Ад обделённых

Знакомый холод пробирает Генриха до костей, когда, своей чернотой рассеивая обломочную пыль, к нему поворачивается фигура в мундире. Манекен-Вайс идеален до зубовного скрежета, до головной боли, и на Генриха он смотрит глазами из идеально-безжалостного голубого льда. Стоя на коленях и не в силах обернуться, скованный страхом и восхищением, Генрих неуловимо чувствует — сзади него тяжело ворочается тело.  - Это твой подарок. Сколько раз уже он слышал этот голос, неумолимый и насмешливый, чужой и такой безошибочно узнаваемый? В который раз он завороженно наблюдает за тем, как Вайс подходит к нему, выверенным движением снимая перчатку, и Генрих уже знает, что произойдёт дальше… …Но этого не происходит. Бледная рука Вайса сжимает нож. Нет, не нож — Генрих узнаёт очертания парадного кинжала СС. На его лезвии хищно блестят всполохи берлинских пожарищ, и в своём свирепом совершенстве он кажется продолжением самого Вайса. - Время отдать свой долг Германии, Генрих. Вайс кивает в сторону и Генрих невольно поворачивается за этим движением — к лежащему на боку телу в запачканной дорожной грязью серой полевой форме и с холщовым мешком на голове. Мгновение — и Вайс оказывается совсем рядом, вкладывая в безвольную ладонь Генриха кинжал, и его пальцы сжимаются на нём машинально, будто ими управляет чужая сила. - Это так просто. Смотри. Вайс берёт его руку в свою, жёсткую и холодную, как металл, и строгой линией ведёт кинжал по животу. Сквозь разрезанную ткань начинает литься первая кровь  — почти чёрная, она отчего-то течёт страшно медленно, и Генрих не может отвести глаз от её густого ползучего блеска. - Разве это не прекрасно, Генрих? Рот Генриха раскрывается в немом крике — на его собственном животе растёт рана точь-в-точь как та, что его рукой создал Вайс на их безликой жертве. Лицо Вайса теплеет в жестоком удовлетворении. Он припадает к распоротому животу Генриха, и мрамор его губ пачкается свежей кровью. Генрих не чувствует боли — только липкую беспомощность и ужас от той ухмылки, в которой растягивается окровавленный рот. *** - Это безумие, Генрих. Ты же так мучаешься этими снами, а вместо того, чтобы сбежать от них, отогнать от себя — хочешь превратить их в реальность? - Я бегаю уже который месяц от этого! Очевидно, что избегание мне бесполезно — только выдыхаюсь лишний раз, а оно меня нагоняет.  - Но снотворное ведь помогает, не так ли? - Помогает, ага! Не просыпаться даже тогда, когда уже невыносимо, быть прикованным к этому страху. Десять часов просплю под таблетками —а что толку, просыпаюсь таким же разбитым. Только ещё и будто с похмелья. Прошу тебя, Йоганн… я не знаю, что ещё мне попробовать. Мне кажется, что-то во мне ищет этого и потому продолжает подбрасывать эти сны, и может, если я погружусь в это с головой, претворю их в реальность, то это что-то наконец успокоится и оставит меня. - Нет, Генрих, я не могу. Не могу, чтобы ты видел меня таким, если только нет иного выхода. Да и тогда, в цеху, я не хотел, чтобы ты это видел. - У меня и нет иного выхода! Ты только говоришь “смотри, не запускай”, а ничего дельного предложить не можешь. Я даже не прошу тебя ничего выдумывать — просто помоги, я скажу что делать. Ты же умеешь быть таким исполнительным… - Я не могу быть к тебе жесток. - Это ты врёшь, Йоганн. Помнишь наши разговоры о лагерях? Ты был такой безжалостной сволочью, какой в этих самых лагерях ещё поискать надо.  - Мне это было нужно для дела. И совсем не нравилось смотреть на то, как ты мучаешься. Но ведь в конце концов я всё-таки хотел позаботиться о тебе. - Вот и сейчас я прошу тебя позаботиться! Тогда для моего блага — и теперь тоже. - Ты не можешь знать, что это сработает. - И ты не знал, что твоя стратегия сработает! Но ты поставил на неё — и выиграл. А мне больше не на что делать ставки. - Прости, но нет. - Что ж. Придётся испробовать мою теорию на имитации, если ты отказываешься.  - Имитации? - Одна парочка бывших рёмовцев всегда готова поиграть с теми, кто к ним заявится. Они, конечно, в возрасте уже, и не так крепки, но, говорят, фантазии им не занимать — а глаза и завязать можно. Чтобы их пропитые рожи не мешали чистоте эксперимента. Гарантий, что сработает, конечно, меньше, чем в моём изначальном плане. Но что поделать, Йоганн Вайс у нас внезапно заделался в моральные чистюли и стал весь такой… - Прекрати, Генрих, это очень неубедительный шантаж. - Вот уж чему я у тебя так и не выучился, так это шантажу. Я всего лишь говорю, что будет в сложившейся ситуации.  - Этого не будет. Я не пущу тебя к ним, даже если тебе это вдруг взбредёт в голову на самом деле. - Не пустит он, ишь какой! И что ж ты сделаешь? - Что потребуется, - прошипел Йоганн и с силой прижал Генриха к стене, - чтобы оградить тебя от собственной тупости. Генрих улыбнулся, чувствуя, как рука Йоганна сомкнулась на его шее: - Ну вот, а говоришь, что не можешь, - протянул он, коснувшись его запястья. Йоганн поспешно одёрнул руку, и мимолётный гнев в его глазах сменился растерянностью и стыдом. Он почувствовал себя излишне бахвалистым мальчишкой, которого переиграли на его же поле. - А манипуляциям, я смотрю, ты здорово научился, - пробормотал он. - У меня были замечательные учителя, - отметил Генрих, довольный тем, что ему удалось провернуть, - а вот стушевался ты зря. Ну скажи, Йоганн, разве тебе не было хоть чуточку приятно сейчас? Дать высвободиться темноте, которая внутри. А ведь я тебе даю возможность пустить её на благо — разобраться наконец с этими чертовыми кошмарами. Йоганн устало провёл рукой по лицу. - Ты не отстанешь, да? Генрих рассмеялся: - Считай, что ты создал чудовище. Но это твоё чудовище, ручное, - он схватил Йоганна за руку и прижал её к губам, - и оно просит твоей помощи, - добавил он проникновенно. - Чудовищу — чудовищная помощь, - обречённо усмехнулся Йоганн. - Мне нужно будет время подумать, как всё обставить. - Я предложу план, я же обещал, - Генрих заговорил тихо и осторожно, словно боясь спугнуть только пробившееся, ещё не окрепшее решение Йоганна. - Чтобы облегчить мне задачу. Но ведь на самом деле тебе бы хотелось, чтобы всё придумал я сам, не так ли? Раз уж взялись за это безумие, надо делать по совести.  - Никто так не умеет довести безумие до успеха, как ты, - сказал Генрих и вновь прижался губами к руке Йоганна.  - Видимо, судьба у нас такая — вечно подстрекать друг друга на безумие, - задумчиво ответил Йоганн, положив свободную руку на плечо Генриху.  - Какая провинциальная романтика. - Ну так, известно, что я неисправимый провинциал.  - К слову о провинциальном — сегодня на ужин Клара обещала маульташен. - Не припомню, чтобы в доме Шварцкопфов такое раньше подавали. - Клара — из Швабии, и настаивает на том, чтобы меня просвещать в их кухне. Познавать рабоче-крестьянский дух соотечественников на западных рубежах, так сказать. - Сытно и идеологически верно — ну прямо-таки идеально! - Вот ты смеешься, но оно и вправду так. Но главное — вкусно. Эх, чего болтать попусту о вкусном, Йоганн — пошли выпьем пива. *** После этого разговора Йоганн долго не упоминал авантюру, на которую согласился под искусным давлением друга, и Генрих уже было начал думать, что тот сожалеет о данном согласии и в глубине души, должно быть, отказался от этой затеи. Генрих понимал, что идея излечиться от кошмаров путём их воплощения в жизнь действительно звучит безумно, но с тех пор, как впервые в эти сны проник эротический компонент, заставлявший его не только бояться жестокого манекена-Вайса, но и обожать его, ему стало ясно, что никуда не деться от детального исследования этой странной метаморфозы и тех душевных терзаний, которые ей сопутствовали. Более того, признался себе Генрих, в этой затее он видел долгожданную возможность наконец сделать с Йоганном то, от чего тому до сих пор удавалось улизнуть, и мысль о близости этого запретного плода не давала ему покоя. “Но и он не может этого не понимать, он же наверняка помнит мой интерес…нет, отказался, как пить дать отказался”, - пришёл Генрих к неутешительному выводу через неделю после их разговора. Обиднее всего ему была мысль, что Йоганн отказался от собственного согласия тихо, в собственной голове, постыдившись сказать Генриху напрямую. “Кто бы мог заподозрить Йоганна Вайса в трусости”, - мрачно усмехнулся Генрих себе под нос, продираясь сквозь увесистую стопку документов на подписание. Йоганн заехал на завод на пару часов, усердно создавая видимость работы консультантом директора. А как было известно ещё со времён первого распространения сигарет, ничто не создаёт видимость работы с начальником лучше, чем совместные перекуры, и этой уловкой Йоганн и Генрих пользовались часто, совмещая приятное с полезным. В тот день Йоганн с непринуждённой деловитостью рассказывал о последней встрече с Хольцем, не принесшей впрочем никаких новшеств, а Генрих сообщил, что его на следующей неделе вызывают свидетелем в суд по делу о попытке хищения чертежей. Удостоверившись, что их оживленный разговор был замечен достаточным количеством заводского персонала, они вернулись внутрь. Генрих уже взялся за ручку двери своего кабинета и собирался попрощаться с Вайсом, когда тот вдруг сказал ему тихо: - Сегодня вечером. - Что сегодня… - Генрих осёкся, встретившись с многозначительным и серьёзным взглядом Вайса. - Будем работать над твоими снами. Во рту у Генриха пересохло, и он смог только кивнуть в ответ, прежде чем скрыться за дверью.  "Не отказался, значит…зря в трусости подозревал. Действительно, где Йоганн и где трусость!", - думал он полурастерянно-полурадостно, прохаживаясь по кабинету. Прислушался к себе и понял, что тяжело дышит от смеси страха и волнительного предвкушения. Строго поговорив сам с собой и воззвав то ли к германской, то ли к коммунистической невозмутимости, он сел обратно за свой стол и попытался сосредоточиться на смете расходов третьего фрезерного цеха. Генрих был привычен к задержкам на работе, порой и многочасовым, и находил в них даже определённого рода удовлетворение. Однако в этот день, едва часовая стрелка перевалила за шесть часов, как он уже запирал свой кабинет под доносившийся с нижнего цеха удивлённый шёпот работников, давно не видевших, чтобы директор Шварцкопф уходил с работы вовремя.  Он не знал, во сколько планировал вернуться Вайс, уехавший с завода после полудня по делам “кружка любителей истории”, и насколько вообще там было возможно планирование, но он не сомневался, что Йоганн сдержит обещание, и потому, одолеваемый смутным предвкусием неизвестного обряда, спешил домой. Волнение мутило ему голову с самого момента, когда он услышал заветные слова, и Генрих отпустил шофёра в надежде немного развеяться, самому сев за руль. Стратегия, которая в молодые годы помогала прочистить разум и успокоиться, в этот раз оказалась не такой полезной. Этот факт Генрих обнаружил когда уже рядом с домом чуть не врезался в дерево, хотя ранее прекрасно знал о том, что оное там находится. Притормозив на обочине, он сидел некоторое время в машине, уставившись на дерево невидящим взглядом, пытаясь найти спокойствие в дыхании. Сумев немного взять себя в руки, поставил машину в гараж и поднялся в квартиру.  Йоганн был уже дома — он сидел в гостиной в кресле, казавшимся чересчур широким для его облаченной в домашнюю рубашку худощавой фигуры, и что-то писал в своём блокноте. - Привет, - тихо бросил Генрих, встав в дверном проёме. - Привет, - ответил Йоганн и улыбнулся ему своей обычной, мягкой улыбкой, - я по пути зашёл к Кларе и сказал, что она сегодня свободна. Ты же не против? - Это хорошо. Да и со вчера, кажется, что-то оставалось, - пробормотал Генрих растерянно, блуждая взглядом по комнате. После утреннего обещания на заводе он был полон решимости и ожидал… Генрих не был уверен, чего именно он ожидал, но точно не привычного, не своего Йоганна, так уютно расположившегося в кресле перед потрескивающим камином и говорящего с ним так, словно не было у них никакого уговора.  - Перекусить вполне хватит, я посмотрел, - Йоганн отложил блокнот в сторону, встал со своего места и посмотрел на Генриха взглядом, полным насмешливого любопытства. - А ты, похоже, даже ушёл с работы вовремя. Я польщён. - Ты же сам сказал. - Я сказал только про “вечер”. Но я рад, что ты воспринял это так пунктуально, - его непринуждённый вид сменился выражением озабоченности, - ты выглядишь потерянным, это нехорошо. - Я просто немного… другое ожидал. Йоганн усмехнулся: - Ты же не думал, что я прям у двери буду встречать тебя в фельдграу и со стеком? Огорчу тебя, но от униформ я давно избавился, а стеков никогда и не имел обыкновения держать. - Издеваешься, значит. А я-то, дурак, до последнего верил, что ты всё всерьёз воспринял, - нахмурился Генрих и раздражённо хлопнул рукой по дверному косяку. - И ты был прав, - Йоганн шагнул к нему совсем близко и посмотрел в его глаза, - прости. Но я всерьёз, это я обещаю. Он поцеловал Генриха в щёку и добавил: - Жду тебя здесь через десять минут.