Помимо прочего, всё будет хорошо

      Вопреки распространенному мнению, драматичность Лютика распространялась не только на ситуации, когда необходимо было подвергнуть особому вниманию что-то дурное. Когда дело касалось чего-то хотя бы слегка положительного, бард также не упускал возможности призвать всё свое образование и весь жизненный опыт, чтобы распространить вокруг себя (местами совершенно безумный) оптимизм. Так что на самом деле степень безнадежности (или великолепия) ситуации определялась не здравым смыслом и даже не списком фактов, а исключительно желанием Лютика отнести обстоятельства к той или иной категории.       Не всегда, конечно. Не тогда, когда от выводов барда зависело что-то по-настоящему важное, но в целом…       В целом — настоящая дыра в стене норы (которую обитатели Каэр Морхена называли комнатой в силу своего низкого уровня культуры) была обозначена бардом, как деталь интерьера, хотя благодаря ей комнату нередко пронизывал ледяной сквозняк.       Сырость, невзрачный темный цвет стен и полусгнившая мебель — обозначались бардом исключительно как соответствующий антураж. Может быть даже… реквизит?       (Скверно работающий камин позволял сохранять первый и второй пункт нетронутыми.)       Приемлемо-чистые и сухие простыни являлись ничем иным, кроме как благословением небес.       А бессонница, отчасти вызванная атмосферой, была свидетельством тонко чувствующей натуры поэта, который творит под луной и…       … и всё такое.       Красные из-за бессонницы глаза наверняка придавали его образу загадочности. Что-то про… особый эмоциональный надрыв, который так нужен зрителю.       Ни одного зрителя не было. Пока что.       Лютик натянул пыльную шкуру почти до макушки, подышал на ледяные пальцы и продолжил записывать. Зажмурился, проморгался, пересел чуть поближе к свече.       — Завтра первым делом попрошу их что-нибудь сделать с дымоходом, — проговорил Лютик.       Бумага смялась под пальцами, Лютик снова закрыл глаза и несколько раз несильно приложился виском к стене.       Сквозняк завыл с новой силой. Бард вымученно простонал ему в тон, откинув голову назад настолько чувственно, насколько смог, и только после того, как до последней клетки ощутил весь спектр эмоций, он открыл глаза.       Крик вырвался из его горла так легко и непроизвольно, что он услышал его почти со стороны. Он подпрыгнул на месте и больно впечатался лопатками в холодную стену.       — Бард…       — Блять! — взвизнул Лютик. — Йеннифэр! Так нельзя делать!       Йеннифэр стояла в дверном проеме, и даже несмотря на то, что этот силуэт и аромат Лютик узнавал всегда безошибочно, поначалу его мозг вполне резонно принял темное пятно в дверях за угрозу.       — Просто… постучись! — продолжил Лютик уже не так возмущенно и махнул рукой в ее сторону.       — Ты не спишь, — резюмировала чародейка и плотно закрыла за собой дверь.       — Несмотря на все неземные удобства, сон не почтил меня своим присутствием в эту благодатную теплую ночь, — как всегда плавно интонировал Лютик в ответ, хотя в этот раз в его словах было неприлично много едкого сарказма даже несмотря на мелодичность голоса.       — Это был не вопрос, — нейтрально отозвалась Йеннифэр и нарочито медленно огляделась. Потом приподняла руку в сторону дыры в стене.       — Нет! Стой! — Лютик вскочил, опрокинув все свои одеяла на грязный пол, но не успел: на месте невероятно живописной трещины неизвестного происхождения уже красовалось небольшое окно с настоящим, черт его побери, прозрачным стеклом.       Повисла пауза. Лютик возвел руки к потолку и громко хлопнул себя по бокам.       — Она мне нравилась! — капризно и слишком громко возмутился бард.       — Мне — не очень.       Лютик никогда не был хорош в том, чтобы играть с ней в гляделки. Выдержав несколько секунд, он отвел взгляд и покачал головой. Он вернулся, поднял все, что уронил, и просто сел на кровать в ожидании, что Йеннифэр заговорит. Но она не заговорила.       — Что-то случилось? — наконец нарушил тишину бард. — Что-то, что привело тебя сюда посреди ночи?       — Твоя бессонница.       — Откуда ты знаешь?       — Карты сказали мне.       Лютик медленно открыл и закрыл рот. Такого поворота он не ожидал. Если с тем, что чародейке было почему-то не плевать на его проблемы со сном, бард готов был примириться (и даже порадоваться такому вниманию), то вот ответ про карты был сильно за пределами его понимания.       — Ты имеешь в виду… гадальные карты?       Йеннифэр беззвучно прошагала к его кровати и без спроса села на край. Лютик продолжил:       — Ты гадала на меня?       — Да.       — Я не знал, что ведьминские карты могут быть настолько точны в выводах. Я думал там что-то… про долгую жизнь или количество детей, — невнятно пробормотал Лютик.       — Чем лучше специалист, тем точнее предсказания, — из рукава в ладонь скользнула колода карт с золотым, поблескивающим от огня свечи, узором. — Сегодня хорошая ночь для гаданий, так что я сделала расклад.       — Это всё, конечно, — Лютик снова накинул на плечи одеяло, неприлично громко чихнул от пыли, — невероятно увлекательно, но я все еще не понимаю, зачем ты здесь. Не то, чтобы я не рад принимать тебя в своих покоях, — бард хохотнул и хотел было продолжить поток речи, но вместо этого просто тяжело вздохнул и уставился на колоду.       Йеннифэр красиво раскрыла карты веером, вытянула одну из центра и положила на кровать между ними. Рисунок на карте Лютик не узнал и не понял. Ни узнавать, ни понимать он его даже не хотел.       — Весна начнется позже обычного, в апреле будут заморозки.       — Это тебе карта сказала?       Лютик еще раз глянул на свое новое окно, потом перевел взгляд на край кровати, где простыня всегда приподнималась из-за сквозняка, а теперь лежала вопиюще спокойно; и со всем смирением принял эту абсурдную ночную ситуацию. Йеннифэр всегда была до странного пугающей и до пугающего странной. Может быть, она и сидела сейчас в его комнате, выглядела так, будто только что сделала укладку и макияж, и зачем-то мешала гадальные карты, которые раньше бард воспринимал не более серьезно, чем полубезумные предложения узнать судьбу по линиям жизни на ладонях; но всё это точно не было худшим из того, что Йеннифэр могла сделать.       “Если ведьме нужно гадать здесь на погоду… то кто я такой вообще, чтобы ей запрещать”, — обреченно подумал бард. И мысленно добавил: “Не то, чтобы у меня были какие-то особые планы на этот вечер и на эту комнату, чтобы возмущаться.”       Следующая карта легла рядом с характерным звуком плотной бумаги.       — Ребенок родится через десять дней, немного раньше срока. Этому будут рады.       — Какой ребенок?       — Какой-то, — совершенно легкомысленно ответила чародейка, а потом прищурилась и добавила. — Рыжий.       — М-м, — очень серьезно хмыкнул бард. С таким выражением, будто принял к сведению эту информацию.       Третья карта легла по другую сторону от первой.       — Завтрак будет испорчен.       — Кем?       — Тут карты не нужны, — фыркнула чародейка, и когда бард поднял на нее взгляд, совсем по-юношески подмигнула ему.       Понимание пришло к Лютику внезапно и ярко. Он выпрямился и прислонился спиной к изголовью кровати.       — У тебя тоже бессонница!       Йеннифэр замерла с четвертой картой в воздухе, потом скривилась и убрала карту обратно в колоду.       — Эта испорчена, — недовольно проговорила она по слогам. — Спасибо.       — И о чем там могло быть?       — Там было про Геральта.       — Тогда не важно, — наигранно отмахнулся Лютик, чем вызвал у Йеннифэр легкую усмешку, но быстро сменил тон: — Нет, погоди. Пока я не испортил следующую карту, ответь.       Йеннифэр подняла на него свои невозможные-для-долгого-зрительного-контакта глаза и цокнула.       — Да, у меня тоже бессонница. Но также это хорошая ночь для гадания. И ты хорошая компания: тебя легко удивить и напугать.       — Не знаю, я оскорблен или польщен.       — И то, и другое, — в ритм ответила Йеннифэр и потянула пятую карту. — Книга, которую ты украл из библиотеки, будет нужна завтра. Верни ее до того.       Лютик вытаращился на нее и приложил ладонь к груди.       — Я? Украл книгу?       Йеннифэр тут же перевела взгляд на его комод, где стопкой лежали по меньшей мере десяток книг.       — Это не моё, — тут же ответил Лютик. — Это кто-то отставил до меня.       Йеннифэр иронично изогнула бровь и открыла рот.       — Я не умею читать! — очень честно и чуть громче продолжил Лютик, и как только смысл слов дошел до него, он хлопнул себя ладонью по лицу.       — Ну… это могло бы сработать, — сжалилась Йеннифэр и дернула краешком губ, — если бы я не знала тебя.       — Не надо жалости, — попросил Лютик и посмотрел на стопку книг. — Перед рассветом схожу и верну. А какая из книг будет нужна, карты не сказали?       Йеннифэр собрала карты с кровати, перемешала, пересела удобнее и очень сосредоточенно пробормотала неизвестные Лютику слова себе под нос. Наконец, выложила четыре карты.       — Красная книга, в ней восемьдесят три страницы, название начинается на “А”, ты взял ее неделю назад.       Лютик тяжело сглотнул.       — Ладно… допустим, до этого самого момента я слегка не воспринимал это всерьез, — бард ткнул пальцем в колоду, а потом признался: — Там… есть такая книга.       — Разумеется, — кивнула чародейка и снова начала перемешивать колоду.       Какое-то время Лютик наблюдал за ее работой в тишине, пока следующий вопрос не пришел к нему в голову.       — Почему эта ночь хороша для гаданий?       — Тебе нарисовать вычислительный круг?       — Нет, пожалуйста, — бард замахал руками. — Нет, я просто спросил.       — Среда.       — Что — среда?       — Среда, — повторила Йеннифэр так, будто это что-то может значить.       — Свиристели наедятся перебродивших ягод и будут лежать на морозной земле, как мертвые. Травница отнесет их в тепло. Они улетят.       — Это… метафора? — прошелестел Лютик и почесал затылок.       — Нет, буквально, Лютик. Эти птицы так делают — и в этом году будет также.       — Рад… знать, что всё стабильно.       — Новый город будет основан через три года.       — М-м.       — Там будет неплохо, но он падёт.       — Жаль.       — Не очень, — чародейка поморщилась, будто что-то знала.       — Последнее.       — Последнее?       — Не ешь оленину через две недели. Лучше будет обойтись сухарями. Карты сказали всё на сегодня.       Лютик покачал головой. Тихо пронаблюдал, как чародейка собрала карты, убрала их в шкатулку и спрятала в складках своего черного платья.       — То есть… сеанс окончен?       Йеннифэр повернулась к окну, где тонкий месяц едва пробивался из-за темных облаков, и сморщила нос.       — С картами — точно. Пока другие поля не закрылись, можно погадать на чем-то еще.       Не успев толком осмыслить свой порыв, Лютик вытянул вперед свою левую руку ладонью вверх.       — Это правда, что по линиям на руках можно узнать многое о человеке? Я всегда думал, это…       — Это?       — Это развод для идиотов, — со вздохом признался Лютик, хотя ему очень не хотелось говорить что-то подобное ведьме в ночь, благоприятную для гаданий.       Йеннифэр залезла на кровать и поджала колени под себя. Серьезный фиолетовый взгляд, почти черный в темноте, заставил пальцы рук Лютика невольно скручиваться.       Чародейка поджала губы и взяла его ладонь обеими руками.       — Чаще всего это действительно так, — медленно проговорила она и чуть наклонила голову вбок. — Но сегодня круги сошлись и звёзды не видят. Пока темно и сыро, предсказания будут точными без последствий.       — Что это вообще значит, — едва слышно промямлил Лютик. Ему вдруг стало жутко.       — Не бойся, — чародейка снова посмотрела на него прямо. — Я ведьма.       Выражение лица Йеннифэр, ее уверенность, плавность и твердость ее движений завораживали Лютика. В конце концов, он до сих пор не очень верил во всю эту чушь с предсказаниями, просто ночь действительно была тёмной, в замке было тихо, а говорила Йеннифэр так загадочно, что это создало определенную атмосферу, в которой Лютик бы принял за чистую монету буквально что угодно.       — Восприимчивость творческой натуры…       — Что?       — Ничего, — Лютик покачал головой. — Я сам с собой. Так что там… с линиями?       Йеннифэр провела большими пальцами по центру его ладони, растирая и нагревая кожу, и повернула его ладонь чуть ближе к свету.       — Вообще, — как бы между делом заметила она, — никогда не подавай свою руку ведьме. Особенно в благоприятную для гаданий ночь.       Лютик тяжело сглотнул. Антураж что надо. У него даже побежали мурашки по плечам вниз по спине.       — Но мне можно, — заверила Йеннифэр так, будто не являлась самой опасной ведьмой из тех, о которых Лютик вообще слышал.       Ну, может, кроме Волет Мейр… Но после неё — точно самой.       Целая минута прошла в молчании. Лютик успел десять раз пожалеть о каждом принятом им решении.       Наконец, Йеннифэр подняла взгляд.       — Что там? — голос Лютика резко охрип, но он не осмелился прочистить горло.       — Ты любишь вино больше, чем пиво.       Каркающий смех вырвался из его груди, и Лютик услышал, что Йеннифэр тоже подхватила его настроение.       Лютик чувствовал это — не про вино, конечно, это и так было ясно — он чувствовал что-то такое между ними, что тяжело было заключить в слова даже самому болтливому человеку на континенте. Что-то яркое, мгновенное и громкое, как молния; что-то хрупкое и настоящее, как весенний лёд над ручьём; что-то временное, но важное. Что-то, что могло бы иметь перспективу. Что-то легкое и забавное. Что-то дружеское.       — И ничего про детей, про семейные проклятия, про причину смерти? — сквозь смех выдавил он.       — Я, по-твоему, шарлатанка? — праведно, но иронично возмутилась Йеннифэр. — Я говорю про факты! Если хочешь узнать, как снять… проклятие безбрачия, иди лучше на городской рынок.       Лютик провел по лицу свободной рукой, надавил на щеки, чтобы перестать хохотать, и потряс головой.       — Ладно, какие еще факты? Любимый цвет? Любимая тональность? Сколько соли кладу в суп?       Йеннифэр строго покачала головой, хотя это совсем не соотносилось с озорным выражением лица, и снова вгляделась в его ладонь.       — Всегда молодая душа. Никакого таланта к магии. И к кулинарии.       — У меня достаточно других талантов, — поморщился Лютик.       — Про них тут тоже сказано, но я не буду озвучивать.       — О, ну конечно, про это там…       — Я про твой талант заговаривать зубы, а не то, что ты подумал.       — Эй!       — Лжец.       — А сказала, не будешь?       — Передумала.       — Что ещё?       — Много всего. С каждого человека можно написать небольшой томик — но зачем? Я стараюсь выловить что-то действительно важное, хотя, пока что самым важным было про вино.       — Я выбираю оскорбиться.       — Новая родинка под коленкой появится, когда тебе будет полвека.       — Я понятия не имею, как информация такого рода может быть связана с магией.       — Не принимай кувшин от девочки в синем.       — М. Ох. Ладно. А то что?       — Просто не надо. Когда ты смотришь вдаль, тебе не кажется.       — Не кажется что?       — Помимо прочего, всё будет хорошо.       — Это самое расплывчатое подбадривание из тех, что можно выдумать.       — Ты родился не в тот день, в который тебя записали. Это была ошибка, но все про нее забыли.       — Не может быть! — Лютик уткнулся носом в собственную ладонь, как будто надеясь найти там разборчивую запись на общем языке. — Тогда… а когда?       — Это по линиям не скажешь, — протянула чародейка и дернула плечом. — Тут нужно считать матрицу. Могу потом посчитать, если хочешь, но нужно ждать следующей хорошей ночи.       — Да мне в принципе и так нравилась моя дата, — пробурчал Лютик и нахмурился. — Не то, чтобы я помню её…       — Не вспоминай. Плохая примета.       Лютик скептически поморщился, но спорить не стал.       Йеннифэр еще помолчала, вглядываясь в ладонь, еще немного растерла складки кожи пальцами. Лютик засмотрелся на то, как ее темная кожа контрастирует с его бледностью, а также на то, насколько ее руки меньше по сравнению с его. Не то, чтобы это было новостью — он был мужчиной и он был на голову выше. Только обычно рядом с ней он чувствовал себя всего лишь небольшим булыжником на пути всемогущей великанши. Поэтому подобное напоминание о физической реальности немного удивило его. Не в плохом смысле — просто его это удивило. Это было свидетельством того, что Йеннифэр на самом деле живая. И даже обладая невероятной силой, а также огромным (по сравнению с его) жизненным опытом, она все еще была странной и довольно миниатюрной ведьмой, которая прибежала к нему посреди ночи только потому, что ей требовалась отзывчивая аудитория для гаданий.       — Скажи, а для гаданий нужно укладывать волосы? — протараторил Лютик до того, как обдумал вопрос.       Йеннифэр глянула на него, как на идиота.       — Разумеется. Ведьма должна уважительно относиться к информации и встречать ее в подобающем виде.       — А, понял, — медленно кивнул Лютик и нахмурился. Звучало как очередной бред, но кто он такой…       — Не отвлекайся, — чародейка покачала головой, отчего ее уложенные волосы подпрыгнули на плечах.       — Я же буквально ничего не делаю, — прошептал он недоуменно.       — Это не так. Тихо. Принимай информацию.       “В подобающем виде?” — одними губами передразнил бард.       — Я всё вижу.       Бард передернулся. По неизвестной причине ему было страшно отвести от Йеннифэр взгляд. Хотя они смеялись всего пару минут назад, у него все еще бегали мурашки по коже из-за всех этих магических причуд, которые свалились на него непрошенно и неожиданно этой ночью.       В любом случае, это было лучше, чем ждать рассвета, стуча зубами над пергаментом в темноте.       И в комнате стало теплее из-за того, что великолепная дыра в стене больше не была дырой.       С настоящим ужасом Лютик понял, что его камин горит. И дым от огня не наполняет комнату смогом, а уходит через трубу, как и полагается. Лютик не помнил, чтобы Йеннифэр колдовала над его камином. Он пропустил момент, когда она это сделала. Если она вообще это делала.       — Й-йеннифэр, а ты… эм. Когда ты успела…       — Тихо.       Лютик заткнулся и сглотнул. И постарался не смотреть на огонь. Вместо этого он уперся взглядом в копну иссиня-черных волос перед собой. Правда, сидеть сразу стало как-то неудобно, и ему пришлось поерзать, чтобы устроиться заново. Все это время он старался никак не дергать рукой, которую держала чародейка.       Наконец, она подняла на него свой особый тяжелый взгляд.       Лютик задержал дыхание.       — Ты не баловень судьбы.       Лютик глупо приоткрыл рот, а потом громко фыркнул.       — А то я не знал!       — Ты знал?       — Баловни судьбы не заканчивают с разбитым сердцем в не менее разбитом замке с разбитыми стенами, окнами и каминами. В одиночестве. Если ты думала, что я питаю иллюзии насчет своей везучести, то ты, должно быть, ужасного мнения о моих умственных способностях. Потому что пока что — на данный момент — самая лучшая вещь из тех, что случились со мной за последний год — это внезапный ночной визит абсолютно безумной, невменяемой и устрашающей ведьмы, которая накрутила кудри только для того, чтобы разложить гадальные картинки на моей кровати. И я буду считать это ошеломительной ночью, если к утру ты меня хотя бы не сожрешь. Вот настолько у меня низкая планка.       В этот раз взгляд глаза в глаза выдержать было намного легче. Лютик неловко поджал ногу под себя, потому что босые ступни замерзли.       — Я тебя не сожру.       — Обнадеживающе. Спасибо.       — Спасибо, — отозвалась чародейка. Мягко и искренне.       Потом она снова посмотрела на его ладонь, медленно закрыла ее, но из своих рук не выпустила.       — Всё. Звёзды видят.       Лютик хотел инстинктивно кинуть взгляд в сторону окна, но остановил себя и опустил взгляд на их руки. Центр ладони горел, как и его щеки, как и плечи, и, наверное, всё тело. То ли это была резкая смена температуры помещения, то ли слишком много впечатлений, то ли тот факт, что на его кровати сидела Йеннифэр и уже по меньшей мере полчаса мяла его руки.       Лютик тихо глубоко вздохнул. Это прикосновение, нужное для гадания, сильно затянулось по его мнению, но он не отстранился. И через какое-то время он наклонился настолько, что уперся лбом в ее макушку.       Геральт и во сне и наяву не затыкался про “сирень и крыжовник”, которыми пахла его возлюбленная. Лютик это помнил. Но как обладатель менее острого нюха, он не мог различить в этом приятном свежем цветочном аромате ни то ни другое. Йеннифэр просто пахла приятно — это было фактом. И если бы он не знал наверняка, что это, он бы вряд ли сам смог назвать конкретные ароматические ноты.       — Я сомневаюсь, что он “не затыкался”.       — Я что, сказал это вслух? — хрипло и сокрушенно простонал Лютик и намеренно ударился об ее макушку лбом.       — Да. Не мысли же я твои прочла.       — Ты же не прочла?       — Нет.       — Благодарю за приватность.       — Как будто эту бессмыслицу так просто прочесть, — еле слышно пробормотала Йеннифэр, которой мешал не только постоянный блок, который бард ставил то ли инстинктивно, то ли был научен кем-то; но и то, что в голове у Лютика был полный кавардак. — То есть, — чуть громче продолжила она, — ты обычно говоришь сам. Это облегчает коммуникацию.       — Я обещаю тебе, ведьма. Спроси меня, и я просто отвечу. Не ручаюсь за качество ответа — но молчанием пытать не стану, — бард не очень понял, с чего вдруг из него вырвалась такая искренность, но по обыкновению не стал сдерживать себя в каком-либо чувстве.       — Не раздавай обещания ведьмам, Лютик.       — …серьезно, Йеннифэр, это жутко.       — Кроме меня. Мне — можно. Но я на будущее говорю.       Лютик усмехнулся и выпрямился. В этот же момент, почувствовав движение, Йеннифэр подняла голову.       У Лютика, может, и не было никаких способностей к магии — и слава небу за это, если честно, потому что бард насмотрелся на искалеченные судьбы всех, кто был хотя бы немного связан с Хаосом. Но зато Лютик прекрасно считывал атмосферу, особенно если это касалось молодых и красивых девушек.       (Даже если их молодость — обман, а красота — не более чем блестящая наживка в ржавом капкане.)       И сейчас, вглядываясь в лицо напротив, Лютик безошибочно уловил подходящий момент, хотя и не было никаких типичных признаков: ни опустившегося на губы взгляда, ни особенно тихого дыхания. Йеннифэр просто смотрела на него.       Лютик просто наклонился и прижался к ее губам.       Не дав ни себе, ни ей время на ответ или отказ, он прервал поцелуй и прислонился к ее лбу своим.       — Если что, — начал он, прикрыл глаза и громко выдохнул через нос, — сегодня благоприятная ночь для гадания. Это я так… гадаю. Бардовские методы.       — Самая глупая и жалкая отмазка из всех, что я слышала. А я вдвое старше тебя.       — Ты выглядишь вдвое младше. Я должен был попытаться, — улыбнулся он в ответ.       Йеннифэр высвободила свои руки — Лютик понял, что все это время они так и сидели, не расцепившись, и уже успел ощутить небольшой сердечный приступ.       (Для чего она высвободила руки? Дать пощечину? Превратить в жабу? Сделать расклад? Ведьмы непредсказуемы.)       Но вместо этого она притянула его за воротник рубашки к себе. ***       Старая книга в красной обложке, которую Лютик приткнул под плащом, давила на бок при каждом шаге, но бард постеснялся просто нести ее в руках. Если Йеннифэр нагадала верно — а она наверняка нагадала верно — нужно было вернуть ее как можно скорее и как можно более скрытно. Бард крутил в голове вероятность, что ведьмаки учуят его запах на обложке и смогут сложить два и два. С другой стороны, даже если они и поймут, что он без спроса таскает к себе древнюю литературу, то что такого ужасного они с ним сделают? Запретят ему? Смешно.       Эти рассуждения не мешали барду тараторить вполголоса на совершенно отвлеченную тему, пока они медленно и тихо шли по коридору. Рассвет еще не наступил, было отвратительно темно и холодно, но Лютик видел пол под ногами и был уверен, что в этом была заслуга Йеннифэр.       Которая, в отличие от него, шагала абсолютно бесшумно. Он понятия не имел как, а главное зачем.       Когда из угла в угол по полу пробежало что-то маленькое, он чуть не оступился и не выронил книгу, которую придерживал локтем.       — Крыса, — презрительно прошептала Йеннифэр, даже не замедлив шаг.       — Я понял, — отозвался Лютик и проводил взглядом тень.       — Боишься? Из-за тепла они теперь появятся и в твоей комнате.       — Я неплохо лажу с животными, — успокоил Лютик и скосил на нее взгляд. — Посмотрим, кто кого выживет из отапливаемой комнаты. Рекомендую делать ставки на барда.       Йеннифэр смешливо фыркнула.       — Хочешь сказать, барды более живучи, чем крысы?       — Барды более живучи чем абсолютно кто угодно. Я уверен, — он обвел многозначительным взглядом потолок, — я и этот замок переживу. Хотя, есть в нем особое очарование. Такое жуткое, сырое и древнее очарование. Не уверен, что слово “очарование” правильно описывает ситуацию…       — Низкие стандарты.       — Да, еще я всю ночь целовался со старухой-ведьмой. Падать ниже — некуда. Ай! — Лютик подпрыгнул от резкого щелчка по животу, который пришел буквально ниоткуда, но умудрился не упасть от потери равновесия. — Простите, со мстительной старухой-ведьмой.       Йеннифэр остановилась у двери, которая выглядела намного более презентабельно, чем все остальные двери в замке, и повернулась к нему лицом.       — Успей вернуть книгу и не попадешь в неприятности.       Лютик легко поклонился и даже не стал пытаться сдерживать глупую счастливую улыбку.       — Йеннифэр, скажу честно, ты самый приятный собеседник в… радиусе нескольких дней езды, если не больше, так что я буду рад, если ты еще заглянешь ко мне. Ты же заглянешь? Когда следующая… эм, ночь гаданий?       — Не скоро, — коротко ответила чародейка. — Не в обозримом будущем.       Лютик поджал губы и почесал ребра, которые все еще зудели после магического щелчка.       — Жду тебя вечером здесь, — после небольшой паузы добавила Йеннифэр, провела ладонью по его небритой щеке и скрылась в проеме.       Лютик постоял еще минуту, почесывая подбородок и пытаясь придумать, где раздобыть принадлежности для бритья, но вовремя вспомнил про книгу и продолжил свой путь к библиотеке, пока не стало слишком поздно.       Наконец хоть что-то интересное.       — Интересно, а она умеет гадать на огне свечи? На рунах? По зеркалам? Наверняка. Что рифмуется с “предсказание”...? Я напишу про это…       Еле слышный шепот и тихий мягкий шаг никто не заметил. Никто даже не понял, почему рукописный том о редких лесных растениях оказался в библиотеке не на том же месте, где лежал обычно.