Ускользающий из объятий

Они знакомятся вблизи недавно открывшегося луна-парка. Тэд опирается о парапет и вглядывается в расходящиеся по воде круги и блестящие от солнца переливы капелек; было свежо, ярко, тепло и дышалось словно бы в первый раз. Он увидел его, когда повернул голову влево, желая взглянуть в сторону медленной махины, именуемой колесом обозрения. На мужчине был серый костюм, выполненный из тонкой ткани, достаточно легкой для сегодняшней погоды; из-под манжеты рукава выглядывал кожаный ремешок и круглый циферблат. Тэд смотрит на него, он смотрит в ответ, и сокращение двух метров, которые были между ними до одного кажется вполне естественным. Почему-то хочется улыбаться, нестерпимо, словно скуловые мышцы сокращаются сами по себе и Тэд не отказывает себе в этом. Он говорит: — Привет, красавчик. Если честно, это опасно. На такое хорошо могут отреагировать только женщины, который слышат подобное от мужчин, или мужчины, которые слышат это от женщин; одинаковые значения в этом контексте обычно воспринимаются плохо, но Тэд всегда считал, что тот, кто не рискует, тот не он. Даже если ему сломают нос — или какую-либо конечность, возможно, не одну — день не станет хуже — по крайней мере, если стереть себе память после перелома и оставить лишь ту часть, где он съел две сахарных ваты и катался на лошади. Ему везет — ему ничего не ломают. Мужчина смущается, поджимает губы и говорит в ответ: — Привет. Тэд подходит ближе. Если бы он мог себя копировать, то между ними расстояние измерялось бы в двух Тэдах. — Теодор Кларк, — тянет он свою ладонь и ждет. — Можно просто Тэд. — Алан Коулман, — его ладонь слегка влажная отмечает про себя Тэд. — Можно просто Алан. У Алана вытянутое лицо, светлые волосы, и такие же ресницы, бровей и того почти не видно — создавалось ощущение, что их вообще нет; черты лица тонкие и выражение лица то ли строгое, то ли виноватое, то ли задумчивое — Тэд решает, что всё вместе. Кроме того, он выше Тэда на голову, и приходиться немного сгибать шею, чтобы взглянуть глаза в глаза, хотя не то, чтобы это проблема. В голове возникает «всегда можно встать на носочки», но Тэд отбрасывает это чуть на попозже. Механическое око всё еще кружится где-то позади. — Не хочешь на колесо обозрения? — предлагает Тэд. — Меня не пустили туда одного, сказали, что это расточительство мест. — Какие наглецы, — тихо пробормотал Алан с полуулыбкой. Они молчат всю дорогу до аттракциона, продираясь сквозь толпы людей, и спокойно выдыхают только на площадке перед колесом. Он не успевает даже вытащить свой кошелек, как Алан вытягивает десятку из кармана пиджака и по-джентельменски платит контролёру за них двоих; в голове Тэд отмечает себе — вернуть деньги или что-либо купить Алану взамен стоимости проката на колесе. Поднявшись на четверть от земли, Тэд отмечает какие низкие ограждения у кабины, в которой они сидят — достаточно наклониться, чтобы отправиться сразу в могилу, и вместе с тем он ловит напряженное выражение лица Алана — взгляд его тёмно-карих глаз уставился мимо серых Тэда куда-то в горизонт. — Эй, — весело говорит он. — Хороший видок отсюда, правда? Видимо, высота его партнеру по аттракциону нравится не очень — одна тайна, почему он вообще на это согласился. Или он не знал, что ему не нравится высота? — Тут тихо, — отмечает Алан. Они проезжают одну треть круга, поза его тела становится понемногу более расслабленной, но спустя секунд десять, когда кабина вдруг начинает качаться от удивительно прохладного ветра, он вцепляется руками в железный поручень позади себя. Тэд не может сдержать улыбки, потом — ребяческого хихиканья. Алан выглядит смущенным, но улыбается тоже, самыми уголками губ. Кабина приближается к самому пику и проходя его, на мгновение кажется, что она и вовсе остановилась, как и все вокруг. Застыл воздух, звук и они оба — тоже — недвижимы и смотрят друг на друга. Тэд подаёт Алану руку, когда тот сходит с неустойчивой кабины на устойчивую землю, а после тащит его на другие аттракционы. Они заходят в тир — три из десяти выстрелов у Тэда и шесть из десяти у Алана — видимо, если им и быть снайперами, то не в этой жизни; катаются на американских горках — сердце Тэда почти останавливается пару раз при резких «падениях», но чужая большая левая ладонь стискивает его правую всю поездку; посещают еще пару аттракционов, которые оказывают откровенно скучными; едят сахарную вату и пьют газировку из стеклянных бутылок с помощью трубочек; и если подвести итоги — день проходит хорошо. Тэд давно не ощущал себя так славно. Они идут по Клиренс-драйв, закат маячит на горизонте, все вокруг кажется тепло-оранжевым и розовым от заходящего солнца. Тэд предлагает словно невзначай, но страстно надеясь, что его спутник согласиться: — Мы можем пойти ко мне. Я живу на пятой авеню, это совсем рядом. Алан отвечает тихо: — Можем. В узком коридоре крошечной квартирки они стоят вплотную и смотрят друг друга в глаза. У Алана они темные и блестящие, взгляд немного настороженный, неуверенный, но его руки, всё еще немного влажные, лежат у Тэда на плечах. Инициативу приходится брать в свои руки — Тэд подается вперед, легко мажет своими губами по его, прежде чем втянуть в полноценный поцелуй. Алан… аккуратный. Медленный. Осторожный. Он соскальзывает поцелуями Тэду на шею и во всех его движениях сквозит какая-то неприкрытая искренность. Тэд — не святоша, у него было множество однодневных интрижек, которые заканчивались сразу после выхода партнера из спальни, после чего ни он, ни партнер никогда больше в жизни не виделись и не связывались. Всё всегда было бесхитростно и просто — снятие стресса, не более. Никто не поглаживал его линию челюсти, словно она была сделана из хрупкого фарфора, никто не целовал его так мягко, в какие-либо другие места кроме губ, не пропускал через его темные волосы, свисающие до шеи, пальцы так бережно. Тэду нравится, как Алан реагирует на его касания — он молчаливый, тихий до ужаса, но подвижный, явно изголодавшийся по тактильному контакту, заведенный, словно игрушка с механизмом. Они быстро избавляются от одежды — Тэд не уверен, что завтра вспомнит куда закинул свою нательную майку или левый носок, но, в любом случае это неважно. Все мысли рассыпаются, кода они оба остаются обнаженными. Они вжимаются друг в друга, вцепляются, в тишине спальни слышно лишь общее дыхание и звуки прикосновений кожи к коже; из приоткрытого окна тянет свежестью и шумом затихающего города. Тэд просыпается резко, осознавая, что соседняя половина кровати уже пуста. Еще рано до чертиков, пусть уже и светло — лето как никак — прикроватные часы показывают шесть утра. Приподнявшись на локтях и повернув голову, он видит Алана, одевающегося спешно, но тихо. — Утречко, — сонно бормочет Тэд. — Уже уходишь? Алан дергается, резко разворачивается к голосу. — Доброе утро. Да, просто… Работа. Просто отмазка — разочарованно думает Тэд и чуть не произносит это вслух, но сдерживается, лишь предлагает: — Останься на полчасика, позавтракаем вместе. Если хочешь. — Прости, нет. Не хочу опоздать, но спасибо. Я… Пойду я лучше… Он действительно собирается уйти, но не то, чтобы Тэд хочет этого. Что-то внутри подсказывало ему, что Алан не должен стать очередной строчкой в его книге постельных похождений. — Погоди, — Тэд садится на кровати и тянется к тумбочке, вытягивая с ящика маркер. — Подойди. Алан делает что сказано, медленно и неуверенно, встает перед ним как статуя. Тэд берет ладонь его правой руки в свои, расстёгивает белую пуговку манжеты, раскрывает запястье — и пишет свой номер — все десять чисел — на гладкой коже, прямо поверх паутины сине-фиолетовых вен. Надежно и просто, ведь листок потерять куда проще, чем руку. Он застегивает манжету обратно, поправляет ткань и просто так прикасается губами к тыльной стороне ладони Алана. Ему нравится его удивленный вид. — Позвони, если будет настроение. Настроение у Алана появляется, видимо, спустя целую неделю. Тэд ждал всё воскресенье, в понедельник с замиранием сердца уходил на работу, боясь, что стационарный телефон зазвонит, когда он еще будет на смене; к четвергу успел расстроится; в субботу плевал в потолок и вспоминал школьный курс математики — по теории вероятности если тебе не позвонили в ближайшие 48 часов после обещания, то звонка ждать не стоит. Новое воскресенье проходило скучно, пока в семь вечера белая трубка не задребезжала от мелодии. Алан снова спешно покидает его квартиру рано утром, и неделя начинается заново. В его звонках не было периодичности — хотя, зачастую, они раздавались лишь после шести вечера, когда Тэд гарантировано был дома — расстояние между ними могло составлять от одного дня до бесконечности. Самое большое пятнадцать дней — Тэд считал — почти полмесяца, за которые он успел надумать себе всякого, хотя, наверное, не имел на это права. Боже, они даже не встречались. Систематичность — одно из свойств любой зарождающейся зависимости и это явно было тем, с чем Тэд мог согласиться. Он думает об этом, когда они целуются и стаскивают с друг друга одежду; он повторяет это про себя, когда переживает оргазм с чужой рукой на своем члене (и со своей рукой на чужом). На самом деле, это не единственное, что вертится у Тэда в мыслях. Ему жутко нравился Алан, хоть он почти ничего о нём и не знает. Ни возраста, ни места работы, ни где жил и жил ли он с кем-то. Тэд мог делать лишь предположения, ведь вне спальни они не особо болтали — да и в ней, собственно, тоже — а утром его партнер всегда спешил уйти. Возможно, у него была жена и трое детишек, загородный домик и собака сенбернар; скорее всего ему было около тридцати, как и Тэду; вероятно, его работа не была связана с физическим трудом, ведь его руки были до смешного мягкими. Маленькие странные мысли были не единственным, что было у Тэда — у него был своеобразный список, правда, только в голове, фактов об Алане. Алан легко краснеет, очень тих в сексе, и плохо переносит алкоголь — с тех трех стаканов виски, которые Тэд заказал ему, когда они как-то были в баре, его быстро развезло — взгляд Алана стал блестящим и расфокусированным и он поцеловал Тэда на улице, прямо на глазах, проходящих мимо людей. В тот вечер секса не случилось — Тэд затащил его к себе и уложил спать, а потом полночи не мог перестать его разглядывать — расслабленного и по-особому красивого в тусклом свете луны. На его теле было пару едва заметных родинок и несколько небольших шрамов — в основном на руках. Июнь пролетает незаметно, июль утекает сквозь пальцы, и даже август — по-особому душный и давящий — проходит быстро. Тэд скачет от встречи к встрече и чувствует себя витающим в облаках идиотом. Это подтверждает Хэндрикс — его начальник на заводе и просит включать на работе мозги. Включать мозги, когда их коротит на одном человеке сложновато, но он старается. Последняя их летняя встреча выпадает на двадцать восьмое августа — Тэд ставит маркером (тем же самым, которым выводил свой номер на чужой руке) в календаре простую черную точку, сам не зная зачем — после чего Алан опять пропадает, на срок больше недели. Тэд впервые по-настоящему думает о своей влюбленности в Алана в середине сентября. Погода в тот день на улице премерзкая — ветер дует так, что деревья колеблются словно резиновые, дождь, накрапывавший с утра, превращается в целый потоп. В любом случае, едва ли их это трогает, они оба находятся в разворошенной постели, вместе. Тэд позади Алана, в качестве большой ложки, держит его за острые тазовые косточки и медленно двигает своими бедрами, ощущая как жар скапливается внизу живота. Он сходит с ума от тихих стонов — за все те разы, что они занимались сексом, едва ли его партнер позволял себе что-то большее чем громкое дыхание. Возможно, все зависит от ситуации — этот вид секса они пробуют всего второй раз — до этого они обходились без проникновения. Возможно, Тэд просто очень хорош. Он надеется на оба варианта. До ванны, как часто это случалось, они не доходят — Тэд стягивает презерватив, завязывают его и скидывает в коконе из салфетки куда-то на пол — всё равно уберет позже — обнимает Алана поперек торса и отрубается за секунду. В семь тридцать будильник дребезжит как бешеный, и несмотря на отвратительный звон, предстоящий восьмичасовой день на заводе и серость на улице, у Тэда на душе радостно — рядом с ним на кровати сидит проснувшийся Алан. Утро проходит неловко. Алан соглашается на совместный завтрак (невероятно), но за столом молчит как рыба и жалит своим взглядом, направленным куда угодно, только не на Тэда, как пчела. Становится смешно от странного сравнения, и Тэд не унывает — если, что он может говорит за двоих, троих и, возможно даже, десятерых, хоть последнее он ещё никогда не проверял. — Ты сегодня на работу? — Э… Нет. Нет. — А завтра? — Да. У меня график два на два, так что… Завтра да. — Ясненько. — и говорит прямо в лоб. — Пойдешь со мной на свидание? Тэд помнит, как папа говорил: «Настойчивость — черта чемпионов». Мама со смешком добавляла: «И баранов тоже». Алан теряется. — Я-я… Разве ты не опоздаешь на работу? По правде говоря, Тэд уже опаздывает. В восемь пятнадцать он выходит из дома, чтобы дойти до остановки, проехать на трамвае шесть остановок и успеть к девяти. Но сейчас плевать, даже если Хэндрикс будет драть глотку. — Не опоздаю. Так что насчёт свидания? Он представляет себе что-нибудь действительно хорошее времяпровождение для парочек — вроде похода в итальянский ресторанчик за углом или кинотеатра под открытым небом в машине (Кэл с работы одолжит ему авто, если забыть про его долг в пятьдесят долларов). Тэд просто надеется, что они смогут немного поболтать и развеяться, как тогда в парке, прежде чем доедут до квартиры и займутся пусть и отличным, но весьма молчаливым сексом. Алан как-то нервно кивает несколько раз головой на вопрос, глядя прямо в кружку с кофе, а затем завтрак заканчивается, и они выходят из квартиры. Тэду невыносимо хочется что-нибудь сказать пока они ждут лифт, едут на нем вниз — не трепать о погоде или шумном соседе снизу, а произнести что-нибудь важное и ценное, но ничего в голову не приходит. Ему хочется Алана поцеловать, но тот словно механическая кукла говорит ему пока, разворачивается и направляется в противоположном от Тэда направлении. Возможно, к жене, идеальному загородному домику, трём детишкам и сенбернару, с которым надо погулять с утра. После этого Алан пропадает на шесть недель. Тэд ждёт, скучает, хандрит и мается — на работе Хэндрикс устало машет на него рукой — мол, все уже, пора в утиль, старина, а Кэл шутливо пихает локтем в бок и говорит, что от такого уныния у него кофе в молоке на обеде сворачивается. Конечно, он пробует звонить Алану — всё-таки его номер высвечивался у него в определителе — но в ответ слышны лишь бесконечные гудки или обрыв связи. Наверное, стоило ему придержать рот на замке и не кидаться из огня да в полымя с предложением свидания, но, чёрт возьми, мозг. Именно он заставляет Тэда сначала говорить, а потом думать. Они встречаются совсем не в тех обстоятельствах, в которых Тэд ожидал бы. Самый конец октября выдается чертовски холодным, температура заставляется все мышцы тела дрожать, несмотря на слои одежды. Тэд позволяет себе впасть в уныние в вечер четверга в пабе «Тысяча Нью-Йорков», пока Льюис рядом разглагольствует о механизме китайских машин. Алкоголь приносит с собой усталость и сонливость; Тэд почти отрубается прямо за стойкой, пока Льюис уходит на улицу скурить сигарету. Утомленность отступает, когда тот приходит, принеся с собой запах табака, улицы и шутливо произнесенное: — Там, кажись, щас кто-то с кем-то драться будет. Подём глянем? Тэд не знает даже зачем идёт, в любом случае, вмешиваться в чужие разборки чревато, лучше уж вызвать полицию, но делать всё равно нечего. Возможно, хоть это взбодрит его после шести недель тоски. Он зябко ежится, вжимая ладони в карманы куртки поглубже, и щуря глаза от ледяного ветра, вглядывается в двоих, стоящих на противоположной стороне улице около потрепанного толи временем, толи обстоятельствами Форда. Один толкает другого, раз, два, не переставая что-то агрессивно и истерично выпрашивать, а затем, видимо, совсем отчаявшись получить желаемое, бьёт второго прямо в лицо. Второй отшатывается, прикладывает руку к своим губам, но через пару секунд выправляется, словно стойкий оловянный солдатик, встряхивает головой, и в ответ, почему-то, не бьёт. Что-то кажется Тэду знакомым во втором мужчине — его рост, соломенные волосы, движения — и понимание пронзает тут же, как в голове все признаки складываются воедино. Ноги сами начинают идти, а голос бросает Льюису: «Постой здесь». Может, ему и не стоит этого делать. Но, опять же, мозг. Чертов мозг. — Всё в порядке, приятели? Оба оборачиваются на него — Алан смотрит с едва заметным удивлением, другой парень — со злостью, а Тэд тянет улыбку деревенского дурачка, не понимающего почему нельзя подходить к лошади сзади. Ему плевать как он сейчас выглядит; главное увести Алана подальше от опасной ситуации и там уже разбираться что к чему. — Ты, бля, чё ещё за чучело? — Друг Алана, — отвечает он, не переставая улыбаться. — Подошёл, хотел с ним поболтать о кое-чём. Губы парня вдруг насмешливо кривятся в неприятной манере, обнажая слишком много зубов и десен; брови приподнимаются, лоб идёт морщинами, глаза с красными от полопавшихся капилляров белками смотрят ядовито. Парень зачем-то пропускает через свои сальные грязно-блондинистые волосы пятерню, заглаживая их назад, и выплевывает, глядя на Алана: — Дружок значит? А мамочка знает, ди-ди-бой? Знает, что ты чужие хуи сосешь? — Замолчи, — ледяным голосом отсекает Алан. Рука парня снова тянется к Алану, может чтобы взять за воротник, может, чтобы толкнуть, но Тэд не даёт ему окончить своё действие и толкает прямо в грудь, на бок машины, и не давая опомниться, перехватывает чужие запястья крест-накрест. Позиция не лучшая, приходится вдыхать грязно-алкогольное амбре и стоять вплотную, но держа чужие руки так — их очень легко сломать. — Пришел же по-хорошему. Что ты к нему пристал, а? Тебе какое дело кто у него друг? Парень дергается, и Тэд вжимает его в холодный металл ещё сильнее. — Да отвали ты, придурок! — визжит он. — Пусть ключи отдаст, и я съебу! — Ключи? — Тэд, — зовёт Алан. — Оставь. Алан выуживает ключи из правого кармана брюк, сталь секунду переливчато блестит пока летит на крышу машины. Увесистый брелок громко хлопает при приземлении; парень прослеживает всю траекторию полета неудобно вывернув шею, прежде чем отпихнуть Тэда от себя, быстро схватить желаемый объект и моментально прыгнуть на водительское — уже через пару секунд машина визгливо трогается и исчезает за поворотом, словно её никогда здесь и не было. Льюис возникает за их спинами как плохое клише и фильма и вопросительно машет перевернутой бутылкой. — Вам помощь уже не нужна чтоль? В туалете бара они молчат. Алан обрабатывает свои разбитые губы перекисью, взятой у бармена, полощет рот, смывая кровь с зубов, и усиленно избегает любого зрительного контакта, а Тэд подпирает дверь, сложив руки на груди и уперев взгляд в пол. Что сказать он не знал. Расспросы о долгом отсутствии и стычке казались лишними и непозволенными ему — в конце концов, видимо, именно из-за Тэда Алану пришлось отдать ключи, чтобы ситуация не приняла неприятный оборот. Стоило ли извинится? Или нужно просто уехать домой и оставить и так потрепанного Алана в покое? Тэд задумывается так крепко, что не сразу замечает на себе взгляд — Алан смотрит на него с беспокойством, но отворачивает голову в тот же миг, когда его внимание становится очевидным. Он выключает кран и трет глаза ладонями, бессильно опустив голову, прежде чем снова опереться на раковину и посмотреть на свое отражение. — Прости, — вдруг говорит Алан. — Ты не должен был этого видеть. — Ты… — Тэд вдруг ощущает невероятную усталость. — Тебе по лицу только что съездили, а ты беспокоишься о том, что я там увидел? Совсем что ли? Алан шумно выдыхает, поднимает и опускает плечи; на его лице написана вся скорбь человечества, словно собранная и сконцентрированная с того момента как обезьяна догадалась что из камня и палки может получится что-то полезное. Тэд начинает мягко, так, словно ему совсем не хочется, чтобы Алан наконец раскрыл ему всё свои тайны. Например, почему на нём нет его часов. — Слушай, я понимаю, что… скажем, уровень наших взаимоотношений не предрасполагает к задушевным разговорам, но… Не хочешь поговорить? — Зачем? — А зачем люди делятся друг с другом проблемами? Чтобы поддержку там получить, помощь. Чтобы выговорится в конце концов. Тебе не хочется разве? — А разве тебе это нужно? — спрашивает Алан, наконец смотря ему прямо в глаза. Вопрос достаточно резонный. Всё, чем они занимались до этого дня, это проводили время непосредственно в постели и не то, чтобы это занятие пестрило разговорами. Тэд не сдается. — Нужно. Ты мне нравишься. Не только в смысле что… Не в смысле секса. Точнее не только в этом смысле. Мы могли бы сблизиться. Стать парой. — Парой? — тихо произносит Алан и спрашивает неуверенно, словно боясь насмешки. — Ты имеешь в виду отношения? — Ну да, — Тэд удивлён вопросом, но, чтобы немного сбавить градус неловкости, глупо шутит. — Не ботинками же мы станем. К неловкости добавляется молчание. Алан напрягается и по виду судорожно о чём-то размышляет, пощипывая себя за кончики пальцев. — Алан, — зовёт Тэд, — не зацикливайся. Тебе не надо давать сиюминутный ответ, если тебе не хочется делать этого сейчас. Я просто сказал… Мне хотелось, чтобы ты знал, вот и всё. Понимал, что есть такая возможность. Кажется, словно сейчас всё решится как в фильмах — Алан кинематографично посмотрит на него с лёгким удивлением и радостью, согласиться стать его партнером и они, счастливо держась за руку уйдут из этого чёртового туалета, держась за руки. Но ни черта. Жизнь — не кино, так что Алан уходит как обычно, по-английски и снова пропадает. Ни звонков, ни напоминаний о себе, словно Алан всецело плод его истосковавшегося воображения. Тэд уже, в общем-то, и не надеется, что они снова встретятся, пока в один день декабря по квартире не разносится трель дверного звонка. Алан целует его с напором изголодавшегося человека, едва переступая порог. У него вкус алкоголя, слабый, приглушённый, а его руки, трогающие Тэда, ледяные, их движения нервные, отчаянно резкие и они почти сразу спускаются к резинке домашних штанов Тэда, с шеи по выступам ключиц, пробегая лестницу ребер вниз к паху. Оглушающее возбуждение продирает Тэда от макушки до пяток; он успевает захлопнуть дверь и крутануть защёлку, прежде чем Алан оттесняет его к стене, становится перед ним на колени и стягивает с него штаны. Сердце колотится редко и сильно, но затем ускоряет свой ход, когда влажное мягкое тепло обволакивает головку члена, заставляя Тэда почувствовать себя ужасно слабым, будто его ноги сделаны из ваты. Алан торопится, видимо гонимый своим нетипичным для себя состоянием, пытается взять глубже, но давится, кашляет, в уголках глаз выступают прозрачные капли, и он старается снова. — Не торопись, — просит Тэд, ласково пропуская руку через его волосы, усмиряя чужое рвение, боясь, что оно может завести Алана к весомому дискомфорту. — Тише, Ал, не торопись. Алан отрывается, прерывисто дышит, целует Тэда в острый уголок подвздошной кости и трется носом о бедро, в порыве пьяной нежности. В этот момент что-то меняется. Тэд не может дать этому изменению точное определение; это не наступает только лишь от действий Алана или ответных реакций Тэда, кажется, что их отношения просто и неожиданно переходят черту под названием любовники, двигаясь к новой ступени. Может, это и глупо; может, Тэд — распоследний дурак, но сдержать желание поднять Алана с колен и вжаться в его покрасневший влажный рот своими губами в манере полной чувственности он не может. Они поговорят после секса — думает Тэд, когда ведёт Алана за собой в спальню и начинает стягивать с него одежду. Решат, что будет дальше, куда они сходят на свидание и на каком году семейной жизни заведут собаку. Возможно даже сенбернара. В приятной посторгазменной дымке, пока Тэд лежит головой на груди Алана и слышит глухой стук, всё это кажется правильным и обреченным на успех. Вот только утро выходит не таким радужным. Алан снова встаёт раньше, снова собирается, правда, не так поспешно, как обычно, видно сказывается похмелье. Все вчерашние мысли становятся вдруг глупыми и странными, максимально отрешенными от реальности, но Тэд решает попытаться. — Насчёт вчерашнего… — Прости, — Алан даже на него не смотрит. — Больше такого не повторится. Как-то прохладно, что внутри, что снаружи. В комнате слышен только шорох одежды. Тэд открывает рот, закрывает и открывает снова, но слова остаются в горле, пока наконец не проскальзывает горьковатое: — Жалеешь, что ли? И Алан молчит. Тишина заволакивает каждую молекулу воздуха в комнате, пока они пялятся друг на друга. Всё-таки, Тэд — полный дурак, безо всяких слов «может». — Знаешь, — говорит Тэд, стараясь звучать непринуждённо. — Как разберешься в себе, позвонишь? Звонок раздается не скоро. Тэд приходит раньше обещанного им по телефону, сам не зная почему. Алана он видит, как только заходит в просторное, заставленное скамьями помещение, заполненное странным сладковато-деревянным запахом. На нём желтый костюм, но не яркого, кричащего оттенка, а скорее цвета пляжного песка или соломы, и он выглядит, также прилежно и аккуратно, как и всегда. Тэд не может отвести взгляда от его затылка всю мессу; глаза словно сами поворачиваются в ту сторону и следят за каждым движением, впитывая их в память. Голос священника проносится мимо ушей, а время течет неспешно как патока с ложки. Сосед по скамье весьма недоволен, когда Тэд вскакивает, как только всё оканчивается — старик бормочет что-то о плохих нравах современной молодежи — но Тэду кристально плевать — он ловит Алана уже у выхода из церкви. И Алан не один — рядом с ним женщина — маленькая и низкая, в светлом простом платье и с седыми вьющимися волосами до плеч. Возможная причина почему Алан хотел, чтобы они встретились именно после мессы. Она смотрит на Тэда недовольно, когда он их останавливает, хмурится и молча разглядывает, но уходит сразу же, как Алан смотрит на неё и кивает куда-то вперед, без единого слова. Они идут за церковь, к разбитому, заросшему садику по щербатой каменной дорожке, подальше от людей и их взглядов. Встают около покосившегося фонтанчика для птиц, смотрят друг на друга и некоторое время просто молчат. Тэду хочется Алана поцеловать, безумно и бездумно, но он просто смотрит, скользя взглядом по тонким чертам, а затем поправляет загнувший уголок чужого воротничка — просто, потому что захотелось. — Давно не виделись, да? — говорит Тэд словно невзначай, но про зная точное количество времени. Пять месяцев с прошлого раза. Плюс шесть дней сверху. — Да, — Алан смотрит ему за спину, в землю, в небо. Куда угодно, только не в глаза. — Прости. Тэду хочется спросить, где он был. Тэду хочется спросить почему он снова ушел так на долго. Тэду хочется просить почему между ними всё так странно. На это всё он не имеет права, поэтому улыбается словно бы беззаботно, но всё равно криво. Ему ничего не обещали. Странно было бы что-то спрашивать. Взгляд подмечает снова появившиеся часы на чужом запястье, но внимание тут же соскальзывает. В мыслях становится как-то пусто. — Порядок, — в этом месте так хорошо слышно певчих птиц и как шелестяще ветер обдувает кроны деревьев. Солнце грело, но не пекло. Уже подсознательно, Тэд знал, что сейчас будет. Он остановил Алана, прежде чем тот хотел что-то сказать. — Подожди немного, ладно? Я в курсе… — он улыбается. Подсохшая кожа на губах кое-где дает трещинки, которые в будущем будет щипать. — Просто постоим немного. Совсем чуть-чуть. Алан кивнул. Этот момент был похож на их первую встречу. Тэд подумал о влюбленности, тайнах и часах, и наконец выдохнул. — Говори, — попросил он. **** Первые дни, кажется, что это прошло безболезненно. Тэд думает, что отпустил Алана, свою влюбленность к нему подальше, пережил её, исчерпал в себе. Их связывал нерегулярный секс и немногословные звонки — хрупкий мостик, который должен был разлететься от лёгкого дуновения ветра, от первых слов «Нам больше не стоит видеться» и фигуры Алана, уходящей от него по каменной дорожке. Это всё легко, до идиотизма просто, так, словно этого вообще они никогда не встречались, не трогали друг друга и не прижимались губами, не делили сон на двоих. Трещинка в этом фундаменте появляется, когда Тэд случайно натыкается на написанный его же рукой номер Алана на бумажной салфетке, запиханной между тостером и микроволновкой. Взгляд бежит по цифрам, которые впитаны в подкорку; внутри что-то колышется, переворачивается, не сильно, но заметно, словно камешек падает в воду. Бумажку он комкает, выкидывает в мусор — мусор попадает в бак уже следующим утром, пусть даже пакет и едва заполнен на половину. Он оказывается на том же самом мосту ведущему к луна-парку случайно — гуляя по городу в свой выходной, забредает в знакомое место, пока его мысли витают в другом месте. Погода неспокойна, волны активно накрывают одна другую и тучи сгущаются — парк, наверное, не должен работать, но он всё равно работает, несмотря на условия. Тэд идёт к колесу, сам не зная зачем, внутренне надеясь, что его развернёт контролёр — он ведь один и дождь начинает накрапывать, но через минуту билет у него уже в руке и он отдаляется от земли. На высоте ветер холоднее, он раскачивает кабинку и режет лицо словно лезвиями; жирные водяные капли разлетаются о пол и поручни кабины. Звуки стихают на вышине, остаются где-то на периферии и в мыслях возникает утверждение, которые было и до этого, просто смазанное, неясное, смутное. Ни хрена он это не пережил. Мысли об Алане занимают его днями напролёт — почему им больше не стоит видится, отчего на том конце провода Тэда встречал лишь мерный звук гудков и никогда не голос; кем приходился тот парень с парковки и та женщина с церкви Алану. Мерзкий голосок внутри отвечает на один из вопросов — он к чертям собачьим не сдался Алану, ведь они просто трахались и ничего больше, да — продолжалось долго, но явно ничего глобального не значило. Глубоко внутри не хочется верить в такой простой и грубый ответ. Тэд тоскует. В этот раз лето не проходит быстро. Июнь тянется как проклятый, неестественно, аномально дождливый и холодный; июль становится теплее лишь на толику, но иногда ветра продувают до самых костей; август кажется несуразным близнецом июня, с одним лишь отличием порядкового номера. Тэд уже боится сентября, как и синоптики с телевизора, ведь с таким погодным регрессом, вполне можно ожидать стужи, но, к удивлению, становится теплее и чуть спокойнее. Мысли о Алане не приходят реже, их просто становится легче гнать от себя и всё вроде бы возвращается в привычную колею. Тэд переезжает поближе к работе и его новая квартира не такая тесная и захламленная как предыдущая, на заводе ему дают премию и Хэндрикс даже хвалит его в своей грубовато-язвительной манере. Он покупает себе пару цветков в горшках, чтобы было за чем ухаживать и ходит с Льюисом в бар, чтобы было чем себя занять. Всё идет не хорошо, но терпимо, до тех пор, пока он не ломает себе руку на производстве, споткнувшись о валяющиеся провода на полу. Только что отложенная картина мира рушится и все идёт по накатанной. Соседи за стенкой оказываются шумными козлами с непрекращающемся ремонтом, на заводе он, к своему удивлению и злости, получает выговор за нарушение техники безопасности и лично от Хэндрикса, три цветка из пяти засыхают и выходит из дома как-то больше не хочется, так что он коротает больничный, пытаясь приспособиться к жизни с гипсом на ведущей левой руке. Дни проходят уныло — либо Тэд пялится в телевизор, либо слоняется по квартире просто так. Островки однообразия иногда разбавляет приходящий с бутылкой крепкого Льюис, но он неизменно отказывается от выпивки, зная не понаслышке, что она всегда лишь максимизирует любое состояние до предела — таким путём апатия станет его лучшим другом, хотя, если посудить, она уже. В одно воскресенье Тэд развлекается себя стрижкой — волосы уже касаются плеч и постоянно щекотят шею — поэтому он старательно пытается их укоротить. С правой стороны выходит что-то более-менее сносное, тогда как с левой — полный бардак — стричь одной рукой невозможно, ножницы просто не сжимаются достаточно для среза. Тэд злится, плюет на всё и пихает ножницы в подставку; волосы же просто смывает в раковину, разбрызгивая капли повсюду. Где-то посреди этого агрессивного действа раздается трель дверного звонка и раздражение вскипает внутри. Если это сосед сверху — он даст ему по морде. И соседу снизу, и сбоку, абсолютно точно, тоже. Если это почтальон — он его пошлёт. Если это Льюис — он выпьет весь алкоголь, что тот принёс. Распахивая дверь, он готов бить, говорить или пить, но совсем не готов замереть, ведь это не сосед сверху, снизу или сбоку, не почтальон и не Льюис — это Алан. Тэд стоит разинув рот, как дурак, и держится за ручку, словно она единственно что держит его в этом мире, пока Алан не произносит негромко: — Привет. Можно войти? В этот раз на нём нет полного костюма — только белая рубашка да брюки, начищенные ботинки и появившиеся вновь часы на запястье; в одной руке пластиковый пакет из продуктового, заполненный наполовину. Тэд делает шаг назад по коридору, давая нежданному гостю пройти, закрывает дверь, щелкает защелкой и молчит, как рыба, первые несколько секунд, несмотря на то что вопросов море. Когда наконец удивление спадает Тэд спрашивает резковато и кратко, но всё же по делу. — Какого хрена? — Эм… Точно не магазинного, — Алан словно храбрится пару секунд, прежде чем его отпускает обратно в его обычное состояние. — Хотел пошутить, но у меня не получается, как у тебя. — Я глупо шучу. — Мне всё равно нравится. И ты не глупо шутишь. Не всегда. — Почему ты здесь? — закономерно спрашивает Тэд и немного подумав, добавляет. — Как ты вообще меня отыскал? — Это заняло… Немного времени. Я поехал на твой старый адрес, и новые жильцы сообщили о переезде. Пришлось поехать на завод, где ты работаешь и спросить… — И они вот так просто сказали? — не без удивления произносит Тэд. Конфиденциальная информация, чёрт её подери. — За деньги, если говорить честно, — смущенно отвечает Алан. — Охуеть. И зачем- — Мы можем… Уйти из коридора? Здесь просто неудобно обсуждать… Пока мозг генерирует новые и новые вопросы ноги сами несут его в сторону кухни. Тэд садится на стул, Алан ставит пакет, по-видимому, с продуктами, на стол и сует руки в карманы брюк, напряженно глядя в стену пару секунд, прежде чем найти взгляд Тэда своим и начать: — Я-я-я… — Погоди-ка, — тормозит его Тэд. — Один вопрос. Почему? — Что именно почему? — Просто. Почему? — подразумевает Тэд всё что происходило между ними, надеясь, что Алан поймёт подтекст. — Ты говорил о возможности отношений между нами. Тогда… В баре. В туалете. — И ты столько времени это обдумывал? За это время могло, знаешь ли, всё измениться. — У тебя уже есть кто-то другой? — осторожно спрашивает Алан. — Да нет, боже, никого и не было… Ты сказал, что нам больше не стоит видится и пропал, а теперь вернулся, и не просто вернулся, а еще и дал взятку чтобы узнать, где я живу, чтобы заявиться и я не могу понять… Почему? Тишина, длившаяся всего пару десятков секунд, отчего-то казалась вязкой. Алан ничего не говорил, было лишь заметно как он напрягся, сжался; его челюсти плотно сжались, губы стали немного бледнее. Тэд уже думал, что, может, у его собеседника и нет никакой нормальной, адекватной причины; нет подготовленного объяснения своих действий, но в секунду, когда молчание достигло пика общего нервного напряжения, в пространстве кухни прозвучало: — Потому что из моей жизни исчезли определенные трудности, которые не давали мне возможности… Нормально вести отношения. — Какие именно трудности? — спросил Тэд, после очередного приступа тишины, когда ему показалось, что все последующие слова из Алана придётся тянуть клещами. Признание шлепнулось изо рта Алана с оттенком усталости и отвращения: — Мой брат — наркоман, — на Тэда взглянули краем глаза, словно пытаясь оценить воздействие от сказанных слов. — Я пытался вытянуть его из этого всего долгое время, но в то же время мне не хотелось втягивать тебя во всё это. — Тот парень с парковки? — догадался Тэд, на что Алан лишь кивнул. — Всё время уходило на него. Он то прекращал, то срывался, а я не мог бросить его ведь либо ему нужна поддержка, либо защита. Поэтому я так редко виделся с тобой. Мне стыдно за это. Было весьма… эгоистично просто появляться, вести тебя в постель, а потом уходить. Прости. Гордиев узел в груди Тэда развязался. Не было никакой жены, трех детей и сенбернара. — Всё в порядке, — выдохнул наконец он, и это ощущалось, словно первый вдох после долгого периода удушья, — Так сейчас… Твой брат… Что с ним? — Не знаю. Меня это больше не волнует. Больше не хочу… — лицо Алана сморщилось на мгновение. — Даже думать о нём. Он сидел сгорбившись, пощипывая кончики своих пальцев на руках и судя по тому, какое настроение витало в воздухе, смесь эмоций в нём была не самой лучшей; он всё также избегал зрительного контакта, будто даже один намёк на него, разбил бы его вдребезги. Тэд правой рукой тыльной стороной ладони провел по его плечу, лопатке, скользнул к сгибу между торсом и ногой, утешающе лаская. — Останься сегодня со мной, — попросил Тэд, когда карие глаза взглянули на него, а затем добавил, на упреждение. — И не убегай утром. Это моё условие, если ты правда хочешь отношений. И он услышал то, что отчаянно желал услышать. — Я останусь. **** Из тех продуктов, что Алан принёс, он же и готовит им суп. Тэд мало может чем помочь — одной рукой сложновато резать овощи, хотя в части с их помывкой он охотно принимает участие — но в остальное время, проведённое на кухне совместно, он распутывает клубок под названием «Кто же такой Алан?». Алан работает редактором в мелкой газетёнке, а до этой своей должности был иллюстратором детских книжек; ему тридцать один, но несмотря на возраст до этого он отношений не имел. Он не умеет водить машину, а свои постоянно появляющиеся-исчезающие часы он забирал-сдавал в ломбард из-за брата, которого, к слову, зовут Лео, и он младше Алана на десять лет. Алан носит костюмы и вообще предпочитает официально-деловой стиль из-за собственных предпочтений, а не каких-либо внешних обстоятельств; та старушка из церкви — его мать Марта, которая не приемлет его нетрадиционных «наклонностей». Тэд был первым сексуальным опытом Алана (если честно, этот факт заставляет что-то внутри Тэда вскипеть, так, что становится жарко). Его мысли вертятся вокруг возможностей, открывшихся перед ними, пока Алан постригает его вечером, после ужина. Тэд смотрит за его ловкими руками, тонкими пальцами и предплечьями, с красиво выделяющимися венами и чувствует себя странно окрылённым, словно очнувшимся после многовековой спячки. Уже ночью, сонный, сытый и постриженный, Тэд прижимает к боку Алана, утыкаясь носом ему в плечо. Мысли летят, летят, беззаботно и спокойно, и впервые за столь долгое время ему так легко. — Добрых снов, — шепчет Алан, едва уловимо касаясь губами его лба. Его длинные руки обнимают Тэда и голове пролетает мысль, что завтра, скорее всего, будет тепло. — Добрых, — слабо отвечает он, прежде чем соскользнуть в сон. .