Господ100во

— Страшно тебе? Давай, бля, я у тебя спрашиваю, сука: боишься? Широкие зрачки Эквиуса быстро бегают по потолку; его поле зрения ограничено малым, когда со спины его грубо прижимают к стене собственного улья, заламывая руки сзади. Он с лёгкостью может вырваться — его в должной мере не сдерживают достаточно слабые, по его меркам, руки Гамзи, но сдерживает собственное желание быть скованным и выстроенные границы подчиненного и подчиняющего. Сейчас именно Заххак усмирен и слушается взявшего верх одним только фактом своего высокого статуса — не им придуманы правила, которые он чтит. И именно Заххак боится, как и стоит любому бояться гнева высшекровного. Он боится и весь сгорает изнутри, принимая свое положение и явно ему не противясь. Не говорит об этом, потому что ему не давали на то разрешения, но, кажется, все очевидно и в его молчании, особенно пока глаза не были прикрыты привычными треснувшими линзами. И, пусть он не встречается сейчас лицом в лицо с Гамзи, это чувствуется по дрожащему голосу и тяжелому напряжению в спертом воздухе. — Я... да, я боюсь, Г.. господин, — он путается в словах, волнением почти лишенный дара речи, и забывается в нужде соблюдать утвержденный образ. Но, находясь в формулировках, вздыхает почти блаженно. — Чудесно, что боишься, — в голосе Макары, что звучит на удивление тихо и величественно, отчетливо слышны нотки уверенности и какого-то глубинного раздражения; от того, насколько это не соответствует ему самому, но укрепляет авторитет превосходящего, у Эквиуса голова идет кругом, — Просто ахуенно. Руки у Гамзи тонкие, цепкие; он впивается ногтями в широкие плечи, царапает и метит, заползает под волосы и заискивающе давит на мощную шею, раздразнивая недостаточностью вкладываемой в жест силы. Этого, тем не менее, достаточно, чтобы Эквиус начинал задыхаться от одного только осознания своего послушания и зависимого нахождения во власти кого-то столь возвышенного, но никак не от недостатка воздуха, что огорчает. Под грубым давлением на тонкую кожу, Макара прощупывает учащенный пульс, будто готовый разодрать пульсирующую артерию прям так, не церемонясь. Чем больше воздуха хватает ртом Заххак, тем чаще сердце пропускает удары, и тем сильнее Гамзи сдавливает его горло, на каждом вздохе позволяя себе все больше. Мышцы грациозно перекатываются под кожей от напряжения, проминаясь под пальцами. Эквиус чувствует, как лицо пылает синим, пока ему едва ли дают вдохнуть в коротких промежутках, не теряя при этом сознания. Он безмолвно открывает рот, бессильно хрипит что-то невнятное и вот-вот давится слюной, которую не может сглотнуть; все тело крупно содрогается, а ноги держат все слабее. Времени прошло всего ничего, но по ощущениям он теряется в этом сдавленном кольце из пальцев уже целую вечность, видя перед глазами только размытую серость, но чувствуя внутри целый неконтролируемый водоворот из вожделения и похоти. И, ох, блять, Гамзи прав — это просто ахуенно. Отсутствие долгих прелюдий у него — дело привычное; в конце концов, он и без того достаточно часто незаслуженно балует Эквиуса, который жаловаться права не имеет. Да и, впрочем, не сильно хочет — с чего бы ему? Колени подкашиваются, все тело неосознанно поддается назад в попытке получить хоть немного больше желанных касаний высшекровного, пока он сам так жалко теряет все свое самообладание и терпение. Видя и ощущая это, Макара и сам долго не держится, как и не должен был — в его же возможностях и интересах брать то, что ему вздумается, особенно пока сопротивления не оказывают. Заххак и не подумал бы, не смел бы; пока его фигурально держали за рога, а буквально — за шею, единственной его признанной целью было исключительное удовлетворение животной потребности требующего сполна Гамзи. Он стягивает короткие джинсовые шорты до колен вместе с нижним бельем, ослабляя хватку и, наконец, давая отдышаться. Эквиус, словно шокированный, хлопает широко распахнутыми глазами, предплечьями упираясь в стену и через плечо оборачиваясь к Макаре, любопытствующий взглянуть на него в моменте. — Не рыпайся ты, я и так осторожен как, бля, никогда, — Гамзи, готовый закипеть с любого случайного движения, с силой ударяет Заххака по оголенной ягодице, расплываясь в удовлетворенной улыбке от увиденного, в то время как по Эквиусу будто разряд тока проходит, заставляя сдержанно дернуться, пока его щупальце, извиваясь, бьется о собственный живот. — Я и не собирался.., — Эквиуса прерывают, резко прижимая его щекой к той же холодной стене ладонью. — Рот захлопни, и так от зубов почти ничего не осталось, — за этим следовал самодовольный беззлобный смешок, колющий прямо в сердце. Внутри тяжело вздымающейся груди словно что-то вспыхивает, стоит только услышать нечто на манер приказа, обязательного к исполнению. Весь Заххак ощутимо потеет, отчего майка липнет к его взмокшему телу, а на лбу выступает испарина. Это было так коротко и мало, но все равно достаточно для того, чтобы задеть в нем что-то, что разожгло бы собой целый пожар. Гамзи отлично знает, что таким давит точно на нужное. Знает, что его послушают при любом раскладе, какую бы ахинею он не нес; но сейчас он не злоупотребляет, чувствуя, как натягивается ткань свободных штанов. Терпеть — не его прерогатива, медлить — не его стиль. Он не задерживается с лишними касаниями, сразу заводя свободную руку вперед Эквиуса, кончиками пальцев собирая с влажной щели вязкую голубую жидкость, скоро начавшую бы стекать на пол. Заххак, не двинувшийся с того момента, как ему приказным тоном запретили, выгибается в спине, лопатками чувствуя прильнувшего к нему Макару, подбородком упирающегося ему в плечо и обдающего обнаженный участок кожи теплым дыханием. — Ну нихуя ж, — с упованием комментирует он, с прищуром снизу вверх заглядывая прямо в бегающие глаза Заххака, словно пытаясь уличить его в чем-то, — Тебе так мало для счастья надо, друже, я даже почти завидую. Это слишком выбивалось из общего настроя, а полушепотом звучало еще более укоризненно, хотя таким и не предполагалось; лицо Эквиуса стыдливо наливается кровью, внутри распирает жар, а ниже живота болезненно тянет — страшно представить, какое влияние в действительности на него оказывал Макара всем своим неоднозначным поведением. Гамзи же не вкладывал в свои слова упрека, но завидев, какой эффект это оказало на Заххака, довольно прикусывает губу, грим на которой, как и на остальном лице, давно начал плыть. Он точно знает, что начинать с малого и делать такие никчемные поблажки Эквиусу ни к чему; пусть и плавно, он вводит в него сразу три пальца, грубо растягивая мягкие стенки, сочащиеся генетическим материалом. Заххак давится воздухом, наконец получая то необходимое ощущение наполненности, пусть и такой недостающей, спустя долгое время, отчего, кажется, его всего в эйфории парализует. Его щупальце неконтролируемо вьется вокруг запястья Гамзи, который не слишком волнуется ни о нем, ни о действительной подготовке Эквиуса к последующему; уже скоро он без особых изыск трахает его одними лишь пальцами, не слишком осторожно разводя мягко обволакивающие стенки, а второй рукой приобнимает под вздымающейся грудью, видя и слыша, что ему этого могло бы быть более чем достаточно. Ведь действительно — под размеренное дыхание Макары, раздразненный и доведенный до пределов еще давно, пристыженный и загнанный в угол, разрываемый изнутри то целым спектром всеразличных эмоций, то длинными пальцами, давящими на все, что можно и нельзя, нужно ли ему было еще что-либо? Кто бы что ни говорил, а Эквиус, душащий себя же смущением, сейчас искренне нуждался только в контроле над собой со стороны, с чем так отлично справлялся Гамзи, словно для этого рожденный. Хотя, секундочку... Паучьи пальцы неожиданно движутся выше и ладонь проводит по коже, жадно сжимая упругие грудные мышцы. Кончики пальцев проминают мягкую грудь до некрупных углублений; тело Эквиуса крепкое, сочное и поддается Макаре так же желанно легко, как и сам он. Оставляя за собой белые полосы содранной кожи, Гамзи напористо, не жалея, обхватывает фалангами затвердевший сосок, с силой оттягивая его. До того болезненно, до того собственнически и до того внезапно, что Заххак невольно дергается в объятиях и приглушенно мычит, поджимая губы. Пульсирующая боль вместе с наслаждением разливаются по телу, заставляя чуть ли не хныкать, пока Макара самозабвенно мнет сильные пружинящие мышцы, прижимаясь сзади к оголенному бедру Эквиуса напряженным щупальцем, сдерживаемым только тонкими слоями ткани. Сквозь надрывистые полустоны и шумные вздохи Заххака, каждый раз вздрагивающего от периодически усиливающейся хватки на сосках, по мере потери воли и, кажется, схождения с ума, начинает прослеживаться неразборчивая мольба — язык заплетается в попытках произнести хоть что-нибудь, одновременно желая попросить больше или остановиться, умоляя и сбивчиво мямля сплошное "пожалуйста". Гамзи, трущийся щекой о сильное плечо, широко улыбается в любопытстве; если бы только он сам сейчас не был готов спустить себе же в штаны, то мог бы продолжать мучить и провоцировать Эквиуса еще долго, хоть до самой смерти. С хлюпающим звуком вынимая пальцы, Макара небрежно вытирает их о майку Заххака, заставляя его нахмуриться и почти разочарованно выдохнуть. Но, зная Макару, все не могло бы быть так просто; он не оставляет дело незавершенным, отвлекаясь лишь на то, чтобы приспустить собственные штаны, беспрепятственно упавшие на пол. Его собственное щупальце, измазавшее все боксеры фиолетом, пытается тереться само о себя, сворачиваясь вдвое, и Гамзи раздраженно шипит себе что-то под нос, прежде чем вновь навалиться на спину Эквиуса, в ожидании томно затаившего дыхание. Придерживая и направляя свое щупло, Макара еще недолго трется им об обжигающую кожу, смешивая естественные жидкости, а после входит в него без особой аккуратности. Если бы Эквиус только мог сжимать сейчас что-то у себя в кулаках, это "что-то" треснуло бы надвое с невероятной скоростью. Перчатки на его руках не дают оцарапать собственные ладони впивающимися в них пальцами, а сам он стискивает зубы, чуть не рыча от охватывающего экстаза. Стоит только Гамзи вжаться в его бедра своими, он двумя пальцами плотно обхватывает синее щупло у основания, а Заххак закатывает глаза, с трудом дыша и пульсирующе туго сжимаясь вокруг Макары. Ноги разъезжаются в стороны сами, а слова теряются где-то под кадыком; он весь на взводе, но смиренно ждет, боясь двинуться лишний раз. Как минимум потому, что почти физически не может из-за того, что внутри его невероятно растягивает, и как максимум потому, что предугадать реакцию Гамзи на это просто невозможно. С него моментально сходит новая волна пота; полотенце было необходимо сейчас как никогда раньше. Макаре хватает и этого, чтобы ему сорвало крышу к чертям. Он начинает двигаться внезапно, продолжая быстро, грубо, размашисто, каждый раз практически выходя из плавящегося тела, но каждый раз вновь входя до упора с громким шлепком кожи о кожу. Его рука, мертвой хваткой сжимающая щупальце Заххака, неподвижна; Макара как никто другой знает о том, что мнимая выдержка Эквиуса, на деле, не так уж хороша, и это — вынужденная мера, когда тот так близок к пределу. Тело под Гамзи судорожно двигается ему навстречу и извивается, пытаясь тереться о теплую ладонь в неосознанной попытке получить хоть немного больше положенного. До чего же Заххак смешон — распластанный у стены и загнанно пыхтящий, он так податлив в заламывающих руках Макары, что каждым своим толчком буквально выбивает из Эквиуса гортанный стон за стоном. Заххак, готовый потерять ощущение реальности, удивленно давится воздухом, когда его словно возвращают в этот мир, рывком оттягивая за волосы назад. Гамзи наматывает длинные смоляные патлы в кулак, не жалея дергая их на себя, вместе с этим вжимая Эквиуса грудью в бетон. Его шея хрустит так, будто ее переломили, пока рот бессильно интуитивно раскрывается, а весь позвоночник от верха пронзает болью. Перед глазами мутнеет; рука Макары не дает так просто кончить, и он сам же лишает возможности произнести хоть что-то членораздельное. Вместе с тем, как нещадно Заххака вколачивают в единственную опору перед собой, ему становится дурно; слишком жарко из-за чужого дыхания на пропотевшей коже, слишком хорошо из-за целой совокупности мыслей и ощущений, слишком больно из-за невозможного желания кончить, слишком... Гамзи убирает руку с щупла так же резко, как и начал все это, и Эквиус в ту же секунду теряется в пространстве, пока перед глазами, вместе с пресловутыми искрами, темнеет на момент. Он крупно содрогается всем телом и сводит колени, пока его щупальце бьется о живот, изливаясь генетическим материалом. Растекаясь по собственной коже и стекая по ногам, он уже скоро образует целую лужу под ногами Заххака, который приходит в себя еще какое-то время, громко сглатывая накопившуюся слюну и восстанавливая ритм дыхания. И это, пожалуй, был самый сильный и позорно быстрый оргазм в жизни Эквиуса. Настолько, что даже Гамзи, тяжело дыша, останавливается и отпускает его, оставаясь придерживать только за талию. Его настрой меняется как по щелчку, уже который раз за все это время; так, что уследить за ним сложно, а подстроиться — невозможно. — Сука, — злобно выплевывает он, не адресуя то Эквиусу, — Мне казалось, ты должен спрашивать у меня разрешения на любую хуйню, не? Слабо, чувак, слабо. Я, бля, ожидал большего от тебя. Его голос перевозбужденно дрожит, руки в треморе сжимают телеса сильнее обычного, а сам он хмурится. Не так, как обычно. Эквиус, не двигаясь, судорожно облизывает пересохшие губы, потея снова. Факт того, как презабавно Гамзи раз за разом сбивается со своей роли названного господина; факт того, что он, стряхивая с руки вязкую жидкость, отстраняется, говоря о своем разочаровании будто специально; факт того, что он все еще не был удовлетворен в полной мере, но готов был жертвовать этим, не насилуя обессиленное тело Заххака — все это до того прелестно, что даже страшно с непривычки. С чего бы вдруг ему вообще делать все это? — Я.., — Эквиус даже не знает, что такого достойного он должен сказать в качестве извинений, но его осаждают достаточно громким, резким голосом. — Я не закончил. Ни в одном из смыслов, типа, смекаешь? И разобраться с этим входит в твои злоебучие обязанности, ебанат, — ах, нет. Глупо было ожидать от него альтруизма и бескорыстия; пока речь идет о Гамзи, готовом получать желаемое любыми путями, нельзя было надеяться на благосклонности, — Не, погоди, не так выразился. Хуесос. Точнее некуда. Колени чудом не разбиваются в кровь, когда Эквиус с грохотом резко опускается на них, спиной скользя о стену. Упрашивать и повторять дважды ему не требуется — он и без того догадывался о такого рода искуплении вины. Даже в таком положении приходится горбиться только ради того, чтобы оказаться примерно на уровне паха Макары, пока к ногам липнет синий генматериал. Вся кожа до ужаса мокрая, даже одежда насквозь пропиталась влагой от нее, а тело в раз покинули силы. Что, впрочем, не препятствует нужде переступить через себя, исполняя волю Гамзи. Макара грузно опускает ладонь на голову Заххака, вжимая его затылком в поверхность позади и сокращая дистанцию. Щупальце еще некоторое время маячит перед лицом, пока Эквиус не решается обхватить его руками у основания, в момент по локти оказываясь в вязком фиолете. На пробу облизывая самый кончик, осаждая на языке терпкий сладковатый привкус, он притупленно глядит выше, встречаясь с пронзающими глазами Гамзи, выражающими столько всего за раз — от агрессивного нетерпения и до томного вожделения; устрашающе пленительный вид. Такой, как и подобает высшекровному. Заххак заставляет его ждать недолго, сквозь неприятный рвотный рефлекс с попытками расслабить горло заглатывая больше половины почти сразу. Вместе с этим Макара шумно втягивает воздух сквозь зубы, сжимая пальцы на чужом затылке сильнее, не давая Эквиусу двинуться ни на дюйм. Его глаза неприятно жжет подступившими слезами, а склизкое щупальце плавно проникает до самых гланд, обволакиваемое теплыми стенками рта и плотно обхваченное губами. Язык скользит по гладкой поверхности, обводя малейшие неровности, пока Гамзи не начинает двигаться медленными поступательными движениями, словно растягивая удовольствие, и громко цокает языком. — Открой рот шире, твои блядские зубы острые невъебенно, — Макара запрокидывает голову и растянуто стонет, пока Эквиус сквозь тянущую боль в челюсти раскрывает рот и моментально давится количеством слюней, смешавшихся с генетическим материалом. Он закашливается, сдерживаясь, и моляще жмурит слезящиеся глаза, пока что вниз по глотке, что по подбородку и шее до задранной майки стекает густая цветастая смесь, отблесками обрамляющая взмокшую кожу. Теперь, не успевая за слишком резким Гамзи, справляющимся со всем и без посторонних действий, Заххак даже не улавливает происходящее; сердце тяжело бьется под ребрами, сотрясая все тело, а голову покидают всякие мысли, за исключением напоминания себе дышать через нос. На момент Гамзи ненадолго отстраняется, великодушно позволяя сглотнуть лишнее и сделать вдох, но после тут же заставляет Эквиуса взять щупальце полностью, ударяя его затылком о бетон и упираясь кончиком в гортани. Даже несмотря на спазмирующую боль и подступающую рвоту, Заххак держится отлично; глухо скуля и упираясь руками о бедра Макары, бесстыдно толкающегося в его рот, он все равно покорно принимает дюйм за дюймом, хлюпая сквозь хрип. Гамзи хватает всего десятка секунд для того, чтобы, мертвой хваткой сжимая рукой единственный целый рог Эквиуса, в последний раз вбиться в его рот и кончить с глухим придыханием, не давая отодвинуться от себя всего с момент. Заххак заходится в новом приступе кашля и, стоит только Макаре сделать шаг назад, ненароком окропляя его лицо и вместе с этим освобождая от оков собственных рук, жмурится, моментально отхаркивая себе под ноги большую часть генматериала. Его, надрывающегося, удушенного и мокрого с ног до головы, всего колотит. Жар медленно утихает в теле, сердце с каждым вздохом замедляет бешеный ритм, но странное ощущение выполненного долга и чего-то глубинно правильного пригревает душу; даже несмотря на, на деле, не лучшее физическое состояние, Эквиус чувствует себя замечательно. Словно наконец стал тем, кем должен, и сделал то, что должен. — Нихуяшечки я не рассчитал, — Гамзи, присвистывая, оглядывает не самый приятно выглядящий пол и самого Заххака, отрывая его от мыслей. Он звучит удивленным, словно действительно не ожидал от себя такого или, что еще хуже, не хотел, — Извиняй. Все окей? Опираясь о стену, Эквиус медленно встает, пока прочие чувства и силы возвращаются к нему. Рукой он убирает с лица большую часть небрежно разбрызганного фиолета и со смущением озирается вниз. Никогда еще в его доме не было настолько грязно, а, учитывая еще и специфику этой самой грязи, из-за этого становится стыднее втрое. В первую очередь перед Ауртором, помощь которого по уборке будет необходима и неоценима. — Все в порядке, — говорить все еще сложно из-за резкой вязкости слюней и першащего горла; он шумно сглатывает, стараясь держать лицо, — Тебе не нужно извиняться, ты правильно все сделал. В смысле, я не поощряю тебя, а просто несущественно одобряю твои действия, из-за чего ты не обязан менять точку зрения на их счет. Потому что на иное не имеет права. Потому что поощрять должны его. И явно удовлетворенный Гамзи, удостоивший Заххака такой чести, вписывается в определение похвалы как нельзя лучше. Макара жмет плечами и одной рукой поправляет штаны, спешно натягивая их на бедра, а после падает на стул перед компьютерным столом, по инерции чуть отъезжая назад. Он снимает со спинки полотенце и бросает его Эквиусу, который чудом успевает поймать его, а после принимается стирать остатки с лица и шеи. Но, кажется, одного только полотенца будет мало для того, чтобы отмыться полностью. Кожа вся липкая и отдает еле уловимым запахом генетического материала; Заххак морщится, ощущая все это и глядя на преступно безмятежного Макару, крутящегося на стуле. — Пизда-ато, — расслабленно тянет он, сгребая со стола бутылку приторной газировки, которую за собой таскал все это время. Впрочем, кажется, в его инвентеке никогда не обходится без, как минимум, нескольких таких, — Но меня неебаться как утомляют твои эти помешанные на наших ролях приколы, братан. Это, конечно, круто и все такое, но ебать-колотить как выматывает. Будешь? Он протягивает Эквиусу бутылку фэйго, улыбаясь самой беззаботной и расслабленной улыбкой. Заххак недоуменно закатывает глаза в ответ, складывая руки на груди. Гамзи неисправим.