О бургундском, лавровых венках и ночных купаниях в реке

Этот летний парижский вечер был тёплым и душным, воздух казался застывшим, словно густой мёд, и лишь изредка его покой нарушался лёгким дуновением ветерка. Ночь спускалась на город медленно, будто нехотя, постепенно обволакивала его своим синим покрывалом, на котором загорались первые звёзды. Взбудораженная толпа, собравшаяся возле Лувра, чтобы поглазеть на четверых героев Франции, чудесным образом вернувшихся из мёртвых, потихоньку рассеялась, и вскоре у подножия широкой лестницы осталось лишь пять человек. Анри д’Эрбле, сын Арамиса, совсем недавно узнавший, кто его настоящий отец, то оглядывал своих спутников, то переводил восхищённый взгляд сияющих глаз на девушку, так неожиданно ставшую его невестой. Эта девушка, Жаклин д’Артаньян, дочь знаменитого маршала Франции, вновь сменила пышное придворное платье на более удобный мужской костюм, но не стала надевать парик, а просто заколола вьющиеся светлые волосы и спрятала их под шляпой. Рауль де Ла Фер, сын Атоса, с тоской посматривал в темнеющее небо, где растворились тени отцов-мушкетёров, и то и дело морщился, прикладывая ладонь к груди, — схватка с монахами в гостинице не прошла для него без последствий. Анжелика дю Валлон, дочь Портоса, беспрестанно вертела головой, не в силах сосредоточиться на чём-то одном, и цеплялась за рукав брата, будто боялась, что он исчезнет в тот же миг, когда она отпустит его. Этот самый брат, Леон дю Валлон, сын Портоса и бывший капитан королевских гвардейцев, почти невольно встряхивал головой, откидывая со лба растрёпанные волосы, и с трудом сдерживал нервную дрожь. Он тоже узнал о своём происхождении совсем недавно и при куда более трагических обстоятельствах, чем Анри. Все пятеро стояли в нерешительности, боясь нарушить только что возникшее между ними хрупкое равновесие, и думали, что им делать дальше, после того как их отцы вернулись на тот свет. Они понимали, что вечно стоять на лестнице перед дворцом не получится, и озвучить это решился сын Арамиса. — Что ж, полагаю, мы и так чересчур задержались здесь, — нарочито беззаботным тоном начал он. — Почему бы нам не пойти в «Сосновую шишку» или ещё куда-нибудь и не выпить за упокой душ наших отцов? — И за наше благополучное возвращение! — радостно подхватила Анжелика. — И за восстановление доброго имени её величества королевы-матери, — добавила Жаклин. — И за достойное наказание для зла, — кивнул Рауль, очевидно, имея в виду иезуитов, и снова приложил руку к груди. Леон промолчал и не двинулся с места, когда остальные дети мушкетёров направились к воротам. Он был уверен, что они уйдут, даже не оглянувшись, и очень удивился, когда Анжелика обернулась и помахала брату рукой. — Леон, идёмте с нами! — Полагаю, моё общество вам больше не нужно, — помедлив, ответил он и уже собирался раскланяться, но Анжелика сердито затрясла головой. — Вот ещё! Что за глупости! Отцы велели нам всем держаться вместе! Да и тебе надо отдохнуть, — она постоянно путала «ты» и «вы», не зная точно, как обращаться к Леону — как к брату или как к едва знакомому человеку, который лет на десять старше её. — Если вы зовёте меня с собой только из чувства долга или жалости... — начал Леон, но тут головой затряс уже Анри. — Вовсе нет! Уверен, вы можете рассказать множество интересных историй из своего прошлого. Сегодняшний вечер просто создан для рассказывания историй! Бывший капитан королевских гвардейцев покосился сначала на Жаклин — та хмыкнула и, отвернувшись, вздёрнула нос, потом на Рауля — тот пожал плечами. Леон пробормотал что-то неопределённое, что при желании можно было истолковать как согласие, и спустился с лестницы, присоединившись к детям мушкетёров. Анжелика немедленно снова уцепилась за его руку и решительно потянула за собой в сторону ворот. Когда дети мушкетёров добрались до трактира, уже совсем стемнело. Духота исчезла, и в воздухе повеяло прохладой, но в самом заведении было жарко, пахло вином, жареным мясом и пóтом. Посетителей было много, и в трактире стоял ровный гул голосов, изредка прерываемый взрывами смеха или возмущённой руганью. На пятерых молодых людей здесь бросали странные взгляды, поспешно расступались перед ними, и как-то так вышло, что стол возле окна, несмотря на общую тесноту, оказался свободен. — Готов поспорить, тут все уже знают, кто мы и что сделали, — вполголоса заметил Рауль, оглядываясь по сторонам. — Как быстро в Париже разносятся слухи! — поразилась Анжелика. — Не похоже, что они рады нашему прибытию, — Жаклин нахмурилась и опустила руку на эфес шпаги. — Они напуганы рассказами о воскрешении наших отцов, только и всего, — ответил Анри. Лучезарно улыбаясь трактирщику, он заказал пару бутылок бургундского, и вскоре все пятеро, усевшись за столом, воздали вину должное. Они почти сутки ничего не ели, кроме того, были возбуждены событиями прошедшего дня и дней, предшествовавших ему, поэтому неудивительно, что вино сразу ударило им в головы. — Ох, — Анри отхлебнул из бокала, утёр губы и с наслаждением откинулся на спинку скамьи. — Хорошее вино здесь подают! — Я выпила совсем чуть-чуть, а пол под ногами уже качается, как палуба корабля! — рассмеялась Анжелика. Она приподнялась, чтобы дотянуться до бутылки и налить ещё, но пошатнулась и шлёпнулась обратно на скамью. — Пожалуй, вам хватит, — Леон отодвинул от сестры бокал и бутылку. Анжелика обиженно надула губы, но не сделала попытки пододвинуть их обратно. — Я не пьяна, ты не подумай, просто голова закружилась... — Когда опьянеете, будет уже поздно, — сын Портоса наполнил свой бокал. Рауль посмотрел на него с любопытством. — Вы меньше дня являетесь братом баронессы, а уже заботитесь о ней, как о родной сестре! — заметил он. — И уже утомлён этим, — буркнул Леон. Анжелика снова рассмеялась — непонятно, был ли вызван смех общей жизнерадостностью её натуры или выпитым вином. — Я предлагаю тост, — Анри поднялся с места. На ногах он держался твёрдо, и только чересчур яркий блеск в глазах выдавал воздействие бургундского. — За упокой душ наших отцов, героев Франции, легендарных мушкетёров! Леону вспомнилось, как пару недель назад он отказался пить за здоровье государственных преступников — даже когда за них пила вся Франция. С тех пор мало что изменилось — Портос и Арамис оставались государственными преступниками, но теперь к ним присоединились Атос с д’Артаньяном и дети мушкетёров, включая Леона. Они все чудом избежали наказания, и не было никакой уверенности в том, что спустя несколько дней карающая длань правосудия не настигнет их, и Кольбер не сплетёт очередной паутины интриг, в которой запутаются пятеро молодых людей. Но спорить со спутниками бывшему капитану не хотелось, поэтому он отпил из бокала, ответив на тост Анри молчаливым кивком. — Полагаю, мы все должны повиниться друг перед другом, — после недолгого молчания заговорил Рауль. — Поскольку господин капитан теперь является одним из нас, следует принести ему извинения. Капитан Леон, — он повернулся к сыну Портоса, с изумлённым видом оторвавшемуся от бокала, — я прошу прощения за своё дерзкое и несдержанное поведение при аресте Огюста Вернье... и позднее. Оправданием мне может служить лишь то, что я защищал невиновного человека. — Невиновного? — хмыкнул Леон. — По крайней мере, я полагал, что он невиновен. Теперь я понимаю, что мне не следовало препятствовать осуществлению правосудия. — Я прошу прощения за то, что оглушила вас тогда, — выпалила Анжелика. — Я просто защищала графа! — Интересно, как бы вы оправдывались, если бы убили меня, баронесса, — холодно заметил Леон. — Но я же не убила! Я же не с такой силой... — она огляделась и обиженно умолкла. — Я приношу извинения за украденные кошелёк и шпагу и за брошенный в лицо песок, — произнесла Жаклин, хотя весь её вид говорил, что она ничуть не сожалеет о содеянном и охотно вновь запустила бы в Леона песком, если бы он вдруг оказался у неё под рукой. — Я прошу прощения за то, что противостоял вам, господин капитан, — заключил Анри, внимательно глядя на сына Портоса. — Как вы теперь понимаете, у нас была одна цель — спасти сокровища Франции, просто мы двигались к ней разными путями, нередко мешая друг другу. — Бог простит, — после некоторого молчания ответил Леон, задумчиво глядя на пляшущее в камине пламя и избегая смотреть на детей мушкетёров. — Он благоволит вам куда больше, чем мне. Я не стану приносить извинений за то, что выполнял свой долг. Но полагаю, мне следует попросить прощения за то, что я, сам того не зная, лишил Анри д’Эрбле и Анжелику их отцов. Наступившее молчание было таким долгим, что казалось почти осязаемым — нависшую над столом грозовую тучу как будто можно было потрогать руками. Анжелика первой пришла в себя и выдохнула: — Но ты же не виноват! Это был взрыв в пещере, и потом, ты же не мог знать... — Когда Арамис погиб, я ещё не знал, что он — мой отец, — протянул Анри, уставившись в стол, усеянный пятнами от вина и воска, накапавшего со свечей. — По его словам, вы победили в честном бою, да и он сам предпочёл бы погибнуть со шпагой в руке, чем гнить остаток дней в Бастилии. И в конце концов, он ведь всё равно вернулся, разве нет? Так что мне не за что прощать вас, капитан Леон. — Очень благородно с вашей стороны, — сын Портоса склонил голову. Над столом снова повисло гнетущее молчание, которое нарушил звонкий голос Жаклин: — Что ж, теперь самое время выпить за наше успешное возвращение и за возвращение сокровищ её величеству! За это Леон выпил без каких-либо внутренних противоречий и, устало откинувшись на спинку скамьи, прикрыл глаза. Нервная дрожь понемногу уходила, и по всему телу разливалось долгожданное тепло, хотя он знал, что это чувство было вызвано исключительно бургундским. Тосты следовали один за другим, к вину добавилась оленина, зажаренная до хрустящей корочки, с таким же хрустящим луком. Дети мушкетёров уже вовсю болтали, вспоминая подробности своего путешествия за сокровищами, Леон слушал их вполуха, продолжая глядеть на огонь в камине, но мысли его витали где-то далеко. Какая-то его часть сожалела, что он не погиб во время боя со своими же гвардейцами или ещё раньше, не был застрелен де Круаль и её людьми, не утонул во время путешествия в Англию... Блуждающий взгляд бывшего капитана остановился на Анри и Жаклин — они бросали друг на друга нежные взгляды и, судя по всему, были бы совсем не прочь уединиться где-нибудь в укромном уголке. Леон грустно улыбнулся, и мысли его снова вернулись к Луизе де Круаль — точнее, к той единственной ночи, проведённой вместе с ней на корабле. Сын Портоса прикрыл глаза, вспоминая тонкий аромат духов этой удивительной женщины, быстрые умелые движения её рук, страстные поцелуи, жар между её ног... — Леон! — голос сестры вырвал его из размышлений, и он встряхнул головой, возвращаясь к своим спутникам. Анжелика смотрела на брата выжидающе. — Ты обещал рассказать нам историю, — напомнила она. — Не обещал, — возразил Леон, мысленно усмехнувшись: как бы поразились дети мушкетёров, если бы он рассказал им то, о чём думал прямо сейчас! Анжелика наверняка бы залилась краской, Жаклин презрительно фыркнула и отвернулась, Рауль покраснел почище Анжелики и потребовал прекратить говорить непристойности, а вот Анри слушал бы очень внимательно, время от времени отпуская колкости. Но Луиза де Круаль, какой бы хитрой и коварной она ни была, всё равно оставалась дамой, а Леон с юности был приучен беречь честь дамы, поэтому он лишь покачал головой. — Сегодня я не в духе, чтобы рассказывать свои истории. Но с удовольствием послушаю чужие. Рассказы детей мушкетёров об их знакомстве и некоторых моментах путешествия за сокровищами и впрямь были интересны сыну Портоса, к тому же они помогли ему лучше понять людей, с сегодняшнего дня ставших его спутниками. История следовала за историей, бокал за бокалом, и вскоре все они слегка захмелели — все, кроме Анжелики, которая, помня слова брата, почти не притронулась к вину и больше налегала на оленину. К тому времени, как они собрались покинуть трактир, было уже за полночь. — Баронесса, вам не стоило приходить сюда, ещё и в компании мужчин, — запоздало спохватился Рауль. — Могут пойти слухи... пострадает ваша репутация... — Пустяки, — Анжелика дёрнула плечом. — Не могла же я из-за глупых слухов оставаться одна в гостинице! — А моя репутация вас не беспокоит, граф? — тряхнула головой Жаклин. — Вы в таком наряде похожи на юношу, а для молодых людей посещение подобных заведений естественно, — смущённо ответил он. — Но нам всем следует покинуть это заведение и разойтись по домам, пока не произошло что-нибудь... нежелательное. Леону не раз случалось поздно ночью возвращаться из какой-нибудь таверны, чаще всего — одному, но он никогда не напивался до такой степени, что не мог твёрдо стоять на ногах. Сейчас же он выпил не так уж и много, но мир вращался вокруг него, его очертания то становились чёткими и ясными, то расплывались, и сын Портоса не знал, виновно в этом бургундское или наступившая ночь. Остальные дети мушкетёров, судя по всему, испытывали то же самое. В воздухе веяло свежестью, лёгкий ветерок трепал волосы и плащи запоздавших путников, звёзды мерцали в вышине, и от взгляда в бездонное чёрное небо кружилась голова. По пути им встретилось немало подвыпивших компаний, но те в основном были настроены миролюбиво — просто брели по улице, оглашая её нетрезвым и нестройным исполнением песни, или тихо ругались себе под нос, не в состоянии найти свой дом. Четверо королевских гвардейцев, вывернувших из-за поворота, на первый взгляд ничем не отличались от очередной такой компании, но Леон снова ощутил дрожь, всегда охватывавшую его при приближении опасности, и встряхнул головой, пытаясь протрезветь. Остальные дети мушкетёров тоже подобрались — сын Портоса видел, как Анри и Жаклин, переглянувшись, одновременно опустили руки на эфесы шпаг, Рауль со встревоженным видом огляделся, а Анжелика торопливо перекрестилась. Гвардейцы подошли поближе, с каждым шагом двигаясь всё медленнее. Они загораживали почти весь проулок, так что пройти мимо них было невозможно. Приглядевшись, Леон узнал в двух из них своих подчинённых — бывших подчинённых — и тяжело вздохнул, готовясь к стычке. «Значит, такова отныне моя судьба — сражаться со своими же людьми», — горько подумал он. — Господа, какой сегодня прекрасный вечер, не правда ли? — с издевательской, на взгляд Леона, вежливостью в голосе спросил Анри и раскланялся, изящно взмахнув шляпой. Гвардейцы тоже почувствовали насмешку — они совсем остановились и мрачно уставились на детей мушкетёров. — Кому как, — проворчал один, самый высокий и широкоплечий. — Кто-то пьёт в трактире, празднуя свою победу, а кто-то оплакивает погибших товарищей! — воскликнул второй, тоже высокий, но худой и рыжеусый — насколько помнил Леон, его звали Марсель. — Мы сочувствуем вашему горю, — заявила Анжелика. Леон достаточно успел узнать её, чтобы понять, что она говорит искренне, но гвардейцы приняли это за насмешку. — Между прочим, наши товарищи погибли по вашей вине! — заявил третий. — Да-да, по вашей, господа мушкетёры и господин капитан, — подхватил четвёртый, самый молодой из всех. Его, если сыну Портоса не изменяла память, звали Жером, и он бредил мечтой стать героем Франции. — Господин капитан! — ахнул Марсель и пристально вгляделся в лицо Леона, словно не узнавая его, потом отступил на шаг и отвесил не менее издевательски вежливый поклон, чем Анри. — А я вас и не признал! Богатым будете! — Конечно, будет — он получил и поместье, и титул, и нового покровителя, — проворчал самый высокий из гвардейцев. — Как же я мог вас признать, когда вы так быстро меняетесь, — продолжал паясничать Марсель. — Сменили красный плащ на голубой, старых друзей на новых, ряды гвардейцев на ряды мушкетёров... — Вы живы только потому, что страшно пьяны, Марсель, — сквозь зубы процедил Леон, обнажая шпагу. — Все ваши слова — не что иное, как последствие излишних возлияний, и завтра вы не вспомните ничего из сказанного. И знайте, никто из гвардейцев никогда не был мне другом! Вы были подчинёнными, да, но не друзьями! Вы не смеете обвинять меня в том, что я предал своих друзей, потому что у меня их никогда не было! — Как не смеете обвинять его ни в чём другом, — послышался за спиной бывшего капитана голос Анри. — Капитан Леон заслужил плащ мушкетёра своей верной службой королю и храбростью, которой я у вас не наблюдаю. А поместье и титул барона дю Валлона принадлежат ему по праву рождения! — Я не просил у вас защиты! — огрызнулся через плечо Леон. — А я вас и не защищаю — я открываю господам гвардейцам глаза на простые и понятные вещи, — ответствовал Анри. — И поскольку ваши обвинения беспочвенны, господа, я требую от вас извинений! — Не дождётесь! — ответил Марсель, выхватывая свою шпагу. Остальные гвардейцы тоже обнажили оружие, и Леон, шагнувший вперёд, не видел детей мушкетёров, но знал, что они сделали то же самое. — Вы убили наших товарищей! — воскликнул Жером и первым рванулся в бой. Леон легко отразил его удар, но юноша был слишком пылок и горяч и упрямо продолжать атаковать. Его не остановили даже несколько мелких порезов, нанесённых шпагой Леона, и рассечённый рукав плаща. Рауль, Анри и Жаклин вступили в бой с остальными гвардейцами, Анжелика отступила к стене и замерла, с приоткрытым ртом глядя на дерущихся и быстро-быстро крестясь. Схватка была яростной и недолгой. Несмотря на то, что все её участники были пьяны, дети мушкетёров владели оружием лучше, чем их противники, и вскоре самый высокий гвардеец осел возле стены, зажимая проткнутое Раулем бедро, противник Анри отскочил в сторону, выставив перед собой шпагу и морщась от боли в раненой руке, а затем бросился прочь. Леон же отметил, что Жером успел кое-чему научиться за время своей недолгой службы, но многих приёмов ещё не знал, и бывший капитан, присев, с лёгкостью сбил своего противника с ног и лишил оружия. — Ещё один урок, на этот раз последний, — выдохнул Леон, прижимая остриё шпаги к шее Жерома. — Думай головой, прежде чем бросаться в бой. — Последний — потому что вы убьёте меня? — прохрипел юноша. Его лицо раскраснелось и блестело от пота, но в глазах не было страха — только гнев. — Последний — потому что я больше не твой капитан и ничему тебя не научу, — Леон отступил на шаг, убирая шпагу от шеи юноши, и тут его внимание привлёк пронзительный крик. Он вскинул голову и увидел, что Марсель одной рукой держит Жаклин за волосы, а другой выкручивает её кисть, пытаясь вырвать шпагу. Видимо, во время схватки с девушки слетела шляпа, и гвардеец воспользовался этим, вцепившись в её светлые кудри. — Жаклин! — хором воскликнули Анри и Рауль, вскидывая своё оружие. — Пустите меня, негодяй! — дочь д’Артаньяна билась в руках Марселя, пытаясь лягнуть его, на глазах её от невыносимой боли выступили слёзы. Вот её пальцы разжались, шпага со звоном упала, но тут от стены скользнула Анжелика, с разбегу боднула Марселя головой в бок, и все трое рухнули на землю. Жаклин пришла в себя быстро и мгновенно вывернулась из-под упавших на неё противника и подруги, поднялась на ноги и подхватила шляпу со шпагой. Она развернулась, готовая прийти на помощь Анжелике, но та, не давая гвардейцу прийти в чувство после падения, наградила его несколькими пинками, приговаривая при этом: — Научитесь! Обращаться! С женщинами! Сударь! — Бить лежачего бесчестно! — провыл Марсель, пытаясь дотянуться до шпаги. — А хватать женщин за волосы — честно? А нападать на людей, мирно возвращающихся домой, — честно? — Анжелика носком башмака оттолкнула шпагу подальше, и Марсель, шатаясь, кинулся за ней. Вернув оружие, он повернулся к детям мушкетёров, со злобой глядя на них, но при этом явно не испытывая желания продолжить бой. Высокий гвардеец, хромая, приблизился к нему, за ним, яростно сверкая глазами, последовал Жером. — Благодарите Бога, что остались живы! — крикнул им Рауль. — Мы и так достаточно крови пролили сегодня! — Это ещё не конец! — бросил в ответ Жером, и трое гвардейцев, посрамлённые, скрылись в лабиринтах парижских переулков. Дети мушкетёров глядели им вслед, переводя дыхание после стычки, Жаклин поспешно закалывала растрепавшиеся волосы, отмахиваясь от настойчивых расспросов Анри, Анжелика оправляла платье, Рауль утирал лицо рукой. — Это действительно не конец, — мрачно проговорил он. — Но это и не начало. Всё идет, как и шло, — мы сражаемся с гвардейцами, как это делали наши отцы. — Сколько раз ещё мне придётся услышать в свой адрес обвинения в измене? — Леон стащил шляпу и стал обмахиваться ею, но охвативший его внутренний жар от этого не стал меньше. — Но ты же знаешь, что это неправда! Мы знаем! — воскликнула подоспевшая Анжелика и приобняла брата за плечо, но тот осторожно высвободился. Ему вдруг стало очень жарко, и даже прохлада ночи не могла облегчить его мук. — Какая досада, что я не смогла прикончить этого мерзавца! — Жаклин в сердцах топнула ногой. — Чёрт бы побрал эти волосы, надо было их совсем остричь! — Ни в коем случае! — возмутился Анри. — Ваши волосы прекрасны, как и вы сами! И пусть сегодня вы не смогли победить этого негодяя, зато раньше вы одержали множество побед в схватках с гвардейцами и монахами! Он бросился прочь, и остальным не оставалось ничего иного, кроме как поспешить за ним. Возле одного из домов сын Арамиса дотянулся до увитой плющом решётки и, сорвав несколько плетей, кинулся обратно, на ходу поспешно сооружая некое подобие венка. — У меня нет лавра, но думаю, это вполне его заменит, — объяснил он, слегка задыхаясь. — Вы настоящая победительница, Жаклин, и вы достойны лаврового венка! — Анри, что вы делаете? — со смехом спросила девушка, когда он водрузил сооружение из плюща на её голову, но не стала избавляться от венка. — О Господи, а если этот плющ ядовит? — Нет, что вы, конечно же, он не ядовит! — ответил Анри с такой убеждённостью, как будто много лет изучал ботанику и прекрасно разбирался в растениях. Жаклин покачала головой, придержала рукой норовивший свалиться венок и всю дальнейшую дорогу то и дело поправляла зелёные листья, темневшие среди её золотистых кудрей. Дети мушкетёров вышли к берегу Сены. От реки веяло прохладой, и Леон, у которого голова кружилась от выпитого вина и всех переживаний прошедшего дня, не выдержал. — Подождите меня здесь, — сказал он и направился к реке, где отбросил в сторону шпагу, шляпу и перчатки, скинул плащ, затем, недолго подумав, расшнуровал жилетку и, сняв её, принялся стягивать рубашку. — Эй, вы что, купаться собрались? — крикнул ему сверху Анри. — Не лучшая идея, в такой-то темноте! — Не купаться, — пробормотал себе под нос Леон. — Только освежиться. Он зашёл в воду прямо в сапогах и несколько раз окунулся, не думая ни о чистоте воды, ни о сохранности своей одежды. Штаны сразу же намокли и прилипли к телу, но холодная вода и впрямь освежила его, вернув ощущение бодрости. Выбравшись на берег, Леон почувствовал себя немного протрезвевшим, хотя его снова затрясло, на этот раз от холода. Одеваясь, он кинул взгляд на своих спутников и с удивлением заметил, что Жаклин смотрит в сторону, нарочно брезгливо поджимая губы и изо всех сил пытаясь скрыть своё смущение. Анжелика же глядела себе под ноги, и даже в неверном лунном свете можно было увидеть, что она покраснела. Леон хмыкнул, однако побыстрее закончил одевание, чтобы не смущать девушек ещё больше, и зашагал к ним, захватив шляпу, перчатки и шпагу. — Ты можешь простудиться! — возмутилась Анжелика, едва брат подошёл к ней. — Зачем ты вообще полез в воду? Она же холодная! — Мне нужно было протрезветь, — объяснил сын Портоса, оглядываясь по сторонам. К нему вернулось ощущение ясности сознания, однако голова всё ещё слегка кружилась, а земля под ногами покачивалась. — Теперь нам скорее надо в дом, — покачал головой Рауль. — Кстати, господа, а куда мы всё-таки идём? Ответа на этот вопрос Леон не помнил. Чувство опьянения ушло, но взамен ему пришла страшная усталость — неудивительно, после стольких суток, проведённых в седле, зачастую без еды и сна! Он добрался до чьего-то дома, механически переставляя ноги, бредя за остальными детьми мушкетёров, рухнул на что-то мягкое и провалился в сон, едва его веки сомкнулись. Сон без сновидений длился целую вечность, и Леон, когда сознание стало возвращаться к нему, был уверен, что проспал несколько дней. Он ощущал на своей коже тепло солнечных лучей, затем к ним добавились нежные прикосновения. Чья-то рука гладила его по щеке, убирала с лица жёсткие светлые пряди, потом осторожно потрясла за плечо. «Де Круаль», — спросонья подумал бывший капитан, но тут же вспомнил, что никакой де Круаль рядом быть не может, что она исчезла, растворилась без следа среди парижских улиц, что он больше не Леон Лебренн, капитан королевских гвардейцев, а Леон дю Валлон, сын Портоса, и резко открыл глаза. Где-то в глубине души он был уверен, что всё происходящее окажется сном — и бешеная погоня за сокровищами, и разгаданная тайна собственного происхождения, и обретённые отец с сестрой, и фантасмагорическая история с вернувшимися из мира иного мушкетёрами. Леон приоткрыл глаза, щурясь от яркого солнечного света, и вздрогнул — прямо на него смотрела Анжелика. — Сестра? — собственный голос показался ему хриплым и незнакомым. — Наконец-то ты проснулся! — она всплеснула руками. — Я уже начала переживать. — Где я? — Леон медленно сел и огляделся, видя вокруг себя помещение, показавшееся ему смутно знакомым. Он сидел на какой-то невысокой кушетке, рядом валялось смятое одеяло, а из окна лились солнечные лучи. Вообще всё вокруг выглядело очень светлым и чистым, но обстановка наводила на мысль если не о бедности, то об экономности и стеснённых обстоятельствах. — У Жаклин. Мы все вчера так сильно устали, что решили остаться на ночь у неё. Не могли же мы с Раулем идти в гостиницу, а ты — в казарму! Да и мать Анри с герцогом де Лонгвилем не обрадовались бы, если бы он вернулся к ним в таком виде. — Это да, — кивнул Леон и с трудом сглотнул, ощущая сухость в горле. — Нам с Жаклин пришлось ютиться на одной кровати, а Раулю вообще в кресле, но в тесноте да не в обиде, так? — Анжелика жестом фокусницы протянула брату стакан с водой, который он тут же жадно схватил. — Спасибо, добрая душа, — он в несколько глотков осушил стакан и устало откинулся назад, прислонившись к стене. — Как там остальные? — У Рауля немного болит голова, Жаклин недоумевает, откуда на её подушке листья, — вчера она легла спать, не снимая венка! А Анри не помнит, как плёл этот самый венок! — Анжелика прыснула, но тут же вновь стала серьёзной. — Похоже, вы все вчера хлебнули лишнего. — Поэтому я и предостерегал тебя. Лучше учись на моих ошибках, чем на своих, — Леон, почти неосознанно отметив, что он теперь обращается к сестре на «ты», ощупал свою мятую рубашку и поморщился. — Я что, вчера правда искупался в Сене, или мне это приснилось? — Не приснилось, — она смущённо отвела глаза, и бывший капитан невольно усмехнулся. — Что ж, радует хотя бы то, что я не разделся догола... А стычка с гвардейцами — это ведь тоже было? — Было, — Анжелика вновь подняла глаза, и они ярко заблестели. — Этому рыжеусому так досталось от меня, что больше они к нам не сунутся! — Сомневаюсь, — пробормотал Леон. — Как и говорил Рауль, это ещё не конец... — он снова осмотрел комнату и перевёл взгляд на сестру. — Что же нам делать дальше? — Сегодня можно ещё отдохнуть, а с завтрашнего дня всё пойдёт по-старому... то есть по-новому, — решительно ответила Анжелика. — Королю нужны его верные мушкетёры, а королеве — верная фрейлина. А я поеду в монастырь, — вздохнула она, возводя очи к небесам, и Леона будто окатило ледяной водой — гораздо холоднее той, что была в ночной Сене. — Ты хочешь уйти в монастырь? После всего, что ты пережила? После того, что мы пережили? — Ну что ты! — сестра изумлённо уставилась на него. — Как тебе такое в голову могло прийти? Я поеду в монастырь, чтобы сказать настоятельнице, что не намереваюсь становиться монахиней. Уверена, она только обрадуется, — Анжелика снова вздохнула. — А... тогда ладно, — Леон прикрыл глаза, стараясь скрыть выдох облегчения. В соседней комнате раздались голоса, Анжелика поднялась, собираясь идти туда, и брат не стал говорить ей, что под вопросом «Что же нам делать дальше?» он имел в виду «Как нам дальше жить?», а не «Что нам делать сегодня?», — потому что сейчас ему казалось, что он знает ответ на этот вопрос. Прошлой ночью не случилось ничего особенного, но странное дело — Леон больше не ощущал неловкости при разговоре с сестрой и был уверен, что не ощутит её, разговаривая с остальными детьми мушкетёров. Прошедшая ночь если не сделала их друзьями, то хотя бы сплотила, они стали собутыльниками в трактире, союзниками в схватке с гвардейцами, соучастниками в разного рода шалостях — вроде срывания плюща или ночного купания в реке. Вряд ли это могло сразу, в один миг сделать их друзьями до гроба и за гробом, какими были их отцы... ... но всё же это могло стать началом прекрасной дружбы.