Тепло и холод

Гецати для Матвеева был примером для подражания, когда юный чернокнижник только начинал свою карьеру. Будучи совсем ещё новичком, мало что осознающим в мире своих чувств, ощущений, образов и призраков, что мелькали перед глазами, Дима восхищался блестящей работой аланского провидца. От мужчины всегда веяло чем-то тёплым, родным, покровительственным. Он выполнял свою работу, стараясь помочь людям, позволить им отпустить умерших родственников и улучшить качество их жизни. Совсем ещё ребёнок смотрел на него сквозь экран телевизора с горящими искорками в глазах, а внутри нарастало желание учиться именно у этого человека. Только его хотелось видеть своим наставником. Он был отцом, чьего присутствия в жизни Димы так отчаянно не хватало. Хлёстким ударом, как отрезвляющей пощёчиной был отказ Константина принимать Матвеева в свою школу. Юноша искренне не понимал причины, метался, выискивая недостатки в себе, завидовал ученикам медиума. Он падал на дно и сгорал в огне собственных чувств. Его сочли недостойным быть учеником великого и неповторимого Гецати. Его снова недооценивали, втаптывали в грязь, считая серым пятном на фоне более способных мастеров. Отказ больно ударил по уверенности, гордыни и эго паренька. С этого момента начался долгий путь болезненных трансформаций Дмитрия, который никогда больше не будет ребёнком и не позволит кому-либо сомневаться в себе. Омут препаратов окутывает своими путами-цепями, не позволяя выбраться. Нет выхода, нет места, нет времени и пространства. Крупицы такого необходимого кислорода не могут проникнуть сквозь тюрьму, в которой Матвеев застревает. Алкоголь бьёт в голову, добивает. Смешивается с наркотиками и подводит юнца к грани между жизнью и смертью. Последняя забирает в свои ледяные объятия, вырывая из рук своей сестры, склоняется и дышит своим смрадным дыханием в лицо. Едкий смех бесов стихает. Смерть улыбается. Матвеев не в силах отвести взор. Страха больше нет. Лишь смиренно вверяет себя ей и ожидает решения. Костлявые пальцы вгрызаются в грудную клетку, в самое сердце. Скрипучий шёпот раскрывает своему слуге тайны мироздания. Требуется достаточно времени, чтобы Матвеев перестал поклоняться демонам и расположил их к себе, чтобы они стали сотрудничать с ним. Внутренний стержень вытачивается с каждой ошибкой всё больше, с каждым неудачным ритуалом. Он ловит откат, мучаясь с кошмарами, страдает от разрывающих изнутри голосов мертвецов, нашёптывающих ужасные вещи. Он не в силах контролировать их, но внутренняя опора крепчает. Получается всё лучше и лучше, Матвеев заглядывает внутрь, пелена больше не застилает зрение, его личные демоны намного сильнее. На губах рождается хитрый, зверский оскал. Взгляд становится совсем чёрным, угольным, обсидиановым, но свет осознания никуда не девается. В нём запечатана вся безграничная мудрость этого мира, она замирает и склоняет голову перед молодым самоучкой. И даже бесы, что несколько лет назад насмехались над ним, желая завладеть душой, преклоняют перед ним колени. Поездка в Китай завершает трансформацию, укореняет изменения. С востока возвращается совсем иной человек: сильный, инициативный, зрелый и осознанный, целеустремлённый. Он готов сражаться, готов показать себя и ни за что не позволит втаптывать себя в грязь. Маленького ребёнка Димы, который хотел признания отца и ждал 366 дня больше нет. Есть перспективный колдун, который сам создаёт своё будущее и достаточно ценит свои слова, чтобы не растрачивать их впустую. * * * Непонятно, когда напряжение между ними стало настолько сильным, чтобы можно было ощутить безмолвные разряды электричества, чтобы оно стало физически ощутимым. От нахождения Гецати и Матвеева в одном помещении, сразу становилось холоднее. Ветер пробирал до костей, мурашки бегали по коже. Медиуму хотелось думать, что это от него, но он никогда не смог бы признаться самому себе, что испытывает навязчивый, липкий страх и лёгкое нервное волнение при виде Димы. Всего несколько лет назад он видел его совсем другим: чувствительный ребёнок, который тянулся к свету. Гецати недооценил его, посчитал слишком светлым и слабым для тьмы, что находится в потустороннем мире. — «Люди не могут так измениться за столь короткий срок», — мелькает первая мысль в голове мужчины, как только он видит сорванца, который так и не стал его учеником. Привыкший держать эмоции под контролем и быть хозяином ситуации, Константин старается быть непоколебимым, но от вечного, невыносимого холода Димы коробит нутро. Гордыня и самоуверенность никогда не позволят признаться в простой истине: он слабее, чем этот юноша. Он ребёнок по сравнению с ним, но всё равно пытается не подавать виду, потому что должен держать лицо хотя бы перед самим собой. Разговор после съёмок выпуска меняет между ними всё. Костя пытается отшучиваться, совсем не ожидая, что Матвеев примет всё всерьёз. — Ты не имеешь права разговаривать со мной в таком тоне и затыкать мне рот. Ты, должно быть, даже не осознаёшь до конца, что унизил моё достоинство перед коллегами и зрителями. Я не уподобляюсь тебе и не принижаю твоё, — в полумраке комнаты низким голосом сквозь зубы выплёвывает каждое слово чернокнижник. Костя смотрит в изумлении, вслушивается в его слова и поражается уверенности, из которой соткан этот парень. Всё время спокойный, собранный, незаметный, словно тень, молчаливый, сейчас он перед мужчиной предстаёт в другом свете. Эмоциональный, решительный, он даёт понять, что не позволит обижать себя или недооценивать. Главный врач не допустит этой ошибки вновь. — Ты прав, это моя вина. Не хотел, чтобы моя шутка показалась тебе такой резкой, — спокойно выдыхает оппонент, опуская крепкие ладони на худые плечи, — Но твой вопрос был излишним, ты лишь подкинул дров в костёр. Дима смотрит на собеседника снизу вверх, внимательно всматривается в глаза, даже не моргает ни разу. Внимает и чувствует, как от тяжести ладоней на своих плечах злость в груди рассасывается. Гецати продолжает. — Я хотел бы видеть нас друзьями. Мы все здесь соперники и боремся за звание сильнейшего, но нет ничего важнее связи между двумя людьми. И это не значит, что я не воспринимаю тебя, как своего конкурента. Это значит, что ты кажешься мне настолько достойным, чтобы опасаться тебя. Давай сходим в бар, поговорим о жизни? Маг молчит с минуту, переваривая услышанное. — Давай попробуем. Угощаешь ты, закажу побольше алкоголя в качестве моральной компенсации за моё раненое достоинство, — уже смягчившись, улыбается на последней фразе. Впервые юноша, прошедший через ад, тот самый, что отчаянно желал признания, чувствует себя признанным. Ощущает себя равным, достойным. Это настолько приятно, что такое непривычное, давно забытое тепло согревает его холодное сердце. По пути в бар паренёк думает о том, что перед обаянием мужчины никому невозможно устоять. * * * Лёд надламывается. Смерть недовольно скалит зубы, издавая противный скрежет. Чернокнижник устало опускает глаза: она знает о нём намного больше, чем он сам. От её цепкого бездонного взгляда ничто не укроется. Он принимает ещё один удар, длинные когти прорываются глубоко к сердцу, вновь. Всё так же предан и открыт перед ней, смиренно принимает боль, которой она поит его. Хозяйка пытается вырвать с корнем зачатки того глубокого чувства, осторожно разрастающегося в самых укромных уголках израненного сердца. Наносит новые увечья, орган кровоточит, но не дотягивается. Слишком глубоко засело, там, куда ей не дотянуться. Сплетаясь красными нитями с подкоркой головного мозга. Она напоминает о боли, о высших целях, о величии. Показывает собственную кончину, которой не позволила случиться. Порезы под татуировками на руках словно снова начинают кровоточить, кожа воспаляется, лопается. Кровь не останавливается, она заполняет собой все окружающее пространство. Вода в ванной бордового цвета. Матвеев стоит напротив своего бездыханного тела, постепенно остывающего, прослеживает направление кровавых дорожек, срывающихся с бледной кожи. Но на губах все та же неизменная улыбка, а губы едва слышно шепчут: «Костя». Мужчина выныривает из омута своего сна, сбрасывая наваждение, но ужасающая картина по прежнему стоит перед глазами, не желая покидать сознание. Паника и напряжение внутри нарастают, разум не может контролировать ситуацию. Тело двигается само собой, подчиняясь только инстинктам и ощущениям. Впервые хваленое спокойствие и хладнокровие не проявляются, уступая место тревоге, которая болезненно сжимает сердце. Набрасывает на себя кожанку и бежит, не разбирая дороги, не чувствуя ног. Гецати бьет все рекорды по скорости бега и влетает в отель, в котором заселился его младший товарищ. Не спрашивает, в каком он номере, доверяет голосу, что позвал его. Дверь не заперта. За ней что-то, что пугает Константина все больше. На скулах мужчины играют желваки. Ладони сжимаются в кулаки, металлический привкус крови застывает осадком на языке. Не медля, медиум летит в ванную, но находит младшего распластанного по полу, бьющегося в конвульсиях. По комнате раздается бесовской смех. — Дима, что с тобой? Что мне сделать? — взволнованно выпаливает провидец, взяв холодную ладонь в свою, пытается поделиться своей энергией и теплом. Матвеев переводит свой расплывчатый взгляд на вошедшего. — Забр.-забрать меня х.-хочет, — сквозь смех надрывно выдает, выгибаясь в судорожном припадке, выкручивая конечности, — р-рано ещё, р.-рано пришла, обманула, — задыхается от собственного истеричного смеха. Этот смех, скрипучий, страшный, глубокий, забирается в самые недры души и внушает невыносимый ужас. Кожа Димы словно превращается в глыбу льда, но жар крепких ладоней того, кто так и не стал наставником, согревает. Он обнимает, крепче к себе прижимает и склоняется к лицу. Впивается в бледные губы, возвращается в реальность болью от укуса, заглушает поцелуем этот смех, не принадлежащий чернокнижнику. Время замирает в одно мгновение, бесы затихают и даже смерть в удивлении поднимает голову, наблюдая за раскрывшейся картиной. Диму перестает трясти, в грубоватых, но крепких объятиях он ощущает тепло, распространяющееся по всему телу. Губы горят от жара чужих. Пламенное дыхание обжигает кожу. Обсидиановые глаза глядят на друга с непониманием, с давно потухшими искорками. — Я не позволю ей сделать это до тех пор, пока я жив, — улыбается своей обаятельной улыбкой медиум и трется своим лбом о лоб Димы. В этот раз за поцелуем тянется уже чернокнижник, не может противостоять желанию заполучить ещё больше света, тепла, из которого состоит старший товарищ. Он никогда не расскажет Гецати, что он сам, особенно для него, — и есть смерть.