Иногда...

Иногда мне кажется, что я сплю. Еще год назад я даже и надеяться на что-то такое не смел, а сейчас… Сейчас я могу без спроса врываться к нему в кабинет, и меня встретит не раздраженный взгляд и сердитая отповедь, а веселые искорки в глазах и еле заметная улыбка. Мне нравится его кабинет. Я могу торчать в нем часами, даже если самого хозяина там нет, убежал куда-то, потому как на горизонте замаячило очередное сверхсрочное дело или возникли какие-то проблемы, с которыми только ему по силам справиться. Есть что-то завораживающее в этой комнате – в прохладной гладкости оконного стекла, теплой шероховатости рабочего стола, в высоких, аж до потолка, книжных полках, которые закрывают собой все свободное пространство стен, и глядя на них так и подмывает спросить, зачем ему еще и библиотека при таком-то кабинете. Но больше всего мне нравится эта комната, когда там есть он. Весь такой… такой… замечательный и восхитительный, что каждый раз так и хочется подойти и по-детски потыкать пальцем, чтобы удостовериться, что я не брежу и он абсолютно реален. И ведь, бывает, действительно тыкаю, а он только хмыкнет в ответ, да скосит взгляд, мол, что за ребячество, а я не сдерживаю наползающую на лицо глупую и до безобразия счастливую улыбку и слегка пожимаю плечами. Тогда он откладывает книгу, которую читает, или бумаги, с которыми работает, и затаскивает меня к себе на колени. Я сопротивляюсь для приличия, секунд пять, все-таки уже не маленький мальчик, но, в конце концов, сдаюсь, а он прижимает меня к себе крепко-крепко. Стаскиваю очки, утыкаюсь носом ему в шею и окунаюсь в его запах. Дышу и не могу надышаться. И так сложно сдержаться и не ляпнуть какую-нибудь ласковую глупость. Страшно представить, что будет, если я обзову его «котиком» или «зайчиком» и я молчу. Но что-то мне подсказывает, что он и так все прекрасно понимает.