Встреча

Шан видит его спустя более трехсот лет и понимает, что что-то в этом мире не только не изменилось, но все также сломано и коварно. Он все еще носит этот свой плащ, свои два меча, красный, как ярость ситхов, и фиолетовый, как перекрещивание световых мечей в поединках не на жизнь, а на смерть, и маску. В свое время множество разумных гадали, что же за нею скрыто. Многие остались без ответа, кто-то был в ужасе, а Шан была очарована и испугана одновременно. За маской, не только материальной, но и ситской, деланной, но пугающе реальной, скрывался человек, когда-то состоявший с ней в одном Ордене, исповедовавший с ней одни и те же идеалы. Потом его убеждения сменились, затем он снова пережил смену парадигм, далее еще один коренной перелом, а потом никто уже не следил: он исчез, растворился в дымке корусантского тумана, отправившись туда, откуда вернулся спустя века. Первым порывом после его появления было содрать ужасающую маску, хранящую тысячу историй, в том числе ее собственную, так неудачно и плотно переплетенную с его, чтобы хорошенько ударить по еще одной маске – лицу. Здесь ей пригодились все догмы, молитвы, заповеди и правила джедаев, чтобы сдержаться, изобразить некое подобие удивления и, приняв самодовольный да высокопарный вид, двинутся дальше. Территория врага, земли ситхов, пропитанные тьмой плохо влияли на падаванов, портили технику бойцам, стоило поторапливаться. Внезапно возникший откуда-то из недр этой планеты полу-ситх, полу-джедай не мог повлиять на ее планы, как и на нее саму. Вторым порывом, уже после его первых слов, стало желание всем криком выразить несправедливость всех механизмов и течений Вселенной, иррациональность нелюбви Силы к ней. Конечно, ожидать извинений от человека, столь много сделавшего, очень самонадеянно и наивно, как и говорить ей о том, что Сатель похожа на свою прародительницу – легендарную Бастилу. Было бы лучше, если бы он смолчал, просто отчитался какому-нибудь подскочившему офицеру и также растворился в дыму этой вулканической планетки, дыме костров от пожарищ, вызванных перестрелками, взрывами. Это был бы хороший и правильный выход. Это очень помогло бы ей. Но это не случилось. Реван заговорил с ней, объяснятся с ним пришлось ей – остальные уважительно отступили, дав ей карт-бланш для семейных разборок. В тот момент ей ужасно захотелось сбежать, спрятаться – все, что угодно, лишь бы не снова, лишь бы не опять. Семейное прошлое не отпускает ее всю жизнь, а после ее собственных ошибок и действий только глумливо улыбается ей откуда-то из тьмы времен. Женщина не имела право не могла держать обиду на этого потрепанного жизнью, смертью, посмертием человека. Он ушел не просто так, у него были причины, их было слишком много. Так много, что они до сих пор влияют на галактику, на нее, его далекого потомка, и буду влиять на будущие поколения, их далеких потомков. Кругом уже много столетий ведется война, перемирие прервано, а свобода и жизнь в галактике снова стоят на кону. Разве, не это она сказала, не этим отговорилась, закрылась, когда уходила сама? В жилах Сатель течет не только джедайская кровь, другая ее составляющая скрывает в себе множество перипетий, взывающих к ней, говорящих ей о долге и чести, о скрытых опасностях и лжи в благочестивых речах. Кровоток разносит по венам, артериям, капиллярам кровь бывшего владыки ситхов, который когда-то открыл и постиг тонкую грань золотой середины. На ней и с ней он предпочел остаться. Ею вооружился, когда уходил. Шан не может обижаться на человека, который ушел, чтобы обеспечить ей помощь, а также подобие будущего их потомкам. В конце концов, ей самой пришлось когда-то, совсем недавно на самом деле, уйти от Джейса, чтобы обеспечить ему безопасность и не дискредитировать его, а после их коротких встреч, прекратить которые было бы верхом садизма, оставить Терона, спрятав его где-то далеко-далеко, чтобы обезопасить и его, уберечь от тщеславия их положения, а также угроз, которое оно несет. Искреннее желание помочь и уберечь тогда руководствовало ими обоими. Те данные, которые были добыты, та информация, которую он получил, пригодятся, она уверена. Но где-то в груди, в средоточии всех ее скоропалительных и совсем не джедайских поступков, решений, все же свербит обида, подкармливаемая горьким пониманием и осознанием своей собственной вины. Сатель не хотелось бы признавать, но она и Реван очень похожи.