О шабашах (вроде бы)

Холодный горный воздух, определенно, странно действовал на мысли. Перед глазами все еще стояло искаженное лицо Маргариты. Она смотрела перед собой с таким непониманием и так судорожно сжимала свои юбки. Как будто еще пыталась осознать тот факт, что мгновение назад, вот здесь же, стоял ее брат. Ей было больно и страшно. Это, наверное, неправильно – она, такая юная и нежная, совершенно не заслуживала такого исхода. Но тогда что ей мешало все бросить и уйти? – Господин доктор, у вас слишком серьезный вид для праздничной ночи, – вкрадчивый шепот раздался прямо возле уха. Мефистофель, как и обычно, не особо заботился о манерах или о личном пространстве. Он с силой развернул человека, вынуждая обратить внимание на себя, – может, перестанешь уже омрачать этот чудесный пейзаж своей кислой миной?! – Сгинь с глаз моих долой! – о, как мило. Уныние все же сменилось праведным гневом. Демон, извернувшись, оказался за спиной доктора и слегка подтолкнул его вперед, вынуждая идти дальше. Очевидно, он воспринял сказанное буквально и решил, что можно просто устроиться так, чтобы его нельзя было увидеть. Про “нельзя услышать” не было сказано ни слова, а значит, это и не было под запретом. – Как пожелаешь, я могу следовать и сзади. В конце концов, я держу свое слово и выполняю твои прихоти, насколько бы абсурдны они ни были. – Тогда почему допустил такое с Маргаритой? Я всего лишь хотел быть с ней. Излечить ее, спасти…я мог бы быть с ней счастлив. После непродолжительного молчания Мефистофель надрывно рассмеялся. Как будто ему рассказали уморительную шутку. – О, Генрих, это так светло и благородно с твоей стороны! Излечить страдающий разум, утешить скорбную душу, построить для прекрасной птицы замечательную уютную клетку – нет-нет, я не сомневаюсь в искренности этих желаний. Хотелось быть с ней, хотелось ее. Но хотелось ли тебе ее дитя? Что? – Ох, правда? Если все доктора настолько же слепы, то немудрено, что под некрещеных младенцев выделен отдельный уголок в преисподней. Она носила ребенка под сердцем, Генрих. Твоего ребенка. Этого не может быть. Это- это практически невозможно. Как за такое короткое время..? – Свидания в весеннем саду могут привести к неожиданным последствиям, правда? Только не говори мне, что ты этого не опасался. Нравится тебе или нет, я знаю твои желания и страхи слишком хорошо. Генрих задумчиво отвел взгляд в сторону, пытаясь уложить в своих мыслях весь тот беспорядок, что там поднялся. Маргарита, сама по себе, действительно вызывала в нем восторг, восхищение и желание. Но игнорировать факт ее душевной болезни тоже было невозможно. И если говорить о ребенке, то совершенно непонятно, что бы он унаследовал и каким бы был. Ребенок был бы слишком непредсказуемым. Равно как и его мать, при таких-то обстоятельствах. – И, к тому же, сама прекрасная дама все еще жива. Говорят, она даже улыбается иногда. Ну, полно уже забивать себе голову разными горестями. Мы пришли. Перед взором раскинулась непримечательная на первый взгляд поляна. При втором взгляде стали заметны появляющиеся то тут, то там блуждающие огоньки. Где-то вдалеке послышался исступленный хохот и нестройный, но при этом удивительно гармоничный хор. В пышных кустах альпийских роз мелькали непостоянные светлячки. Кажется, они пересмеивались между собой. Что-то изменилось и в самом Мефистофеле. Осанка, взгляд, сама манера держать себя стали будто бы более властными. Словно он являлся полноправным хозяином этого места и этой ночи. Он подошел к Генриху вплотную, подталкивая того к ближайшему дереву. В его руках появилась чаша с чем-то сладко-терпким по запаху. – Смелее, смелее… утопи свои страдания. Ни к чему тащить за собой груз сожалений. Забудь о тревогах и печалях, нынешняя ночь не для них. Тонкие пальцы замерли прямо над тем местом, где билось сердце. В ярких глазах разгорался шаловливый огонек. Нектар из чаши так пьянил – прямо как бесконечные кусты альпийских роз вокруг. Вскоре весь мир сузился до пьянящего запаха, сбивчивого дыхания демона, и такого его идеально-нарисованного лица. Таких манящих фиолетовых губ, растянувшихся в улыбке. – Нам некуда торопиться. Они подождут, они все подождут…эта ночь будет длиться столько, сколько мы захотим. Смотри на меня, Генрих, – пальцы ласково скользнули по щеке, – они думают, что все и о всех знают. Но только мне известно, на кого ты смотришь на самом деле.