Отвращение

Шура пытался починить свой мобильник, который ни в какую не хотел включаться. Все эти полчаса он сидел на холодном полу и перебирал кнопочки. Он буквально бил несчастным устройством по стене от безысходности. Снова каша в голове, но не только от маленького телефона. Есть три особенно интересующие его вещи. Во-первых, почему он ещё не был в Красноярском казино? На это он ещё мог ответить. Всё же сил у него тогда не было вообще, казино ведь открыли в 1924. Тогда он гнил живьём. Как и его семья под землей, только вот отнюдь не живьём. От гнусных воспоминаний прошлись мурашки по позвонкам. Или это от ледяного ветра, повеявшего из приоткрытой форточки? Шура сам не понял. Во-вторых, что делать с Костей? Как узнавать-то теперь? После того, как они с Русланом любезно его покрасили, Шура не мог найти его ни в баре, ни на улице. А как замечать, если у него теперь тёмно-каштановые волосы, зачёсанные назад? Стоит признать, выглядит очень даже презентабельно. Особенно с ебалом Уралова, когда его друг детства портит эту причёску несколькими лёгкими взмахами рук. Очень гармонично. В-третьих, Советский Союз распался. Есть очень много ответов ложных и правдивых, почему же. Но Шуре настолько похуй, что он пытался починить свой мобильник. Зато Думский точно знал про искусственный дефицит товаров. Ну а что? Табачные заводы массово закрывали. Он молился на тётю Любу из ларька за её масштабные запасы. Телефон включился! У Миши кружилась голова. Он опирался на деревянный стол рукой, сжимая его до побеления костяшек. В голове пусто. Нет ничего, кроме гудящей боли, отдававшей пульсацией по всему телу. Москва пытался вздохнуть полной грудью, но не мог. Он не мог пошевелиться. Неприятно подташнивало, а в просторном кабинете стало невозможно душно. В глазах резко потемнело, а тело не слушалось. Очнулся он на полу в холодном поту, резко вскочив, начал часто дышать, хватаясь за вздымающуюся грудь. Теперь в голове просто пустота. Без боли. На лице лишь удивление, странное собственное бессилие и удивлённые глаза. Голубые удивлённые глаза. — Я нихуя не помню, — осматриваясь, прохрипел Московский, пытаясь устоять на ослабевших ногах. На столе он заприметил закрытую коробочку. Схватив ее, он открыл крышку, и в глаза ударил яркий свет от экрана. От неприятного ощущения он прикрыл их, продолжая тыкать на самую безобидную кнопку. По крайней мере, на вид. Теперь на экране изображались номера. — Господи, что за пиздец, — ища нужный номер, читал имена знакомых (или не совсем) Миша, стараясь привыкнуть к противному свету. — Камалия! — восторженно прокричал он, прислоняя устройство к уху. Теперь Москва пытался привыкнуть к противному пищанию. — Слушаю, — из трубки донёсся знакомый грубоватый женский голос. — Камалия, я ни черта не помню! — сразу начал жаловаться Московский, нервно ходя по кабинету из угла в угол. — Где я? Что творится? Год, блять, сейчас какой? — безнадежно кричал он, громко стуча ногой. — Миша! — радостно провизжала девушка. — Я сейчас приеду, Миш, подожди! Москва устало сел на стул, хватаясь за виски и закрывая глаза. Он пытался вспомнить что-то хотя бы туманно, через плёнку, отрывками. Ничего. — Как я могу быть столицей, если не помню пиздецки много? — Московский подошёл к окну, выглядывая. На улице морозно и туманно. На асфальте лежит липкий снег. Пусто. Только молодёжь гуляет, весело хохоча и передавая одну сигарету на всю компанию. В пустой кабинет забежала Казань, прыгнула сзади, поворачивая столицу за широкое плечо и радостно заглядывая в ясные голубые глаза. — Миша! — повторила она, обнимая. — Как же я рада! Москва лишь удивлённо на неё смотрел, приобнимая за тонкую талию. Он не понимал такой бурной реакции со стороны подруги. Ну да, Миша. Да, его глаза. И да, это, в общем-то, он. Вдруг Москва посмотрел на Камалию ещё раз, замечая короткие волосы и удивлённо приподнимая светлую бровь. — Ты волосы куда дела? — отстраняясь, пробубнил он, фокусируясь на чужом лице. Казань всегда была красивой с выразительными глазами. Сейчас на губах красная помада, а ресницы подкрашены. Это её никак не портит, лишь подчёркивает достоинства. — Кто бы говорил, — закатывая глаза, по-доброму улыбалась Казань, ведя его к зеркалу в другой конец освещённого кабинета. — Ёп твою налево, — прошептал Миша, смотря в отражении на отрезанные взъерошенные волосы. Глаза невольно полезли на лоб, а сзади раздался звонкий смех. — Это они ещё отросли, — хмыкнула Камалия, присаживаясь на стул и постукивая чёрным нарощенным ногтем по гладкой поверхности, отчеканивая какую-то мелодию. — Расскажи мне про всё. Шура стоял за заброшенным зданием, разрисованным граффити и нелепой бранью, скептически смотря на человека рядом с собой. — Где ещё пакетик, милый? — ядовито выплюнул Думский, подходя немного ближе. — Я тебе нахуя деньги плачу? — смотря в тёмные глаза напротив, процедил он сквозь зубы. — Не кипятись, Думский, — закатывая глаза, пробубнил русоволосый парниша. Серёгой звать. Борзый, но молодой совсем ещё. На вид лет девятнадцать. — Серый, если завтра этого сраного пакетика не будет у меня в руках, я тебя уебу, — натягивая улыбку, прошептал Шура, разворачиваясь на кедах. Зима ведь. Самое время поносить кеды, правда? — В бар пошли, хуйло, — уже заходя за поворот, подозвал он знакомого, стреляя взглядом. В ответ лишь недовольное цоканье и тяжёлые шаги. — И вот тебе захотелось именно в этот платный бар с важными шишками, Шур, да? — смотря на Думского, недовольно спросил Серёжа, выдыхая дым из-за холода и шмыгая красным носом. — А кто сказал, что мы будет платить? — хмыкнул наркоман, покуривая сигарету. Блять, «Magna» сейчас кончится за семь затяжек. Херня. Серый, заметив свои любимые сигареты, хитро улыбнулся, подходя к Шуре со спины и хватая его за свободную тонкую руку. Заметив это, Думский удивлённо посмотрел на друга, выгибая бровь. Серёжа лишь лучезарно улыбнулся, выхватывая сигарету и не отпуская чужую руку. — Дылда ебаная, отдай сигару! — возмущённо выкрикнул Шура, пытаясь провернуться к нему лицом. — Эй, какая ещё дылда? — показушно скорчив рожу, Серёжа продолжил, не торопясь, курить, выдыхая едкий дым Думскому в кудрявые волосы. — Понарожают уродов. — Я не виноват, что в свои девятнадцать выше тебя. — Виноват, чмо. Шура начал спускаться по лестнице в бар, замечая охрану у главного входа. Серёжа поплёлся за ним, кинув окурок в сугроб. Думский подошёл к трём высоким мужчинам с натянутой улыбкой, шепнул что-то на ухо и показал хитрым взглядом на Серого. — Проходите, — монотонно сказал один из охранников, пропуская Шуру вперёд. — Что ты им сморозил? — добежав до друга, начал расспрашивать его парниша. — За отсос любой вопрос, — хмыкнул Думский, вдыхая терпкий запах дорогого вина. — Чего?! — захлебнулся воздухом Серёжа, изумлённо смотря на него. — Чего? Тут Лёша сидит, им пизда, — ища знакомый хохолок, ответил Шура, расталкивая толпу и не церемонясь. — Это который обосраться? — Это который клоун с пистолетом. — То есть существовал некий Советский Союз до вчерашнего дня, так? — повторил Миша весь монолог Казани кратко. — Так, — подтвердила девушка, скучающе смотря на него. — Распался из-за неких внутренних и внешних экономических и социальных проблем, политических застоев, процессов дезинтеграции, перестроек и бла-бла-бла? — додумал Миша, смотря на часы. — Ну или это все подстроили, — завершил он мысль, переводя взгляд на Камалию. — В точку, — ещё более скучающе пробубнила она, опираясь на щёку. — Почему мы в Питере? — резко спросил Миша после минутной паузы, и Казань чуть не свалилась с насиженного места. — Я тут из-за крутых баров. — Московский скептически смотрел на подругу, что пыталась удержаться на стуле, одновременно говоря с ним. — А вы всё с «Тамбовскими» не можете разобраться. — Скептический взгляд поменялся на изумлённый, даже растерянный. — Это кто еще такие? — заинтересованно спросил Миша, вставая. — Банда, конечно, — закатила недовольно глаза Камалия, закидывая ногу на ногу.— Ты видел, что тут творится вообще? В ответ оценивающий взгляд. — Точно, — ударяя себя по лбу, прошептала Казань, тяжело вздохнув. — Ты сейчас выйдешь, а там у подъезда чья-то рука лежит. — Чего, блять?! — закашляв, прокричал столица, резко разворачиваясь. — Спокойно, Миш, — подойдя к нему, Камалия положила изящную руку на плечо, поддерживающе улыбаясь грустными глазами. — Что с Сашей? — Пиздец. — Лёх, ну ты прикинь, меня наебали на героин, — активно жестикулируя, жаловался Шура, недовольно цокая. — Ну ты чё, в натуре просрал два пакетика? — попивая крепкий коктейль, отвечал Донской, протягивая другу его стакан с коньяком. — Да я в трихуе! Надо этого урода найти! — закончил Думский, закидывая ноги на диван. А что? Может себе позволить. Вдруг он расплылся в ухмылке. — Ну всё, папочка, я в туалет, — с явным подъёбом сказал Шура, прикрыв глаза. — Ну и пиздуй, я с Серым поговорю, — недовольно пробурчал Донской и перевёл взгляд на зажатого мальчугана. — Расслабься, Серёг, — пронзая зелёными глазами, пододвинулся ближе Лёша, приобнимая его и начиная рассказывать познавательную историю из жизни. Шура этого уже не видел, протискиваясь через потных людей, воняющих дорогим табаком. Он хотел спокойно прикурнуть, ну или что получше. Табличка «Не курить» создана исключительно для лохов. Зайдя в последнюю кабинку и закрыв дверь, Думский сел на сидушку, закидывая ноги на стену и пачкая ее. Спокойно достал сигарету, поднося к обкусанным губам и зажигая. Пуская дым и наслаждаясь едким никотином, расплывающимся по лёгким, рылся в карманах. Искал нужный пакетик, слезая с «удобного» места и падая на красные коленки. Сделал ровную дорожку и вынюхал всё до последней пылинки. Натренировано. Он облокотился на запертую дверь, наслаждаясь эйфорией и расслабившимися конечностями в удовлетворённой полуулыбке, закидывая голову назад и открывая вид на острый кадык. Двухцветная ветровка спала с тощих плеч, оголяя руки в синяках и венах, стекающих вниз. Голова приятно гудела от поглощающей тьмы. Оставив окурок на полу, Шура встал, пошатываясь, открыл дверь, ловя своё мыльное отражение. Выйдя из уборной, он лёгкой походкой пошёл к знакомым неясным силуэтам, что смеялись с наверняка уебанского анекдота. Как и всегда. — А я не понял, где мой коньяк? — серьёзно спросил Думский, не замечая стакан с жидкостью на стеклянном столе. — Шур, что-то глазки у тебя потемнели, может, показалось? — язвительно спросил Донской. — Да, показалось, дорогой, — улыбаясь, зашипел в ответ Думский, поднимая взгляд в толпу. Полураздетые девушки, какие-то важные, все из себя брутальные дяденьки и тётеньки, пафосно пьющие свою дорогущую ебетень. Шуре всегда так смешно из-за них становится, когда он представляет, как они блюют на утро. Накаченные мужики. База. Знакомый красный пиджак… знакомый красный пиджак?! Глаза изумлённо открылись, а размытый взгляд начал бегать из угла в угол, пытаясь сфокусироваться. Ком к горлу подкрался, мешая дышать, а Шура смог лишь руку оголенную на накаченное плечо положить, опираясь. — Рота, подъём, мы съёбываем, — пытаясь не потерять самообладание, бегло сказал он, еле держась на ватных ногах. — Шур, мы только сели, — недовольно цыкнул Лёша, вставая и хрустя побитыми костяшками пальцев. — Любишь ты всё обламывать, конечно, — кисло добавил он, подзывая Серёжу мозолистой рукой. Как только парень встал, Думский сразу на него навалился, тяжело дыша и нервно хватаясь за чужую толстовку, комкая. — Эй, нарик, ты чё? — удивлённо смотря на него, спросил Серый. — Бля-я-ять, снова тащить, — протяжно захныкал он, поняв, что ответа точно не получит, и перехватил Шуру за костлявые бёдра, поудобнее устраивая на своей, как назло, слабой спине. — Ну и где вы? — поворачивая голову, возмущённо спросил Донской. — Что с ним? — подходя к знакомым, пытался перекричать музыку, бьющую по ушам, Лёша и поднял свободную от пистолета руку ко лбу Думского. — Ледяной, как и всегда, я уже пытался, — перебил его Серёжа, доковыляв к выходу. — Прикрывай ларёк, он им минет обещал, — хмыкнул он, подкидывая живой труп и меняя позу из-за затёкших рук. — Ёп твою мать. — Миш, сходи в бар, развеешься хоть, — ободрительно сказала Камалия, хлопая того по плечу. — Потом и Сашу проведаешь, — успокаивала она, смотря на столицу, что непрерывно пялился в одну точку, нервно складывая руки в кулаки и постукивая ногой о деревянный пол. — Это не поможет, — безнадежно выдохнул Московский, обращая, наконец, взгляд на девушку, что собиралась уходить. — Ты права, пойду-ка я, — сталкиваясь с пронзающим насквозь тёмным взглядом, натянуто-солнечно улыбнулся он, вставая.— Куда хоть идти? — Хали-Гали. — Чё, бля? — Шуруй в «Хали-Гали», Московский. — Эх, Русью пахнет, — не сдерживая звонкий хрипловатый смех, ностальгически проговорил Миша. — Пиздуй уже. Слава Богу, когда Миша вышел, у подъезда ничьей руки не было. Спасибо хоть за этом. Всё же, идя по тротуару и хрустя снегом под лёгкими туфлями, он снова задумался, окунаясь в свои мысли. Почему Камалия не рассказала, как столица вёл себя, всё время уворачиваясь от заданного вопроса, будто он в неё пистолетом целился? Ещё была пара дохулионов вопросов. Дойдя до бара, Миша начал спускаться вниз по лестнице, недовольно глядя на охрану, что остановила его. Столица лишь потянулся в карман пиджака, доставая кожаный кошелёк и вынимая зелёную купюру. Грубо всунул одному из мужчин, проталкиваясь в шумное помещение. По ушам била музыка, вибрируя в висках. В нос ударил запах алкоголя и пота с ядерным табаком. Проходя в глубь и ударяясь несколько раз о чьи-то туши, но интенсивно игнорируя недовольные ойканья, заприметил безлюдное местечко. Сев за барный столик, освещённый синеватой подсветкой, подозвал молодого бармена. — Водки. В ответ лишь уставший кивок с натянутой изнеможенной улыбкой. Москва чувствовал чей-то взгляд на своей спине. Чей-то бегающий взгляд, но пронзающий насквозь. Как тогда у Камалии перед выходом. Нет, это тревожный взгляд, будто пытающийся убить. Сейчас так не хочется всматриваться, ища прилипшие к нему глаза. Он и не будет. А зачем? Сил нет.