"Он её не сильно, но обжёг А она недолго, но любила..."
– Экспедиция была просто отвратительная... Эрвин механически крутил в руке стакан с коньяком. Его взгляд ускользнул из едва разгоревшейся беседы, которую они втроём затеяли по возвращении с экспедиции в апартаментах командора. После этих слов Смит уже не смотрел ни на неё, ни на него. Леви на самом деле понимал, знал этот взгляд, направленный в звенящую пустоту. Холодный и опустошённый. Он и сам так же смотрел порой в темноте у костра, или в сумраке кабинета – когда на твои плечи ложится ответственность за других людей, такое попросту неизбежно. Одно решение может стоить кому-то завтрашнего дня. А ты потом живешь с этим. День за днём. В глазах Смита не было ничего, ровным счётом ничего. Даже боль и страдания поглощались этой бездонной пропастью внутри. Они потеряли слишком много людей, не добившись и крохи результатов. Передовые отряды чуть не разметало от большого урона. Даже Кáта, на которую Эрвин всегда ставил больше из всех офицеров ударных, получила ранение. Конечно за два оставшихся месяца она оклемалась, но всё же её боевой огонь был неприменим большее время экспедиции. Бишоп не хватало. Её лезвий, её улыбки в бою. И хоть ответная холодная злоба Леви пригождалась, но даже его клинки не могли убить всех титанов, напавших на разведку. А титанов было много. Сколько ни маневрируй, ориентируясь по радару боевого построения, а от всех плотоядных не скроешься. Слишком многих несчастных солдат растоптали и сожрали. Эрвин до сих пор видит эти жуткие картины, как человека разрывают на части. Их крики звенят в ушах набатом. Все они надели плащи с крыльями свободы, все вышли за стену, следуя за ним, за своим командором. Море крови плещется перед глазами, кажется, что даже чистая форма, сменённая уже за Стеной, всё такая же измаранная. В мелких красных пятнах. Те, кто выжили в схватках, тоже уцелели не все. Десятки погибли от полученных ран. Ещё больше – от инфекций. Количество похоронок было колоссальным... – Просто отвратительная... – повторил эхом Смит и со скрежетом в душе осушил свой бокал с коньяком за один присест. Горло обожгло горьким удовольствием. Леви молча отсалютовал жене и тоже приложился. Кáта распивала без энтузиазма, но её щёки уже розовели от алкоголя, зелёные омуты блестели в сумраке гостиной. Не умея пить много, она рассеянно накручивала короткую кудряшку указательным пальцем, покачивала стакан, следя за плеском янтарно-коричневой жидкости о стенки. – Нельзя сидеть и мусолить это цикл за циклом, – цокнул Аккерман, берясь за бутылку, чтобы налить себе снова. Сколько они уже так сидят? Больше двух часов кряду, точно. Мужчина покачал головой. – Сам же знаешь, бессмысленно – результат один и тот же. А так ты и себя, и нас втопчешь в уныние. Да, люди умирают. Да, иногда умирают зазря... Нужно понять, что и как было сделано не так... – Налей и мне ещё, – тихо говорит Катрина, облокачиваясь на ручку кресла и подставляя стакан. – Нам просто нужно забыться на один день, а не вариться во всём этом. И потом делать дело... – Да, – Леви соглашается, разливает коньяк. – Делать дело. Ясно и кропотливо. – За ясность и кропотливость! – Смит поднимает бокал. Взгляд уже не столь отстранённый, на губах появляется намёк ухмылки. Катрина смеётся, и Леви чувствует, как все его мышцы податливо расслабляются. Он готов слушать этот смех вечно. – Ты слишком буквальный, Эрвин. За то, чтобы эта ночь дала нам пустую голову и ясность после. Леви молча чокается с ними, цедит коньяк. Исподволь следит через полуопущенные ресницы за тем, как Эрвин смотрит на его жену. Смит уже и впрямь пьян – голубые глаза блестят, в жестах скользит аффектация, порой командующий увлекается и даже касается руки Кáты, лежащей на подлокотнике кресла. Эрвин шутит, оглядываясь на её ободряющую улыбку, смеётся, стоит Кáте сказать что-то со смешком. Но даже сейчас его комплименты, шутки и короткие касания галантны. По-пьяному, в алкогольной градации, Смит вообще образец трезвого флирта. Леви поджимает губы – командор так отчаянно ластиться к Катрине, что это даже... жалко. Он и раньше был к ней неравнодушен, Леви это чувствовал, знал, понимал, но сейчас – под градусом алкоголя и отчаяния – Эрвин совсем ушёл от чувства меры. Диван и кресла у Смита в апартаментах стоят близко. Коньяк медленно разливается по стаканам. Они пьют снова и снова. Горечь алкоголя благодатно глушит пульсирующую боль в груди у каждого. Кáта с бравадой берётся пародировать офицеров, выходит словно на сцену, становится перед столиком и диваном – Смит пересаживается с кресла к Леви, как в театре созерцая эту комедию в одном лице. В дымке алкоголя её пародии особенно забавны. Мужчины быстро угадывают каждого, что под конец она с довольной улыбкой усаживается назад, поджимая ноги к груди. Смотрит, как Эрвин и Леви пьют на брудершафт, закрепляя победу над пародиями. Наливает и в свой бокал, смеётся. Стопка. Ещё одна. Рассказывают анекдоты, забавные случаи. Леви показывает фокус с тремя бокалами и монеткой, ловкость его пальцев несравнима ни с чем. Кáта и Эрвин пытаются угадывать, но всякий раз проигрывают. После третьей бутылки играют в "я никогда не...". Смит с ухмылкой разваливается на диване, остро и лукаво щурясь. "Я никогда не... женился и не выходил замуж" "Тц, иди ты, Эрвин. Командор-холостяк, нашёл, чем хвастать" "Поддерживаю. Мой черёд – я никогда не была командором" "Чертовка. Ладно, ладно – я пью" Это тянется долго. Шутки, лёгкие шпильки друг другу. Ничего жестокого, ничего серьёзного. Так и распивается бутылка – во многом её добивает Леви, его жизненный опыт играет самыми разными красками. Потом снова тур анекдотов. Смех порой натянутый, от истощённых нервов они готовы смеяться с глупой шутки про кирпичи, что падают со Стен по вине нерадивых солдат Гарнизона. Порой смех пьяный, развязный и необузданный. Коньяк идёт в вены, разливается по телу, даря мнимую лёгкость. Туманность. В голове всё мешается – вчера, сегодня... завтра? Какое завтра, если у них есть этот вечер. Разве возможно получить большее, если служишь в Разведкорпусе – учитывая смертность, учитывая всё пережитое?.. Стаканы чокаются. Открывается новая бутылка. Смит со скучающей ухмылкой достаёт карты из ящика стола – играют в дурака на желание. Бишоп смеётся, когда набирает огромный веер, капитан выходит первым, следом – командор. Катрина проигрывает с треском, бурча под нос про жуликов и махинаторство, но её глаза радостно блестят – она проиграла своему Аккерману. Леви с самодовольной улыбкой требует поцелуя, как награду. Смит подзуживает, распаляет. И Кáта оказывается на коленях у мужа. Оглаживает шею, целует его в губы – сначала отрывисто, запальчиво, с громким картинным причмокиванием, едва касаясь, а затем страстно припадает. Влажно, с языком, так, что аж до трясучки. Они оба загораются с пол-оборота. Им двоим вообще не требуется многого – долгое отсутствие яркой близости в экспедиции тоже даёт о себе знать. И вот уже ловкие женские пальцы расстёгивают застёжку на шарфе, скользят по пуговичкам рубашки вниз. Губы сталкиваются в страстном танце, языки ласкают друг друга – не столь борясь за превосходство, сколько просто даря щекочущую истому в сердце. Отдаваясь желанием большего. Кáта почти расстёгивает серую рубашку, гладит пальцами открывшуюся кожу, выгибается с полустоном, чувствуя его ладони на пояснице, чувствуя его. А Леви слабо, но соображает, что они не у себя дома и даже не в кабинете. Они у командора в гостиной. И он сидит тут, рядом. Аккерман отстраняется, оглаживает её ровные плечи, сбито смеётся. Голос сиплый, напряжённый: – Тише, тише, Кáта. Я же так заведусь... – По виду ты уже, – хмыкает Смит, кивая на натянутые брюки. Леви косится на него – командор развалился рядом, локти на спинке дивана. Цедит коньяк и смотрит, неотрывно и жадно смотрит на целующихся. – Не останавливайтесь, я хочу посмотреть. Кáта развязно смеётся, наклоняет голову на бок. – Какие требования. А поучаствовать ещё не хочешь? – А вы позволите? – щурится тот. И что-то у всех троих щёлкает. Кáта шумно сглатывает. Поворачивается к Леви. Им нужно забыть всё. Им троим нужно забыться. Очень нужно. Леви подаётся вперёд и целует её в шею, выдыхает. Он слишком собственник в вопросе своего счастья, но сейчас... В прошлый раз, после ужасной экспедиции, когда оба были рассержены и злы на судьбу, они с Кáтой сломали кровать – она попросила выместить всё на ней, а он согласился... и это было то, что им и требовалось: почти дойти до грани, но не перейти в боль – только отчаянная страсть, только лёгкая грубость, согласованная резкость... Сейчас же – всё намного хуже. За стенами они пережили сущее безумие. Может, утопить его можно лишь в большем сумасшествии... – Кáта? – она сдавленно мычит. И они понимают друг друга. Леви властно стискивает её бёдра, прижимая к своему стояку. Катрина сбито стонет, елозит и трётся. Смит выдыхает, очарованный этой картиной. У него уже давно тянет истомой живот, что в штанах тесно. Леви остро смотрит на командора, его голубо-серые глаза блестят. – Где у тебя спальня?***
– Нам нужны правила, – заявляет Кáта, когда Леви заваливает её на кровать. Эрвин устраивается сверху, нависая над кудрявой головой. Аккерман сползает к бёдрам, трётся носом о её живот, вынуждая всхлипнуть. – Определённо, – хмыкает капитан, ведя ладонями по женскому телу. Оглаживая талию, уходя на бёдра. – Эрвин... Смит поднимает на него затуманенный взгляд. Леви давит желание пьяно усмехнуться – только посмотрите, какой послушный и податливый главнокомандующий Разведкорпуса. – Если Кáта говорит "нет" или что ей больно, мы останавливаемся. Не важно – близко ты к оргазму или очень хочешь продолжать. Она говорит – мы слушаем. Понятно? Эрвин кивает. – Два коротких шлепка – мы останавливаемся, если она поднимает руку – мы останавливаемся. Всё понятно? Кáта смотрит на Смита снизу вверх, чувствуя его сильные согнутые колени у своей головы – матрас проминается под его большим и статным телом. Ладошкой тянется, касается его шеи. Эрвин сглатывает, тут же смотрит вниз, на неё. – Шлепки, удушения, удары запрещены, Эрвин, – тихо шепчет девушка. Смит поспешно кивает. – Без множественных засосов, без грубых укусов – не люблю такое... Никто из нас троих не обижается сегодня. Если я целую тебя – Леви не злится, а если я целую Леви – ты не требуешь от меня поцелуя сразу после, – она опускает взгляд на мужа. Искрящиеся омуты. – И мы не соревнуемся – мы забываемся и делаем друг другу хорошо... Эрвин кивает. – Если хочешь сделать что-то экстравагантное, сначала лучше спроси... – Хорошо, принцесса. Кáта сглатывает. Безумие. Это какой-то сон. Бишоп приподнимается на локтях и смотрит на Леви, что всё ещё нависает над её животом упираясь руками около бёдер. – Неужели мы это делаем? – тихо шепчет. Аккерман кивает. Забыться с женой и лучшим другом... просто выкинуть всё пережитое, растворившись в жарком желании. Приподнимается, целует в губы, чувствуя её нежную страсть. Бишоп дрожит, выдыхает. – Леви, а наша клятва? Аккерман щурится. – Эрвин нам не чужой, он друг семьи... наш начальник и наш свидетель, – его ладонь оглаживает её щёку, чертит линию челюсти, подушечка большого пальца проходится по мягким розовым губам. Ката сглатывает. – Забыться на одну ночь... – Я отчаянно хочу выкинуть всё из головы... хотя бы на короткий миг… – тихо признаётся она. – Мы это делаем? – Делаем. Только сегодня, но делаем, – Леви подаётся вперёд и целует Кáту. Толкается языком, жадно упиваясь её ответной податливой жаркостью. Отстраняется и кивает Смиту, мол, давай. И Эрвин с дрожащим выдохом наклоняется, накрывая рот чужой жены своими губами. Словно не верит своему счастью. Леви кривится – ведь наверняка Смит это представлял и не раз. Дрочил, поди, фантазируя, как вот так целует Бишоп в своей спальне, в кабинете, где-то за стенами на экспедиции... Эрвин поначалу едва касается её губ, чуть проводит языком – осторожно, словно ещё раз спрашивая дозволения. Кáта подаётся к нему, ответно касаясь. И Эрвин, забывая всё и вся, словно сжигает внутри себя последние бланки с пометкой "строго запрещено" на деле капитана Катрины Бишоп. Все "нет" и "против" уходят из его сознания… и особенно в небытиё проваливается прошедшая экспедиция, всё, что довелось пережить и увидеть. Командор забудет на эту ночь обо всём. И уже потом, на рассвете, может пожалеть, понять, что последние пять стаканов коньяка... последняя бутылка – всё было излишнем. Но это будет потом. А пока, в его спальне эта восхитительная женщина, о которой он мечтал много ночей к ряду... Он прижимается к своему капитану крепче, пальцы скользят в её кудрявые каштановые волосы, вынуждая Кáту сдавленно выдохнуть и податься вверх. И Смит стонет. Она мягкая, до боли и одури – Леви, ушлёпок, отхватил себе девочку, конечно. Такая податливая: ладошками сжимает его плечи, тянет вниз, к себе. Касается шеи, лица. Смит увлекается, разгорается, как зажжённая спичка – устраивается сбоку, чтобы было привычнее целовать, а Кáта ответно откидывает голову назад с готовностью встречая его язык своим. Мягко касается и тяжело выдыхает. Эрвин чувствует привкус распитого ими коньяка. И поцелуй перестаёт быть невинным. Определённо и бесповоротно. Смит ощущает острое желание, что питается этим поцелуем – страстно хочется большего. И он с голодным выдохом вновь припадает к её губам, его широкая ладонь скользит по скуле к шее. К открытой, восхитительной шее. Кáта вдруг всхлипывает, остраняется. – Стой, нет, не уходи... – шепчет куда-то в темноту, и Эрвину требуется время, чтобы понять – она говорит это Леви. Аккерман тем временем сползает к изножью кровати, заваливается на деревянный щиток с ухмылкой на губах. – Продолжайте пока, я хочу посмотреть, – хрипло отзывается он, начиная расстёгивать свою рубаху. Осталась всего пара пуговиц – другую часть расстегнула Катрина в гостиной. В Леви всё же играет жилка ревности – хоть он и знает, что Кáта Эрвина не любит, никогда не влюблялась в этого обворожительного блондина. Что она его. Не просто его жена – его человек, что он для неё значит то же самое. Что всё сейчас – чистая физиология. Плюс алкоголь, его – Леви – одобрение этого безумия для небытия, да и Смит привлекательный, вроде умелый в постели... Никто на командора в этом плане не жаловался из девушек. Он для Аккермана ближайший друг. Хороший. Ответственный. Надёжный – ему можно доверить и армию, и отряд, и себя, и жену... Но всё же что-то заставляет Леви склабиться. Делиться, но огрызаться. – Доведи её до оргазма, Эрвин, попробуй сделать ей хорошо, если сможешь... Смит с ухмылкой наклоняет голову, меняет угол, снова увлекая её губы в страстный танец. Теперь у него есть карт-бланш, и он увереннее пускает в ход язык. По-взрослому распаляя и дразня, заигрывая с ловким лукавством. Рука скользит вниз, к основанию шеи. Задевает цепочку – почти шпарится об неё. Эрвин знает, что у Леви такая же: так они носят обручальные кольца, чтобы не мешались при работе с рукоятками УПМ. Смит себя пересиливает, уходит ладонью дальше, оглаживая плечо и затем нетерпеливо цепляя пуговицы. Кáта сбито выдыхает, приподнимается, елозит и садится на кровати. В отличие от него не церемонится – дёргает рубаху, заставляя пуговицы разорваться и ускакать на пол. Тащит без заигрываний рукава вниз, раздевая его, обнажая накаченный торс, мощную грудь с мелкими золотыми волосками. Эрвин лишь смеётся, снова целует розовеющие губы. Горячая она, кто бы знал. И, при этом, очень податливая – воск и мёд, молоко. Он вторит её грубости и срывает с неё рубаху таким же способом, заваливает на спину, цепляется за бинтовой узел на груди. Кáта сбито смеётся, помогает, а затем охает, когда губы командора припадают к коже. Жарко, маятно стонет. Смит долго играется с сосками. Пальцами сжимает, затем зацеловывает. Кáта под ним выглядит ещё более миниатюрной – контраст её роста и мощной фигуры командора сказывается невероятно. За ним действительно можно спрятаться, как за Стеной Роза. Эрвин поцелуями уходит к брюкам, расстёгивает форменные штаны разведчиков. Стаскивает, кидает на пол. Кáта сама снимает бельё и нагло тянется к ремню его брюк. Сглатывает, когда обнажает достоинство командора. Под смешок Эрвина оборачивается к Леви. – Вы не поместитесь в меня одномоментно... Тот флегматично пожимает плечами, но глаза горят: – Ты очень способная, Кáта. Мы сможем, поверь мне. Она сбито кивает. Её слепая вера его словам как-то особенно трогает Эрвина. Но когда Катрина снова поворачивается к Смиту, он уже не хочет ждать и заигрывать – властно тянет её за бёдра, переворачивает на живот. Горячо шепчет, почти приказным тоном, словно они на плаце стоят, одетые по всей форме: – Обопрись на локти, задницу вверх. – Понежнее, ко-ман-дор, – шутливо ворчит она, выполняя указку. А затем сладко стонет, когда Смит проходится пальцами по её промежности. Ошалело поднимает глаза, смотрит прямо на Леви, сидящего уже голым в изножье кровати. И ахает, когда Эрвин входит медленно, одной головкой. – Ах, – она падает на одеяло, дрожит, бормочет под нос обрывки слов. Смит ухмыляется, оглаживая её бедро. – Она шумная девочка, да? – Аккерман не ведётся и продолжает смотреть только на Кáту. Бишоп приподнимается, покачивает тазом, приободряя. – В умелых руках она очень отзывчивая, – с улыбкой щурится Леви, рассматривая её глаза, выражение лица. Смит проталкивается глубже, шипит и откидывает голову. – Ка-та... какая же ты узкая... и горячая... Я даже не предполагал, что все, чёрт, настолько хорошо... – он толкается до конца, подавляюще растягивая её стеночки, и Кáта раскрывает губы в громком стоне. – О, Леви-и... – забывается, не сразу понимает, что зовёт не того. Она выдыхает смешок и поднимает на него глаза. Леви беззвучно усмехается. Его грудь сбито поднимается, ходуном ходит, мышцы прокатываются под кожей. Он напряжён и расслаблен одновременно. И возбужден одной картиной. А Эрвин начинает двигаться, удерживая Катрину под живот. Он глубоко... так глубоко... Истома и дрожь разливаются в её теле необычайным купажем. Кáта всхлипывает, выгибается, покачиваясь от всё более резких, отчаянных толчков. – Назови моё имя, капитан. Это приказ, – рычит Смит, наклоняясь, вжимаясь грудью в её спину и кусая за плечо. Леви хмурится – Кáта не любит такое, был уговор. Бишоп сдавленно стонет, её разматывает. – Э...Эрвин... – голос дрожит. Катрина едва понимает, как удовольствие мешается с яркой болью в плече. А осознав, шипит и елозит под ним, резко двигая бёдрами. – Эрвин... не кусайся, прохвост... – Извини, принцесса, извини, – Смит ухмыляется в её шею, зацеловывает плечо, отчаянно чувствуя, как она сжимает его. Ему не жаль. Совершенно не жаль, что эта ночь обернулась таким продолжением... В его руках принцесса... Да, милая, нежная... властная девочка с клинками... Восхитительно горячая, такая узкая... О, как же хорошо, это слишком замечательно. Как долго он мечтал назвать её так – его принцесса... Эрвин вновь толкается – резче, грубее, прокатывается на всю немалую длину, растягивая и вжимая в матрас. С наглым прищуром вглядывается в глаза друга: смотри, как я с ней, смотри как твоя жена стонет подо мной. Кáта теряется в маятной наслаждении. Её раскачивает, а сердце бешено дрожит. Пальцы сжимают одеяло в отчаянной попытке не потерять разум – она почти движется к краю, к маятной черте забвения. Но даже в этом жаре, безумном сексе чего-то не хватает. Чего-то неимоверно важного. Нужного. Девушка поднимает на него глаза. – Пожалуйста... – всхлипывает, ловя взгляд серо-голубых омутов. – Леви, пожалуйста... Тот лишь ухмыляется: – Что такое? – Аккерман наклоняет голову, рассматривая эту горячую позу. Кáта восхитительна, что вблизи, что со стороны. – Чего ты хочешь, любовь моя? – Коснуться тебя... – стонет. Леви резко выдыхает сквозь зубы. Его встряхивает от макушки до пят. "Коснуться тебя..." – обычно его не надо уговаривать, Аккерману достаточно лишь одного взгляда родных глаз. Но сейчас... Леви сжимает в кулаке простыню и не двигается. Это не соревнование, но что-то внутри него не желает потакать и уступать Эрвину. – У тебя уже есть член. – Тогда пальцы, пожалуйста-пожалуйста! – она прогибается, потерянно хныча, с дрожью падает на локти. Глаза такие горящие, жаждущие. Только лишь что не кричат открыто: "Я буду хорошей, только дай мне коснуться тебя, пожалуйста". – Хочешь пососать мои па-альцы, – намеренно скучающе растягивает, замечая, как Смит резче вколачивается в неё. Двигает бёдрами, глубже и глубже. Отчаянно и горячо. Так жарко и страстно. Кáта кивает, быстро соглашается, бесстыдно раскрывает рот, и к подбородку скользит тонкая струйка. Леви шпарит от этого вида. Слишком... одно большое слишком. – У тебя уже течёт слюна... О, ты такая нуждающаяся, такая жаждущая... Но нет, любимая. Нет. Кончишь так, только посмотри, как командор старается... – Да, принцесса, – рычит Эрвин. – Тебе не нужны его пальцы. Просто кончи для меня... Кáта хнычет, умоляюще смотрит. Хочет злиться, но совершенно не может. Не на Леви. Никогда. Её раскачивает. Смит сжимает её бёдра, резко тянет ближе к себе, задыхается. А Кáта от отчаяния, от страстной муки удовольствия падает, вжимается грудью и лицом в одеяло. Её выгибает, она так хочет кончить, просто невыносимо. Её бедра подрагивают – она почти... близко... ещё чуть-чуть и уже почти сжимается вокруг члена Смита, когда по её разгорячённому телу идёт обидный откат. Волна жара спадает без разрядки. И тут Эрвин сдавленно и низко стонет в её спину, между лопаток. – О, как прекрасно... – он резко выходит и кончает тягуче, страстно со стоном, заливая простыню, её бедра. Шипит, дожимая – ярко-то как. Никогда ни с одной женщиной так не кончал. Он распарено откидывается на подушки, рассматривая открытую Катрину, ещё стоящую на подрагивающих коленях. Самодовольно воркует: – Хорошая девочка... такая умница... Кáта вздрагивает, ластиться, опускаясь на матрас, её тело ещё в сладкой истоме, но это чувство отдаёт горечью. Потерянно моргает и хнычет, сжимая руками простыню. Она была так близко... – Какой же ты не джентельмен, Эрвин, – цокает языком Леви, приподнимаясь со своего облюбованного места и пододвигаясь ближе к жене. Целует её плечи, старательно проходится языком по укусу. Зализывает эту рану. Словно извиняется за чужую грубость. Кáта с дрожью выдыхает, маятно касается его ног в ответ. Млеет, тает и разгорается. – Кончил сам, а о даме позаботился?.. Смит что-то бормочет, в истоме смотря на них, загнанно дышит. Слабак. Леви помогает ей перевернуться и лечь на спину; касается шершавыми ладонями подтянутого женского живота, уходит на грудь – мягко сжимает, и, наклонившись, обхватывает губами твердые соски. Его поцелуи неспешны, трепетны. Кáта млеет от ласк мужа, сладко жмурится. Однако через мгновение, отстранившись, Леви дует на оставшиеся влажные следы, заставляя Катрину податливо вздрогнуть от контраста. Аккерман заглядывает в родные зелёные глаза: – Он сделал тебе хорошо? – М-м, это было жарко... – Кáта всхлипывает, чувствуя длинные умелые пальцы Леви на лобке, а затем на влажном клиторе. Её встряхивает, и она податливо разводит бёдра для него. Ох, как же... Да, пожалуйста... да... – Ты кончила? – с бюрократическим флегматизмом уточняет Аккерман, кружа по её нежной плоти, с ухмылкой наблюдая, как она дрожит под ним. – Нет... нет... – Кáта потерянно стонет, когда Леви толкает пальцы вглубь с возбуждённым шипением – ощущая, как по ним тут же сочится её смазка. – Эгоист клятый... Эрвин, ты так и не сумел о ней позаботиться как надо... – Смит опять что-то бормочет в ответ, но Леви даже не вслушивается – с ухмылкой целует жену, играется языком. О, как же влажно. Катрина минуты назад его пальцы сосать хотела так, словно её жизнь от этого зависела. Рот невероятно влажный, слюны та-ак много. Он отстраняется, чтобы сменить угол и меж их губ тянется развратная прозрачная ниточка. Кáта тоже это замечает. Язычком слизывает. И Аккерман забывает, как дышать. Восхитительная. Его. – Но я покажу ему, как надо, любимая... Я сделаю тебе хорошо... очень хорошо... Кáта стонет, когда Леви вновь её целует. Оглаживает ладонями поясницу, вынуждая прогнуться. Эрвин сглатывает – какие же они горячие, просто невозможно... Его член снова подрагивает, привстаёт. Смит маятно выдыхает, обхватывает своё достоинство рукой, сжимает в отчаянной попытке утолить нарастающую жажду. – Как ты хочешь? – шепчет Леви ей на ушко, игриво мажа губами по коже. Кáта сбито выдыхает на такие ласки. Расплывается в кокетливой улыбке, чуть закусывает нижнюю губу. – Под тобой... пожалуйста... – Аккерман кивает, с ухмылкой зацеловывает женскую открытую шею. Выучено, но так чувственно – он знает все её слабые места. – Всё, что пожелаешь... Расслабь бёдра... – игриво шлёпает Катрину по внутренней стороны колена, подсказывая развести ноги сильнее. Подаётся ближе, чувственно прижимаясь кожа к коже, срывая восторженный полувздох-полустон. – Ты говорила, что шлепки запрещёны, – прерывисто выдыхая возмущается Смит, хмуря брови. Кáта щурится, оглядывается на командора. Такой крупный мужчина с растрёпанными золотыми волосами... Его широкие плечи нетерпеливо вздымаются, а широкие ладони отчаянно сжимают эрегированный член. В глазах плещутся зависть и похоть, огромная пинта страсти и ненасытности. Эти чувства, эти грехи сжимаются вокруг его горла, не давая дышать – прямо как ладонь Леви на её бедре сейчас. – Тебе – да, для Леви – нет, – она слышит, как Аккерман сипло усмехается. Леви даже не скрывает, что его устраивают эти привилегии, а особенно, что ими он в очередной раз кладёт Смита на лопатки в этот вечер. Эрвин дуется, начиная обиженно дрочить в кулак: – Я надеялся на большую лояльность капитанов к командующему, – шипит он. Не обращая внимания на эти причитания, Леви целует Кáту, мажет головкой по входу, заставляя её податливо дрожать и выгибаться под ним. Правую ногу он всё так и не выпускает из плена руки: тянет, вынуждает закинуть на своё плечо. Намеренно покачивается, давая Кáте время растянуться... Как она умеет, как она уже делала для него. Эрвина вообще здесь не должно быть... но его присутствие дарит моменту особую остроту... Это маячит в сознании между планом сделать жене хорошо и кончить от одного её вида... – Ты меня укусил... я боюсь представить, что будет, если... Ох! – Кáта проглатывает слова, с губ срывается стон – Леви со сладким вздохом толкается, заполняя и растягивая её под себя. О, стены, как же он прекрасен! Она податливо выгибается, вскидывает бёдра, принимая его полностью. Задыхаясь. Жарко, страстно... Кáта едва вспоминает, что говорила. Жмурится, слыша, как Леви усмехается над этой жалкой попыткой спуститься с небес на землю. Её раскачивает от толчков, голова блаженно пустеет. Пожалуйста, ещё... да... Моё место здесь, с тобой, под тобой... Кáта стонет, мечется по одеялу, короткие кудри рассыпаются хаотичным узором. – Ч-что б-будет, е-если дать тебе волю шлепать... О-ох, Леви... да... Вот так... пожалуйста... Хорошо, как же хорошо... – Ты так прекрасна, Кáта... Моя податливая, нежная, любимая... – сипло бормочет Леви. Стонет, когда она целует его в шею, зарывается пальчиками в волосах, тяня к себе, ближе. Слыша между её поцелуев восхитительные стоны от его чувственных движений в ней – а Аккерман уже вжался коленями в перину и входил жарко, быстро и на всю длину. Как они любят, как ей нравится... А ещё между влажными шлепками их плоти и поцелуями слышен потерянный скулёж Эрвина. Леви остро покосился на друга. Прищурился, блеснув глазами – он отвечал на вызов, что Смит посмел бросить ему недавно, когда нахалисто улыбался, любя его жену. "Ты не довёл её до оргазма, слабак, а теперь смотри, как надо. Слышишь, как она стонет подо мной? Нет? Ну так слушай лучше". Эрвин чувствует, как во рту пересыхает. Слышит, как сам же отчаянно и жалко стонет, почти скулит. Кáта так красиво выглядела под Леви – это выше любого искусства. Как идеально эти тела – тела разведчиков, с сильными рельефными мышцами, с кожей, усеянной шрамами, множественными отметками службы – как они прекрасно подходили друг другу, как Леви накрывал её собой, как его губы скользили по нежной коже, пальцы ласкали маленькое сокровище, а член растягивал, прокатывался и подавляюще входил вновь. Колени сильнее упираются в матрас, когда Леви ускоряется... Его необузданная сила вся выражается в этих страстных движениях, в этой позе – мощной, статной... Синхронные движения её бёдер в ответ... Просто невыносимо... Смит отчаянно сглотнул, смотря. Смотря. А ему вновь хотелось вновь прихватить губами розовые соски Кáты, а ещё... ещё хотелось и почувствовать другие умелые губы на своей шее. Чистое наваждение. Эрвин сжал член сильнее, двигаясь рвано, отчаянно – в такт точков Леви, с нескрываемым интересом представляя, какая сила скрывается в этих движениях – движениях бёдер самого сильного солдата человечества. Впитывая с особой жадностью все её ответные стоны. Горячие, жаркие. Представляя себя, вспоминая, как пару мгновений назад он вжимал её в эту постель... – Ле-еви-и... пожалуйста, пожалуйста... – хнычет Катрина, быстро-быстро лепеча. Чувствительная, отзывчивая. Аккерман замирает, оставаясь глубоко в ней, чувствуя яркую пульсацию узких стеночек, сжимающих его с силой отчаянного наслаждения. Восхитительный контраст. Кáта стонет, когда он щепетильно целует её в губы, затыкая умелым языком, давит, растягивая её закинутую ногу, давая остроту. Влажный язык творит чудеса... в горячке сталкивается с её, развязно, что сердце щекочит. Смит жалко сглатывает, когда Леви отстраняется и меняет угол, а между их губ вновь скользят ниточки слюны. Как же жарко... просто невероятно... А затем, умелые пальцы Леви снова растирают клитор и он одним плавным движением толкается с новой силой. И этот контраст не сравниться ни с чем. – Ты восхитительна, любовь моя... – шепчет капитан ей на ухо, с улыбкой чувствуя её горячий выдох, женские ладони на своих плечах. Слыша её потерянные стоны. Как же близко... Кáта так сильно его сжимает, пульсирует. Настоящее торжество плоти и физиологии, неотъемлемо смешанное с любовью. – Кончи для меня, любимая, дай мне снова увидеть, как ты красива... Смит не может больше смотреть – резко проведя по стволу, он изливается, пачкая собственный живот и подушку рядом. Сбито выдыхая в жар раскалённой комнаты. Леви толкается с ухмылкой победителя, когда бёдра Кáты вздрагивают. Она стонет, цепляется за него, маятно выгибается. Сжимается, отчаянно и ярко, что Аккерман с шипением кончает и сам. Её щёки восхитительно румянятся, от заполненности, рот раскрывается, выстанывая имя. Его имя. И Леви целует нежные губы, выпивая всю сладость этого оргазма. С ним. От него. – Люблю тебя... – Кáта распарено выдыхает, теряясь в комнате, в дне... Она забывает всё... Есть лишь Леви, что целует её в выемку над грудиной и отстраняется, заглядывая в зелёные глаза. Её мир, её любовь... – Ты восхитительна... – нежно шепчет Аккерман, чувствуя, как её бёдра ещё остаточно дрожат, а стеночки продолжают спазмически сжиматься вокруг его члена. Как же хорошо... Он никогда от неё не устанет... Его губы мягко скользят по женской коже, прежде чем Леви приподнимается на локтях и оглядывается. Тон враз меняется на самодовольно-высокомерный. – Хороший вид, не так ли? Кáта потерянно скользит взглядом следом. Смит. Командор Эрвин Смит. Возбуждённый и насупленный, он тяжело дышит, прислонившись широкой спиной к изголовью. Холодные голубые глаза звенят одиночеством. Его присутствие здесь напрочь вылетело из её головы. И она вдруг распарено смеётся. – Ты что, дуешься? – хихикает Катрина с мягкой улыбкой. Леви тем временем медленно выходит, чуть шипя от остаточной чувствительности; сперма скользит по складочкам, пачкая постельное бельё, но Аккермана да и всех такое мало волнует в порыве момента. Эрвин хмурится, мотает головой. – Я требую внимания, принцесса. И участия, – Смит схлёстывается взглядом с Леви. Тот наклоняется, целует жену в шею и, всё так же пиля командора глазами, отстраняется. Губы расплываются в ухмылке. – Попробуй, сделай ей хорошо, – с хитринкой ядовито шепчет Аккерман, гладя рукой раскинутые бёдра Катрины. – Она такая чувствительная после оргазма... Порой требуется лишь пара лишних движений, чтобы заставить её кончить вновь... Эрвина не нужно упрашивать или повторять дважды. Он двигается к ним нетерпеливо, будто изголодавшись. Командор касается сильной ладонью женской щиколотки, прожимает голень – какие прекрасные мышцы... Смит подталкивает её ноги к себе на плечи и жадно подаётся ближе, проводя языком по нежным влажным складочкам. – Ох, Стены... – Кáта выгибается. Хнычет, когда Эрвин обхватывает её бёдра крепкими руками, не давая двигаться. Леви не врал – она действительно очень чувствительна после... Аккерман с расслабленной улыбкой наблюдает за выражением её лица. Кáте хорошо – этого вполне достаточно, чтобы ему было спокойно. А Бишоп моргает, пытаясь поймать его взгляд, но от ласк Эрвина держать внимание на чём-то очень сложно. Она вслепую касается ладошкой бедра капитана, скользит к паху. – Леви... я хочу тебя попробовать... Пожалуйста, милый... – шепчет Кáта, начиная разглаживать нежную кожу, чувствуя, как член подрагивает под пальчиками. Аккерман выдыхает, сдавленно мычит, когда Катрина начинает двигать ладонью увереннее. Сжимает, скользит. Как он любит. Даёт нужный ему темп. Какая умница, какая же хорошая... Леви решает потакать желанию своей женщины. Приподнимается, садится рядом, оглаживает линию челюсти Катрины, поворачивает голову в бок, чтобы ей было удобнее, чуть приподнимает за подбородок. – Дай знать, если я увлекусь... – вторая рука ловит её пальцы, переплетает со своими. Просто сожми. Никакого принуждения. Она улыбается, и Леви подносит член к её распухшим губкам. Несдержанно ахает, когда Кáта старательно обхватывает его и принимает почти что целиком, быстро расслабляя мышцы. Он проходит до горла, чувствует, как она тщательно ласкает его язычком и стонет – такая вибрация отдаётся ярким сюрпризом. Эрвин тем временем присоединяет к ловкому языку пальцы, добротно смазывает их в её соках и уходит ниже. Кáта вздрагивает, сдавленно выдыхает, когда он проталкивает сразу два. Это слишком быстро – они с Леви пробовали и такое, весьма успешно, но Аккерман долго и тщательно её готовил – несколько дней к ряду, до экспедиции. Её задний проход не готов к таким быстрым изменениям сразу. Девушка резко дергает тазом, инстинктивно пытаясь извернуться, но Эрвин держится за бёдра крепко. Болезненное жжение охватывает её тело. Кáта резко сжимает ладонь Леви: Аккерман тут же быстро отстраняется. Бишоп приподнимается на локтях, рассерженно всматриваясь в Смита. – Эрвин! – тот лишь толкает пальцы снова, что Катрина, сдавленно задыхаясь, падает на одеяло. Леви хмурится, тянется к командору. – Эрвин, нет, не так быстро, хватит! Смит вздрагивает, быстро вынимает пальцы, когда Леви молниеносно перехватывает его руку, придавливая к кровати. Стискивает запястье, что аж кости хрустят. – Извини, я не хотел сделать тебе больно, принцесса, извини, – нежно тораторит Эрвин, с виной смотря то на Кáту, то на Аккермана. Катрина сбито дышит. Леви давит на руку командора, видимо решая – убить или просто отрезать. – Кáта? Она жмурится, прислушивается к телу. Боль спадает быстро. Мягко. Бишоп сглатывает. – Всё... всё в порядке... – выдыхает, тянется к мужу, гладит его поясницу. Леви оглядывается, голубо-серые омуты теплеют. – Мы можем продолжить. – Ты уверена? – Аккерман внимательно рассматривает её. Катрина кивает. – Только медленней, пожалуйста... – Хорошо... Хорошо, – Леви выпускает запястье командора. Остро щурится, вновь двигаясь к Кáте. – Эрвин, не спеши так, иначе клянусь... – Да, да, обещаю... – Смит вновь спускается, целует бёдра с внутренней стороны, припадает к складочкам, слыша мягкий стон Катрины с улыбкой. – Прости меня, принцесса, прости, пожалуйста... Кáта жмурится от извиняющихся поцелуев по клитору, от заискивающего языка, проталкивающегося внутрь. Жаркие влажные звуки вновь наполняют комнату. А телу вновь становится маятно приятно. Она снова сплетает пальцы с Леви, открывает рот, принимая его член. Ей так хочется дать ему ещё... больше... всё, что сможет. Её живот скручивает от приятной истомы, а между ног становится слишком влажно – Эрвин наверняка замечает, как смазка с новой силой течёт на его пальцы. Кáту очень быстро накрывает возбуждение лишь от одного вида Леви, когда она принимает его член полностью, почти что упирается носом в выбритый лобок. Слюна стекает вниз по её подбородку. И в этом беспорядке царит жар... Кáта с придыханием радуется, когда ярко чувствует солоноватый привкус на языке, когда слышит стоны Леви от её движений – воистину высшая награда стараниям. Она хнычет, теряясь от жаркого наслаждения, когда Эрвин старательно лижет и всё же толкается снова вниз. Её горло спазмически сжимается, что выбивает у Аккермана ответный стон. Пылкость, открытость, готовность и уязвимость – Леви не может сказать, что возбуждает его больше, но старательные ласки толкают его к восхитительному краю удовольствия. Кáта чуть заторможенно дёргается назад, когда Леви кончает ей на язык и щёки. Бишоп кашляет и смеётся, слизывает белые капли с губ. Аккерман с заботой стирает весь беспорядок краем одеяла, приговаривая шутливо и нежно "тише, не елозь". Она улыбается. Снова касается руки мужа, переплетает в слепом привычном жесте, стонет, когда Эрвин толкается двумя пальцами, но теперь он последователен и это не страшно. Смит старательно стимулирует клитор и недавность оргазма с Леви делают своё дело – Кáта выгибается, выстанывая обрывки слов, её бёдра встряхивает, и она чуть не зажимает голову командора. – Какая же ты вкусная, принцесса... – Эрвин с улыбкой отстраняется, слизывая остатки смазки с губ, утирает подбородок тыльной стороной ладони. Взирает на Леви. – Один-один, капитан. Аккерман остро прищурился. – Тц, у тебя два штрафных – за укус и боль, – он опускает в словах, но выжигает в голове, что оба её оргазма были с ним. Так или иначе, но только с ним. – Я бы на твоём месте молчал, а не хвастал. Пользуясь пристыженностью Эрвина, Леви тянет жену на себя, помогает перевернуться на живот, подталкивает её бёдра, вынуждая раздвинуться и прогнуться. – Ты выдержишь ещё? – шепчет на ухо. Целует шею. Они могут остановиться сейчас. Ей нужно сказать лишь слово. Его ладони мягко оглаживают её кожу, чуть продавливают мышцы, массажно, но без фанатизма. Кáта маятно кивает. – Да... да... – Умница, – он целует жену в плечо, кивает Смиту сесть у изголовья и подталкивает Кáту в объятья командора. – Мне нужно её подготовить, Эрвин... – Не бойся, я выучил урок, – хмыкает друг, целуя бархатную кожу, сжимая своими широкими сильными ладонями её тело. Складная и ладная, ох, какая же податливая. Он решает отвлечь её от движений мужа, расслабить, заставив говорить прописные истины. Свои истины. – Кáта, будешь хорошей девочкой, ответишь мне на экзамен? Она хнычет, утыкаясь в его широкую грудь и короткие золотые волоски на коже Эрвина щекочут нос. – Ты будешь хорошей девочкой, Кáта? Голос Смита обволакивает. "Да... да... да..." Она заплошно кивает, потерянно трётся лбом о грудину, чувствуя, как Леви толкает пальцы со смазкой, растягивая её податливые стеночки, и гладит поясницу. Кáту встряхивает, она дрожит и готова кончить уже с этого. Эрвин подцепляет девушку подбородок, целует щеки, затем губы. Толкает язык, играясь с её. – Цвета ракет Разведкорпуса, капитан Катрина Бишоп, – змеем искусителем шепчет он, кусая нежную нижнюю губу своей подчинённой, своей подруги. Кáта всхлипывает, глотая стон, когда Леви нажимает сильнее, а Эрвин сжимает соски. Жарко... Как же жарко... – Красная ракетница используется при обнаружении титана... – Катрина маятно выдыхает, плавясь под поцелуями Смита, под касаниями Леви. – Девиантов обозначают через чёрные... – Хорошая, хорошая девочка, такая умница... – с улыбкой бормочет Эрвин, выцепляя движение за её спиной. Леви приставляет член и чуть проталкивает внутрь, растирая клитор. Кáта вздрагивает, снова утыкается лбом в грудь командора, всхлипывает и глубоко выдыхает. Расслабляет бёдра податливо, медленно. Эрвин целует её в макушку. И подбадривает: – Продолжай, Кáта. Какие ещё цвета? – Ф...Фиолетовый – аварийный... – она маятно стонет. Леви входит глубже, настойчиво лаская её пальцами. – С-синий – отступление... Зелёный если... ох, если... отряд меняет направление... И жёлтый... если миссия... прекращена... вне зависимости от... оставшегося плана... – Молодец, любовь моя... всё правильно, ты такая умница... – шепчет Леви ей на ухо, едва прикусывая мочку. Кивает Смиту, что тот, чуть ли не скуля, выдыхает и елозит, устраивая между ног Кáты свой давно вставший член. Аккерман чуть покачивается, продолжает играться с её чувствительным комочком нервов. Отвлекает. – Лозунг разведки, капитан? – Во славу... – Кáта всхлипывает, подаётся назад к груди мужа, выгибается, когда Эрвин входит в неё. – Человечества... – Вот и всё, – шепчет Смит, оглаживая её бёдра. – Вот и всё... такая хорошая девочка... горячая девочка... – Как ты себя чувствуешь, любимая? – Леви целует её в шею, ведёт носом по коже, выдыхая. Кáта вздрагивает, постанывает, когда он пробно движется назад, а Смит с шипением приподнимает её бёдра и затем вновь входит. – Мне... я... – она вновь стонет, выгибаясь, принимая Леви полностью. – Ох, я... – Уже забыла все слова, принцесса? – самодовольно хмыкает Смит, повторяя движение, покачивая тазом, сжимая её талию, ощущая мелкие рубчики и недавний новый шрам от операции на селезёнке. Он долго не продержится – это слишком хорошо. – О, ты должно быть где-то в элизии – до чего же ты сейчас узкая... – Эрвин, стой, не двигайся, – Аккерман и сам замирает, вслушивается в неё. Молчание его настораживает. – Кáта? – Я... мне хорошо... вы так меня... наполняете... О, Стены, продолжайте... продолжайте, пожалуйста... – горячо шепчет она, откидывая голову на его плечо. Леви с улыбкой целует её в щеку, растирает влажный клитор и движется вновь. Свободной рукой касается её волос, вплетает пальцы во вьющиеся каштановые локоны, мягко ласкает. Чувствует Смита через тонкую стеночку внутри. Узко, тесно... Кáта так их сближает. Теперь все трое, разгорячённые и удовлетворённые несколько раз офицеры сблизились. Окончательно. Леви с готовностью качнулся вновь, Эрвин подстроился, чуть замедляя свой темп. Кáта расслабленно прогнулась, задевая твёрдыми сосками грудь Смита и сильнее откидывая голову на плечо мужа, гладя одной рукой стриженный затылок Аккермана, а второй удерживаясь, едва касаясь шеи командора. Леви поцеловал её в скулу, ни на секунду не переставая растирать её нежную плоть и с усладой вслушиваться в дрожь родного тела. Эрвин различал между звуками влажных движений их тел, как Аккерман шепчет ей на ухо теплые пустые слова, обволакивающие всю страсть в нечто большее. Смит играл с сосками, зацеловывая кожу, проходясь ногтями по ребрам, прихватывая губами, мягко играясь зубами. И вслушиваясь, отчаянно вслушиваясь, упиваясь – и Эрвину, и Леви, и Катрине – им всем было что поведать тишине этой жаркой спальни. Влажные шлепки, вздохи, дрожащие страстные стоны, жаркое трение. Ни одно нутро титана под острыми лезвиями не могло быть жарче, чем теперь эта комната. Кровать заискивающе поскрипывала, когда Леви мощно упирался коленями в матрас, изголовье жалобно вздрагивало, ощущая давление от спины командора. Кáта отчаянно сжималась, сдавливая их члены, вырывая из этих самых сильных и влиятельных мужчин Разведкорпуса жаркие откровенные вздохи. – Умница, Кáта, хорошая девочка, продолжай... – Эрвин шипит, сильнее двигая бёдрами навстречу удовольствию, сжимая её талию. Он теряет контроль, ритм сбивается – он окончательно поплыл. Последней костяшкой в этом рушащемся узоре страсти из домино его хвалёной выдержки становятся острые ноготки, впивающиеся в его плечо. Эрвин Смит, тринадцатый главнокомандующий Разведкорпуса, поплыл. Его сны в его руках, его грёзы материализовались в собственной спальне. И всё, о чем Смит может думать, как не выпускать её из своих объятий, ещё дольше наслаждаться жаром и огнём. – Продолжай... чёрт... О, Стены, как же... Принцесса, можно я кончу внутрь?.. Кáта со смешком отрицательно качает головой, вновь откидывается на Леви и сдавленно выдыхает. Эрвин потерянно хватает ртом воздух, до белых полос сжимая её бёдра. Это одно большое слишком. Это морок, забирающийся в спальник в палатке в экспедиции, один из тех эротических снов, что как назло снятся под утро, когда нужно быстро одеваться и идти на проверку, на построение, а у тебя встаёт. Это дурман... Леви чувственно прокатывается, задевая через тонкую стеночку Смита, когда Кáта отчаянно стонет, сжимает пальцы в волосах мужа, всхлипывает. Она кончает – так ярко и трепетно, что её бёдра сильно дрожат, она сжимается и внутри, где-то ниже сердца, взрывается маленькая сверхновая звезда, которая горячим металлом растекается по всему естеству. Огонь проходится по мышцам, погружая тело в сладостную негу. Смит шипит, резко вталкиваясь в неё и изливается следом, ругаясь под нос и мешая это со стонами. Вязкая сперма всё же заливает её внутреннюю сторону бёдер, его лобок, живот, но всё настолько ярко, что Эрвин не обращает на такую мелочь и капли внимания. – Как же... ох, чёрт, как же горячо... – дрожаще выдыхает командор, в изнеможении падая на подушки в изголовье, пьяным взглядом скользя по телам перед ним. Леви медленно перехватывает второй рукой её шею, мягко направляет, вынуждая жену прогнуться сильнее для него и с последним толчком выстанывает имя из четырёх букв в кудрявые волосы. Аккерман на мгновение замирает, продолжая прижимать её к себе ближе. Осторожно двигает бёдрами назад, выходит. Ведёт носом по шее, выдыхает у уха, хрипло спрашивая: – Всё хорошо?.. Бишоп остаточно подрагивает в жаркой истоме. На лице расплывается мягкая улыбка. Она тихо шепчет ответ: – Всё очень хорошо... Кáта подаётся за ним следом, когда Леви ложиться на одеяло. Ещё ошалело – не обдумав нужду в подушке или одеяле. Она податливо ластиться к нему, слизывает пот с плеча, кладёт голову, прижимаясь носом к его шее, когда Аккерман вдруг переворачивается и устраивается на её груди, сонно, скорее инертно целуя кожу. Девушка сбито смеётся. – Ты меня раздавишь... – её пальцы ласково зарываются в чёрных волосах, играются с короткими прядями – у Леви жутко чувствительная голова и шея. Аккерман тут же млеет – мысли блаженно пусты, ватная нега плескается в мышцах. Он ответно усмехается. – Никогда... Смит расслабленно откидывается на изголовье, блаженно через полуприкрытые глаза и наблюдает весь созданный ими троими беспорядок – то тут, то там на одеяле застывшая сперма или вязкие соки, всё смято, перевёрнуто и отмечено... восхитительная нега разливается по телу. Вот это секс... А Леви такое всегда под боком имеет, проворный коротышка... Как Смит только проглядел Кáту, когда она ещё лейтенантом ходила? Хватать надо было и запирать, хоть в этой же спальне... Секс... у него и Кáты был секс... а вот у Кáты и Леви... Хоть они были тут все вместе, на одной кровати, Смит едва ли может применить то же слово... Эрвин смотрит на влюблённую парочку и... улыбается. Леви отчаян и прекрасен в своей манере защищать её – даже сейчас, ложась на Кáту, накрывая собой от всего мира. Тяжело, но она дрожит каждой клеточкой от такого – её отчаянно заводят его инстинкты. Любовь целовать шею, касаться сгибов, где открыты и близки артерии и вены, любовь накрывать собой после оргазма. Прижимать ближе. Обладать. Защищать. В этих бессознательных, рефлекторных жестах и скользит суть Леви – опасный и хищный, но заботливый. И тут сокрыто что-то необычайно большее, восхищающее даже Эрвина, как соперника... – Надо в душ... – бормочет Леви, будто чувствуя физически голой спиной мысли Смита, обволакивающие их двоих. Алкоголь Аккермана всегда не так сильно брал в свои тиски, выпускал быстро, да и выносливости в постели ему было не занимать. А вот Кáта уже почти что дремлет, сопит. Приподнявшись на локтях, Леви даже на миг замирает, любуясь. Сейчас такая беззащитная, хрупкая, милая... даром, что ещё пару дней назад титанов рубила на раз-два – ему под стать... Её так не хочется тревожить, но всё же, ощущая груз супружеской ответственности, Аккерман окончательно поднимается, тяня Кáту за собой, кладя руки под поясницу. – Мм... что такое? – сонно и плаксиво бормочет она, растягивая гласные. Подслеповато моргает, оглядываясь то на мужа, то на командора по привычке. – Тц, идём в ванную, – щёлкнув языком, командует капитан. – Если не пойдем сейчас, то заснём точно. Давай, давай, не хнычь, а то завтра будет ужасно неприятно, знаешь же... потные, липкие... – Кáта распарено скулит, канючит пять минуток, но Леви неумолим, успокаивающе целует в лоб. – Давай, любимая, нам всем нужен душ... Эрвин? Блондин маятно выдыхает, но сжимает кулаки, не двигаясь. – Я пока сменю постельное и уберу беспорядок. Идите без меня... Кáта заторможенно, но послушно двигается к краю кровати, поднимается следом за мужем и вдруг ахает, падая назад – ноги предательски подрагивают. Она с истомой прикрывает глаза. Румянится и смеётся. – Выглядишь прямо как в медовый месяц... или в те отпускные перед экспедицией, – подзуживает Леви и протягивает ей ладонь, а затем подхватывает под колени и притягивает к груди. Оборачивается. – У тебя же душ с баком? Эрвин утвердительно кивает. – Если мало останется завтра, можешь пойти в наш. И я принесу ведро с колодца утром. – Не утруждайся. Мне сегодня только залили, должно хватить... – фыркает командор. – Ты просто не видел, как интенсивно и тщательно Леви моется... – Аккерман самодовольно хмыкает. – Эрвин, не скучай без нас, – со смехом улыбается Кáта, кивая Смиту из-за плеча мужа. – Спасибо... "Спасибо. Спасибо, принцесса, что дала мне коснуться тебя, спасибо, друг, что дал мне коснуться её, целовать её, иметь её хоть на короткий миг... Спасибо-спасибо-спасибо..." Командор, пытаясь совладать с испариной от этой картины, приглушённо сглатывает – Катрина на сильных руках Леви выглядела как влитая. Эти двое слишком идеально подходят друг другу. Её мягкие порозовевшие от всех поцелуев губы плавно скользили по блестящей от пота коже разведчика... "Спасибо..." Эрвин принимает напускной обыденно-безразличный вид, кладёт руки за голову. Всё, с чем он остаётся в сумраке спальни – это воспоминания и пульсирующее в сердце "спасибо". А Леви несёт на руках целый мир... Как же... это... совершенно несправедливо... В груди бьётся вопрос – почему он? Почему он может быть счастлив? Почему капитан счастливее главнокомандующего? С какой стати она выбрала его, влюбилась в него и вышла за него? Где же он, величайший ум разведки, просчитался? Укол одиночества подталкивает фантазию. Он бы также носил её на руках – каждый день, целовал бы, принося завтрак в постель, дарил бы ей бессонные ночи... Он бы берёг её – окружил заботой в своём доме, дал ей всё, чего бы она ни пожелала, оградил её от всех опасностей – никогда не пустил бы дальше Стены, чтобы ни один новый рубец, ни один новый шрам не коснулись её восхитительной бархатной кожи... не дал бы когда-либо подвернуть лодыжку... не дал бы попасть в тупик, не дал бы в одиночку сражаться против трёх титанов и не допустил бы её ранения, по которому хирург удалил селезёнку... Эрвин глухо выдохнул в жар спальни, жмурясь и отчаянно выстанывая. Может, поэтому Кáта никогда даже не глядела на него – он не дал бы ей... быть собой... Катриной Бишоп – капитаном второго ударного отряда Разведкорпуса... Не дал бы размахивать лезвиями в пылу битвы, не дал бы рисковать по собственному решению, не дал бы лететь между деревьев, цепляя под проливным дождём вслепую якори УПМ... Получив в свои руки, командор наверняка захотел бы сделать её Катриной Смит. Защищённой, тихой и милой домоседкой, умницей и хорошей девочкой, ждущей своего героя-главнокомандующего из экспедиции... Получается, что он не дал бы ей ничего... а Леви? Эрвин горько выдыхает – а Леви дал ей это... он дал ей всё... Леви, капитан элитного отряда Разведкорпуса, маниакальный чистюля, натура которого предписывает подчинять, обладать и защищать, всё же смог дать ей это. У него даже фамилии нет, что Катрина так и осталась Бишоп... Есть ли в этом суть любви и брака: любить другого человека, не пытаясь лепить из него собственную игрушку, в желании податливо владеть ею, любоваться на полке в спальне? Смит не может ответить, тоня в купаже собственных чувств. Он исподволь смотрит на полуприкрытую дверь спальни – и рад, и не рад лицезреть всё это. Жадно вслушивается в короткую тихую болтовню в коридоре. Обрывочную, почти лишённую смысла, но такую... супружескую... трепетную... – ...скажи ещё раз... – Тц, говорил уже миллион раз. Вот сейчас намылю тебя и... – Нет-нет, ты знаешь, про что я... скажи, пожалуйста... – А это я говорил миллиард раз. Я люблю тебя, – Кáта расслабленно мычит в его шею, явно улыбаясь. – И ты это знаешь... – И всё же мне нравится, когда ты напоминаешь... я так тебя люблю, Леви... – Эрвин теряется в скрипе половиц, морщится. А может, ему просто больно это слышать. – ... хочу купить метра три чистой хлопковой и раскроить на платки... вышью монограмму... А ещё дома продуктов кот наплакал... надо муку купить, яйца, овощи... и молоко... и приготовить... – Куплю на рынке утром, будь спокойна, – в голосе Аккермана скользит смешок.– Уборка в доме на мне. И ужин... – Эй, я тоже могу... – Не сомневаюсь. Но ты не забудь свои отчётные дописать по образцу – как вчера с тобой смотрели... – Там слишком много условностей...– Эрвин поджимает губы – его сердце вздрагивает, когда он слышит, как Кáта сладко зевает. Дрёма так и не выпускает капитана из своих цепких лап. – Такое не забудешь... – Если хочешь, я могу... – Нет, я справлюсь. Это просто глупые бумажки, – шутливо фыркает она. – Завтра напишу... сдам экспедиционную форму наших отрядов на склад... и все документы по инвентарным делам... – Мм, – угукает Леви, открывая дверь в ванную спиной, целуя Кáту в висок, нос, щёки, уголок рта. – Я говорил, что у тебя ужасно пленительные губы, любимая?.. – Тогда просто держи меня так и не отпускай... – О, Кáта, с большим удовольствием... Пока жив, буду тебя держать. Мёртвой хваткой. – Не смешно, – ворчливо цокает она и подаётся ближе, целуя Леви в скулу. – А я буду держать тебя... – Замётано... – Как романтично, ка-пи-тан... Помнишь, на прошлой неделе мы видели светлячков? – О, да, любовь моя. Помню светлячков, а ещё то, что было до, и то, что было после... Дверь хлопает. Но Смит ещё слышит приглушённый смех Катрины, шум воды... Командор жмурится, сжимает руки в кулаки до побеления костяшек, а потом вдруг резко проваливается в бездну, теряя опору. С губ слетает удивлённый вздох, Эрвин распахивает глаза и заполошно садится на постели. В голове царит туман, а в теле – разбитость. Смит утирает влажный от пота лоб рукавом рубахи и оглядывает свою спальню, но не находит признаков, что свидетельствовали бы о недавней жаркой ночи. Словно всё пережитое было попросту сном... Очередным маятным и злобным сном, где он касался своей мечты, а затем просыпался ни с чем. Эрвин со стоном падает на подушки, утопая в темноте. Что-то щемит в его сердце... Ведь в конце концов, Леви с ней очень повезло...