Что несут за собой касания?

Когда Кавех отходит от Лайлы, той вроде бы лучше. Она вздыхает более облегчённо и глаза прикрывает не так устало — выглядит ожившей. Кудряшки, обрамляющие лицо, слабо покачиваются, и Путешественница на миг засматривается на их плавное движение. Но все внимание привлекает к себе Аль-Хайтам рассказом о цели во втором раунде. Фарузан оказывается возле Кавеха, расспрашивая того о сотрудничестве. Тот с чувством заявляет, что в пустыне ему нет равных, что он определенно справится сам. Фарузан по душе такая уверенность, она довольно кивает, соглашаясь. Этот юноша успел ей приглянуться вежливостью и обширными знаниями в своём деле. Она пожелала ему удачи — рука потянулась к чужим волосам в покровительствующем жесте. Казалось, Фарузан хотела потрепать его по голове, как щенка, но Кавех резко увернулся от руки, и лицо его приобрело оттенок затравленной напряжённости — появилась вертикальная складка на переносице, глаза расширились, руки замерли в предупреждающем жесте. Ученая удивлённо застыла с протянутой рукой. Кавех отмер почти сразу и с жутким энтузиазмом начал извиняться, виновато улыбаясь. Он активно жестикулировал, не зная, куда иначе деть руки, излом бровей стал ещё более явным, а в голосе прослеживались нотки болезненного смущения. Он оправдывался детством, нелюбовью к тактильности, стремлением к идеалу даже в причёске. Фарузан, наконец, отвела руку, кашлянула в кулак и спокойно проговорила, сталкиваясь с прожигающим взглядом Аль-Хайтама, стоящего неподалеку напротив нее, что будет иметь в виду, что ничего в этом нет такого и не стоит Кавеху так беспокоиться и извиняться. Тот облегчённо вздохнул, будто скинув с плеч тяжёлый груз, прижал руку ко лбу, смотря себе под ноги. Фарузан гордо вздернула подбородок, выдерживая чужой взгляд, пока Аль-Хайтам равнодушно не отвёл его, и как ни в чем не бывало заговорила о Тигнари. Перевод темы благотворно повлиял на Кавеха, и он с большим ажиотажем принялся делать прогнозы, у кого из них больше шансов победить. После того, как все испытания были пройдены, Кавех вытягивает счастливый жребий и не может нарадоваться этому. Фарузан поздравляет его с самодовольной улыбкой, сверкает проницательным взглядом, но руки держит при себе. Постепенно участники один за другим покидают деревню, и Путешественница случайно замечает Кавеха и Аль-Хайтама, стоящих неподалеку. Ей кажется, что второй уже высказал свое мнение касаемо идей архитектора, так зачем им ещё понадобилось говорить? Но оказывается, Аль-Хайтам впервые решил поинтересоваться самочувствием, когда как у Кавеха счастье резонировало с раздражением. Коктейль из противоположных эмоций не мог закрепить одно выражение лица, и взгляд архитектора менялся каждую секунду (чаще там скользило удивление). В какой-то момент Кавех, видимо, устал от буйства эмоций и просто пожал плечами, бросив короткое «все хорошо, спасибо». Аль-Хайтам кивнул в ответ, задержавшись взглядом дольше, чем нужно. Увидев, что все решилось тихо-мирно, Путешественница аккуратно покинула место слежки, так и оставшись незамеченной. Грянул финал третьего раунда. Взгляд Аль-Хайтама был надломлен, но гордость не позволяла проявить открыто беспокойство. Кавех выглядел отвратительно, но, на удивление, удовлетворённо. Казалось, ему всё равно, что скажут об его импульсивном поступке по отношению к диадеме — он сделал то, что должен был. Путешественница снова наткнулась на насмешливый взгляд Фарузан, обращённый к Аль-Хайтаму. Как мать, отчитывая непослушного ребенка, она помогла Кавеху распрямиться, придерживая за плечо, хотя тот протестовал отчаянно, дыша тяжело и отнекиваясь хрипло. Победитель был объявлен и одарен светлой улыбкой Нилу. Кавех слабо улыбнулся в ответ. На церемонии награждения Кавех закономерно теряет все свое красноречие, смущаясь от этого ещё больше. Но Путешественница уверяет, что речь была хорошей, и архитектор позволяет себе немного расслабиться. Неожиданная идея — подарить Сайно карту — молнией пробивает все тело, но как же тяжело решиться и подойти первым. Кавех почти благодарен Путешественнице за ее мотивацию и обещание поддержать его в нелёгком диалоге, но он устал и совершенно не расположен к такому делу прямо сейчас. Путешественница оказывается глуха к его доводам, а Паймон бесцеремонно дёргает за волосы. Кавех только и может, что слабо сопротивляться, испытывая сковывающий страх, вперемешку с тяжёлым дискомфортом. Он слишком явно чувствует маленькие ручки у себя в волосах: как они цепляются за пряди, затягивая больше, чем нужно, или наоборот, распускают слишком сильно, портя идеальную прическу, на которую он потратил большую часть своего дня. — Эй, только не трогай мои волосы! — безрезультатно вопит он, будучи утянутым со сцены. Путешественница замечает — шипит на Паймон, виновато вздыхает и извиняется перед Кавехом. Смотрит обеспокоенно, даже слишком, и ждет приговора. Удрученная Паймон выдавливает извинения тоже. Кавех привычно отнекивается, пытаясь доказать, что он не в обиде, но по коже головы гуляют холодные мурашки, фантомное ощущение чужих рук нависает, подобно темной туче. Настроение падает, темнеет на несколько тонов. Он поправляет волосы, один раз, второй, третий. Не может оторваться от этого дела, снова ловя беспокойный взгляд Путешественницы. Кавех проходится ладонью по всей площади — в груди нарастает отчаяние от бессилия, все не так, все не идеально. Кажется, на него смотрят студенты. Кажется, на него смотрят случайные прохожие. Кажется, что каждому хочется оглянуться и увидеть его испорченную прическу. Они все видят и знают. Взгляд Кавеха беспорядочно скользит вокруг во время разговора с Сайно. Тревожность не проходит ещё несколько часов. Пока негативные мысли не перебивает важное событие. В честь окончания столь значимого турнира в таверне было пышное празднество с огромным, до краев наполненным едой, столом, куда поместились все участники и организаторы. Кавех сидит ближе к углу, слева от него — Аль-Хайтам (и как он только не пренебрег праздником и не исчез привычно по своим делам?). Голоса и звуки посуды сливаются в единый шум. Оживленные разговоры постепенно теряют свою силу — гости наедаются и уже общаются вполголоса. Усталость прошедших дней сказалась на каждом — а Кавех так и не отдохнул после финала третьего раунда. Голова все ещё взывала отдаленной болью, тело ломило от жёсткого падения. Глаза закрывались сами собой, пока он вслушивался в голос Сайно — тот будто ничуть не устал и с первозданным восторгом рассказывал о прелестях новой карты. На другой стороне стола Путешественница весело беседовала с Фарузан и Лайлой. Периодически к ним вклинивалась Коллеи, когда шутки Сайно окончательно надоедали ей. Кавех поел давно, сейчас он просто поддерживал компанию, ведь пока никто не спешил расходиться. К нему особо никто не обращался, да и Аль-Хайтам сидел привычной безмолвной, зато читающей статуей. Приглушённый свет туманил разум, поддавшись секундному желанию, Кавех склонил голову к плечу соседа слева, упираясь лбом в оголённую часть тела. Твердость мышц, мягкое тепло и полное равнодушие с той стороны. Кавех вздохнул, коротко и обречённо — дыхание точно коснулось чужой кожи. Пару раз он слабо подался головой вперёд, толкая, будто с просьбой об ответных действиях. Глупо было на это надеяться — Аль-Хайтаму на него плевать, а когда не плевать, он показывает это вдали от чужих взглядов. Его удел — прожигать глазами в немом раздражении, а после уходить, так ничего и не высказав, когда как Кавех выливает все скопившиеся эмоции, не удостаиваясь справедливого ответа. Холодный, невозмутимый, сдержанный. Он игнорирует нелогичные действия Кавеха, как сейчас, оставляя их без внимания и без малейшего комментария — а что не так? Аль-Хайтам чуть поворачивается к нему — и Кавех с предвкушением ждёт, что его отодвинут. Голова теперь упирается ближе к груди, глаза закрываются сами собой. Миг — чужие пальцы другой руки касаются его волос. Осторожно, будто бы нерешительно, с трепетом ожидая реакции. Но Кавех не двигается. Мычит еле различимо, дышит глубже. Замирает удивлённо, не в силах поверить. И пальцы двигаются дальше. Идут по неровному пробору, чуть касаясь кожи, обдавая ее странно желанным теплом. Скользят ниже, почти зарываясь в длину, перебирают аккуратно, массируют, путаются. Расслабление плещет из кончиков чужих пальцев, пагубно влияя на разум — появляется желание поддаться этим лёгким движением. Кажется, будто головная боль отступает на второй план. Кавех удивлен. Дыхание все ещё глубокое, а глаза закрыты — будто это все сон, стоит открыть глаза, как иллюзия спадет. Да, точно, он задремал, уткнувшись лбом в тарелку, а все это — порождения больной фантазии, так сильно желающей долгожданного отдыха. Если бы это было так... Слишком просто. Но простая истина все ещё истина? Кавеха пробивает дрожь, но теперь она странно приятная, будоражащая. Будто в ответ движения становятся резче, пальцы сильнее путаются в прядях, и лёгкий укол боли от затянувшегося узла отрезвляет. Кавех поражен. Обескуражен. Изумлён. Он боится пошевелиться, прислушиваясь к чужим касаниям. В таверне все ещё стоит ровный гул голосов. Периодически звенит посуда, скрипит дерево стульев. Кажется, Кавех различает знакомые голоса. Но они теряются в ярком спектре эмоций, переполняющих его. Он не отшатывается. Не уходит от прикосновений, не просит прекратить. Внутри не поднимается волна отчаяния и страха. В груди... Спокойно. Как в тихой гавани во время заката. Лишь чуть видные волны расслабления накатывают одна за другой, вторя чужим касаниям. Аль-Хайтам высвобождается из длинных волос и тянется к челке. Заводит рассыпчатые пряди за ухо, пытаясь их там закрепить. Но те непослушные и вновь возвращаются на прежнее место. Тогда он просто невесомо оглаживает контур виска, ушной раковины, задевая мочку — сережка на это весомо качается, продлевая ощущения, — накручивает на палец один локон медленно, стараясь не оттягивать сильно. Кавеху хочется разрыдаться от острых и ослепительных чувств — они давили на грудь, переполняли ее изнутри. Ему было ужасно хорошо, от этого становилось ещё больнее. Наверное от осознания, что это, скорее всего, разовая акция, и больше Аль-Хайтам к нему не прикоснется, и не стоит к этому так привыкать. Но Кавех всегда привязывался катастрофически быстро. Аль-Хайтам не раз его за это упрекал. А теперь накручивает на палец новую прядь, действуя абсолютно неосмотрительно и нелогично. Мало ли кто увидит? И почему его это перестало волновать? А почему для Кавеха, внезапно, прикосновения стали не чем-то фатальным? Кавех неуместно хихикает — это определенно чувствует Аль-Хайтам. На это сухие тонкие пальцы движутся вдоль косы на затылок, задевая перо, замирают там, будто собираясь с духом. Кавех завороженно ждёт, разрываясь от нетерпения. Ощущения оголялись, когда зрение было недоступно, ему казалось, что сейчас он — в полной власти Аль-Хайтама. Тот диктует движения этим восхитительным пальцам, вызывая непередаваемые чувства. Но когда невесомые, легкие прикосновения с флёром осторожности стали смелыми и твёрдыми, Кавех с трудом сдержал восхищённый стон, лишь позволил себе чуть податься головой в желанные пальцы. Аль-Хайтам со знанием дела расплетал его волосы, распутывая красные кресты ленты. Волосы победно рассыпались по плечам с каждым движением. Кавеху казалось, что из-за чужих пальцев его периодически пробивало током от макушки до пят — и это ощущалось как что-то невероятно восхитительное, долгожданное — и Кавех был готов простить Аль-Хайтаму все грубости, брошенные им в свой адрес на протяжении долгих лет их знакомства. Кожа головы приятно ныла, расслабляясь. Кавех чувствовал свободу. Ему казалось, что даже если кто-то другой сейчас тронет его волосы, эффект будет другим, отвращение — не таким сильным, и он сможет это вытерпеть. Почему-то он был уверен, что только касания Аль-Хайтама он сможет воспринимать безболезненно. То ли из-за доверия, то ли из-за чего-то ещё, что вынуждало глядеть украдкой чаще, чем нужно, распыляться сильнее на незначительные замечания, будто требуя внимания и обижаться на любую грубость, которая правда неожиданно больно ранила душу. Лента окончательно покинула волосы — Аль-Хайтам вытянул ее аккуратно, положив себе на колени. Рука снова зарылась в медовые волосы, чуть шевеля их, чтобы форма, закреплённая лентой, пропала окончательно. Кавех чуть повернулся, прислоняясь к груди уже щекой, слушая отдаленный бой сердца. Странно учащенный. Чужая рука переместилась на плечо, а вторая принялась медитативно расчёсывать пряди. Ритмично и протяжно. Кавех чувствовал, как чужие пальцы проникают сквозь пряди, разделяя их, ведут вдоль, к темнеющим кончикам, чаще — мазнув случайным движением кожу. Ласка отдавала щемящей нежностью. Пальцы скользили легко, ведь Кавех неустанно ухаживал за волосами — одержимость прической требовала немалых затрат времени. Но именно Аль-Хайтам мог позволить себе без последствий делать с его волосами, что ему вздумается. Кавех ощущал, что будет только рад этому. Кавех пропустил момент, когда расчёсывание сменилось обычным проглаживанием. Мягким, воздушным, теплым. Свободные волосы падали на глаза, и чужие пальцы вновь отводили их, но теперь успешно, заводя к затылку. Сквозь пелену удовольствия он слышит чей-то возглас — громче, чем должно было быть. Касания на секунду приостанавливаются, Кавех открывает глаза. На них смотрит, как минимум, пол длинного стола. Тигнари глядит с затаенной усмешкой, Сайно — озадаченно, Коллеи — смущённо. Путешественница спокойно переводит взгляд с одного на другого, будто не понимая причины всеобщего удивления. Лайла делает вид, что ничего не заметила, но глаза так и бегают в попытке скрыть неловкость. Фарузан сверкает проницательным многозначительным взглядом полным удовлетворения. Гул голосов уменьшился, но Кавех рад, что это хотя бы не гробовая тишина. Он отрывается от груди Аль-Хайтама, вызывая новую волну взглядов — о, архонты, они никогда распущенных волос не видели или Кавех выглядит с ними так постыдно? Однако он не спешит перемещаться на свое место. Только показательно закатывает глаза, цокая языком, сползает вниз, кладя голову прямо на колени Аль-Хайтаму, складывает руки на груди крестом. Балансировать на двух стульях непросто, но Кавеху удается устроиться даже с удобством — главное, подальше от чужих взглядов. Ему хочется рассмеяться — настолько у Аль-Хайтама озадаченный вид, он-то не может никуда сбежать, особенно сейчас. Вместо этого лёгкая усмешка трогает губы, он терпеливо ждёт реакции. Аль-Хайтам не гонит его, обменивается с кем-то взглядами, чуть хмурясь. Гул постепенно возвращается, усиливаясь. Кавех вздыхает спокойно, наконец, ловя направленный на него взгляд Аль-Хайтама. Он примерно представляет, как сейчас выглядит: окружённый беспорядочно разметавшимися волосами, с сузившимися от странного предвкушения глазами, с ехидной улыбкой, с оголяющим грудь воротом. Но хоть без румянца, уже неплохо. Кавеху определенно было весело. Ему не хотелось делать вид, что все произошедшее — ошибка. Ему хотелось закрепить успех и скрыться от ненужного внимания, хоть и весьма странным способом. В груди проснулся ребенок, который с нетерпением ждал реакции на очередную проделку. Аль-Хайтам смотрел нечитаемым взглядом. Рука его, будто машинально, вновь потянулась к волосам. Она подрагивала, совсем немного, и это вносило свой шарм в данную ситуацию. Только теперь они смотрели друг на друга, любая реакция читалась открыто. Пальцы прошлись по голове, привычно поглаживая, но Кавех прикрыл глаза, поддаваясь прикосновениям, разомкнул губы в немом вздохе. Тело прошибало от удовольствия, радуясь вернувшимся ласкам. Чужой взгляд сканировал эмоции, Кавех видел это через тонкую щель лениво приоткрытых глаз. Рука скользила, обдавая теплом, но глаза Аль-Хайтама были сосредоточенными, хоть и с отблеском интереса. Кавеха это забавило, до того момента, пока поглаживания не прекратились. Ощущения чужой руки пропали, Кавех возмущённо вздохнул, чуть хмурясь. Лицо Аль-Хайтама оставалось непроницаемым, лишь еле видный румянец мерцал на щеках, будто обман зрения. Он берет со стола виноград — всего одну ягоду — и аккуратно подносит ее к чужим губам. Палец касается нижней, Кавех замирает на пару секунд, плавясь от этого простого контакта. Ягода холодит губу, в противовес чужим горящим пальцам. Он всё-таки приоткрывает губы шире, не отрывая взгляд, языком забирает ягоду. Напоследок он «случайно» обхватывает губами кончик чужого пальца, оставляя нечто, напоминающее поцелуй. Кавех смакует сладость во рту, его ведёт ещё сильнее. Расслабление мешается с буйством эмоций, адреналин подстёгивает совершить что-то безумное. И он поддается. Привстает на локте, второй рукой хватает за ворот Аль-Хайтама и дёргает на себя, вынуждая склониться, встречаясь с чужими губами. Сладость проникает в чужой рот, а Кавех не сразу понимает, что ему отвечают с такой же отдачей.