Una serata invernale con voi ("Зимний вечер с тобой")

      — После всего, что происходило между нами, я всё равно люблю тебя. – Уилл сжал в руках подаренный ему однажды, в холодный осенний вечер, шарф. Глаза блестели в голубоватом свете фонаря. – Даже после стольких взглядов, вечеров вместе, тысяч моих признаний я не стал тебе ближе даже на сантиметр. Как жаль, что я понял это только сейчас.       Ганнибал стоял так близко, что его теплое дыхание ощущалось на кончике носа. Ровное и тихое, невесомое, неуловимое.       Уилл помнил, как ощущал его за своим ухом, когда Лектер читал ему свои стихи по утрам, лежа рядом. Потом он вставал, целуя напоследок каждый палец руки, нежно и трепетно, а после уезжал, шепча про завтрак в холодильнике. Ещё долго подушки хранили тепло его тела.       Сейчас он молчал. Ждал, пока слова, дрожащие, исходящие из сердца и замирающие в воздухе, затихнут. Невыносимо. Невыносимо болело умирающее тело, готовое рассыпаться на куски в любой момент. Грэм схватился за кровоточащее горло, умело порезанное загнутым острым ножом. Неглубоко, но достаточно для того, чтобы провести кровавую границу их отношений.       А было ли это отношениями? Оглядываясь назад, можно ли назвать хотя бы десяток вещей, которые связывали их души вместе?       Уилл любил. Действительно любил, горячо и нежно, настолько, что жертвовал всем вокруг. Стабильностью, которую он потерял, как только встретились их взгляды. Друзьями, которые поплатились вместо него за глупость и слепоту. Даже своей собственной собачей семьей, его поддержкой и опорой.       Ганнибал был одержим. Настолько одержим, что даже при одном взгляде на Уилла рядом с кем-либо его пальцы искали скальпель в рукаве. Он хотел его всего, ментально и физически. Желал присвоить, спрятать, разрезать на части и снова собрать по кусочкам тот идеал, который видел перед собой. Вот только это не то, что Грэм мог вытерпеть. Это не любовь, а испытание.       Все ошибаются в своём выборе хотя бы раз за жизнь. Жалеют о нём, думая, что же действительно стоило выбрать. Уилл не жалел. Он видел конец того, что начал сам, ясно и отчетливо. Вот только любовь лишает человека здравого смысла, и то, как легко она даёт крылья, не идёт ни в какое сравнение с тем, как болезненно она выдирает их из спины. Его собственных крыльев его лишила не любовь, а Ганнибал. Выдрал, растрепал белоснежные перья, выбросил в сторону от себя. Красивые, но ненужные, лишние. На сердце остались лишь их гниющие обрывки, болезненные шрамы. Неизгладимые, уродливые.       С ними Грэм стал прекраснее. Он сиял всё это время, как звезда, близкая и горящая. Не спалила своим огнем она только Лектера, который больше всех этого заслуживал. Чертовски больно гореть собственным огнем, и Уилл теперь точно был уверен в этом.       — Это наша последняя ночь. Я видел её в твоих глазах, когда впервые встретил у Джека. – Рука безвольно повисла вдоль тела, испачканная в багровой крови, застывающей колкой корочкой на ледяной коже. Мороз не щадил ни лица, ни дрожащих пальцев. Слезы превратились в блестящие капли на красных щеках. – Сегодня я превращусь в то, что ты так хотел видеть. Вся твоя ложь во благо, все твои теплые объятия, все трупы, то «искусство», которое ты преподносил мне. Всё было лишь для этого, ведь так?       — Да, ты прав, дорогой Уилл. Рядом со мной ты наконец станешь совершенным.       Уилл замер. Стоял, не дыша, пытаясь найти в огрубевшем лице, остром, утонувшем в черном вороте пальто, родные морщинки улыбки, легкий румянец. Но оно было бледным, отрешенным и совсем не живым.       Из уголка рта стремительно потекла алая дорожка, закапала на белую рубашку, под ноги. Лектер протянул руку, прикоснулся грубой кожей перчатки к затылку, притянул за шею ближе. Прижал к себе, глядя прямо в глаза, и наконец его безэмоциональное лицо тронула улыбка. Искренняя, но холодящая внутренности до дрожи. Он не видел перед собой Грэма, он видел то, что сам создаст. Скользнуло отблеском между ними заточенное лезвие.       Уилл почти не ощутил боли. Он уже умирал в агонии, стоя всё это время перед любимым человеком, который его отверг. Уничтожил. Избрал путь, который для Грэма был невозможен и смертелен.       Нож разорвал ткань и вонзился в центр груди. С треском, надрывно, прорезал плоть и вошел в сердце. Мягко и медленно.       — Так вот, чего ты хотел. Таков твой… - Уилл не договорил. Захлебнулся кровью и слезами, задохнулся воздухом и обмяк на любимых руках.       — Замысел, дорогой. Таков мой замысел. – Ганнибал подхватил содрогающееся тело на руки, глядя в обретающее голубоватый оттенок лицо. Ловя последний блеск живых глаз, вдыхая последний вздох. Снег накрывал его, закручивался в вихри и уносил тепло сгоревшего изнутри тела в небо. Там и должна быть звезда. Там всегда было её место, и он подарил Уиллу его.       Шарф, сжимаемый до этого рукой, беззвучно упал. Лектер переступил через него и зашагал вперед по темной улице, то появляясь еле различимым силуэтом в свете мигающих фонарей, то пропадая в темноте наступившей ночи.       На небе зажглось чьё-то сердце. Любящее и преданное, яркое. Далекое.       Вечное.