Хранительница не поспевала за ней в длинном церемониальном одеянии. — Постой, прошу! — звала запыхающаяся от нехватки кислорода Броня, где каблуки в кои-то веки являлись ей помехой. Пурпурные пряди исчезли прямо за дверью, растворяясь в белоснежной пустоте, которая укрыла Сееле от взора Принцессы. Броня нерешительно потянула за ручку, пытаясь нагнать сбежавшую деву. От ослепительных искр ей пришлось зажмуриться, прежде чем войти. Хранительница исчезла в портале. Среди безграничной промзоны полярных степей и ледяного ветра завиднелось дивное чудо, озарившее лицо девушки: маленькая поляна, обрамлённая со всех сторон снежным непроницаемым куполом, словно заколдованный лес из сказок. Здесь цветут доселе невиданные ею серебряные цветки, чей свет озарял пространство и мерцал в безграничной пустоте. Именно из-за этого блеска ей пришлось зажмуриться. Изящные стебли и лепестки склонялись перед ней, словно отдавая честь юной Хранительнице, а раскрывающиеся бутоны сверкали и показывали свою истинную природу; внутри каждой сердцевины сиял магический камень. Именно такие камни искали шахтёры в глубинах пещер, алмазы, где самый маленький и не сияющий камешек стоил целое состояние. — Это... — она осеклась, помимо волшебных цветов, отовсюду, со всех сторон на распустившиеся бутоны, словно слетевшиеся на мёд пчёлы, начали пикировать бабочки. Их крылья, прозрачные, подобно изысканным пёстрым витражам из музея, перетягивали всё внимание на себя. Ярко-пурпурные и хрупкие бабочки танцевали под куполом из хрусталя и узоров. Со всех сторон бились заснеженные вихри, но ни единой снежинки не дано было пробиться сквозь барьер. — Это то, что ты подумала, — появившись из ниоткуда в центре цветочной тропинки, продолжает за неё Сееле. — Об этом месте знаю только я, Олег и Наташа. Мы никогда бы не смогли показать это место шахтёрам или бывшей Хранительнице, так как они бы точно захотели вырвать все цветы, а бабочек превратить в живое украшение... Надеюсь, ты сохранишь наш секрет. Броня стояла в пронзительной тишине, чувствуя, как ветряные потоки, которых не могло быть под землёй, стали подниматься и кружить плащ на ветру. Укол вины отозвался в ней, так как она понимала, почему об этом чудесном месте никто не знал. Коколия никогда бы не позволила сохранить этот зимний дворец нетронутым. Скорее, даже, наоборот, она бы уничтожила всё здесь и преподнесла той самой верной и ни капли не сомневающейся в своей матушке Броне, ожерелье из таких бабочек и алмазов. Рука дрогнула, когда Принцесса поняла, что ветер поднялся сильнее. Волосы Сееле стали развеваться в разные стороны, а та старалась их убрать от лица и сохранить серьёзность своего выражения, ожидая то ли клятвы, то ли чего-то ещё. Между ними было расстояние в десять шагов, но каждая из них боялась преодолеть его, нарушить этот момент честности и признания. Рэнд лишь тихо кивнула, тем самым давая знак, что согласна со всем, что будет тут, а Сееле продолжила, сглотнув, когда ветер стал затихать. — И... Это не единственный секрет, который я хочу тебе рассказать. В наших детских воспоминаниях из старого сиротского дома было многое, но я никогда не говорила тебе об этом. И вряд ли бы рассказала... Я не люблю все эти витиеватые разговоры и совсем не такая, как ты. Не умею я красиво рассказать о том, что думаю и хоть боюсь сейчас, но я должна это сделать. — О чём ты хочешь мне рассказать? — Я… — она осеклась. Опустила взгляд, помотала головой, вновь будто бы запрещая себе отступать и, наконец, выговориться. Всё должно быть так, как получится, а не идеально. Броня сделала два шага, и стук её каблуков вывел Сееле из сомнений, та решительно продолжила, повернувшись спиной, дабы не смотреть в лицо девушке. Она не должна увидеть пылающие от стыда щёки Сееле. — Я люблю тебя, Броня Рэнд... Не как подругу или Хранительницу, даже не как свою сестру. М-мне... Мне надо это объяснить тебе, смотря в глаза, но я не могу. Сейчас ты посмотришь и скажешь, что я с ума сошла. Что это всё действие фрагментума, а я ударилась головой, — голос сорвался, Сееле обхватила себя обеими руками, так как ей было слишком страшно. Сердце ушло в пятки, а язык заплетался и делал из её уверенной речи совсем глупое и наивное представление, рассказ о том, о чём она и сама не ведала. Но она всё равно продолжила до конца изливать свою душу в этой колыбели зимы. — И... Это... Прямо как любили друг друга мама с папой или тот рыцарь и принцесса из твоей любимой сказки. Я чувствую то же самое, бесконечное желание быть с тобой и жить с тобой. Каждый день засыпать вместе и просыпаться в новом дне, по-прежнему оставаясь рядом. Я знаю, что это неправильно. Я знаю, что женщины не должны быть вместе... Это всё ужасно, и я пойму, если после этого ты не захочешь даже со мной разговаривать.«Сестра выбралась и осознала: то, что было ей родной и самой лучшей на свете младшей сестрой, всего лишь навсего оказалось отброшенной тенью на протоптанной луговой тропинке. Когда светило солнце, её прекрасная темнолицая сестра оставалась рядом, а ночью исчезала под гнётом луны. Лишь солнце могло подарить ей жизнь, и когда они заигрались, тем вечером, жестокая Геката забрала её. В кристальных глазах ангельской сестры застыли слёзы. Та больше не могла слышать и видеть свою прекрасную сестру, чей смех наполнял смыслом жизнь. Большие капли слёз падали на лепестки цветов и застывали, превращались в драгоценные камни. Таким образом, сестра потеряла свою тень взамен на силу созидать драгоценности. Цена жестока и несправедливого чуда, за которое пришлось заплатить самым дорогим на свете».
Всё в мире стихло, больше она не слышала завывающей вьюги или стука каблуков, своего сердцебиения, дрожащих ресниц и немого языка. В ответ на её постыдное признание, Броня, которая чувствовала всё то же самое, сделала свой первый шаг. Для Хранительницы не имело значения, что они с ней обе девушки. Не имело значения и статус, то, как будут реагировать люди, ведь её единственный родной человек растворился в тысяче жестоких осколков, и теперь единственный человек, с которым она хотела стать родным, сейчас стоял перед ней и стыдливо скрывал своё заплаканное лицо. Броня приблизилась вплотную к Сееле, медленно, будто боясь спугнуть, повернула её к себе, взяв за плечи. Сееле и правда плакала сейчас, в светлых глазах сейчас стояли позорные слёзы. Ей казалось, что это конец, но вот Броня так не считала. Будто у неё самой сейчас в сердце поселилась одна из этих прозрачных бабочек, что дремали везде здесь, на лугу. И эти маленькие крылышки направляли её на правильный путь. Девушка вытерла скатившуюся слезу с подбородка Сееле и, нежно отодвинув чёлку с глаз любимой, приблизилась и склонилась над губами. В самой, что не наесть сказочной манере, та коснулась губ, закрывшись своими длинными ресницами, выражая свои ответные чувства. От шока и непонимания происходящего Сееле, наоборот, распахнула глаза и в ужасе чувствовала, как их носы, губы, щёки и языки сплелись в странном касании. Первый поцелуй не оказался волшебным прикосновением принцессы или нежным облачком из рая для девушки. На губах был чужой отпечаток помады, слюна и совсем неприятная напористость, ведь когда целуешься, как читала Броня, лучше делать это с языком. Селле не понимала, как отреагировать, не знала, как выразить своё недовольство, при этом не портя момент. Потому она смиренно ожидала, когда Хранительница отлипнет от её губ и отпустит из этих неприятных объятий. Стыд, горечь, обида, и самое разочаровывающее, даже несмотря на факт, что она тоже любила её в ответ, ей не понравилось целоваться. Совсем. Вина навалилась вместе с тем всем весом, который в себе несла Сееле на протяжении последнего года. Ей дико жаль, что она не чувствует той же благоговейной эйфории и страсти, какую излучали действия Брони. Стыдно, что она дрожит не от нетерпения, а страха, который сковал её мускулистое тело. Всегда и везде она чувствовала себя сильнее Брони, а не наоборот, но теперь поняла, что была всего лишь забившейся гусеницей в когтях коршуна. Миг стал для неё ужасно долгой вечностью, где чужое лицо, руки и жар постоянно напоминали о реальности всего. Температура между ними словно упала на пару градусов, и хотелось сосредоточиться на чём угодно, кроме этих откровенных и неправильных прикосновений. Наконец, посчитав, что она достаточно сильно и долго целовала её, Броня отстранилась и взглянула в глаза Сееле. Теперь они обе могут любить друг друга без боязни и быть счастливы, ведь так? Но её встретил не радостный взгляд, а шокированный, наполненный страхом, злостью и неподдельным отвращением. Сееле грубо отпихнула от себя Броню, хватаясь руками за лицо, шею, руки. Как испуганная лань, та начала кричать. — Что это всё значит?! Зачем ты это сделала?! — Во всех романтических историях герой всегда целует героиню на её признание... — пытаясь объяснить свой необдуманный поступок, растерянно отвечает Броня. Она не понимает, почему у Сееле такая враждебная реакция. Неужели она настолько плохо целуется? Хотя это и был первый в её жизни раз, и она не умеет это действительно делать, но вряд ли всё настолько плохо... — Издеваешься? Мы не в сказке, Броня. Ты не прекрасный принц, а я уж тем более мало чем похожу на принцессу! — она сорвалась, и голос эхом отдался под куполом. Вся поляна встрепенулась. — С чего ты решила, что мне понравится подобное! — Потому что... Я тоже тебя люблю... — совсем непонимания, что она сделала неправильно, Броня отступила, чувствуя себя отвратительно. Теперь Сееле её ненавидит, считает её мерзкой, она видит это по поведению девушки. Последовала тяжесть, радость от принятия её такой, какая она есть, перекрыли негативные эмоции. Сееле не могла утихомириться от мысли, что её поцеловали против воли. Нет, она, конечно, была не против, ведь это Броня, но не здесь, не сейчас и явно не в момент, когда она так уязвима. За день ей и так пришлось слишком много раз коснуться Рэнд, и не по своему желанию, а теперь случилось это! Первый поцелуй среди моря бабочек и сверкающих камней, любая девушка, оказавшись на её месте, беспрекословно бы приняла любое тут признание и оказалась на седьмом небе от счастья, но Сееле ощущала лишь только тошноту и удушливое желание залезть под душ, смыть с себя каждое прикосновение. Почистить зубы до такой степени, что перестать ощущать у себя во рту вкус чужого языка и отрезать все волосы, что коснулись Брони. Противоречивые чувства никогда не имеют за собой рациональную почву. Сееле это понимала, и что ей стоит сейчас извиниться, объясниться, что вины Рэнд тут нет, но слова теперь точно встали комом, и она не могла ничего объяснить. Это оказалось намного сложнее, чем даже признаться. — Ты не хочешь быть со мной вместе? — развеивая непрошеную тишину, спрашивает девушка, стараясь понять, что теперь будет между ними. — Я... Я... Не знаю. — Прости меня, я не подумала об этом всём. Я действительно очень сожалею, что не должна была так реагировать. — Т-ты не виновата, это всё я... — Тебе неприятно, когда тебя касается кто-то чужой? Короткий кивок. Наконец всё встало на свои места. Почему каждый раз Сееле дёргается, когда Броня легонько касается её плеча или берут под руку. Почему она застыла, как статуя ранее и для чего терпела весь этот дискомфорт сквозь огромную волю. Она любит её, но боится касаний. Ненавидит, когда её трогают. Как раньше Броня этого не замечала? Почему не додумалась спросить обо всём заранее, и для чего, собственно говоря, была уверена в истинности поцелуя? Уже второй раз за вечер она приняла раскаяние. Первый раз за то, что её сердце болело от неправильных решений матушки, и сейчас — от собственных решений. Броня поразмыслила над всем, давая время Сееле прийти в себя, и вновь обратилась к ней. Вокруг них всё так же красивая поляна со спящими бабочками и кристаллами. Красота этого места действовала убаюкивающее, и уйти, не разобравшись до конца, будет глупо. — Прости меня. Я не хотела, чтобы кто-то об этом знал и... Да, мне было неприятно и мерзко, но не потому, что это ты, а без разницы на самом деле, кто меня вот так бы поцеловал. Я бы почувствовала то же самое. Просто ты сделала это резко и без разрешения, я не была готова и сейчас понимаю, что должна была раньше обо всём этом рассказать. — Не извиняйся, ты не виновата. У тебя было полное право хранить свой секрет и не доверять. Спасибо, что сейчас так честна со мной. Теперь, когда я знаю обо всём, то мы сможем вместе это преодолеть... — Ты всё ещё любишь меня, даже после всего? — Конечно... Я так же сильно и много думала о тебе, и как... Ты сможешь принять меня, если люди могут не понять нашего решения. — Мне плевать, что скажут люди, даже если это Олег или Наташа! — Хотела бы с тобой согласиться, но я Хранительница... Я должна делать то, что в первую очередь правильно для людей, а не себя. — И потому ты всегда будешь одна? Броня промолчала. Они присели на луг в том месте, где не было цветов или бабочек, и разговаривали с расстояния, дабы каждой было комфортно. Ладони девушек касались короткой травы, и от ощущения земли, тепла и того, что это всё происходило по-настоящему, было спокойнее. Всегда можно всё обсудить, разрешить любые недопонимания диалогом и это самое волшебное, о чём можно только мечтать. — Думаю, настало время меняться. Как постепенно меняюсь я и Белобог, так и должны поменяться наши законы. Если я вынесу на официальном собрании новый закон о бракосочетании... Может, это и сработает. Хранительница повернулась к Сееле, пытаясь поймать на себе взгляд. Девушка не сразу отреагировала, но, ощутив, что на неё смотрят, повернулась. Она ничуть не поменялась после всего, всё такая же холодная и отстранённая сорванка, какой и была всегда. Только глаза от слёз опухли, да волосы растрепались. Броня не была уверена, будет ли нормально о таком просить, когда ещё недавно между ними случился конфликт. — Могу я взять тебя за руку? Сееле потупила взгляд, заглянула в серые глаза Брони, в которых больше не было той напористости или желания. Лишь родные, спокойные и рассудительные очи смотрели на неё с теплом и вопросом, насколько это уместно. Девушка кивнула. Подползая по мягкой траве, Броня оказалась рядом и накрыла своей рукой в перчатке оголённую ладонь Сееле. Касание в этот раз было осторожным и еле весомым. — Неприятно? — поинтересовалась Броня, наблюдая за реакцией Сееле. — Терпимо, — честно отозвалась Сееле, ведь сквозь перчатки касания не казались уже такими обжигающими и непристойно тяжёлыми. — Всё хорошо, Сееле. Теперь всё будет хорошо. Мы будем двигаться в твоём ритме, хорошо? Вновь кивок. В этот раз маленький жест выразил намного больше, чем могла бы Сееле словами. Много ещё будет чего сложного в жизни и трудного, но сейчас она может сидеть на траве вместе с Броней и просто быть. Быть самой собой.