Зову тебя

      Его разбудил негромкий стук во входные двери, больше похожий на дремотное наваждение.       Лань Ванцзи распахнул глаза, прогоняя чуткий предутренний сон, огляделся, прислушался, впитывая в себя тишину наполненной запахом сандала и лотоса комнаты.       Наверное, это действительно было во сне – осторожный звук со стороны гостевой комнаты. И хоть опасности он не чувствовал, что-то не давало уснуть вновь. Лань Ванцзи осторожно отстранил от себя спящего Вэй Ина, убрав его голову со своей груди, не сдержавшись поцеловал его в лоб, и только потом сел на постели. По светлому полу стелились тени от ветвей, окружающих дом, тонкие занавески на окнах едва трепетали от лёгкого ветра. Разбросанная одежда, которую Вэй Ин вчера вечером просто содрал с них обоих, все так же лежала на полу. Тогда Лань Ванцзи был слишком занят поцелуями своего супруга, чтобы аккуратно сложить её, сейчас же это казалось неважным.       Тихая ночь совсем недавно перешла в раннее утро, оставаясь ещё достаточно тёмной, но уже разбавленной светом, пробуждающимся в холмах.       Вэй Ин под боком зашевелился, провёл рукой около себя, сжал пальцы, в попытке найти необходимое тепло Лань Ванцзи, нахмурился и тихо застонал. Лань Ванцзи хотел было вновь опуститься на подушку, прекращая беспокойство супруга и решив, что стук, всё-таки, послышался, но звук повторился.       К ним в дом действительно стучались.       Лань Ванцзи замер на мгновение, а затем, одним тягучим плавным движением выскользнул из-под одеяла. Обнажённое тело тут же укутало ночной прохладой. Заклинатель потянулся за халатом около своих ног, накинул его на плечи и затянул пояс. Он предпочитал встречаться с гостями, тем более ночными и внезапными, одетым.       Он вышел из спальни, прошёл в гостевую комнату, расцвеченную тенями из круглых окон, на несколько секунд замер, присматриваясь и прислушиваясь. За входной бамбуковой дверью со вставками из рисовой бумаги виднелся силуэт. Лань Ванцзи свёл брови, хмурясь и пытаясь понять, кто же мог явиться к ним, в достаточное отдаление от Облачных Глубин, в долину, где они с Вэй Ином решили обосноваться, чтобы не смущать никого из ордена, но тут силуэт повернул голову и Лань Ванцзи мгновенно расслабился.       Он узнал того, кто стоит за дверью. Удивился, правда, что этому гостю понадобилось в столь неурочное время, да ещё так неожиданно, но прошёл ко входу и взялся за створку.       За порогом стоял лютый мертвец в чёрно-белом ханьфу и двумя мечами за спиной. На звук открываемой двери он повернул голову и Лань Ванцзи удостоверился, что это и впрямь не кто иной, как Сун Цзычэнь, неуверенно, и как-то виновато, улыбающийся хозяину дома одними уголками губ.

***

      Вэй Ин поставил на столик между ними поднос с небольшим глиняным чайником и пиалами, разлил ароматный травяной чай, и присел около Лань Ванцзи, коснувшись супруга рукавом, гостеприимно улыбаясь при этом Сун Цзычэню. Лань Ванцзи взглянул на третью пиалу, но ничего не сказал, решив, что лютый мертвец совсем не против выпить жасминового чаю. В конце концов, Вэнь Нин тоже иногда ел, пил и говорил, что ему больше нравится суп из корня лотоса, чем из редиски.       За окном дребезжал рассвет, пробивающийся сквозь переплетённые ветви сосен, окружающих дом. Вэй Ин специально попросил поставить его среди тонких стволов, создавая и уединённость, и защиту. Высокие деревья отсекали их от остального мира ненавязчиво и изящно. Нет, супруги не прятались, просто хотели оставаться наедине так долго, насколько это было возможно. Получалось, правда, нечасто. Практически каждый день до них добегал Лань Сычжуй, добредал Лань Сичэнь и долетал Вэнь Нин. Видимо, орден Гусу Лань решил, что дом Вэй Ина и Лань Ванцзи всё-таки принадлежит к нему, хоть и отдален от Облачных Глубин парой холмов и тонкой лентой реки…       Вэй Ин был не против, а Лань Ванцзи устраивало это Вей Иновское «не против», поэтому они не выказывали недовольства, просто наслаждались уединением, когда это было возможно, и притом не чувствовали себя забытыми в повседневной суете между ночными охотами и дневными визитами.       Сейчас это уединение нарушил прославленный лютый мертвец, нерешительно сжимающий в длинных пальцах коричневую глиняную пиалу.       Раньше за Сун Цзычэнем не водилось лишней скромности, насколько помнил Лань Ванцзи, и насколько успел узнать его в городе И. Да, встреча была короткой, но даже тех минут хватило, чтобы понять характер ставшего неупокоенным воина. Теперь же высокий сильный силуэт пронизывала неуверенность.       Ожидать, что первым молчание нарушит Сун Цзычэнь было глупо, и это сделал Вэй Ин.       — Что привело даочжана к нам? ― с почтением спросил он, приглашающе подняв свою пиалу.       Сун Цзычэнь вскинулся, нахмурился было, но потом как-то просветлел лицом, поставил свой чай, и извлёк из широких рукавов своего верхнего ханьфу свиток, испещрённым пометками. Развернул его, вновь нырнул ладонью в рукав, вытащил уже грифельный стержень в тонкой оправе и быстро начертал ответ:       «Сун Лань пришёл за…»       Грифель замер над пергаментом, Сун Цзычэнь снова нахмурился, затем вдруг упрямо мотнул головой и решительно закончил фразу:       «Сун Лань пришёл за помощью, старейшина Илин. К вам и к Ханьгуан-Цзюню».       Он поднял глаза на Вэй Ина, словно бы ища в них намёк на насмешку над своим признанием. Но Вэй Ин и не думал насмехаться. Равно как и Лань Ванцзи, внимательно следивший за руками Сун Цзычэня.       Если уж такому знаменитому, сильному и решительному воину потребовалась помощь, то они обязаны были хотя бы выслушать, прежде чем решить – способны ли они её оказать. А зная своего супруга, Лань Ванцзи мог поклясться своим гуцинем, что и окажут, даже если будут не очень способны.       Похоже, это успокоило лютого мертвеца, и он вновь сжал стержень в пальцах.       «Я отпустил душу Сяо Синчэня год назад в надежде, что она увидит путь и вернётся. Я сам искал его всё это время и ждал, пытался дать понять, что я здесь, и что я зову. Но до сих пор я не знаю, слышит ли он меня, знает ли, что у него есть те, кто ждут его… Хочет ли вернуться… Я не могу почувствовать его, не могу поймать. Если его душа всё так же истекает болью, то она не захочет возвращения. Я не знаю, что мне делать и как поступить. Я пришёл к вам, старейшина Илин, потому что вы вернулись однажды. Не знаю, что я должен спросить у вас, но я прошу помощи».       Грифель порхал над пергаментом, прижимаясь то сильнее, то едва касаясь шероховатой светло-бежевой поверхности. Обычно плотно сжатые губы Сун Цзычэня бесконтрольно шевелились, словно он повторял выводимые им фразы, впрочем, возможно, так и было. Лань Ванцзи улавливал отдельные слова по движениям бледных губ. Да, он стал ещё бледнее за прошедшее время. Ещё бледнее, еще жестче, еще мрачнее. Сколько минуло с момента их встречи в городе И? Три года? Чуть больше. Тогда, глядя в гордую спину лютого мертвеца, уносившего с собой невыразимую скорбь и горе, глядя на его тёмные, тяжёлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, на сжатые в кулаки ладони, Лань Ванцзи взмолился небу, чтобы печаль этого существа кончилась как можно скорее, истончилась и сменилась надеждой. Потому что даже для людей жить в муках не утешаемой вины и разлуки невыносимо, что же говорить о тех, кто не может умереть…       Лань Ванцзи горько улыбнулся и неосознанно скосил глаза на супруга. Вэй Ин неотрывно следил за грифелем, хмурясь на каждом слове всё сильнее, вздрагивая ресницами в ответ на эмоциональность фраз, и неудержимо мрачнея лицом. На последних иероглифах он и вовсе отвёл взгляд от пергамена.       — Я вернулся не по своей воле, даочжан Сун, — глухо произнёс Вэй Ин, и Сун Цзычэнь вскинул голову, взметнув волосы от лица. — Мне помогли вернуться, призвали меня, пожертвовали мне тело и заставили остаться в нём. Не думаю, что Сяо Синчэню подойдёт мой способ…       Сун Цзычэнь замер с распахнутыми глазами, тёмными, как ночное небо, глубокими и холодными как горное озеро, а затем опал, словно сдуваясь, опустил плечи и голову. Видимо, он готовился услышать что-то подобное, но не смог совладать с собой, получив подтверждение своим опасениям.       Неужели, он пришёл только для того, чтобы сдаться окончательно?       Тонкие, но сильные кисти вновь заметались над бумагой.       «Я не прошу вас искать тело для жертвы, старейшина Илин… И Сяо Синчэнь никогда бы не принял эту жертву, не стал бы даже задумываться о ней… Я прошу вас помочь мне найти душу моего…» здесь грифельное острие вновь замерло, кольнуло бумагу пару раз и Лань Ванцзи успел понять всё, что скрывалось за этой задержкой, прежде, чем фраза продолжилась: «… моего друга. Дать ему понять, что я жду его. Хотя бы найти его след…»       — Расспрос, — произнёс вдруг Лань Ванцзи прежде, чем на слова Сун Цзычэня успел отреагировать Вэй Ин. Даочжан вскинул взгляд уже на него. — Я играл «Расспрос», в надежде получить ответ от души Вэй Ина. Может быть, это и есть способ…       Лань Ванцзи не закончил фразу, потому что не смог выдержать той безумной надежды, которая разожгла тёмный взор Сун Цзычэня, вспыхнув под ресницами пожаром. Не смог и чуть отвёл свой взгляд. Потому что это было слишком похоже на него самого шестнадцать лет назад.       Правда, потом Лань Ванцзи проклял свою надежду, превратившуюся в клетку боли и сковавшую его на долгих тринадцать лет, оплетя сетью отчаяния, одиночества и скорби его сознание, вонзившись в позвоночник острыми иглами памяти, пробив руки и пальцы шипами утраты, пропитав каждую клеточку его разума и тела ядом невыплаканных слёз.       Неужели Сун Цзычэнь хочет пройти то же, что прошёл однажды Лань Ванцзи?       Конечно, хочет. Он уже начал.

***

      Когда Лань Ванцзи предложил «Расспрос», он не предполагал, что это предложение встретят с такой горячей готовностью. Вэй Ин, распахнувший глаза и привставший на месте, Сун Цзычэнь, смотрящий на него теперь как на статую Будды… Лань Ванцзи не возлагал на Расспрос больших надежд, памятуя о том, сколько бессонных ночей и дней он провёл играя его сам. Бессонных и бесплодных.       Сун Цзычэнь ещё не имел опыта молчания гуциня, поэтому в его чёрных глазах плескалась бешеная надежда. Сейчас он был похож на человека больше, чем когда-либо, отбросив маску холодности и безучастности, ставшую мрачным покрывалом в посмертии. Он переминался с ноги на ногу в углу комнаты для медитаций, в которой было решено взяться за игру, пока не сел, в конце концов, на подушки, и не попытался вновь взять себя в руки. Сложил ладони на коленях, расправил волосы тёмным водопадом по плечам, рассыпал складки ханьфу по полу. Сейчас он и на лютого мертвеца-то не походил, максимум – на человека, отягощённого безмерным грузом вины и уже очень давно не смыкавшего усталых глаз для исцеляющего сна.       И совсем немного – на Вэнь Нина.       Лань Ванцзи усмехнулся про себя, отметив, что практически привык к мёртвым людям в своём доме. Ходящим, разговаривающим, пьющим чай, сующимся под руку, готовым помочь мёртвым людям. И что он почти не воспринимает их как мёртвых людей – тоже привык.       Да, Сун Цзычэнь напоминал Вэнь Нина осторожным прислушиванием к окружающему его миру, настороженным вниманием и сверхъестественной чуткостью, аккуратностью и пониманием своей силы. Но и только. Сейчас Лань Ванцзи видел молодого мужчину, который не знал, что ему ждать от предстоящего ритуала, и зримо нервничающего в своём ожидании.       Живой. Он больше живой, чем многие живые, встречаемые Лань Ванцзи. И это не пугало, а поражало.       Вэй Ин тоже присоединился к ним, задумчивый и сосредоточенный, сидел сейчас рядом, замерев и ожидая, когда Лань Ванцзи начнёт «Расспрос».       Гуцинь жаждал первого прикосновения, но Лань Ванцзи медлил, оттягивал, не спешил касаться струн пальцами. В памяти всплывали осколки собственных ощущений – онемевшее от надежды предвкушение и опустошающее горькое разочарование после молчание искомой души.       Что если Сун Цзычэнь сейчас тоже получит молчание в ответ на свою попытку связаться с Сяо Синчэнем?       Лань Ванцзи был практически уверен, что будет именно так. Не хотел в этом убеждаться и бить этим убеждением ждущего даочжана.       Но он обещал…       Лань Ванцзи закрыл глаза, глубоко вдохнул и опустил ладони на гриф Ванцзи.       Глубокий, насыщенный звук гуциня наполнил комнату для медитаций. Лёгкие касания высвобождали из инструмента переливчатую мелодию, закалённые мозолями пальцы чувствовали струны как продолжение самих себя. Тонкие высокие ноты и бархатистые средние оплетали сидящих заклинателей лентой мелодии, проникали за сферу реальности, стремились дотянуться до того, к кому они были обращены… Долго, протяжно, требовательно. Но ловили лишь пустоту и тишину. Искры мира духов трепетали под пальцами Лань Ванзци, откликались на призыв, расходились водяными кругами от каждого прикосновения к струнам, но среди всех этих искр не было той, которую необходимо было найти.       Снова и снова, раз за разом… Лань Ванцзи перебирал струны, рассекая мир духов мелодией, направляя её во всевозможные стороны, прощупывая складки и повороты, заглядывая в потаённые уголки. Вплетал в призыв имя, вкладывал в мелодию все свои духовные силы, отчего пространство вокруг дрожало и плавилось от соприкосновения с потусторонним миром.       Но всё было тщетно.       Сяо Синчэнь не отзывался.       Так же, как когда-то не отзывался Вэй Ин.       Лань Ванцзи вздрогнул и в последний раз коснулся струн кончиками пальцев.       Высокий чистый звук прощального аккорда повис над головами тяжёлым цветком и рассыпался прощальными искрами. На смену ему пришла гнетущая тишина.       — Он не ответил, — хрипло произнёс Лань Ванцзи и удивился собственному голосу – когда это он успел осипнуть до такой степени, что стал говорить на два тона ниже. — Мне жаль.       Вэй Ин рядом с ним судорожно вздохнул.       Сун Цзычэнь застыл гранитным изваянием напротив них, не отпуская взглядом струны гуциня, не шевелясь и не моргая. Тонкая полоска света, пробивающаяся сквозь бамбуковые занавески, падала на его лицо на скулу, прочертив по ней искрящийся росчерк…       Лютые мертвецы не знали слёз, но сейчас именно они стояли в глазах Сун Цзычэня.       Его последняя надежда на то, что Сяо Синчэнь всё-таки слышит его, крошилась под струнами пеплом. Наконец, Сун Цзычэнь пошевелился, поднялся на ноги. Взгляд его был пустым и тёмным, губы превратились в тонкую жёсткую полоску. Он расправил подол ханьфу, убрал непрошенные складки, на секунду опустил голову, закрываясь от Лань Ванцзи и Вэй Ина волосами, а затем соединил руки в уважительном жесте перед собой и поклонился, глубоко и медленно.       Лань Ванцзи не тронулся с места, принимая поклон, а вот Вэй Ин подскочил на ноги, растерянно переводя взгляд с супруга на гостя.       Вот и всё.       Сун Цзычэнь выпрямился. На его лице застыла маска спокойного принятия. Она могла бы убедить кого угодно, показаться истинным состоянием его корчащейся от боли души, но только Лань Ванцзи было не обмануть. Сейчас он видел на месте Сун Цзычэня себя. Изломанного, израненного, не верящего, потерявшего всё. Но старающегося стоять на ногах и не показывать себя настоящего другим.       Этого нельзя было оставить просто так.       Даочжан поклонился ещё раз, теперь Вэй Ину, поднял с пола выпавший из ханьфу пергамент, убрал в рукав, окинул тёмным взглядом быстро светлеющую комнату для медитаций и направился к выходу.       Вэй Ин смотрел ему в спину.       — Я играл «Расспрос» тринадцать лет, — произнёс Лань Ванцзи медленно, давая словам упасть на струны гуциня густым маслом. — Я готов был играть его всю свою жизнь. Я не знаю, сколько лет нужно играть «Расспрос», чтобы Сяо Синчэнь ответил на него, ведь его душа сильно повреждена… Но у вас есть шанс – ваша жизнь не в пример дольше моей теперь. Готовы ли вы ждать, может быть, намного дольше тринадцати лет, пока душа вашего друга обретёт целостность и ответит на зов?       Сун Цзычэнь вздрогнул и замер на месте. Спина его источала так много чувств, что даже Вэй Ин дёрнулся протянуть ему руку вслед, удержать, ободрить хотя бы призраком надежды. Но лютый мертвец сам медленно, очень медленно, повернулся к Лань Ванцзи, не веря своим ушам. Может быть он думал обо всём том, что боялся поведать ему Лань Ванцзи, о тщетном ожидании, бесплодных мечтах и горести принятия после новых попыток.       И всё же, лицо его на глазах преображалось. Наконец, Сун Цзычэнь нашёл в себе силы и кивнул, сбрасывая со своих плеч одеревеневшее отчаяние. Кивнул и улыбнулся. Совершенно безумной улыбкой.

***

      — Ты действительно можешь?.. — Вэй Ин крутился под ногами, словно вертлявый щенок, то и дело подлезающий под руку, устраивающий голову на коленях, хватающий зубами за ладонь. Лань Ванцзи улыбался совершенно незаметно, чтобы не показать, что он полностью одобряет такое поведение и не дать супругу ещё больше поводов для распущенности. Безусловно, поводы Вэй Ину были и не нужны, он просто был таким: нетерпеливым, ласкающимся, слегка навязчивым, и Лань Ванзцы это действительно нравилось, но впитанная в кости привычка сохранять самообладание не позволяла ответить тем же.       А Вэй Ину действительно нравилось его спокойствие.       — Могу, — Лань Ванцзи опустил на круглый столик курительницу с горящей палочкой благовоний. Раз уж они предложили Сун Цзычэню остаться, то нужно было обязательно обустроить комнату. Дальняя, светлая и совершенно ненужная до этого вторая спальня их дома оказалась как никогда кстати. Лань Сичэнь определённо что-то подозревал, когда настоял на постройке дополнительной комнаты, ссылаясь на то, что он – да и не только он – может заглядывать в гости, а стеснять хозяев не стоит. — Но дело не только во мне. Здесь всё зависит от того, сможет ли Сун Цзычэнь.       — Но ведь ты поможешь, научишь? — Вэй Ин раскинул над кроватью покрывало и оно крыльями светлого лебедя опало на высокий матрац.       Хотелось улыбнуться более открыто, но Лань Ванцзи не поддался на провокацию. Стоило отвлечься и разрешить себе большее – и они оказались бы на постели, приготовленной для гостя, который пусть и не нуждался во сне, но оскорблять его подобным образом было бы крайне некрасиво. Поэтому Лань Ванцзи держал себя в руках. Пока.       — Я постараюсь, — откликнулся он. — Сун Цзычэнь сильный заклинатель, но он не знаком с техниками нашего клана. Он не знаком с гуцинем и, уж тем более, с методом разговоров с духами. Меня успокаивает только одно – у него будет очень много времени… И если его время будет заполнено хотя бы толикой надежды, а не скорбью, злобой и одиночеством – это к лучшему. Он не сойдёт с ума, если будет направлять себя на овладение новыми техниками. Его путь Совершенствования не закончится с его смертью, а продолжится после, как бы это странно ни звучало.       — И всё время, пока ты будешь его обучать – он будет жить с нами? — ехидно поинтересовался Вэй Ин, подходя к супругу ближе, прижимаясь к боку и собственнически запуская ладонь под пояс белоснежного ханьфу. Лань Ванцзи вздохнул – похоже, его самообладания хватит немного на меньшее время, чем он предполагал.       — Полагаю, что нет, не всё, — ответил он, разворачиваясь к Вэй Ину и обнимая его за плечи. Тот с готовностью запрокинул подбородок вверх, глядя в лицо Лань Ванцзи, явно давая понять, что не целовать супруга целое утро, это преступление, которое должно жестоко караться. Но Лань Ванцзи обречённо принял на себя роль подлого злодея и продолжил. — Первое время – да, но думаю, что потом и сам Сун Цзычэнь захочет иметь больше свободы и собственный дом. Мы можем ему в этом помочь, или же не вмешиваться. Но пока нам с ним будет удобнее находиться как можно ближе друг к другу для практики игры. К тому же, думаю, обучение будет не долгим… Бессмысленно познавать всю полноту техники, это займёт годы, как занимает годы жизни наших адептов. Я научу его основному – алфавиту, словам, отдельным фразам, «Призыву» и «Расспросу». Больше ему не нужно.       — Ты правда играл «Расспрос» все тринадцать лет? — спросил вдруг Вэй Ин, всё так же глядя на лицо Лань Ванцзи, но в этот раз в его глазах не плясали игривые искорки, а мерцали доверчивые грустные отблески.       — Да, — кивнул Лань Ванцзи. — Ты ведь знаешь.       — Знаю, — голос Вэй Ина был тих и, казалось, дрожал. — Но каждый раз не верю и одновременно хочу верить, знать, чувствовать. И слышать. Ты ждал меня.       — Я звал тебя, — мягко погладил супруга по скуле Лань Ванцзи. — Звал каждый день, каждую минуту. Не боясь того, что ты меня не любишь, но боясь, что ты не ответишь на зов.       Вэй Ин моргнул, на секунду отвёл глаза, слово пряча что-то особенно тёмное, а затем потянулся к губам за поцелуем. Лань Ванцзи не стал ему отказывать. Не смог.       В конце концов, привести комнату в порядок для ненадолго отлучившегося гостя можно было и немного попозже. Час даочжан Сун подождёт. Или пару. Не страшно.

***

      Когда Лань Ванцзи думал, что обучить Сун Цзычэня игре на гуцине будет легко, он не учёл одной очень важной детали – его не-жизни. У Сун Цзычэня были когти лютого мертвеца, огрубевшие руки, ставшие нечуткими из-за переставшей циркулировать крови пальцы, слишком стремительные движения и обострившаяся сила. И всё это вместе не помогало ни капли.       Несколько порванных в первый час занятия струн говорили о том, что дорога предстоит долгая, трудная и, возможно, запутанная. Благо, Сун Цзычэнь не был юнцом, делающим скоропалительные выводы, и терпеливо выслушивал каждую реплику, каждое слово своего новоявленного учителя. Выпрямившись и замерев натянутой струной, он сидел на подушках, повторяя всё, что демонстрировал Лань Ванцзи. Бросал неодобрительные взгляды на свои твёрдые чёрные когти, длиной с последнюю фалангу пальцев, комкал в кулаке подранный и грязный манжет ханьфу, но не издавал ни шороха, внимательно следя за движениями. Стискивал губы в едва различимую полоску от каждого неудачного щипка за струны, деревенел в спине, но терпел.       Одинокие, медленные звуки гуциня расползались по комнате для медитаций тяжёлыми каплями, словно масло по воде, растекались по теням в углах, сверкали солнечными бликами на поднятых бамбуковых занавесках. Пусть пока нестройные, фальшивые, но становящиеся с каждым касанием увереннее. Звук был хуже, даже чем у первогодок, взявших гуцинь в руки второй раз в жизни, но это было совершенно неважно.       Лютый мертвец аккуратно трогал струны своими грубыми руками, привыкшими к сражениям, скитаниям, грубости и резкости, и Лань Ванцзи отчего-то улыбался.       Наверное, нужно сначала было переодеть гостя и дать ему отдохнуть – только сейчас Лань Ванцзи разглядел Сун Цзычэня в полной мере и преисполнился стыда за свою недальновидность. Потрепанное, поношенное и запылённое, прорванное во многих местах одеяние даочжана было действительно одеждой восставшего трупа. Похоже, Сун Цзычэнь не обращал внимания на свой внешний вид вообще, потому как держался естественно и без стеснения, ну, в той мере, в которой это мог делать мертвец. Единственное, что было в идеальном состояние – это оружие, которое даочжан принёс собой. Оба меча – и Фусюэ, и Шуанхуа висели сейчас на почётном месте, на стене, на подставке из редкого красного дерева – подарке Не Хуайсана на свадьбу. Чистые, ухоженные, заключённые в аккуратные ножны с гравировкой в виде морозных узоров.       Память о потере сосредоточилась в единственном физическом напоминании – в мече Сяо Синчэня, хранимом бережно и любовно.       И для Лань Ванцзи это было понятно и принимаемо.       Гуцинь в руках Сун Цзычэня издал жалобный стон – и ещё одна струна лопнула, закрутившись у лада тонким завитком.       Лань Ванзци прикрыл глаза и опустил ладони на гриф своего гуциня.       Сун Цзычэнь замер, ожидая то ли слов обвинения своего новоявленного наставника, то ли силясь совладать со своими нахлынувшими эмоциями, которые, скорее всего, были далеко не светлыми. Эта была последняя струна, которая оставалась в запасе у учителя в этом доме, и это означало, что пришла пора прерваться.       — Для первого раза приемлемо, — медленно произнёс Лань Ванцзи. Он не собирался скрывать то, о чём думал, но смотреть на Сун Цзычэня сейчас отчего-то было тяжело. — Если решить проблему со струнами – можно будет продолжить обучение более продуктивно. Но пока не волнуйтесь, в ордене есть запасы струн в мастерских, и я принесу их завтра в достаточном количестве. На сегодня хватит. Отдыхайте. Завтра мы продолжим…       С тем же Лань Сычжуем обучение проходило намного проще, но Лань Сычжуй был воспитанником ордена чуть ли не с самого рождения. Когда Лань Ванцзи принёс А-Юаня с горы Илин, замотанного в своё же ханьфу, чумазого, голодного и испуганного, последнее, о чём он думал – так это о том, как его приёмный сын освоит гуцинь. Но именно это сделал А-Юань, когда смог более-менее прийти в себя – потянул свои ручки к инструменту, прислонённому к изголовью его кровати. И ребёнок обладал недурными способностями для того, кто не унаследовал чутьё музыки от основателя Лань Аня. Научить, показать и рассказать было делом времени: А-Юань с радостью учился сам, наблюдая, взрослея, запоминая и находясь подле Лань Ванцзи неотступно. Он впитывал музыку, слова, символы на подсознательном уровне, копировал их не задумываясь и не обращая внимания на постепенно стирающиеся погрешности. Войдя в сознательный возраст, Лань Сычжуй уже и сам мог контролировать своё овладевание инструментом, прислушиваясь к советам, рукам, словам своего приёмного отца, исправлял сам себя и свою технику. До сих пор учился, понимая, что его язык цинь еще несовершенен, неполон, но у них с Лань Ванцзи было достаточно времени и усердия.       Теперь же Лань Ванцзи предстояло научить мастерству владения семиструнным цинем человеку, ещё более далёкому от ордена, чем ребёнок клана Вэнь. И научить ровно в той мере, в какой это требовалось, без излишних тонкостей. Но при этом, даже эти ограниченные знания требовалось передать так полно и понятно, чтобы у этого неподготовленного человека не осталось вопросов, а мастерства исполнения хватило бы для того, чтобы заключить в древнюю мелодию свою духовную силу.       Сун Цзычэнь смотрел на Лань Ванцзи тёмным взглядом, в котором не читалось ничего, кроме выжидательного спокойствия.       Обманчивого спокойствия.       Лань Ванцзи прекрасно понимал, что сейчас творится внутри лютого мертвеца. Понимал и не мог облечь в слова, зная, что это слишком похоже на то, что творилось с ним самим шестнадцать лет назад. Потому что то томление, боль, отчаянный страх, раздирающее на части чувство вины и одиночества нельзя было объяснить обыкновенными словами. Да и необыкновенными тоже…       Ничего. И у них будет достаточно времени. Сун Цзычэнь не должен пожалеть о том, что решил довериться Лань Ванцзи и Вэй Ину.       Но сейчас их гость нуждался в отдыхе. Даже мёртвым необходим покой.       Лань Ванцзи первым отложил гуцинь в сторону, поднялся на ноги и как равному поклонился Сун Цзичэню. Мертвец легко поднялся и ответил, но уважительней, как ученик учителю. И в ответном поклоне, медленном и глубоком, чувствовалась неизмеримая благодарность.

***

      Вставшее солнце уже вовсю освещало мир, высушивая утреннюю росу на листьях, как дверь дома внезапно распахнулась, почти сметя своим порывом ширму у левой стены, и на пороге вырос Вэнь Нин. Сгорбившийся, напряжённый, оскалившийся, он походил на дикого зверя, готового к атаке. Глаза застилала тень, делая их непроглядно-чёрными, страшными, опасно-безликими.       Лань Ванзци вскинул голову, отрываясь от сборника песен «Умиротворение», обернулся к двери. Вэй Ин развернулся на звук, замер посреди гостевой комнаты, не дойдя до столика с книгами, удивлённо вскинул бровь.       — Вэнь Нин? Что случилось?       Лютый мертвец ответил рычанием, которое, впрочем, тут же стихло и сменилось настороженным гулом. Даже в полубессознательном состоянии, он не мог не ответить на вопрос своего господина.       — Тёмная ци, — слова глухими осколками скатились с его губ. Вэнь Нин насторожено поворачивал голову, осматривая внутреннее пространство комнаты, а затем кинул быстрый взгляд на своего создателя. — Я почувствовал тёмную ци. Здесь. У вас. Опасность.       Лань Ванцзи прикрыл глаза. Он знал, что Вэнь Нин находится совсем рядом – в Облачных Глубинах, вместе с Лань Сычжуем и Лань Сичэнем, но не думал, что тот способен почувствовать энергию Сун Цзычэня на таком расстоянии… Почувствовать, запаниковать и примчаться в их дом, чтобы оградить от любой опасности. Нужно было успокоить лютого мертвеца прежде, чем он накрутил бы себя до состояния наточенного меча, готового вырваться из ножен и уничтожить любого, кто посмеет встать на пути.       — Всё в порядке, — произнёс Лань Ванцзи, опустил книгу на низкий столик около тахты и поднялся на ноги, чтобы, если вдруг, броситься на перехват. — У нас… гость.       Вэнь Нин недоумённо и недоверчиво наклонил голову каким-то птичьим движением, всё ещё настороженно принюхиваясь и прислушиваясь. Видимо, слов Лань Ванцзи ему было недостаточно, а потенциальная угроза Вэй Ину заставляла быть наготове. Даже то, что в спешке он разодрал полы нового чёрного ханьфу, в которое был одет, его не смущало. У Вэнь Нина теперь было достаточно одежды, чтобы переодеться и не выделяться с первого взгляда. Вэй Ин настоял на том, чтобы тот, кто часто появляется подле главы ордена Гусу Лань, выглядел подобающе и не вызывал гневное порицание Старейшин, и без того не слишком обрадованных подобным новым членом ордена. Первое время Вэнь Нин сопротивлялся, говорил, что не нужно так о нём заботиться, смущался этой заботы, но благодарные взгляды главы клана перевесили.       Мысль о брате заставила Лань Ванцзи едва заметно нахмуриться. Лютый мертвец ордена Лань здесь, а значит и глава ордена Лань может быть недалеко – обычно стремительное исчезновение Вэнь Нина не оставалось незамеченным Лань Сичэнем. Ввиду своей должности и некоторой непредсказуемости Вэнь Нина, Цзэу-Цзюнь всегда присматривал за ним и непременно отправлялся на поиски, чтобы убедиться, что всё в порядке       Но сейчас всё действительно было в порядке.       Дальняя створка, ведущая в комнату для медитаций, с едва слышимым шорохом отодвинулась и Вэнь Нин, едва бросив туда взгляд, моментально подобрался, становясь похожим на пантеру, готовую к атаке: когти удлинились и заострились, хищный оскал исказил и без того напряжённое лицо, мышцы напряглись, спина изогнулась. Он чуть припал на колени, явно готовясь к прыжку, издавая утробный рык взамен звона давно уже снятых цепей.       Лань Ванцзи, не оборачиваясь, понял, что послужило причиной готовности Вэнь Нина – Сун Цзычэнь, замерший в дверном проёме.       — Не нужно! – вскрик Вэй Ина заставил вздрогнуть всех. Вэнь Нин растерянно моргнул, моментально снимая с лица угрожающий оскал, неуверенно повёл плечами, пытаясь понять как себя вести. Этого для Вэй Ина было достаточно. — Угрозы нет, не волнуйся. Это Сун Цзычэнь. Ты должен помнить его по делу в городе И.       Лютый мертвец Гусу Лань внимательно вгляделся в пришлого лютого мертвеца. Тёмные глаза сузились, но сам он выпрямился, расслабляясь и возвращаясь из своего тёмного мира в реальность. Наконец он моргнул ещё раз и спал в плечах, окончательно превращаясь в привычного, немного сутулого, скромного молчаливого юношу.       — Сун Цзычэнь не причинит нам вреда, ты и это должен помнить, — продолжил Вэй Ин. — Он наш друг и гость в нашем доме. Тёмная ци под контролем и не представляет для нас опасности, Вэнь Нин. Расслабься.       — Хорошо, господин, — тут же согласно кивнул Вэнь Нин. Слова того, кому он доверял безоговорочно, возымели силу большую, чем любые уверения.       Лань Ванцзи в очередной раз поразился тому, насколько Вэй Ин мог управлять Вэнь Нином. Стоило супругу хоть взглядом, хоть жестом обозначить намерение – лютый мертвец исполнял всё, что ему было приказано. Да и не приказано тоже – просьба, весёлое предложение, тёплый и дружеский совет… Вэи Ин вёл его по дороге общения с другими людьми и показывал, что он нужен, необходим, принимаем и любим. Показывал, что ему доверяют и ценят. За эти три года жизни в клане Лань, Вэнь Нин немного освоился и перестал чувствовать себя чужеродным шрамом на красивом естественном лице жизни и природы. Молодое поколение в лице Лань Сычжуя и Лань Цзинъи с удовольствием и готовностью брало Вэнь Нина с собой на ночную охоту, глава ордена проявлял благосклонность, не смотря на недовольство Старейшин, остальные же адепты свыклись и, похоже, уже даже гордились тем, что в ордене есть настоящий управляемый лютый мертвец… Лань Ванцзи прекрасно понимал все сложности ситуации: Вэнь Нин был мощнейшим оружием, которое подчинялось только тем, кому верило. Это было риском, но риском оправданным – преданнее и вернее защитника у Вэй Ина быть не могло. Оружие нужно держать в умелых руках – Лань Ванцзи точно знал, что руки Вэй Ина лучшая оправа для силы лютого мертвеца. И доверял и тому, и другому.       А глава клана также безоглядно доверял своему брату.       Стоило прервать неловкую заминку, и Лань Ванцзи решив, что вмешательство уже не потребуется, успокаивающе спросил.       — Ты примчался сюда из-за того, что почувствовал угрозу?       Вэнь Нин кивнул. Сун Цзычэнь понимающе опустил голову: похоже, даочжан прекрасно осознавал своё положение и не собирался оскорбляться. Это было хорошо, ведь приносить ненужные извинения не хотелось никому.       — Ты предупредил кого-то? — Лани Ванцзи спрятал улыбку в уголках губ, глядя на то, как Вэнь Нин виновато качает головой. — Нет, конечно же не предупредил…       — Если бы он предупредил, то мы бы прибыли намного быстрее! — голос за спиной Вэнь Нина раздался неожиданно и громко, но никто не удивился этому голосу. Лань Ванцзи так уж точно, и только прикрыл глаза, готовясь к долгим объяснениям.       Если лютый мертвец срывается с места и уносится в даль по направлению к одинокому дому в холмах, не объясняя ничего, а только напряжённо сверкая тёмными глазами – это не может остаться без последствий.       И сейчас последствия в виде Лань Сычжуя и Лань Сичэня, сходящих со своих мечей на траву перед домом, не вызвали никакого удивления.

***

      Над пиалами с травяным чаем, источающим аромат персиков и мяты, поднимался лёгкий пар. Лань Сичэнь отставил свою в сторону и чуть прикрыл глаза.       — И долго ты собирался скрывать своего гостя, брат?       Лань Ванцзи чуть вскинул бровь, но больше не выказал своего удивления.       — Я никого не скрывал, сожалею, если ввёл в заблуждение господина старшего брата.       Глава ордена улыбнулся и качнул головой. Тонкая прядь тёмных волос мягко скользнула по полированной столешнице.       — Вэнь Нин сорвался с места, оскалив зубы, не объяснив ничего, я уж думал, что вас тут минимум убивать собрались… А вы всего лишь учите пришлого лютого мертвеца языку цинь.       Вэй Ин, сидящий подле Лань Ванцзи, подавился глотком чая, попытался прокашляться, и неловко рассмеялся.       — Цзэу-Цзюнь, мы и сами не думали, что нам придётся…       — Я не обвиняю вас, молодой господин Вэй, — перебил Лань Сичэнь, и Лань Ванцзи показалось, что брат хотел сказать совсем не это, или обратиться к Вэй Ину как-то иначе, но сдержался. Только лукаво улыбнулся. — Ни в коем случае. Я знаю, как вы стремитесь помочь тому, кого считаете другом. В случае с Сун Цзычэнем я всё понимаю. Но может не понять дядюшка…       — Именно поэтому мы и не спешили рассказывать ордену, — пробурчал Вэй Ин, но тут же спохватился, — но теперь же и рассказывать не нужно, глава ордена Лань всё видит сам. Угрозы нет, всё в порядке. И мы вовсе не собираемся просить принять даочжана Суна в орден. Это просто дружеский визит. Он не нанесёт урона достоинству ордена Гусу Лань.       — Да, всё в порядке, — Лань Сичэнь снова улыбнулся, глядя на Вэй Ина. Лань Ванцзи внимательно следил за братом, но не увидел неискренности и осуждения в его взгляде, и немного успокоился. — Полагаю, вы заглянете в Облачные Глубины за инструментом?       — Я отдал Сун Цзычэню свой старый гуцинь, — качнул головой Лань Ванцзи. — На первое время ему будет достаточно. Для познания основ и начал… Но за струнами я зайду с вашего разрешения, господин старший брат.       Лань Сичэнь тихо вздохнул, в очередной раз, видимо, смиряясь с неистребимой вежливостью Лань Ванцзи. Даже наедине, даже в кругу своей семьи, младший Нефрит не мог перейти на фамильярное обращение, тем более к тому, кого безмерно любил и уважал.       Пара часов за разговорами прошла незаметно.       Они ушли в комнату для медитаций, оставив Сычжуя, Вэнь Нина и Сун Цзычэня втроём в гостевой центральной зале. О том, чтобы не доверять пришлому лютому мертвецу, не могло быть и речи, и Лань Ванцзи спокойно притворил бамбуковую дверь. Он знал, что даочжан полностью контролирует себя, а если вдруг и случится что-то из ряда вон выходящее – рядом с ним есть Вэнь Нин. Сычжуй остался в компании двух лютых мертвецов, но и за приёмного сына Лань Ванцзи был спокоен.       Он вообще был удивительно спокоен из-за обилия мёртвых людей, расхаживающих по его дому.       Лань Сичэнь выслушал рассказ с самого начала, не перебивая и не выказывая неудовольствия. Первый испуг, с которым он и Лань Сычжуй примчались, давно прошёл, уступая место лёгкому недоумению. Но и оно стёрлось, стоило главе ордена разобраться что происходит в отдалённом от Облачных Глубин доме.       Гуцинь с порванными струнами, аккуратно прислонённый к стене комнаты, служил доказательством слов Лань Ванцзи, а разговор, доносящийся из соседней комнаты, наполненный не напряжением, а интересом, приглушённым смехом и удивлёнными вскриками, убеждал в том, что всё в порядке.       — Тебе понадобится много струн, брат, — задумчиво поджал губы Лань Сичэнь. — Судя по всему, обучать лютого мертвеца языку цинь довольно непросто…       — У него есть способности, — Лань Ванцзи неосознанно улыбнулся, вспоминая, с каким усердием Сун Цзычэнь повторял его движения на незнакомом инструменте. — Он быстро запоминает и может повторить мелодию, даже не зная текста. Да, его когти мешают игре, но это всего лишь небольшое препятствие.       — А есть ли возможность сделать струны более прочными? — подал вдруг голос Вэй Ин. — Уплотнить шёлк, покрыть его каким-нибудь составом, или заговором? Бывают струны Божественного плетения?       — О такой технике я не слышал, — казалось, Лань Сичэнь смеётся, но Лань Ванцзи был уверен – брат абсолютно всерьез задумался над словами своего шурина. — Семиструнный цинь сам по себе духовное оружие, и его сложно повредить обычными методами. Но если я не ошибаюсь, ваш гость оказался на это способен, и даже нити Божественного плетения могут уступить перед его напором. Для того, чтобы струны стали жестче, легли под пальцы лютого мертвеца, они должны быть минимум…       — Железные? — Вэй Ин вновь невзначай перебил Лань Сичэня, но это никому не показалось невежливым: отношения глав ордена Лань и супруга Лань Ванцзи уже давно были предельно дружественные и близкие. В конце концов, первые попытки сблизить Вэй Ина и Лань Ванцзи предпринимал именно Лань Сичэнь и уже сейчас обижаться на порывистость старейшины Илина он точно не собирался. А вот на фразу о железных струнах отреагировал с изумлением и воодушевлением.       — Для железных струн и гуцинь нужен особенный. Более мощный, более стойкий… Ох, непростую задачу вы передо мной ставите.       — Вы не обязаны помогать нам, глава ордена, — сдержанно произнёс Лань Ванцзи, хотя прекрасно уже видел интерес, горящий в глазах старшего брата.       Лань Сичэнь повернулся к нему, с мягкой улыбкой на губах.       — Брат, неужели ты действительно допускаешь мысль о том, что я оставлю вас без помощи в таком интересном деле? — светлые глаза, так похожие на глаза самого Лань Ванцзи теплом и искренностью, ехидно сверкнули. — Сделать уникальный инструмент для уникального заклинателя – это ли не вызов для мастеров ордена Гусу Лань? Нет, брат мой, теперь вы не отделаетесь ни от меня, ни от моего любопытства. В конце концов, на кону спокойствие одного сильного воина и успокоение души другого. Я не могу остаться в стороне.       Вэй Ин, под конец речи Лань Сичэня, расцвёл так, словно ему пообещали открыть погреба с запасами «Улыбки императора». Настороженное выжидание сменилось уверенностью в праведности их занятия, плечи расслабленно опустились, поза вновь стала домашней и открытой. Лань Ванцзи вполглаза наблюдал за супругом и думал о том, что даже если бы Лань Сичень выказал категорическое неприятие их гостя, ради Вэй Ина он смирился бы с тем, что Сун Цзычэнь останется. Демоны с ним, с гуцинем, Лань Ванцзи нашёл бы способ обучить лютого мертвеца хоть на каменных стержнях, обмотанных струнами… Но теперь, с абсолютного разрешения и с поддержкой главы ордена, задача переставала казаться невыполнимой. Трудно – да. Впрочем, какие дороги у Лань Ванцзи и когда были лёгкими?       — Учитель Вэй! Учитель Вэй! Позволите господину Сун Цзычэню отправиться с нами на ночную охоту? – в комнату ворвался взбудораженный Сычжуй, но увидев, что разговор старшего поколения ещё не закончен, стушевался, и виновато поклонился. — Простите, глава ордена, простите Ханьгуан-Цзюнь. Искренне извиняюсь за мою несдержанность…       Лань Сичэнь тепло улыбнулся, переведя взгляд на приемного племянника.       — Оставь, А-Юань, все мы понимаем твой восторг. А сам господин Сун Цзычэнь не против принять твое приглашение?       За спиной первого ученика возник тёмный силуэт пришлого лютого мертвеца. Теперь он выглядел куда опрятнее, переодетый в одно из одеяний Вэй Ина и собравший волосы на затылке неброской заколкой. И лицо его было мягким и спокойным. Можно было заключить, что Сун Цзычэнь изъявлял полнейшую готовность к присоединению к вылазкам по истреблению нечисти.       Вэй Ин расхохотался и хлопнул себя по коленям.       — Ну что ж, даочжан Сун! Похоже, даже во время обучения вам не отвертеться от работы!       Сун Цзычэнь неуверенно и, словно бы сомневаясь, чуть дёрнул уголками губ – похоже, ему нечасто приходилось улыбаться после смерти, если приходилось вообще, потому что в улыбке этой чувствовалась непривычка – но кивнул твёрдо и согласно, и длинная чёлка, обрамляющая бледное лицо, метнулась следом.       Лань Ванцзи переборол желание прикрыть глаза рукой. Если дядя узнает о том, что его любимого ученика на ночной охоте теперь сопровождает не один, а пара лютых мертвецов… Что ж… Лучше, если Лань Цижень ничего не будет знать. По крайней мере – пока.

***

      «Зову меня».       Гуцинь под руками Сун Цзычэня вздрогнул. Неверная нота превратилась в неверное слово, задребезжала на струнах испуганной бабочкой, сорвалась и не смогла спрятаться. Даочжан прикрыл глаза и замер, скорее всего концентрируясь на себе и своём внутреннем спокойствии. Лютые мертвецы быстро приходят в ярость, но Сун Цзычэнь, бывший при жизни примером невозмутимости и сдержанности, и сейчас проявлял чудеса самоконтроля.       Лань Ванцзи понимающе опустил ресницы. Он прекрасно знал, что сейчас творится с Сун Цзычэнем. С ним было то же самое шестнадцать лет назад. Безэмоциональный внешне, внутри он корчился от боли, выворачивался наизнанку своей скулящей от ран и потери душой. Не показывая никому, кроме брата, не рассказывая ничего, что могло бы открыть, что он чувствует на самом деле. Притворяясь медитирующим, он сдавленно выл в полном одиночестве, стараясь справиться с раздирающим изнутри горем и трауром, зажимая искусанный рот ладонями, сглатывая душившие слёзы. Жалел, что поставил только одно клеймо, а не выжег себе всю кожу от лба до ступней, лишь бы заглушить физической болью ту, которую невозможно было перекрыть ничем.       Он помнил. И каждую ночь целовал Вэй Ина с этой памятью, благодаря его за то, что он просто жив. Снова жив.       Сун Цзычэнь сейчас так же был бы благодарен Сяо Синчэню, окажись тот рядом – дышащий, вернувшийся и снова живой.       Но пока Сяо Синчэнь мог только лишь ответить лишь из мира духов, если бы услышал.       Лань Ванцзи тронул струны, повторяя нужную последовательность нот для фразы «зову тебя» – медленно, чётко, чтобы Сун Цзычэнь расслышал ещё раз и повторил. Лань Ванцзи был терпелив, и он знал, что даочжан преисполнен таким же терпением.       Минувшая неделя прошла в уроках, сосредоточенности и повторе нужных слов на языке цинь раз за разом. Вэй Ин очень часто присутствовал на их занятиях, устроившись на тахте под окном, молчаливый и спокойный, с бесконечной нежностью слушающий, как его супруг объясняет значение звуков, различие между символами, тонкость проигрыша и способы вплетения в мелодию нужных вопросов.       Перед ними не стояло задачи выучить всю технику владения гуцинем. Они действительно сосредоточились на «Призыве», «Расспросе» и возможных ответах духов. Элементарные слова, числа, необходимые символы и самые распространённые ответы – вот что требовалось усвоить Сун Цзычэню.       Но и это было непросто.       К счастью, лютый мертвец оказался очень упорным и одарённым. Заниматься с ним Лань Ванцзи нравилось, взрослый мужчина не отвлекался, не распылялся на ненужный отдых и разительно отличался от молодых учеников. Впрочем, Лань Ванцзи относился к нему не как к ученику, а как к тому, кто понимает, что хочет узнать, и принимает цену этого знания.       Он каждое мгновение видел в нём себя и стремился помочь.       Вэй Ин иногда бросал на супруга заинтересованные, а порой и ревнивые взгляды, но Лань Ванцзи понимал, что это просто требование некоторого внимания и к себе, а не опасение, что он вдруг увлечётся Сун Цзычэнем. Глупо было бы предположить такое, а Вэй Ин глупцом не являлся. Кем угодно, но не глупцом.       На шестую ночь обучения Сун Цзычэнь, как и обещал, отправился на ночную охоту вместе с Лань Сычжуем, Лань Цзинъи и Вэнь Нином. Лань Ванцзи отпустил их со спокойным сердцем, зная, что ни с одним из них не случится беды.       Лютый мертвец Гусу Лань на этот раз был облачён в белоснежные одежды ордена, особым способом сшитые для него мастерицами клана. Простроченные заклинания не вредили носящему эти одеяния мертвецу, и добавляли физической крепости шёлковой ткани, поскольку Вэнь Нин всё также предпочитал разрывать мертвецов на части голыми руками, и не заботился о собственных повреждениях. Лань Ванцзы знал, что это было инициативой его приёмного сына. А-Юань безумно гордился тем, что Лань Сичэнь два года назад принял Вэнь Нина в орден как равного, не обращая внимания на ропот Старейшин поначалу. А потом ещё и доказал, что такой сильный заклинатель, как Вэнь Нин, останется верным достойному пути, даже несмотря на смерть: множество тварей было истреблено маленьким отрядом, решившим и научившимся работать слаженно и дружно.       Теперь же, рядом с двумя живыми воинами, противостояли злу два мертвеца. Непобедимых мертвеца, сникавших себе славу уже во многих боях. И никакие страхи не омрачали гордости Лань Ванцзи за своего воспитанника.       — Я думаю, что когда учитель Лань всё-таки узнает обо всём, нам с тобой лучше находиться подальше от Облачных Глубин, — насмешливо бросил Вэй Ин, как и супруг смотрящий вслед летящим на мечах заклинателям. Лань Ванцзи вместо ответа привлёк мужа к себе и поцеловал – долго, томяще, стирая всё ненужное беспокойство и подозрения. Не то, чтобы он сам верил в то, что Вэй Ин может беспокоиться. Просто целовать его было безумно приятно. Как и всегда.       — Скорее всего, нас мало что может спасти даже на расстоянии, — произнёс он, мягко оборвав поцелуй. Вэй Ин фыркнул и сам подался навстречу, не желая оттягивать новые прикосновения губ разговорами. И его поцелуй был не в пример страстным и глубоким, и определённо требовал продолжения.       Рассвет они проглядели, занятые друг другом.       А в полдень Сун Цзычэнь вернулся довольный, размявшийся, и готовый покорять непростую науку языка цинь и дальше.       Одежда Вэй Ина смотрелась на лютом мертвеце намного лучше старых лохмотьев, хоть и была несколько не в размер, и Лань Ванцзи сделал мысленную пометку о том, что нужно будет снабдить заклинателя новыми одеяниями – гость должен чувствовать заботу и уважение. А показать своё расположение можно многими способами.       На следующий день они добавили в обучение три новых иероглифа. Лань Ванцзи раз за разом терпеливо проигрывал фразу «Призыва» с упоминанием имени Сяо Синчэня, чтобы позвать именно его душу в мире по ту сторону реального. Эти три символа были не самыми распространёнными и требовали определённой сноровки, но «Призыв» без имени был бессмыслен. И Лань Ванцзи вновь и вновь повторял их для Сун Цзычэня и вместе с ним, радуясь, что уничтожаемые комплекты струн, принесённые из Облачных Глубин, не пропадают просто так. У лютого мертвеца получалось лучше с каждым днём. И хоть многое оставалось ещё постигнуть, ни Лань Ванцзи, ни сам даочжан, не собирались отступать.       «Зову тебя!»       Отчётливая, точная и понятная фраза сорвалась со струн гуциня Сун Цзычэня, и Лань Ванцзи замер, поднимая глаза на лютого мертвеца. Тот удивлённо смотрел на свои пальцы, под которыми только что проскользнули искры безотчётно вложенной духовной силы. Затем даочжан вскинул голову и встретился взглядом со своим учителем.       — Очень хорошо, — произнёс Лань Ванцзи, улыбаясь сдержанно, но предельно довольно.       Сун Цзычэнь вновь коснулся когтями струн.       «Зову тебя!»       Гуцинь повторил призыв.       Восторженная радость заплескалась в тёмных глазах Сун Цзычэня и он, с небывалым воодушевлением на безэмоциональном лице, проиграл получившиеся слова ещё раз, рискнув завершить фразу до конца       «Зову тебя! Сяо Синчэнь!»       Лань Ванцзи наблюдал за тем, как его новоявленный ученик нежно касается тонкого шёлкового плетения и думал о том, что ради вот этого момента нужно было потратить все те усилия, что они приложили за неделю. Значит, всё получится и дальше.

***

      В начале третьей недели уроков к ним вновь заглянул Лань Сичэнь и принёс переписанный сборник мелодий для общения с духами. Лань Ванцзи запоздало удивился, отчего сам не догадался переписать пособие для учёбы, но брат только улыбнулся.       — Ты полагаешься на свою память, но для господина даочжана необходимо не только видеть твои руки. Слова, символы, ответы: всё необходимое, чтобы освоить начала – здесь. Я не могу дать оригинальный сборник, ты должен понимать, брат мой, секретные техники нашего ордена запрещено передавать посторонним. Но эти знания я буду рад передать взыскующему. Они помогут в его совершенствовании. С азами знаний, Сун Цзычэнь сможет самостоятельно составлять фразы, и вам будет легче.       Лань Ванцзи благодарно поклонился брату, видя в его глазах искреннее тепло. Лань Сичэнь действительно интересовался продвижением в учёбе Сун Цзычэня. Возможно, потому что видел в даочажне его – Лань Ванцзи. Таким, каким он был после смерти Вэй Ина.       После случая с Цзинь Гуань Яо Лань Сичэнь первый раз вынес сборник из библиотеки ордена. Лань Ванцзи прекрасно понимал, чего это стоило его брату. Страх того, что техника Гусу Лань способна причинить вред и обернуть благое дело в беду, висел над главой ордена неисцеляемой виной. То, что он рискнул вновь доверить мелодии постороннему говорило о многом. Лань Ванцзи не подумал об этом, когда предложил Сун Цзычэню обучение, и теперь испытывал стыд перед братом – ведь незажившая ещё рана могла открыться.       Но Лань Сичэнь сделал шаг навстречу сам. Может быть, это было началом его собственного прощения себя…       Сборник мелодий и алфавита был принят Сун Цзычэнем с воодушевлением. Лань Ванцзи сперва хотел просто оставить рукопись после очередного урока на столе, но разумно предположил, что лютый мертвец не проявит неуважение и излишнее любопытство, и не возьмёт его сам без прямого разрешения.       В конце концов, понимать друг друга без слова Лань Ванцзи мог только с двумя людьми – братом и супругом. Остальные пока не очень умели распознавать молчание или взгляды Второго Нефрита.       Сун Цзычэнь не расставался со сборником. По ночам, засыпая с Вэй Ином в обнимку, Лань Ванзцы слышал из гостевой комнаты тихие вздохи струн, и понимающе улыбался.       Многолетний заклинательский опыт и умение слушать и видеть истинные душевные порывы внутри людей, убеждали его в полной безопасности происходящего. Сун Цзычэнь никогда не стал бы пробуждать атакующую или разрушающую магию, даже если бы знал, как это делается. «Призыв» и «Расспрос» - было единственным, что интересовало его на протяжении неполного месяца. А эта магия не представляла опасности для живых, воздействуя лишь на мир духов.       Теперь его непременного присутствия на занятиях требовалось меньше. И он часто засыпал и просыпался, готовил еду, читал, чистил меч, медитировал и занимался совершенствованием под еле слышные звуки из дальней спальни. Сун Цзычэнь без устали учился контролировать силу своих пальцев, когтей, прикосновений. Не один десяток струн он извёл за минувшие дни, но Лань Ванзцы на следующий же день после появления гостя наведался в Облачные Глубины и взял про запас столько комплектов, сколько поместилось в рукава.       А ещё через пару недель Лань Сичэнь преподнёс второй подарок.       Лань Ванзцы не смог сдержать поразительного изумления, когда старший брат извлёк из чехла грифельно-чёрный гуцинь из тунгового дерева и клёна, со сверкающими металлическими струнами. Тёмная, укреплённая древесина, морёная в соляном растворе для большей стойкости, была благородно-матовой, и оказалась сбита не обычными креплениями, а серебряными. Тело инструмента казалось слегка укороченным для большей остойчивости и для того, чтобы выдержать натяжение тугих струн. Колки из тёмной древесины ореха были оплетены тончайшей вязью металла и удерживали их куда надёжнёй, чем скользкий шёлк. А вот резонирующее "Озеро Дракона" оказалось больше и глубже, уравновешивая звук массивного инструмента.       Можно было предположить, что непривычный вид и устройство инструмента должен был заставить его звучать тише и глуше, и дребезжать в ответ на воздействие, но Лань Ванцзи верил брату и верил в мастерство Старейшин своего клана. Баланс звука - он знал - будет непогрешимым.       Лань Ванцзи принял гуцинь из рук брата, ожидая, что он будет намного тяжелее его собственного инструмента, но с удивлением понял, что это не так. Подержав его на весу, он позволил себе осмотреть его ближе, с каким-то ревнивым вниманием, и счёл его в самом деле бесскверным.       Это было воистину духовное оружие для особенного заклинателя. Никому, на памяти нынешнего главы ордена Гусу Лань, не преподносили подобного подарка, и Лань Ванцзи только теперь по-настоящему понял, как сильно дорожит его решением обучать мёртвого даочжана господин старший брат       Когда Сун Цзычэнь принимал свой – а ведь теперь уже действительно свой! – гуцинь, руки его дрожали.       Лютый мертвец осторожно коснулся металлических струн, и несмелый звук разнёсся по комнате для медитаций мелодичным колокольчиком.       — У вас получилось, — ахнул Вэй Ин, наблюдая за лицом даочжана и переводя восторженный взгляд на своего супруга. — На самом деле получилось!       — Вы сомневались в наших мастерах, господин Вэй? — Лань Сичэнь улыбнулся тепло и радостно, в его светлых глазах плескалось тёплое торжество. — Орден готов прийти на помощь каждому, кто нуждается в этом. А если помощь необходима гостю Ванцзи, то это становится личным делом клана.       Сун Цзычэнь, который, казалось, застыл с подарком в руках, вздрогнул, вскинул голову на Цзэу-цзюня, моргнул и склонился в глубоком, медленном поклоне, пряча лицо за упавшими волосами. Лань Ванцзи мог поклясться, что видел, как глаза лютого мертвеца заблестели слезами, но когда Сун Цзычэнь выпрямился, от этих слёз не осталось и следа – безмерная благодарность читалась в тёмном взгляде. Благодарность, признательность и то неуловимое выражение, из-за которого Лань Ванцзи сам чуть отвернулся, чтобы скрыть собственные чувства, расцветающие сейчас в душе.       Несокрушимая надежда и вера смотрели на него из тёмных озёр глаз лютого мертвеца.       В этот день урок прошёл как одно мгновение, наполненное звуками двух гуциней, стройным созвучием, переплетающимся и соединяющимся, позволяющим заклинателям, наконец, поговорить на общем языке.

***

      Сун Цзычэнь устало опустил ладони. Фраза «В садах мёртвых услышь меня» не давалась ему уже несколько часов. С принесённым Лань Сичэнем сборником обучение шло быстрее и продуктивнее, но что-то не могло лечь на струны, как бы даочжан ни старался.       Лань Ванцзи не торопил своего гостя. Он понимал, что Сун Цзычэнь действует на пределе своих возможностей каждое занятие, обращается в слух на несколько часов в день, вкладывает всего себя в освоение инструментом, поэтому и не торопил его. Что-то нужно пропустить сквозь пальцы несколько сотен раз, чтобы это что-то, наконец, получилось так, как должно звучать.       «В садах мёртвых услышь меня», часть поминального перечня мест нахождения душ между перерождениями, было как раз этим чем-то.       — Может быть, остановимся на несколько минут? — произнёс он, глядя на Сун Цзычэня внимательно и без обвинения. Тот задумчиво опустил ресницы и медленно согласно кивнул.       Холодный чай из цветков вишни и розы освежил пересохшее горло. Комнату для медитаций освещало яркое полуденное солнце, сквозь распахнутые ставни врывался прохладный ветер, идущий с холмов, играя колокольчиками на потолке и притолоке. С ветром доносился запах летних трав, нагретых листьев и близкой к дому реки.       Вэй Ин с утра отправился в Облачные Глубины чтобы прочитать очередную лекцию по Тёмным искусствам адептам, и никто не нарушал уединения заклинателей, решивших позаниматься подольше.       Впрочем, похоже, это «подольше», несколько утомило и перелилось через край сосредоточенности на сегодня.       Лань Ванцзи осушил пиалу и поставил ей на низкую тумбу рядом с собой. Сидящий напротив него Сун Цзычэнь тоже пригубил напиток, скорее из вежливости, а, может, и для того, чтобы привести своё душевное равновесие в норму. Лютый мертвец был явно не в духе из-за неподдающейся фразы, но держал себя в руках, хоть Лань Ванцзи и ожидал от него проявления эмоций.       Они сидели молча долгое время, сосредоточившись на успокаивающихся руках. Лань Ванцзи чувствовал, как пальцы отходят от продолжительной игры, как привычная напряжённая дрожь отпускает кисти, как мышцы расслабляются и восстанавливаются. Обучение не было чем-то, что напрягало Лань Ванцзи, со своими адептами он мог сутками тренироваться в игре на гуцине, но Сун Цзычэню действительно требовалась передышка.       Спокойствие медленно наполняло уставшие руки, растекалось по телу приятной истомой. За стенами дома слышались трели спрятавшейся в кроне сосен иволги, тихое шуршание высоких трав и лёгкий звон воздуха над огибающей холмы рекой…       Лютый мертвец, сидящий напротив, зашевелился и Лань Ванцзи поднял ресницы, взглянув на своего ученика, сбрасывая мягкие оковы неподвижности.       Сун Цзычэнь осторожно, словно сомневаясь, извлёк из рукава ханьфу привычный уже свиток, недолго подержал его в ладони и положил на свои колени. Вновь посмотрел на него и достал грифельный стержень. Склонился над пергаментом и начал что-то выводить грифельным стержнем на бежевой поверхности. Почувствовал взгляд Лань Ванцзи, коротко взглянул на него, замер на пару секунд и, быстро и решительно завершив последний иероглиф, протянул свиток учителю.       «Может ли Сун Лань задать вопрос, Хангуан-Цзуню?»       Лань Ванцзи немного удивлённо вскинул бровь и, после короткой паузы, согласно кивнул. За минувшие недели они уже давно перешли от формального общения к более доверительному, и странный вопрос поставил Лань Ванцзи в некоторый тупик. Обычно Сун Цзычэнь довольно открыто интересовался всем, что было ему нужно, спрашивал о том, что его беспокоит и рассказывал в ответ без секретов и ширм.       Даочжан забрал свиток и, словно не давая себе опомниться, начертал твёрдо и уверенно. И вновь отдал пергамент Лань Ванцзи.       «Как это – найти в себе силы признаться в своих чувствах? Вы признались господину Вэю, но разве вам не было страшно? Как вы решились признаться?»       Лань Ванцзи замер, прочитав полученное. Поднял глаза на Сун Цзычэня, который весь подался к нему, с выжидающей тоской глядя на лицо учителя и явно тушуясь из-за своего вопроса. Ладонь даочжана даже дёрнулась в сторону свитка, словно он намеревался выхватить его из ладони Лань Ванцзи обратно себе, но опустилась, сжавшись в кулак. Сун Цзычэнь не привык сожалеть о своих действиях, но сейчас, похоже было на то, что он передумал. Только вот было поздно.       Этот вопрос не был бестактным. Проведя уже множество долгих часов за музыкальными инструментами, сидя друг напротив друга, Лань Ванцзи и Сун Цзычэнь разговаривали о многом. Записками, словами со стороны Лань Ванцзи, мелодиями на закрытых ответах, взглядами. Он действительно наслаждались обществом друг друга, находя компанию приятной и спокойной, не закрывались, не уходили от ответов… Но никогда прежде Сун Цзычэнь не поднимал тему своей необходимости в приходе сюда, своей боли по потерянному Сяо Синчэню, своей сжирающей изнутри тоски.       Никогда прежде Сун Цзычэнь так открыто не говорил о том, о чём Лань Ванцзи и так знал.       Впрочем, возможно, не говорил он именно потому, что понимал – Лань Ванцзи знает всё и без объяснений. Знает, потому что прошёл через всё сам – история Вэй Ина и Лань Ванцзи была известна Сун Цзычэню, иначе он бы не пришёл за помощью именно к ним.       Лань Ванцзи опустил ресницы, отсекая себя от тёмного взгляда своего ученика. Не потому, что ему нечего было ответить, а потому что боль в этом взгляде превышала всё, что было до этого.       Сун Цзычэнь, следя за реакцией Лань Ванцзи, разочарованно сник, опустил плечи, видимо решив, что всё-таки проявил бестактность и ответа не дождётся. Он даже как-то суетливо оглядел свой гуцинь, явно намереваясь скрыть неловкость за возобновлением упражнения.       Но тут Лань Ванци опустил ладони на струны своего инструмента и просто начал играть.       Нота за нотой, фраза за фразой ложились слова, сплетались в томящую и пронзительную мелодию, наполненную невысказанной никому прежде горечью.       Лань Ванцзи играл, не задумываясь ни над одним движением. Он так давно сочинил эту песню, так часто проигрывал ей в своих мыслях, и так никогда и не облёк её в тело музыки, что теперь звуки сами выскальзывали из-под его пальцев, устремляясь в тишину комнаты, разбиваясь о стены протяжным плачем.       Да, ему было страшно. Так страшно, что он забывал своё имя, свою жизнь, забывал обо всех, кто окружал его, кто видел его, кто мог его осудить, повторяя только одно, шепча раз за разом только то, что ему было важнее всего на свете – имя Вэй Ина. Зовя его, пытаясь докричаться, пытаясь пробиться сквозь яростно бушующее пламя смерти и холода, сквозь уничтожающую разум боль. Ему было страшно, но знание, что Вэй Ину может быть в сотни, в тысячи раз страшнее, сейчас заставляло его говорить. Он не боялся получить отказ – он боялся получить молчание. Он признавался, звал, раздирал пальцы в кровь, но не мог не говорить, не мог не шептать, не мог не видеть в кошмарах потухшие глаза, В которых не светилась больше ярая любовь к жизни. Ему было плевать на то, что его могут отвергнуть – он не способен был запретить себе молчать. Он ненавидел себя за то, что не сказал всего прежде – когда мог, когда способен был коснуться руки Вэй Ина наяву, не через пелену кровавых всполохов, не через облако пронизывающих насквозь лезвий одиночества. Он проклинал свою нерешительность и трусость, он бился в стену собственной слабости, неспособности переступить через глупую гордость. Он бил себя наотмашь напоминанием о своём молчании в то время, когда всего несколько простых слов способны были что-то изменить до того, как стрелы беды и предательства пронзили самого дорогого для него человека.       Нет, ему было страшно не от того, что он признавался в пустоту смерти, в мир, где холодные тени оплетали его, корчащегося от отчаяния и боли. Ему было страшно не от того, что он говорил то, что он должен был сказать раньше, ещё в Облачных Глубинах, когда Вэй Ин был рядом – живой, дерзкий, яркий, влюбляющий в себя и вызывающий негодование каждым своим поступком.       Ему было страшно от осознания того, что он опоздал.       И страшно было от понимания того, что ему не ответят. Никогда. Ничем. Ни в мире живых, ни в мире мёртвых…       Он потерял Вэй Ина навсегда, так и не решившись признаться.       Гуцинь замер на пронзительной последней ноте, отпуская на волю так долго скрываемый плач. Разбившие утреннюю пасторальность диссонансные звуки выплеснулись в мир горестными всхлипами, и утихнув, медленно развеялись над головами сверкающим облаком красных искр.       Лань Ванцзи разлепил мокрые от слёз ресницы. Дышать было тяжело, больно, горько, странно. Но он всё-таки вдохнул, заставляя себя унять охватившую тело дрожь, заставляя себя осознать, что всё, что он рассказал сейчас, требовалось рассказать. И именно Сун Цзычэню.       Потому что, только Сун Цзычэнь должен был это услышать. И понять.       Только он.       Щёки и скулы горели. Лань Ванцзи не двинулся, чтобы стереть слёзы со своего лица, и едва нашёл в себе силы взглянуть на своего ученика, всё так же сидящего напротив. Это было его уроком, болезненным и злым опытом, который никогда не должен был испытать ни один человек на свете. Но и этот опыт он был готов передать Сун Цзычэню, казавшемуся сейчас прекрасной и страшной статуей, и только сжатые в тонкую полоску бескровные губы, свидетельствовали о том, что он способен слышать и понимать.       В тусклых неживых глазах светилось что-то потустороннее, и вместе с тем, знакомое. Конечно, он понимал. И принял это понимание с предельным доверием к своему наставнику.       — Да, это страшно, — помолвил Лань Ванцзи глухо, ощущая, как дёргают мышцы привычно-бесстрастного лица подавленные эмоции. Ему не нужно было притворяться бесчувственным сейчас. Не с этим собеседником. — Но если промолчать, будет ещё страшнее.       Сун Цзычэнь задумчиво опустил глаза, вспоминая о чём-то своём, презрительно дёрнул уголком рта, верно, также казня себя за собственное былое бездействие, а потом, не вставая, с почтением поклонился, коснувшись ладонями и лбом досок пола перед своим наставником.       Это было выражение величайшей признательности и благодарности.

***

      Ночная охота выдалась напряжённой, но результативной – они выследили злобного духа, нападающего на отдалённое селение на протяжении последних двух месяцев. Хитрый, сильный, прячущийся в чужих телах, он водил заклинателей за нос уже долгое время. Никто не мог похвастать, что даже увидел его. Призрак, не принимая боя, успешно избегал тех, кого справедливо ощущал опасными, но уводил в леса детей выпивал их полностью, оставляя только иссушенную оболочку. Ожесточённый дух человека, бывшего при жизни жестоким тираном, убившим собственных сына и жену, преследовал теперь детей после собственной смерти. Этого мужчину казнили жители его же деревни, вздёрнув на толстой ветви ели. Но он вернулся, чтобы продолжать свои ужасные преступления.       Лань Ванцзи, занятый обучением, нечасто бывал в Облачных Глубинах и не слышал подробностей этого дела. О случившемся он узнал у Цзэу-Цзюня, когда тот пришёл одним утром разделить утренний чай. Лань Сичэнь потому и нанёс визит, чтобы спросить совета у брата. Когда местные заклинатели подписались под своим поражением, жители деревни пришли почтительно просить помощи у заклинателей Гусу, и конечно же, глава ордена пообещал разобраться со злобным духом силами своего клана.       Лань Сичэнь сам был готов отправиться на охоту, поскольку молодое поколение учеников вряд ли были готовы на противостояние со столь злобным и хитрым противником, а те, кто относился к поколению Двух Нефритов, погибли в минувших войнах или разбрелись по миру, выслеживая новые угрозы. Но конечно же Лань Ванцзи не мог ему этого позволить. Всё же у главы клана были и другие, не менее важные дела, и на ночную охоту Лань Ванзцы решил отправиться сам.       В конце концов, это было общее дело, а Ханьгуан-Цзюнь уже очень давно не отлучался из своего дома, полностью поглощённый Сун Цзычэнем. Укол совести, что он отдалился от забот клана, был очень ощутимым.       Вэй Ин тоже отправился с ним, а прознав о визите главы клана к своему обожаемому Ханьгуан-Цзюню, Сычжуй тоже изъявил желание помочь. Вместе с Вэнь Нином, разумеется. Лань Ванцзи думал, что их путешествие до крайности напоминает семейный поход, и слегка улыбался этим неуместным и странным, но таким приятным мыслям, пока собирал в дорогу необходимые вещи.       Они разобрались за две ночи, загнав духа в ловушку, и уничтожив окончательно. К сожалению, они не могли исправить то, что дух натворил, но его уничтожение должно было стать искуплением для всех, кого он погрузил в горе утраты.       ― Нужно было прийти раньше, ― с сожалением заметил Вэй Ин. Он крепко обнимал Лань Ванцзи за пояс, устроившись на его мече по дороге домой, и звонкий голос его долетал сквозь встречный ветер. Лань Ванцзи коротко кивнул, стараясь прогнать от себя ощущение виноватого стыда.       Если бы они могли успеть предотвратить все несчастья в мире...       В Облачные Глубины они вернулись в ближе к вечеру третьего дня. Лань Сичэнь принёс им официальную благодарность, искренне радуясь новости о том, что всё в дальних поселениях теперь спокойно.       ― Нужно будет отправиться с обходом по отдалённым деревням, ― предложил Лань Ванцзи, как только они вышли из зала для совещаний. ― Мы слишком давно не проверяли их.       ― Мы займёмся, ― тут же с готовностью отозвался Сычжуй, идущий рядом с приёмным отцом. ― Цзэу-Цзюнь тоже сказал так, прямо перед визитом к вам. Завтра приедет Лань Цзинъи, и мы с ним и с Вэнь Нином отправимся в путь. Если мы столкнёмся с чем-то, что будет опасным и трудным для нас, я пошлю сигнал, Ханьгуан-Цзюнь! ― тут же поспешил добавить он, видя, как брови Лань Ванцзи хмуро сходятся на переносице в знак протеста.       ― Лань Чжань, не сомневайся в нашего сыночке, он справится! ― Вэй Ин со смешком запрокинул голову и она устроилась точно на плече его супруга. Серо-сиреневые глаза задорно блеснули. ― Он умеет пользоваться сигнальным фейерверком!       ― И Вэнь Нином! ― добавил Сычжуй, подхватывая игру, и рассмеялся, истончая, наконец, горькое напряжение, не покидающее их после окончания ночной охоты. Вэнь Нин подтверждающе кивнул, следуя за их спинами и улыбаясь своей привычной застенчивой улыбкой.       Лань Ванцзи только осуждающе покачал головой, не сдерживая, впрочем, короткую улыбку: он уже привык, что его супруг и его приёмный сын могут в один удар сердца изменить его настроение, настроение тех, кто находится с ними рядом и заразить этим настроением полно и ярко.       Да, смерти случаются, но в их силах остановить хотя бы некоторые из них.       Первый ученик клана Лань и Вэнь Нин проводили их до входных ворот Облачных Глубин, и ещё долго стояли у белоснежной каменной арки, глядя вслед летящим на одном мече заклинателям.       Лань Ванцзи обернулся, когда от стоящих внизу силуэтов остались только белые мазки на фоне цветущей зелени. А-Юань всегда провожал их до ворот и от этого на душе было светло. Его сын, его первый ученик, стал совсем взрослым, и это заставляло гордиться им ещё сильнее с каждым днем.       Гордиться и тревожиться одновременно.       Наконец он отвернулся и, не отвлекаясь от управления мечом, привлёк Вэй Ина к себе, оплетая его ладонь своей.       ― Я тоже горжусь им, Лань Чжань, ― тихо шепнул Вэй Ин, легко считывая мысли своего мужа в этом простом движении. ― Горжусь так же, как тобой.       ― Надеюсь, что эта гордость сохранится надолго, ― Лань Ванцзи повернулся к нему, одарив долгим и неизмеримо любящим взглядом. Вэй Ин со смехом коснулся его щеки ладонью.       ― Ну конечно! Как может быть иначе? Каждый миг и каждый день. Ты самый лучший на свете, Ханьгуан-Цзюнь! Ты – весь мой мир. Как я могу не любить и не гордиться тобой хоть одно мгновение?       Целоваться, стоя на летящем Бичэне, было своеобразно, но они справились, всю дорогу до своего дома не отпуская друг друга из объятий, сжимая крепко и горячо, сплетаясь пальцами, дыханием и шёпотом.       Лань Ванцзи первым ступил на траву и тут же подхватил Вэй Ина на руки, придерживая за талию и не давая ступить самостоятельно. Тот расхохотался, обвил шею супруга руками, совершенно повиснув, и стал целовать уже не осторожно, а порывисто, явно намекая, что требует продолжения.       Но звуки гуциня, растекающиеся по внутреннему саду, заставили их чуть умерить свой пыл, расцепить ладони и поспешить в дом.       Глубокие, правильные, полные слова раздавались из комнаты для медитаций, и Лань Ванцзи направился сразу туда, стремясь убедиться в том, что это играет Сун Цзычэнь. Конечно, сомнений у Ханьгуан-Цзюня не было, кто ещё бы пришёл к ним в дом, чтобы в отсутствии хозяев сыграть пару мелодий из сборника "Упокоение"? Но он хотел быть уверенным.       И уверенность оказалась не напрасна.       Сун Цзычэнь сидел на подушках посреди комнаты для медитаций, сосредоточенный, поглощённый, погружённый в игру, перебирающий пальцами металлические струны чётко и верно. Спокойное и умиротворённое лицо было преисполнено одухотворением. Складки тёмного ханьфу растекались изящным потоком по ногам и полу, собранные на затылке волосы ниспадали матовыми чернильными лентами.       А вокруг Сун Цзычэня вились призрачные искорки откликнувшихся на идеальные строки «Призыва», духов. Перетекающие, изменяющиеся, мерцающие в наступающих сумерках, они падали на струны, задевая их, отвечая короткими фразами на идеально поставленные вопросы, и мелодичные переливающиеся звуки походили на неторопливую беседу двух человек в красивом и тихом месте.       ― Как ваше имя?       ― Сунлинь!       ― Гуанмин!       ― А-Ши!       Ответы, словно капли дождя, звенели и переливались медленной каруселью нот. Не споря друг с другом, не перебивая, не стремясь ответить первыми. И не важно, говорили ли они правду – они явно хотели говорить, и внезапно они действительно смогли это сделать, отвечая на вопросы играющего заклинателя.       ― Как вы умерли?       ― Встретила старость в семье.       ― Утонул. Наводнение.       Третий дух промолчал, но это было исключительно его желанием, а не нехваткой техники вопроса. Пальцы Сун Цзычэня порхали по струнам точно и правильно, кисти были напряжены, но напряжение это не казалось болезненным. Верные символы переплетались в своей гармоничности, позволяя «Расспросу» проявить себя в полной мере.       ― Есть ли у вас незаконченные дела?       ― Нет       ― Нет.       ― Нет.       Лань Ванцзи смотрел на то, как его ученик идеально проигрывает вопрос за вопросом, без единой фальши выстраивая верный порядок слов, может и не до конца расшифровывая каждый ответ, но определённо не теряя сути. Он слышал полноценную неспешную беседу, и она больше не походила на попискивание скворца, заучившего отдельные человеческие фразы. Теперь язык цинь был подобен речи взрослеющего ребёнка, имеющего совсем небольшой словарный запас, но при этом, обладающего живым умом и растущей с каждым днём памятью.       Гордость за лютого мертвеца, нет – своего ученика – растеклась по венам Лань Ванзцы удовлетворённым теплом.       Три духа откликнулись на «Призыв». И пусть они были крохотными, но и их хватило для того, чтобы убедиться: четырёхмесячное обучение принесло свои плоды. Бессонные ночи, искренние разговоры, доверительные ответы и дружеское сближение не прошли бесследно. Сун Цзычэнь разговаривал на языке цинь так, как это мог бы делать адепт, проучившийся в ордене несколько лет. Упорный, несломленный и идущий к своей цели даочжан смог сделать то, что сделать так стремился – вновь получить способность разговаривать, пусть и с теми, кто находился по ту сторону жизни.       Ресницы Сун Цзычэня трепетали от каждого звука гуциня, единение с мелодией пронизывало тело заклинателя тёплым светом, проходило сквозь него искрящейся волной первородной магии, опутывало руки сверкающей лентой. Прямая спина и спокойные движения говорили о том, что Сун Цзычэнь полностью погружен в «Расспрос», и пока он не научился замечать во время игры внезапно появившихся людей.       ― Отпускаю вас.       ― Благодарю.       ― Спасибо.       ― Спасибо.       Последняя нота заклинания растаяла в воздухе вместе с прощальными искорками пришедших душ, и только тогда Сун Цзычэнь медленно поднял глаза, возвращаясь в реальность погружённой в полумрак комнаты. Обвёл чуть затуманенным взглядом комнату, вздрогнул от неожиданности, увидев на пороге замерших Вэй Ина и Лань Ванцзи, но тут же спокойно и мягко улыбнулся, чуть опустив голову и положив ладони на гриф гуциня.       Ученик, идеально исполнивший урок, не боится своего учителя.       Лань Ванцзи прошёл немного в комнату, зажёг духовной силой магические свечи в подставках и на столе, отчего в сумерках заплясали уже не потусторонние, а живые и тёплые блики. Окинул взглядом стены, хранящие в себе все сыгранные за четыре месяца ноты, звуки порванных струн и горькие неверные вопросы. Даочжан Сун без суетливости поднялся, потому что встречать хозяев дома сидя было всё-таки невежливо. Лань Ванзцы подождал, пока тот выпрямится, соединил руки перед собой, и с выражением признания поклонился своему ученику, как равный равному.       Конечно, ему предстоял ещё длительный путь обучения и практики, но Лань Ванцзи знал, что теперь Сун Цзычэнь готов совершенствоваться в одиночку.       Он дал ему всё, что требовалось для этого.

***

      Сун Лань ушёл от них так же, как и пришёл – на рассвете, окутанный солнечными лучами и окружённый молчаливым благородством. Со своим грифельно-чёрным гуцинем за спиной и с неистребимой надеждой в тёмных глазах. Закрепив оба меча – Фусюэ и Шуанхуа – на поясе в надёжной перевязи, обхватывающей талию крепкими узлами. Ушёл, простившись долгим поклоном поочерёдно – с Вэй Ином и с Лань Ванцзи.       Тёмный высокий силуэт в жёлтой осенней траве, плывущий по узкой извивающейся тропинке, уходящей к чистой звенящей реке, к далёким снежным горам.       Полы синего верхнего ханьфу развевались под порывами ветра с холмов, выпуская на редкие мгновения на свободу нижнее светлое одеяние. Новые и чистые одежды стали Сун Цзычэню прощальным даром от супругов, со светлой грустью расстающихся со своим гостем.       Густые чёрные волосы змеистыми прядями плескались по гордой спине, задевая чёрный же чехол с инструментом, переплетаясь со снежно-белой лентой, закреплённой на горловине чехла серебряной пряжкой. Лань Ванцзи казалось, что даже сейчас, когда Сун Цзычэнь превратился в крохотную точку на горизонте, можно было разглядеть сверкающий снежный узор, вышитый на ленте плотными серебряными нитями.       В поясной сумке, перекинутой через левое плечо, Сун Цзычэнь уносил и сборник мелодий, переписанный для него Лань Сичэнем. Лань Ванзци не сомневался в том, что сборник не покинет ладоней даочжана – своё сокровище он не отпустил бы ни за что на свете, не позволил бы коснуться ни под каким предлогом и уж точно не оставил бы без присмотра. Даже не зная истории о том, как однажды секретные техники ордена Гусу Лань попали в недобрые руки, Сун Цзычэнь дорожил им предельно. Ведь способом дозваться до того, к кому он призывал, Сун Цзычэнь не стал бы рисковать.       А отобрать их у лютого мертвеца силой... Едва ли найдётся безумец.       ― Как ты думаешь, он сможет услышать Сяо Синчэня? ― спросил Вэй Ин с лёгкой грустью, стоя около супруга на пороге их дома и тоже провожая взглядом гостя, которого успел искренне полюбить. ― И сколько для этого потребуется времени?       ― Неважно, ― отозвался Лань Ванцзи, привлекая его к себе, обнимая за талию нежно, но сильно, вжимая стройное тело в себя, стремясь почувствовать супруга каждой клеткой собственного тела. ― Неважно, сколько это займёт времени. И неважно, как долго он будет пытаться. И сколько раз. Главное, что он сможет. Я верю.       ― Теперь это зависит полностью от него, ― качнул головой Вэй Ин, прижимаясь к Лань Ванцзи так же плотно, как и на Бичэне. ― Ты обучил его тому, что необходимо. Он вновь обрёл голос, которого был лишен. Теперь он говорит языком цинь, а этого даже я не умею.       ― Всё всегда зависело от него, ― Лань Ванцзи склонился к лицу супруга, касаясь его скулы ладонью и оглаживая нежную кожу кончиками пальцев. На чуть непонимающий взгляд Вэй Ина, он продолжил. ― Желание найти Сяо Синчэня – вот то, что станет основным в это пути. Уже стало. Не владение гуцинем, не знание языка цинь. Он стремится услышать того, кого он любит. И он его услышит. Я знаю. Услышит так же, как услышал я.       ― Но ведь я не ответил на твой «Расспрос», ― тихо произнёс Вэй Ин, смежая ресницы и подаваясь к ладони супруга, улыбаясь чуть виновато, но так предельно нежно. ― Не отвечал ни на один из призывов все тринадцать лет!       ― Ты ответил мне на горе Дафань, ― почти в самые губы шепнул Лань Ванцзи, чувствуя дыхание супруга на своих губах. ― Мелодией, которая была спета только для тебя. И этого мне было достаточно.

***

      Луна серебрила спокойную воду ночного озера, скрытого в зарослях плакучей ивы, спустившей свои переплетённые ветви к самой воде. Тонкие лучи скользили по тёмной глади, сверкали яркими искрами на редких всплесках, отражались от капель ночной росы, осевшей на узких длинных листьях рогоза. Закрывшиеся на ночь лотосы мерно покачивались над чёрно-серебряной поверхностью воды.       Сун Цзычэнь устроился на камнях у самой воды, закрыв глаза, замерев подобием высеченной из холодного камня статуи. Грифельно-чёрный гуцинь лежал на коленях, укрытых пропахшим солнцем и пылью ханьфу, чуть истрепавшемся по подолу и рукавам. Белая лента, удерживающая горловину чехла, лежала рядом и будто соперничала с луной в таинственном сиянии.       Пальцы с огрубевшими от металлических струн подушечками медленно легли на гриф. Острые когти привычно скользнули по металлическим струнам, касаясь уверенно, чётко, без лишних движений, способных сбить настрой заклинателя.       Он уже так много раз проделывал этот ритуал, что давно перестал считать. Просто играл каждую ночь, возвращаясь к озеру, спрятанному в ложбинке между непроходимыми скалами и тремя высокими травянистыми холмами. Сидел на камнях, глядя в ночное небо, ощущая летний ветер с воды на своём лице; смахивая с плеч капли дождя, догоняющего в осенних сумерках; сдувая со струн гуциня снежинки зимних вьюг; чувствуя в волосах касания медленно плывущих по воздуху весенних лепестков. Он приходил на камни, устраивал Аньцин на коленях и начинал «Призыв», постепенно сменяющийся «Расспросом». Раз за разом касался струн одним и тем же предложением, одной и той же фразой.       Как и сейчас.       ― Сяо Синчэнь. Зову тебя. Слышишь ли ты меня?       Затем ждал, повторяя снова и снова, не бросая на полузвуке, доводя каждое слово до конца. Терпеливо, полно, чётко. Не обращая внимания ни на что.       Не вспоминая, сколько тысяч раз он говорил говорил эти слова касанием струн.       Новая фраза выпорхнула из-под пальцев и разнеслась над водой отчаянным зовом.       ― Ответь мне.       Ставшие привычными ноты, напитанные духовной энергией высвободившего их, расходились кругами от Аньцин, дребезжали на листьях капельками росы, срывались в темноту ночного озера густыми каплями.       Сун Цзычэнь умиротворённо улыбался, ощущая привычное спокойствие, разливающееся внутри мёртвого тела. Он переместил ладонь на два лада ниже и задел пальцами три струны разом.       ― Прости.       Его ритуал не менялся. Его слова были постоянны. Сун Цзычэнь не открывал глаз, не менял позу, не искал других мест. Он просто был здесь, был полностью и без остатка, превращая всего себя в звуки струн своего семиструнного циня.       ― Прости. Это вина не твоя.       Эта фраза давалась ему тяжело. Не по технике, нет. По дрожи внутри, по сжимающемуся от боли, хоть и не бьющемуся сердцу. По прихваченной острыми зубами губе. Но он всё равно говорил её раз за разом, направляя голос Аньцин в пустоту – к луне, к воде, к ивам на берегу.       Раз за разом, нота за нотой.       Он дрогнул ресницами – тонкая паутинка упала на его лицо, смешиваясь с искрами заклинания, перемежаясь своим свечением с блеском лунных капель.       ― Сяо Синчэнь. Зову тебя. Слышишь ли ты меня?       Лёгкий всплеск раздался от воды. Сун Цзычэнь чуть повернул голову на звук, убеждаясь, что это призрачные всполохи оседают на неподвижную гладь озера. Это тоже было знакомо.       Он приходил сюда каждый вечер и уходил каждое утро.       Он научился. Говорить вновь, ждать, звать, слушать.       И не разучился надеяться.       ― Прости. Это вина не твоя.       Лёгкая улыбка не покидала его губ. Сун Цзычэнь касался струн неутомимо, прилежно, аккуратно. Пальцы уже давно приноровились к металлу и теперь ощущение витого плетения под обострившимися чувствительностью пальцами было сродни ощущению возвращения домой – долгожданно, желаемо и так любимо. Он медленно разговаривал с миром за пеленой, общаясь мимоходом со всеми, кто откликался на зов, расспрашивая, помогая.       Он научился и этому.       Над водой вспорхнула стрекоза, перелетела с одного цветка лотоса на другой.       ― Сяо Синчэнь. Зову тебя. Слышишь ли ты меня? Прости. Это вина не твоя. Слышишь?       Первые рассветные лучи ещё не вставшего из-за холма солнца уже окрасили снежную шапку скалы алым и пурпуром. Медленно-медленно потекли вниз, превращая неслышные отсюда высокогорные водопады в потоки расплавленного золота, низвергающегося вниз, в пока ещё совсем ночную черноту озёрной долины.       Ладони Сун Цзычэня аккуратно огладили гриф Аньцин, перемежая касания к струнам касаниями к дереву. Искорки душ встрепенулись с новой силой, опускаясь на переплетённый металл и пытаясь рассказать что-то важное для них.       Небо уверенно светлело. Солнце, наконец, показалось из-за зелёной шапки холма тонкой, быстро увеличивающейся полоской. Озёрная вода совсем потемнела, отражая теперь только небо. Трели одиноких соловьёв всё больше заглушались щебетом просыпающихся птиц.       Сун Цзычэнь открыл глаза и на миг замер, погружаясь в тепло утренних лучей. Хотелось вдохнуть искрящийся воздух полной грудью, но он лишь склонил голову и пробежался пальцами по струнам.       В последний раз на сегодня.       ― Сяо Синчэнь. Зову тебя. Слышишь ли ты меня? Прости. Это вина не твоя. Слышишь?       Россыпь символов вспорхнула вверх, выхватывая только им известные магические искорки в мире духов, завертелась неспешным водоворотом и рассыпалась на уровне лица даочжана. Три крохотных сверкающих капельки устремились вниз – к грифу Аньцин.       И одновременно с тем, как Сун Цзычэнь отнял пальцы от гуциня, завершая еженощный ритуал и готовясь к прощанию, они упали на струны, касаясь их и обволакивая истёртый тысячами прикосновений металл тихим прозрачным звоном:        ― Я слышу тебя.