В библиотеке

      Они снова увиделись в библиотеке. На том же месте, тот же сценарий происходит из раза в раз: Зигфрид, здоровающийся с Жюли, заходит туда по своим делам. Жюли, тоже занимающийся своими делами вроде переставления книг и сортировкой номеров в картотеке, не может не обратить внимание на посетителя. "Здравствуй" - всего лишь сухая вежливость. Их частая встреча - такая ли уж случайность?       Они, наверное, почти что подружились. Зик в один момент заинтересовался смотрителем библиотеки, и каждый раз он пытался выведать, как у того идут дела, а потом говорил ему что-то вроде комплимента. Иногда это получалось невзначай, словно легкий южный ветер всколыхнул его черные волосы. А реже, в самый подходящий момент, когда никого не было, Зик приближался с его уху и будто пел ему самую очаровательную мелодию на свете. И имя этой мелодии - "я говорю всё, о чём мечтаешь услышать".       Всё это походило не то на дружескую беседу, не то на флирт. Главное, что их двусмысленное взаимодействие продолжалось во снах Жюли. Просыпался он каждый раз после них с влажной простынёй.       Жюли постепенно начал осознавать, что этот частый посетитель завладел им. Словно инкуб, обаятельный и привлекательный, Зигфрид всего лишь словом открывал в нём ранее неизвестные стороны животного организма. Спокойствие жертвы - плата за лесть и открытия тайн.       Байен не сильно интересовался классификацией демонов, все они были для него на одно лицо, одним большим грехом. Лишь однажды он наткнулся на страницу, где лежала толстая закладка - может быть, оттуда он узнал о демонах-развратителях? В любом случае, в этот раз интуиция его не подвела.       Зик понимал, что он делал. Он чувствовал каждой клеткой своего тела, когда Жюли смущался от его внезапного прикосновения, когда наоборот таял от ласковых слов, в каком он настроении, даже если лицо префекта ничего не выражало. Так акулы чувствуют кровь своих жертв.       В тот поздний вечер все звёзды сошлись. Никого не было в библиотеке, кроме них. Жюли медленно перелистывал страницу за страницей, облокотившись щекой на руку, Зик занимался тем же самым, изредка поглядывая на него.       Свет лампы полукругом освещал стол и часть полки, находившуюся за ним, и подсвечивал бледную кожу темноволосого парня, делая ее чуть желтоватой. Остальные лампы на столах тоже горели и оставляли мрак только за дальними стеллажами.       Руки смотрителя библиотеки начали собирать разбросанные студентами книги: какой бы он ни был важной персоной, все легкомысленно плевали на порядок и правила. Стопка учебников наполнялась и становилась всё тяжелее. Стоявший за ним Зигфрид легонько коснулся его предплечья:       — Тебе помочь?       Жюли как никогда понадобилась помощь. Как только они собрали все книги со столов, принялись расставлять их в нужные места. Зик, однако, не спешил и всего лишь шёл сзади него.       Пока смотритель его не видел, Зик незаметно оставил груз на первом попавшемся стуле. Жюли чувствовал, как тот медленно приближается к нему, шаги слышались ему как бой курантов.       Одна полка никак не давалась Жюли, даже книжкой он еле до нее дотягивался. "Пойти ли за стремянкой?" - думал он. Нет, еще чуть-чуть, еще чуть-чуть, и…       Чья-то рука схватила его за запястье. От неожиданности предмет выпал из рук, чудом не задев его голову. Та рука прижала его кисть к аккуратно расставленным книгам, другая же повернула к свету робкое тело.       Зигфрид ничуть не язвил своей очаровательной улыбкой. Наоборот, он не отрывал внимательного взгляда от круглых наивных глаз, пока кверху прижимал его вторую руку. Таким образом, руки Жюли оказались скрещенными в его паучьей лапе.       Всё это походило на очередной сон. В первом сне они виделись в спальной комнате, во втором - в католическом храме. Этих мест во снах было так много, что библиотека казалась ему таким же местом, оторванным от реального мира, существующим в пустоте.       Жюли еле задышал, не то от страха, не то от предвкушения. "Что делаешь, делай скорее" - вдруг вспомнил он строчку из библии. Как это вовремя, в такой момент вспоминать о библии. Хвостик бантика, украшающего его воротник, потянулся вниз за рукой Зика, распустилась тугая петля. Лента - замок на цепи - соскользнула с шеи.       — Неужели я тебе приснился? - шептал ему на ухо Зик. То было похоже на его прежние скрытые ласки, тогда еще не решившиеся себя проявить. Сейчас они стали более явными, и двусмысленность превратилась в однозначность. Жюли распахнул свои налившиеся кровью губы.       Руки окончательно поддались его хватке, когда Зик скользнул губами к его шее. Его губы сразу же нашли место, где можно пощекотать оголенный нерв. Пока что смотритель не осмелился издать короткий стон, ощущая, как длинные пальцы умело и аккуратно расстегивают пуговицы на его рубашке.       Так, наверное, целуют вампиры своих возлюбленных. Нежно водят языком, не отрываясь губами от кожи, а потом присасываются к ней, покусывая гладкими зубами. Стекла очков, коснувшись невзначай вену, остужали ее, не дав быстро загореться.       Жюли склонил голову к полке, еще больше раскрывая шею. Такие же холодные, как зима, пальцы прошлись по бугорку тончайшей и гибкой берёзы. Сон стал явью. Зигфрид не долго оставался на ней, раздвинул воротник и край тонкой рубашки. Словно раскрытая штора показала утренний пасмурный свет, обнажилась белоснежная грудь, нетронутая палящим солнцем.       Парень в очках, ничего не видя за изгибом шеи, инстинктивно нащупал почти единственное красное пятно на его теле. То нежно водил по окружности, то задевал его, чувствуя, как оно постепенно затвердевает. Вдох - и грудная клетка, словно сатиновый платок на ветру, расширилась и также медленно опустилась.       Затем его рука прошлась по задней части рёбер, казалось, одно мгновение - и он прижмет к себе хрупкое тело. Но это было только обещанием.       С каждым движением Зигфрида сердце Жюли билось всё чаще, он чувствует, как кровь приливает к его вискам. Что-то сладостное сжималось и разливалось в его горле. Когда Зик взял его за бедро, чтобы прижаться своей ногой к паху, стон вырвался наружу.       — Вижу, тебе нравится. А что ты скажешь на такое?       Не расстегнув ширинку, его рука сразу же нащупала уже твердый член.       — Всего несколько слов… - пальцы словно по клавишам прошлись по выпирающей части ткани и обвили её конец. - …и я исполню твои самые разнузданные желания.       Жюли наивно-вопросительно на него посмотрел.       — Отрекись от господа своего, - его песня на этот раз испугала узника, несмотря на ту же чарующую интонацию, - и скажи, что я теперь твой бог.       Всё еще чистые, не ведающие ничего глаза раскрылись максимально широко. Он очнулся. Только сейчас Жюли заметил, как всем своим телом Зик загородил теплый свет.       — Ты прекрасно знаешь, что твой бог запрещает блуд и похоть, на твоем бы месте я не раздумывал ни секунды. - усмехнулся Зик, смотря на него в упор. Он приблизился к нему еще больше дозволенного, куда, казалось бы, невозможно пролезть. Касания стали грубее, а пальцы, позабывшие всякое понятие совести, нагло скользнули по коже до пряжки ремня. - Я не вижу смысла сопротивляться страстям, которые дают нам ощущение жизни. Ты поступишь глупо, если отречешься от своего греховного начала.       Руки Жюли снова напряглись и сделали несколько попыток вырваться из сетей дьявола. В ответ на это Зик прижал их настолько туго, что заблокировал кровообращение.       — Твой бог свиреп и жесток, он никогда не удовлетворит твою жажду познания, всё потому, что он лжец, большой лжец. Он боится, что ты когда-нибудь узнаешь правду о себе.       Жюли почувствовал, как тот коснулся у истока его влажного члена. Мысли его перепутались между собой, а в голове сочеталось невообразимое. Не смотря на тихие мольбы, его желание распалялось всё больше и больше, дыхание становилось всё более прерывистым и и неровным, а горячая кожа приобрела еще большую чувствительность; еще одно касание - и его тело сгорит в аду.       — Я же открою тебя самого, ты узнаешь о себе много нового, ты не пожалеешь. Тебе всего лишь нужно произнести три слова. Три слова…       На деле Зигфрид не собирался выполнять свое обещание. Для него собственные слова являлись не большим, чем пустой звук. Да и к тому же, насиловать он не хочет скорее из чувства брезгливости, чем из жалости. Он прекрасно знал, что таится в заднем проходе, а вкус члена представлялся в его воображении чем-то мерзким. Все эти касания и ласки для него всего лишь игра, нежели что-то эротическое.       Свое же влечение он направляет к девушкам. Всё, что он делал с Жюли, проделывал со своими пассиями множество раз в различных вариациях. Движимый похотью, сначала он всячески заманивал потенциальную партнершу, втирался к ней в доверие, а затем, когда он полностью был уверен, что партнерша на всё согласна, занимался с ней любовью. Зик между этим использовал множество ухищрений, постоянно экспериментируя. Чем опытнее он становился, тем чаще эксперименты были успешными. Жюлюсмоль же без всякой страсти был просто подопытным.       Ему было приятно узнать, что эта схема, проверенная годами, работает и на юношах. Но, повторимся, не влечение теперь толкало его на содомию, хотя частично он испытывал радость от очередной любовной победы. Он всего лишь хотел прогнуть христианина под себя и заставить его отказаться от божьего пути. Как только Жюли окончательно припадет к его ногам, Зигфрид тут же зальется коварным смехом, чем еще больше унизит жертву. Надо признать, моральная победа не менее сладка, чем владение списком Дон Жуана.       Но его планам сбыться не суждено. Крепкая рука Зика от усталости ослабила хватку, расслабилась и от мысли, что у Жюли тоже не осталось сил. Неожиданно резко он почувствовал боль в паху: колено жертвы ударило в промежность. Только Зик чуть отскочил, Жюли толкнул его ногой в живот, и тот упал головой на книжные стеллажи.       Чудом не посыпались книжки после такого падения, они лишь дрогнули. Гаст не знал, за какое место хвататься первым, так как оба удара были довольно сильными и жёсткими. Не успел он среагировать, Жюли тут же упал на колени и оказался над ним.       Всего за полчаса примерный префект превратился в одержимого дьяволом. Он бережно надел на него слетевшие очки и приставил руку к его груди. В них он увидел свое отражение: от строго уложенной прически не осталось и следа, редкие пряди оказались на его лице. Перевозбужденный Зиком, он ничего сильнее не жаждал, как разрядки. Теперь и в его глазах заплясали огоньки.       — Ч-ч-чт-что ты делаешь…       Зазвенела пряжка ремня и нервное рычание застёжки-молнии. Теперь и Жюли лицезрел очертания члена, прикрытый единственным слоем ткани.       — Не см…       Слишком поздно. Зик еле мог разглядеть происходящее из-под солнечных очков, лишь ощущения дали ему ясный ответ: влажный рот взялся за его ствол.       Откуда он знал об этом, думал про себя Зигфрид, нет ни одной книжки в школе даже с намёком на секс. "Возможно, это сны…" - довольно исчерпывающий ответ.       Ничто так хорошо не подсказало Жюли, как сновидения и его инстинктивное чутье. Он сам не знал, что делает, как это называется, и открыл ли он сейчас новую Америку. Зато он понимал, что ему сейчас сносит крышу.       Длинноволосый парень от шока пытался нащупать сзади томик учебника, чтобы треснуть по голове - вернуть его в реальность, но рука, не слушаясь хозяина, медленно скользнула вниз.       В библиотеке, а может быть и во всем корпусе, было слышно только тихое похлюпывание и осторожное дыхание двух тел. Жюли почувствовал, как ствол, окруженный его губами, наконец, стал твердым. Он начал двигаться дальше, надеясь дойти до самого основания члена. Была бы возможность, он бы поглотил самого Зика целиком и полностью.       Зигфрид смирился со своей участью, ему оставалось только получать удовольствие от процесса. Он лишь запустил пальцы в густые черные волосы и изредка ласково поглаживал трудящуюся голову.       "Этими губами ты завтра будешь целовать руку пастора… которая тоже неизвестно чем занималась перед богослужением" - появилась ехидная улыбка.       Не время опускать едкие комментарии, иначе может закончиться очень плохо. Лучше дождаться, когда Жюли, наконец, получит полное удовлетворение.       Зик откинул голову назад, еле сдержав стон. Он не хотел показывать Жюли плоды его стараний. Также, как не хотел говорить, что вот-вот скоро кончит. Это, наверное, тоже было частью эксперимента и любопытства: как поведет себя Жюли в этой новой для него ситуации? Не дождавшись ответа, оба услышали шаги сторожа.       — Молчи и не шевелись. - шепотом сказал ему Зик.       Он направил его голову до самого конца, чтобы тот вдруг не захлебнулся в его семени. Теперь член упирался ему точно в горло.       Было слышно, как сторож открыл дверь. Оба старались не дышать и не издавать никаких звуков, они слышали только биение пульса друг друга. Жюли вспоминал у себя в голове все молитвы, которые только мог вспомнить, а Зигфрид изо всех сил пытался сдержаться. На часах ровно десять вечера - то время, когда он планировал разоблачить Жюли хотя бы перед сторожем. Самое время это сделать. Но он почему-то не мог, сам не понимал - почему.       Сторож, наверное, слишком устал, чтобы проверять закоулки. Пока он медленно выключал светильники, Жюли ощутил, как по его горлу полилась горькая сперма.       Как только закрылась дверь и в замке повернулся ключ, смотритель освободил свой рот и громко закашлял. Тошнота подпирала к его горлу, он старался ее подавить, дабы не запачкать пол. В остальном же тело его приобрело расслабленность и наполнилось блаженством. Подобное ощущение он испытывал после исповеди, когда тяжелый груз грехов падал с его немощных рабских плеч, а за спиной вновь раскрывались крылья.       Они не сказали друг другу ни слова. Зигфрид не мог себе ответить, понравилось ли ему то, что сделал с ним Жюли. И так и не понял, продал ли тот душу дьяволу всего лишь за возможность сделать минет.       "Он наверняка думает, что это очередной сон, а на утро вновь проснется в своей кровати, ха-ха! Проснется, будто ничего не произошло, и с чистой душой появится на богослужении. Нельзя служить одновременно господу и Маммоне, это даже я знаю. Ох, Жюли, какой ты наивный мальчик!" - с усмешкой он поглаживал голову префекта, мирно уснувшую на его коленях.       Лунный свет из верхних окон освещал их силуэты, оттого картина казалась гравюрой, исполненной в черном цвете. Они так далеки от источника света, рай был для них настолько недосягаем, что могли лишь молча наблюдать за его очертаниями.       Зигфрид хотел поразмышлять над тем, как убоги в своем лицемерии христиане, подумать о боге и о дьяволе, которому он поклонялся, о странных библейских сюжетах… но силы покинули его, и глаза сомкнулись в сладостной усталости.