Драббл, в котором Марс всë-таки дошëл за пивом.

До магазина Марс всë же, очевидно, доходит. Оттирается от уличной пыли, и отмечает, что в этот раз деньги всë же взял, чуть более трëх тысяч, прерывая цикл таскания взад-вперёд. У него дома открыты ворота, и сад купается в солнечных тенях, и вероятность грозы, согласно прогнозу, тридцать семь процентов. Согласно псевдофилософии Марса — пятьдесят. Можно, если захочется, приравнять и к нулю, слишком непохоже на правду. Верно, ложь, а Марс не врëт даже в малых деталях, но выходит, что врëт и в этом. Сколько можно? Не находится ответа, и Марсу не хочется думать, какая жгучая ненависть способна перебивать рассудок, пока он перебивает сознание половиной литра. За год всë пошло комом вниз, съехало с крышей вместе. Прошлое осталось в тени абрикосового сада, в котором осталось лежать под деревом, в тени, укрывшись от света. Уснуть от бессилия, но до этого — найти опору. Марс не опирается, идëт к стеллажу прямо. Вглядывается без малейшего осмысления в ряд пестрящих оттенками бутылок. Тëмное, только тëмное. И никак иначе. Темнота душная, прилипчивая и просто тяжëлая, но не иначе как родная. Марсу хочется — без символики. Без времени, без пространства, оставить лишь память о себе парой абзацев текста, а в итоге в полнейшем бессилии утыкается в плечо Эйса, что не вздохнуть от очередной волны усталости и боли. Марс не успевает попрощаться нормально. Он бы предпочëл не прощаться вовсе. И если восхода прямые лучи преломляет слеза, может, к чëрту этот путь? К тем самым демонам, места в сердце для которых не нашлось? Для Марса, кажется, тоже не находится места ни в чьëм сердце. Марс, помимо, бутылки, прижимает к левому боку парочку чëрных роз. Добавленных хотя бы ради контраста.