Здесь первые на последних похожи

На следующее утро Роджер уже сидел в Министерстве. У него, в отделе культуры, было свое место у так званого Муз.Генератора. Музыкальный генератор — это устройство, которое пишет синтетическую музыку. От пользователя требуется лишь указать желаемые партии, размеры такта, тональность, и прочее. И через некоторое время обработки будет готов инструментал. В среднем машина справлялась с задачами за час-полтора, но иногда дольше. Писать музыку, как и книги или сценарии для художественных фильмов, самостоятельно не приходилось уже давно. Всё заменили различные Генераторы. Лишь немногие видели в прошлом живые инструменты — сейчас их использование не одобрялось. Периодически музыкальный генератор было необходимо обновлять, добавляя в программу новые алгоритмы. В этом, кстати, и заключалась основная работа Роджера — программирование Музыкального Генератора. Однако сегодня Уотерс создавал музыку для своей новой сатирической песни «Деньги». В какой-то момент машина дала сбой и дорожка с партией бас гитары скопировалась в партию ритм гитары. Они звучали теперь идентично, но с разной высотой. Роджер оставил как есть, потому что терять уже обработанный результат ему было жалко, а вносить изменения не позволял принцип работы машины. Затем Роджер начал работу над вокалом. Он напел слова в микрофон Телекрана: “…бабки — это кровь. Дели честно, но никогда мое не тронь. Бабки, сказал бы я, Это корень всего мирового зла!” В конце Уотерс сделал примечание, что это написано от лица глупого капиталиста. С этими словами он отправил черновую запись текста начальнику отдела. Тот в свою очередь должен был переслать запись цензорам. Роджер прикинул, что подтверждение может прийти во второй половине дня. Он решил спуститься в столовую. Столовая как всегда встретила Уотерса звоном столовых приборов и запахом пищи. В это время дня у многих был перерыв, потому почти все столы оказались заняты. Роджер пошёл к барной стойке в углу. Он редко садился там, но выбирать сегодня не пришлось. Роджер бросил беглый взгляд на немного отслоившуюся краску на стене у стойки и на пятно неизвестного происхождения в углу. Затем он принялся есть. На обед в этот день подали рис с небольшим количеством подливки и маленьким кусочком говядины. Еда странно пахла, но Роджер с привычки не обратил внимания. В какой-то момент он заметил краем глаза движение и повернул голову. “Здравствуйте, товарищ Уотерс!” — на соседний от Роджера барный стул взобрался товарищ С. и поставил поднос. Это был низкий, по сравнению с Роджером, мужчиныа с темными вьющимися волосами. Он был немного его моложе и бездетный. С товарищем С. Роджер общался редко. Особо пересекаться не приходилось, так как тот работал в научном отделе, иногда в две смены. Ко всему прочему он не состоял в спортивных командах при Министерстве, вместо этого предпочитая шахматный клуб. Настоящий интеллектуал. “Здравствуйте”, — вежливо ответил Роджер и вновь уставился в тарелку. Он ковырял вилкой, тчетно пытаясь отделить рис от подливы, вкус которой не вызывал доверия. “Извините, пожалуйста, — С. прокашлялся и начал разговор. Роджер снова повернул голову, — Я пока шел сюда, случайно заглянул в ваш кабинет и подслушал... Пишете песню, да, товарищ?” У товарища С. глаза загорелись интересом. Уотерс кивнул ему в ответ на явно риторический вопрос. “Да, надеюсь уже сегодня получить ответ цензоров. Хотелось бы, если повезёт, включить её в следующую концертную программу”. “Бабки — корень всего мирового зла…, — С. процитировал строчку будущей песни Роджера и выдержал паузу, — Это же гениально! У вас явно талант, товарищ! — а затем С. вдруг цокнул языком, — Однако, знаете что…?” “Неужели что-то не так с текстом?” — Роджер приподнял брови. Ему не очень понравилось, как лестный тон товарища С. сменился на более осуждающий. “Вы же знаете, что я вместе со своими коллегами-филологами работаю над изучением современного Английского языка? — С. посмотрел на Уотерса немного хитрым взглядом, как всегда бывает, когда тот начинает говорить о работе. С. явно обожал свою работу, — По нашим прогнозам совсем скоро, может быть даже в ближайшем десятилетии, слово «деньги» может стать архаизмом окончательно. Жаль будет, если следующее поколение не поймет посыл вашей песни”. “А вы в это искренне верите?” — Роджер наколол на вилку кусок мяса и целиком сунул в рот. “О, товарищ, вы же знаете, с какими темпами развивается Океания! Партия Английского Социализма совсем скоро приведет нас к торжеству коммунизма!” “Безусловно”, — Роджер кивнул и потянулся к ручке кулера с водой. От немного пересоленной еды ему захотелось пить. “Придет время, и даже ваши демонстрации на концертах потеряют актуальность, — мечтательно и хитро проговорил С. — В мире, в котором вскоре не останется ни одного мыслепреступника. Будет некого запугивать, потому что все станут стерильны”. Уотерса слегка передёрнуло, но он не подал виду. Он больше предпочитал слово “свободны”, в данном контексте. На самом деле Роджеру никогда не нравился С. Лёгкое чувство паранойи каждый раз оседало где-то в груди, когда Уотерсу доводилось начинать с ним общение. Смущало многое: и его манера всем чрезмерно восхищаться, и в то же время некое высокомерие, и желание преуспеть везде и всюду. С. явно хотел казаться лучше других, даже в своем патриотизме, который он демонстрировал при первой возможности. Но больше всего напрягала его болтливость и склонность постоянно обо всем рассуждать. Роджеру это казалось чем-то очень подозрительным. “Мыслепреступник!” — это слово так и стучало у Уотерса в голове. От интузиазма, который излучал товарищ С. веяло чем-то неискренним. Будто он говорит одно, а думает совсем другое. Думает… И что-то скрывает. И своим «ударным трудом» пытается льстить начальству и отводить от себя подозрения. Но едва-ли у него это получится, ведь выскочек в коллективе не любят. Даже есть негласное правило: идти в ногу, не отставать, но и не шагать впереди всех — и то, и другое нехорошо. Возможно, Роджер был и вправду параноиком, но отделаться от чувства, что с С. что-то неладное, он не мог. Единственное, что могло бы его успокоить, когда паранойа достигала пика, это донос. Но всякий раз проходя мимо кнопки связи с Полицией Мысли, Уотерс останавливал себя. Доказательств предательства С. было недостаточно, если и вовсе не было. Когда у Роджера и С. совпадали рабочие дни, последний, как специально, всегда брал сверхурочные и засиживался в исследовательском центре до поздна. Поэтому проследить за ним было проблематично. Изредка бывало, Роджер даже представлял, как собственноручно выбивает из С. признания. Может, дубинкой, или чем потяжелее, в каком-нибудь подвале. Чаще всего эти образы приходили в его голову во время «Двуминуты Ненависти”. Забавно, что коллеги неоднократно, полушутя, говорили Уотерсу, что из него мог бы получиться неплохой работник Полиции Мысли. Ссылались они на его уверенность и агрессивность на демонстрациях, которая могла напугать неподготовленного зрителя. Роджер в ответ всегда ухмылялся и отнекивался: “Я лишь государственный артист, который играет свой образ на сцене, не более. Полиции Мысли же нужны профессионалы”. “А вы готовы к празднованию Дня Химика, товарищ Уотерс?” — С. вновь подал голос, пытаясь поддержать разговор. “Что?” “День Химика. Новый государственный праздник, который ввели три года назад. Отмечают в следующую пятницу, — восторженно проговорил С., а затем выдержал небольшую паузу, — А у вас есть работающие в этой области родственники? Передавайте поздравление, если что”. Роджер закивал головой. Он был круглым сиротой с 13-ти лет. Но С. знать об этом было необязательно. Кусок в горло больше не лез. Роджер положил вилку на поднос, а сам поднос, с ещё наполовину полной тарелкой риса, на ленту. Надо было возвращаться к работе. Через пару часов закончилась смена Роджера, и он отправился домой. Дома он тут же получил уведомление от Телекрана: “Внимание! Вам факс, отправитель: Отдел Цензуры. Зачитать?” Роджер вздохнул. Это было по поводу «Денег». “Распечатать” — сказал он. На всю квартиру раздалось дырчание принтера на столе. Вскоре высунулось два листа. “Большой факс, — подумал Роджер, — надеюсь, это к добру”. Уотерс подошел к столу, забрал распечатки и пробежался по тексту глазами. Написано было следующее: «Уважаемый Р. Уотерс. Отдел Цензуры рассмотрел ваше музыкальное произведение «Деньги». Сгенерированный инструментал, а также текст, одобрены. Текст подвергся следующим изменениями без права на апелляцию: удалено…» Роджер дочитал до конца. Оказалось, что цензоры забраковали по крайней мере половину его текста. Роджер не был ни расстроен, ни удивлён. Ему в самом деле не очень нравилась вторая половина записи. Ее он тогда зачитывал уже севшим голосом, на заканчивающуюся ленту. Вдруг Телекран завопил вновь. “Вам факс! Отправитель: начальник Отдела Культуры…” “О, а это интересно…, — Уотерс поднял голову, — Зачитать!” С этими словами он плюхнулся в продавленное кресло. Телекран же зачитал новый факс: «…вы приглашены на выступление в честь Дня Химика, которое пройдет в училище номер… …-го числа этого месяца. Просим вас связаться с отделом по поводу концертной программы не позднее, чем…» Роджер откинулся на кресле и слегка улыбнулся. Он понял, что приближается очередной концерт. Всё-таки ему нравилось выступать гораздо больше, чем мариноваться в офисе Министерства. Это было его призвание. Особенно перед подростками — самой благодарной и внушаемой аудиторией.