***
То, что настала зима, он понял по выпавшим с неба белоснежным хлопьям. Так и сейчас: Солнце щедро светило над горизонтом, окрашивая весь Литтл Уингинг таким золотым свечением, какого, Поттер счёл, не сыщешь ни на одной художественной палитре. Впрочем, даже если очень захочешь — не налюбуешься: веки смыкались сами собой, желая защититься от внешнего раздражителя. И правда: пекло нещадно, даже аномально для такого серого лондонского пригорода. Не подумайте, Гарри вовсе не жаловался — мало ли когда ещё выдастся погреться на солнышке. Однако несмотря на ласковую погоду, Поттер не был одет подходящим образом. Он обливался семью потами под старым, недышащим свитером вкупе с плотными джинсами. Потому, усилив хватку на поручне газонокосилки в цвет растительности под ногами, он начал ускоряться. Машина тотчас заработала шустрее, и чем больше зеленых травинок улетучивалось, и газон становился ровнее, тем больше мальчику хотелось стать маленькой частью него. Лечь и не вставать никогда. Гармония сладким чувством расцветала внутри. День подходил к концу, когда измученный Гарри ползком выполнял последние штрихи, подрезая выбивающиеся из форменных кустов ростки при помощи садовых ножниц. Он действительно старался, глубоко в сердце лелея надежду, что так родственники пусть не полюбят его, но хотя бы начнут видеть нечто большее, нежели просто раба́ или… Зверушки для своих нужд. Повсюду витал аромат свежескошенной травы, и появившийся словно из ниоткуда влажный ветер был как нельзя кстати, даруя долгожданную прохладу. Вскоре, в противовес солнечному умопомрачению, морозные язычки начали пробирать до самых костей! Поттер зябко поёжился. Он в последний раз оглянул результаты своих трудов — нужно сказать, глаза его искрились — и, обернувшись по направлению к алой входной двери, облегченно смахнул готовые пролиться капельки пота со лба. Юный Гарри понял, что выглядит так, словно весь день пахал на грядке. В протёртую джинсу впились листочки и веточки, а его волосы стали похожи на воронье гнездо. О нет, тётя Петунья точно не упусит шанса выдать едкое замечание. А грозовые тучи всё сгущались, заставляя забыть об эйфории жаркого дня. Свинцовые ноги практически не несли — это усталость взяла свое. Расслабившись мечтами о необходимом отдыхе, Гарри планировал: вот бы стащить пару ломтиков хлеба с обеденного стола и, возможно, даже стакан молока! Рот тут же наполнился слюной. А как хорошо будет провалиться в такой нужный сейчас, целебный сон… Но не тут-то было: вот мальчишка тихонько крался по узорчатому ковролину, когда враскорячку спускавшийся с лестницы кузен, только завидев тощую фигурку, разошёлся в хищном азарте. Его губы изогнулись в красноречивом оскале на толстом лице. — О-о, — шепелявит и попеременно хлопает пальцами-сосисками по лестничному поручню, — за мной! Поттер застыл в гримасе немого ужаса, переживая пробежавшую было по лопаткам судорогу. Хорошее расположение духа — то, что он был вынужден зубами отрывать! — мигом сошло на нет, уступив место оглушительному, как сорванная постановка, разочарованию! Гарри не желал плестись вслед самодурову родственнику, но в некогда оживленной от будничных сплетен гостиной в одночасье затихли голоса. Обнаруживая угрожающий дядин взгляд, направленный на него, парнишка непроизвольно сглатывает ком в горле и вспоминает о своих сломанных пальцах. — Уже иду, Дадли, — смиренно промямлил в спину уходящей тушки блондина. Следующие томительные полчаса юный Поттер провёл в роли боксерской груши, вновь и вновь претерпевая громовые удары по всему корпусу. В это мгновение, почти не отбиваясь, он испытывал гложущее чувство ненависти к судьбе, ведь почему же так несправедливо получается?! Лохматый мальчишка глядел невидящим, плаксивым взором, и не важны были парню солёные дорожки на лице, коим рад был зверский оппонент! Гарри не желал выставлять себя на посмешище, но только и мог, что рвано подвывать на одной ноте, да хрипло кашлять кровью… — Слабак! Ха-ха-а! — дурел от вседозволенного чувства брат. — Так тебе и надо, уродец! Тут Дадли, тяжело дыша, стал переводить дух. В этот момент мальчишеский разум будто опустел. На кромке сознания предстала картина: а что если там, в сердце дома, трещат искусственного камина поленья, да дядя Вернон наскоро размешивает любимый чифир с парой лимонных долек… Тетя Петунья наверняка бы по-лошадиному гоготала над рассказами мужа о нелепых соседях, а Поттер что?.. Поттер — урод! И правда, самый настоящий урод, никому не нужный!.. И вдруг парень ощутил, как концентрация чего-то инородного, едкого нарастает в грудине! Она поднималась до самых краёв, но не могла выплеснуться наружу, будто ожидала последней воли своего хозяина… Кузен с жаждой проследил за изменениями на гаррином лице: дикий взгляд пылал в огне ненависти… Тогда Дадли грозно осклабился, и рассеченные костяшки безнадёжно пачкали дорогой пуловер, пока очередной тумак под дых не сбил младшего с ног, и тот не повалился навзничь. Со стоном приложившись затылком об пол, Поттер затрясся, завопил навзрыд: — Хва-атит! Хватит! Н-не надо бо-ольше! Не надо! Были ли мольбы его услышаны, когда дубовая дверь распахнулась?.. — Что за бедлам тут творится?! — брызгал слюной дядя Вернон. — Дадличек! — разоралась тетка. Её огромные серо-зелёные глаза казались еще больше, сканируя место происшествия: кое-где заляпанный кровью пробковый пол; орущий на полную катушку «Скуби-Ду», транслируемый телевизором; Дадличек, на лице которого запечатлелось жалостливое выражение… Когда же время дошло до Гарри, ютившегося у стены, женское лицо в удивлении вытянулось. — Вернон, погляди! Он там жив хоть? Дадли, милый, он тебя не обидел? — сорвалась с места жена.***
Тогда, когда в злосчастном доме все замолчало, гроза бушевала в неспокойной ночи. Старшие Дурсли испарились где-то на втором этаже: для дяди Вернона после особо агрессивных выпадов было характерно вырубаться и вникать в денежные сны. Дадли, весь в отца, давно похрапывал в своей двухместной кровати, а изрядно озабоченная жена, так и не успокоившись, выпила снотворное. Впрочем, только один член семьи бодрствовал, хоть и очень хотел провалиться в сон. Вместе с грозовыми всполохами, рассекающими аметистовым цветом небосвод, с головой укрытое простыней тельце иногда подрагивало — это пронзительная лихорадка мучала его. «Больно. Больно…» Гарри смутно вспоминал: Дядя выжидающе замолчал, и тогда ссутулившийся кузен начал свою обвинительную тираду: — Это всё этот у-уродец! — пальцем показывал на Гарри. — Он п-первым напал на меня! Голос толстяка панически срывался. Потому что понимал — пойман с поличным. Поттер мстительно хмыкнул, водя языком по небу. Однако Вернон, осматривая потрепанного и с запекшейся кровью на руках сальноволосого сына, лишь горделиво улыбнулся, когда заметил прижавшегося к бирюзовой стене отмудоханного отпрыска. Влажное лицо пряталось в коленях. Сбоку была заметна протянувшаяся из гарриного рта алая нитка. Молодец сына — рука тяжелая! Наказывать Дадли, конечно, никто не стал. Тетя Петунья заботливо, смаргивая набежавшие слезы, обрабатывала повредившиеся в ходе, как ей думалось, драки, костяшки. Запахло антибактериальным кремом. Со второй замотанной в бинт рукой медицинские процедуры были завершены, и раскрывшего было в несогласии рот кузена отправили спать. Что было дальше, Гарри понимал с трудом. Казалось. у дяди Вернона так и чесались кулаки преподать «обнаглевшему мальчишке» урок… Но Петунья, потерявшая и без того немало нервных клеток, совсем не хотела связываться с полицией! Что же о них люди подумают?! И опять все из-за отпрыска почившей сестры! Как бы намекая об оставшемся с ужина цыпленке, женщина привычно сослала разъяренного мужа на кухню. Наскоро забинтовала самые явные кровоподтеки и без капли жалости поволокла парнишку вниз по лестнице за шкирку. Сильные руки швырнули ойкнувшего Гарри на твердый матрас. Замок оглушительно щелкнул. — Не запачкай тут ничего! — озлобленно бросила тетка и удалилась. Мальчику только и оставалось, что с болезненным шипением перекатиться на бок, да обмотаться в несколько слоев тонкой ткани. «Может, такому уроду, как я, и было суждено прожить лишенную любви и радости жизнь? Мама, папа, мне страшно…»***
Светало. Тучи постепенно разошлись. Совершенно сказочным образом дрожь Гарри унялась, а обычно бетонный матрас претворился в настоящий зефир! Ноги, руки отнялись — больше не осталось жгущей терпкой боли. Мальчик словно парил в небесах. Вдруг юный Поттер осознал, что никогда прежде не чувствовал себя таким любимым! — Спи, mein Junge… — убаюкивал хриплый мужской голос. Он согревал Гарри тягучей негой, ненастойчиво обволакивал больные мышцы и уродливые побои. Светлая энергия побуждала мальчика закрыть усталые глаза. Целовала веки. И отчего-то мальчик всем нутром доверял ей, сплетаясь в один единый узел, способный обогреть каждый тёмный закуток в этом несчастном мире. — Засыпай… — невесомо продолжал мужчина. Его пальцы сплетались с вороными волосами, и Блэк не мог не заметить ту безысходную отзывчивость, с которой, посапывая, Поттер прижался к греющей руке. Ласковая улыбка надломилась в скорби. Мужчина продолжал поглаживать височную область, охраняя не по годам чуткий сон, пока самые кончики пальцев, начиная с ногтей, не стали развиваться, будто по ветру. Но откуда было взяться ветру в душной, запертой кладовой?.. Вот Сириус обнаружил происходящее, как взглянул вниз, и уже не мог обнаружить собственных ног. Действие зелья заканчивалось. Стало по-призрачному тоскливо, но, только подняв глаза на юношеский стан, Блэк понял: он не бросит племянника в беде. Мерлин знает, когда они воссоединятся вновь. — Wir werden das Licht sehen…** — только и успел, что скорбно прошептать Сириус.***
Проснулся Гарри рано утром: в такое время город ещё спит. Зевнул, чему-то улыбнулся, и вспомнил тот чудесный долгий сон, что счастье испытал смотреть сегодня. Там он в мире сказок побывал, а сам был, что ли, принцем?.. Ах, неважно. Он блаженно потянулся, точно вчерашний день был страшной выдумкой. Но что-то покоя не давало… Накануне разукрашенное предплечье было покрыто чем-то вязким и противным. Мальчик вздрогнул от витиеватого движения, и тут же услыхал отчётливое шелестение: — Ш-ш-ша… Человек?..