Я здесь...

      Олежа лежал на своей кровати, слушая тихое дыхание Побрацкого и с упорством вглядываясь в потолок, словно мог найти там что-то новое спустя четыре с половиной года проживания в этой комнате. В моменты, когда все дела, которыми призрак мог заняться ночью, исчерпывали себя, ему только это и оставалось.       Ближе к двум часам ночи в голову стали лезть мысли, заставляющие Олежу оторваться от придумывания истории о появлении на потолке отпечатка ладони и зажмуриться, массируя виски. Мысли о семье и немногочисленных знакомых достаточно часто настигали Душнова, но со временем он научился с ними бороться. Задвигать их в самый дальний ящик сознания, в тот же момент, концентрируясь на расследовании его убийства или написания с Димой работы, которую срочно надо сдать завтра. Только вот, с мыслями о собственном убийстве он свыкнуться так и не смог. Множество раз прокручивал в голове воспоминания того дня, стараясь понять, что случилось, но каждый раз терпел неудачу. Каждая новая попытка лишь добавляла ему головную боль, которую он по определению чувствовать не должен. К сожалению, загробный мир не такой как его представляют люди и даже привидениям надо иногда отдыхать, чтобы не страдать от мигрени.       К счастью, сегодня Олежу навестили мысли лишь о любимой сестре, о судьбе которой он так ничего не узнал. Они были на удивление общества достаточно дружными детьми, всегда вставая друг за друга горой. Если бы на вопрос «Кто был твоим лучшим другом?» можно было называть членов семьи, Олежа бы без промедления назвал Олино имя.       Душнов улыбнулся собственным мыслям, наконец, отнимая руки от висков, положил их вдоль тела, собираясь немного вздремнуть, как вдруг его внимание привлек странный звук, а точнее его полное отсутствие.       Дима, как бы он сам не отнекивался, спать молча не умел. Нет, он не храпел, просто тихо посапывал, к чему Олежа с горем пополам привык, именно по этому звуку став определять, спит Побрацкий или нет. Сейчас же посреди ночных размышлений его сосед неожиданно затих. Душнов приоткрыл глаза, повернув голову в сторону чужой кровати и застыл от шока.       Она была абсолютно пуста. Более того, была аккуратно заправлена. Душнов не назвал бы Диму неряхой, но мог сказать со сто процентной гарантией, что тот не смог бы так заправить кровать, тем более посреди ночи. Последний раз Олежа видел соседнее одеяло так практически по-армейски разглаженным разве что перед собственной смертью, жившие здесь после неё люди не утруждали себя такими заморочками.       Ничего не понимая, Олежа откинул одеяло, вставая на ноги и снова замер, уставившись в этот раз в пол. Странное ощущение, охватившее его, было ничем иным как тяжесть собственного тела, снова принадлежащего ему. Дрожащими руками Душнов ощупал свое лицо, тело, ноги, волосы, пижаму на нем, которую на новый год подарила Оля, все было до невозможности реальным. Он подлетел к шкафу, открывая дверцу с зеркалом.       — Быть не может… — выдохнул Олежа, наконец, не видя через свое отражение стену за спиной. — Но если я здесь…       Перевернув висевшую на стене пробковую доску, парень не обнаружил там и следа их с Димой расследования. Шокирующий вывод напрашивался сам собой, Побрацкий не сопит ночью, его кровать аккуратно заправлена, а расследование отсутствует, потому что его никогда и не было в этой комнате.       Неужели вся его полугодовая смерть была лишь дурным сном? Неужели все их знакомство с Димой лишь плод его воображения, игра воспаленного мозга после удачной защиты дипломного проекта?       Олежа присел на кровать, осматривая всю комнату, та и правда выглядела как при его жизни. Полки были снова заставлены давно разворованными книгами, на спинке стула висела его готовая к церемонии праздничная рубашка, главное место на столе занимал старый потертый ноутбук, прошедший с Олегсеем огонь, воду и медные трубы.       Вернулись еще многие другие детали, отсутствие которых не ощущалось так сильно, пока они вновь не оказались на своих местах. Например, магнитик на холодильнике, также привезенный сестрой из родного города. «Чтобы дом не забывал», сказала она тогда, гордо прилепив это типичное магнитное чудовище с надписью «Санкт-Петербург» на дверцу холодильника. Постер его любимой группы, за которую он был не раз высмеян не только, отцом, но и некоторыми знакомыми. Стоит ли говорить, что после этого на вопрос «Какую музыку ты слушаешь?» он отвечал «Разную»?       Достав из-под подушки чудом не разрядившийся телефон, Олежа проверил время: 16 июня 4:30. Он вернулся в день падения? Хотя, это был всего лишь сон, волнение перед предстоящей церемонией, так? Его мозг просто накрутил себя, придумав страшилку на ночь.       Душнов отложил гаджет, снова заваливаясь на кровать. Неужели кому-то могут сниться настолько реалистичные сны? Он попробовал полежать с закрытыми глазами, но сон не шёл, лишь мысли возвращались к странному кошмару, снова и снова транслируя разные моменты. Кошмар, именно так бы назвал его Олежа.       В тот день, полгода назад, он тоже не мог уснуть, ворочался с боку на бок, все сильнее и сильнее утопая в своих мыслях, только не о дурацком сне, а о ссоре с дорогим человеком. Ссора была несвойственно для них громкая, каждый наговорил того, о чем потом горько сожалел. Олежа уж точно…       Смотря на ту ссору сейчас, Душнов понимал, оба дураки, оба виноваты, оба были упрямцами не способными переступить через собственную гордость и помириться, а потом стало слишком поздно. Когда человек мертв, он не слышит прощальных речей и просьб о прощении и сам не может вымолить его. Лишь потеряв способность встретиться и спокойно обговорить ситуацию, понимаешь, насколько важна каждая секунда, которую грех проводить в ссоре.       Телефон снова оказался в руках, с открытым чатом. Последнее сообщение было отправлено 7 июня в 17:24, они договаривались о встрече в парке. Никто не мог даже ожидать, что это будет последняя их встреча. Пролистав переписку чуть выше, Олежа не сдержал вздоха, для него это был так давно. Время, проведенное во сне, ощущалось как полноценные полгода, большую часть которого он провел в одиночестве общажной комнаты.       Душнов со светлой грустью прочитал еще пару их диалогов, наконец, решаясь написать сообщение. Он прекрасно знает, что Антон страдает от бессонницы, побочный эффект от употребления огромного количества кофеина за день, поэтому собирается написать прямо сейчас. Если же тот всё-таки спит, то Олежа прекрасно осведомлен о режиме «Не беспокоить» на его телефоне автоматически включающемся в 22:00 и выключающемся в 7:00.

Привет, если будет не трудно, заедь утром в общагу. Нам надо поговорить.

      Ответ пришел в мгновении ока, парень даже не успел закрыть переписку. Здравствуй, могу я подъехать сейчас?       Сообщение Антона, мягко говоря, удивило и заставило напрячься, обычно он так рвался в общагу с пулевым, ножевым или любым другим ранением, чтобы Олежа его подлатал, но и тогда делал это с большой неохотой, словно не хотел доставлять трудностей. Немного подумав и убедившись, что уснуть он сегодня уже точно не сможет, Душнов отправил положительный ответ, получив короткое: Буду через 10 минут.       Тут Олежа и завис, он думал над этим разговором полгода, но никак не ожидал, что он и правда произойдет. Окинув взглядом свой внешний вид, он был в ужасе: помятая пижама с новогодними елками, стоящие дыбом волосы и помятое от недосыпа лицо, самое то, для серьезного разговора. Олежа уже собирался пойти переодеться, но вдруг остановился, подумав: «Перед кем ты собираешься выступать? Перед Антоном? Так он тебя и в худшем состоянии видел». Кивнув этой мысли Душнов взял телефон и забрался с ногами на кровать, решив в ожидании полистать ленту социальных сетей. Он плохо помнил, что творилось там полгода назад, до того, как главной сенсацией общаги стала его смерть.       Вскоре в дверь тихо постучали, стук был неуверенный, словно человек за дверью сомневался, что ему откроют. Как Антон проходит мимо коменданта так поздно ночью, Олежа никогда не интересовался, но у него была гипотеза, что у Звёздочкина есть свои лазейки в здание, которыми он пользуется.       Вот он, момент истины, они либо решат все здесь и сейчас либо… разойдутся как совершенно чужие друг другу люди. Олежа все еще не был уверен на счет настроя Антона по поводу этого разговора. Отложив телефон, он встал с кровати, направляясь к двери, отделяющей его от того, с кем он хотел поговорить 10 дней реальности и полгода сна. Олежа ожидал холодного взгляда, как при той последней встрече, отчуждения и холода в свой адрес, но открыв дверь, наткнулся на отчаянный взгляд золотых глаз до самого дна пропитанных виной.       Не успел он сообразить, как Антон закрыл дверь, пройдя в комнату, сгреб его в объятия, сильно прижимая к себе. Его лицо спряталось в основании чужой шеи, пытаясь задушить тихие всхлипы, на которые он, по собственному мнению, не имеет права. Пальцы отчаянно хватались за ткань пижамной рубашки, с каждой секундой сжимая все сильнее. Олежа никогда его таким не видел, удивительно маленький, сгорбившийся под грузом вины и отчаянья, ставший, словно в сотни раз меньше. Сердце защемило от чувств переполняющих Душнова в этот момент, он вцепился в ткань Антоновского пальто, носом уткнувшись в мужское плечо. Они простояли в молчании довольно долго, баюкая друг друга в колыбели рук, наконец, Антон немного отстранился, заглядывая в чужие глаза.       — Что случилось? — Озвучил мучивший его вопрос Олежа.       — Я видел сон, — начал Антон с тяжелым вздохом, сцепив в замок руки на талии Душнова. — Кажется, он был длинною в вечность, в нем ты выпал из окна. Я видел это собственными глазами, думал помириться перед вручением дипломов, но не успел. Тебя увезли в больницу, натыкали всякими приборами, сказали, что ты в тяжелом состоянии. Через три дня ты умер…. — Все время рассказа Звёздочкин смотрел в плечо Олежи, словно боялся поднять глаза, с каждым словом сжимая руки сильнее. — Я помню, как врач подошел к твоей маме и выразил соболезнования на её вопрос «Когда к тебе начнут пускать?». Я прожил полгода, мучительнее полгода вины и одиночества не в силах простить себя, за то, что тогда наговорил. Думал, что вот она расплата за все мои грехи, этот сон показал мне то, что я был не в силах понять сам.       Он покачал головой, наконец, поднимая взгляд и встречаясь с широко раскрытыми глазами.       — Прости, душа моя, я был неправ, — это напомнило их ссору, сам же сказал: «Никогда не признаешь своей неправоты, не сможешь снизойти до извинений», шокирующая правда разворачивалась прямо перед его глазами, но Олежа стоял как громом пораженный.       Все, что сейчас рассказал Антон, в точности совпадало с его сном. Не мог же им присниться один и тот же сон, с ощущением в полгода? Звёздочкин почувствовал напряжение в теле парня и сам напрягся, надеясь, что пришел не слишком поздно.       — Олеж? — Тихо, словно дикого зверя, позвал Антон, боясь спугнуть.       — В твоем сне… — осипшим голосом выдавил Олежа, тут же прокашлявшись. — В твоем сне был Дмитрий Побрацкий?       — Был, откуда ты… — с сомнением подтвердил Звёздочкин, но договорить ему не дали.       — У него была клиническая смерть? — Вылетел наружу неожиданный вопрос. Олежа сильнее схватился пальцами за чужое пальто. — Он выпадал из комнаты с ручкой в горле?       — Олежа, откуда ты все это знаешь? — Удивленно спросил Антон.       — Тот сон, что ты видел, — незамедлительно ответил Олежа усаживая напрягшегося Звёздочкина на кровать. — Я сам видел его.       — …       — Полгода я был мертв, — выдохнул парень, решив рассказать все как есть. Найдя чужую, все еще прохладную ладонь, он сжал ее в своих руках. — Жил в виде призрака прямо в этой комнате, будучи привязанным к конспекту.       Олежа рассказал про все и как понял, что мертв, как много жильцов было в его квартире, как он познакомился с Димой, как они стали друзьями, как он встретил других призраков, увидел перерождение, как они с Димой старались объединить поиски убийцы и учебу. С каждым словом, взгляд Антона становился все тяжелее и тяжелее.       — Как такое возможно? — Спустя пару минут молчания после Олежиного рассказа начал рассуждать Звёздочкин. — Абсолютно идентичный сон, начинающийся и заканчивающийся одновременно. Может, мы сходим с ума?       — Даже не знаю, что страшнее: видеть одинаковые сны или вместе сходить с ума? — Пожал плечами Олежа, вручая Антону чашку с растворимым кофе, тот такой не очень жаловал, но выбирать не приходилось.       — Час от часу не легче, — так они и сидели напротив друг друга с ногами на кровати, молча обдумывая все произошедшее.       Антоново пальто давно перекочевало на вешалку, оставив хозяина лишь в спальной футболке и домашних штанах. После рассказанной Звёздочкиным истории Олежа понял его желание быстрее встретиться и поговорить, тот даже не переоделся, сорвался, в чем по дому ходит. Утром ему, наверное, будет неловко перед жителями общаги в таком виде, но именно сейчас Душнов наконец почувствовал себя дома, словно встали на место все пазлы. Помятый, домашний Антон с кружкой кофе в руке, сидящий с ногами на его общажной кровати, больше и не о чем мечтать, так ведь?       — Антон, — тихо окликнул Олежа, ставя пустую кружку на пол рядом с кроватью.       — М? — Звёздочкин неосознанно повторил за ним действие со своей кружкой, снова прилипая спиной к стене, у которой сидел.       — Прости меня, — выдохнул Олежа, смотря в янтарные глаза.       — О чем ты? — Удивился Антон, наклонившись ближе к нему, словно физическое расстояние между ними когда-то помогало ему лучше понять Душнова.       — В той ссоре, мы оба были виноваты, — вслух признался парень, соединяя указательные пальцы в бесящем его нервном жесте. — Поэтому прости меня, я тоже был неправ.       Олежа вглядывался в такое знакомое лицо, замешательство на котором сменялось тоской и медленно превращалось в безграничную нежность, большей частью выражаемой глазами, в такие моменты становящимися приятного медового оттенка. Антон накрыл его нервный жест своими большими теплыми ладонями, как делал это всегда, когда Душнов начинал сильно нервничать и притянул Олежу к себе, снова крепко обнимая.       — Спасибо, что ты жив, душа моя, — прошептало на ухо теплое дыхание Звёздочкина.       — Спасибо, что ты ждал… — вторил ему шёпот Душнова.