***
Это его план. Посидеть немного в засаде, проверить обстановку. Пока они не проливают кровь и не используют демонические формы, их сложно отличить от людей. — Что, если не только папа, но и стража — тоже? — интересуется Данте. Вергилий не знает, что ему на это ответить. Объём предстоящих убийств всё ещё туманен. — Давай попробуем спуститься в лабораторию. — Незамеченными? Вергилий кивает. — Да блять. Данте такой подход не нравится. Данте — тяжёлая артиллерия, выигрышный туз в рукаве. Такой бросаешь на поле боя, когда не жалко оставить от ландшафта руины. В засаде ему негде разогнаться, не выходит даже покрасоваться Мятежником — тот на нрав ещё более размашист, чем его хозяин. — Для кого ты стараешься? — интересуется Вергилий. Вопрос, почему брат даже не пытается спорить, действительно тревожит его. Но он сам быстро находит ответ: — Для мальчишки? — Не лучшей идеей будет начинать разговор с кучи трупов. Ты так не думаешь? Вергилий соглашается. Весомый аргумент.***
И всё же семейные традиции нарушить не получается. Они решают, что лучше выйти из тени до того, как произойдёт что-то непоправимое. Вроде открытых врат в Нижний мир — страшно представить, какие войны за власть там разразились после его ухода. Конечно, они с братом быстро наведут порядок и там, и здесь, но количество человеческих жертв может оказаться непомерно большим. — Лучше выцепить его, когда он будет один. Мы не знаем, какую роль во всём этом играют рыцари. — Они демоны, Данте, — спешит напомнить Вергилий, возвращая его к основам гуманизма. — Обращённые демоны, — поправляет Данте. — Которые росли как люди. И живут как люди. И вполне могут считаться людьми до сих пор. «Как мы с тобой», — он не произносит это, но намекает. Вергилий смиряется. Он оставляет Санктуса Данте, а сам организует эвакуацию прихожан и помехи рыцарям. Работать в тени брата оказывается не так плохо, как Вергилий думал. Его стратегия разворачивается, как надо, и это вызывает тихое, ни с чём несравнимое удовлетворение. Он возвращается в церковь только чтобы убедиться — у Данте не возникло проблем, и они могут убираться восвояси. Он не питает никаких сомнений в брате, но картина, которая предстаёт перед ним в итоге, вызывает удивление. Данте дерётся с мальчишкой. Откровенно плохо дерётся, поддаваясь. Тот, конечно, не понимает — выглядит таким серьёзным, размахивая мечом, таким яростным. Вергилий наблюдает с улыбкой, продолжая держаться в тени. — Я передумал, — хрипит Данте. Взгляд у него озорной, и он показательно ровно шагает вперёд, пока из его груди всё ещё торчит чужой меч. — Пусть будет моим. Вергилий позволяет себе усмехнуться. — Почему ты думаешь, что я тебе уступлю? Мальчишка вздрагивает, резко оборачивается на звук его голоса. В растерянности он даже не пытается вернуть себе меч или выставить перед собой револьвер. Вергилий и не собирается возвращать воинственный настрой — он понимает, что юнец удивлён их виду не меньше, чем они его. — Кто вы? — спрашивают дрогнувшие губы. — Нежданные родственнички — разве не видно? — хохочет Данте. Он, наконец, вытаскивает железку из груди и вертит её, заинтересованный конструкцией. — Меня зовут Вергилий, — Вергилий миролюбивым жестом протягивает руку для знакомства. — Его — Данте. А как твоё имя? Мальчишка медлит с ответом. Оперативно собирает себя в кучу, стараясь внешне на так очевидно выдать волнение. — Неро, — слышит Вергилий в итоге. И чувствует неуверенное прикосновение.***
Скалистый берег рвёт тёмное море. Сегодня ветрено, на обрыве — в особенности. Данте стоит, сложив руки на широкой гарде Мятежника, и наблюдает за белыми гребнями волн. Море завораживает вне зависимости от того, насколько оно сегодня приветливо. — Можно уточнить? Один момент. Неро хорошо воспитан, и может вести себя очень вежливо, когда хочет. В компании Данте у него такое желание появляется редко, поэтому западня, в которую свернёт их дальнейший диалог, слышится сразу. — Валяй, — разрешает Данте без охоты. Ему кажется, он не готов говорить об этом едва ли меньше, чем сам Неро. Правда так очевидно, но она колется, стоит признать её вслух. — В нашу первую встречу ты сказал, что мы родственники. — Ага, — кивает Данте. — Ты же тогда не шутил? Он в раз теряет ту отрешённость, что нередко находит на человека, когда тот наблюдает за природой. Смеётся. Смотрит на Неро, неловко теребящего траву — земля возле него вспахана неудачным броском Королевы. — Может, ты ещё спросишь, родные ли мы с Вергилием братья? Неро юмор не оценивает. Хмурится злобно — Данте знает, что не по-настоящему. — Окей, с этим ясно. Тогда выходит, что я какой-то дальний родственник Спарды? — Да почему же дальний. Данте отзывает Мятежник, позволяя ему искрами разлететься по ветру, и садится рядом с Неро, в кучу пожелтевшей травы. — Насколько мы знаем, Спарда не заводил романов на стороне. У него была только Ева — наша мать. И твоя бабушка по совместительству. Небо над их головами серое, с редкими прожилками голубого. Солнца нигде не видно, но светло так, что глазам больно. Данте жмурится. На Неро смотреть не торопится, даёт «переживать» новую мысль наедине с собой. — Значит, — спустя время решает уточнить ребёнок, — кто-то из вас мой отец? Данте улыбается. — Бинго. Настрой разговора ему совершенно не нравится. Он думал, Неро уже смирился с тем, что у него такая странная семья. В конце концов, ведь главное, что теперь они есть у друг друга. А кто там и насколько терялся — мелочи жизни. — И… кто? — Ах, пацан, — вздыхает Данте, — если б мы знали.***
— Да как можно не знать, что у тебя родился сын! Скандал в гостиной делает его приход незамеченным. Кредо тихо закрывает за собой дверь, проходит по тёмному коридору на кухню. Пакеты с продуктами шуршат, когда он кладёт их на стол. Уже время ужина, но никто не торопится им заняться — странно, учитывая то, как Кирие любит собирать их за одним столом. — Ты говорил с Вергилием? — слышится её взволнованный голос. — Черта с два я к ним теперь сунусь! Кредо морщится. — Пусть живут себе, как раньше жили. Без меня, — добавляет Неро после. И разбитость его голоса заставляет Кредо отложить замечания. Дом — территория покоя, в ней нет места для брани и ругани. Но иногда, из-за вспыльчивого характера Неро, приходится делать исключения — лучше он позволит себе слабость здесь, чем с чужими. — Но они твоя семья… — Кирие замолкает, когда замечает Кредо в дверном проёме. Она сидит на диване, и её ладони сложены вместе как перед мольбой. — Что случилось? — спрашивает он, обращаясь к сестре. Кирие — надёжный источник информации, умеющий оперативно включать его в ход любого дела. Но в этот раз не успевший отойти Неро реагирует раньше. — Я наследник Спарды, — говорит он угрюмо. — Поздравляю. Кредо отвечает, не задумываясь, не успевая до конца осознать эту невозможную мысль. Когда он встречается взглядом с озадаченным выражением лица Неро, то понимает, что, возможно, поздравление не совсем уместно в такой напряжённой обстановке. И при таком сомнительном поводе. Разум, не спешащий скидывать религиозное мировоззрения, с трудом осознаёт, что у «Бога» может быть семья. Что Кредо уже сражался бок о бок с его сыновьями. Что Неро, по всей видимости, внук того, кому они дружно пели молитвы. — Ты был в курсе? — спрашивает он. И Кредо теряется, не зная, как правильно ответить. Он не удивлён — это очевидно. Просто какая-то его часть была шокирована самой возможностью такого исхода. Она упиралась ногами в землю и запрещала мыслить здраво.«Да познаем на земле путь Твой, и во всех народах спасение Твоё»
— Я догадывался, — признаёт Кредо. Неро вздыхает раздражённо. — Как будто об этом знали все, кроме меня. Он садится к Кирие на диван — та берёт его за руку цепким, надёжным движением. Книжный шкаф приоткрыт, на дверце оставлена влажная тряпка. Кредо подходит и забирает её, закрывая шкаф. Сегодня уборку точно продолжать не будут. — Кто рассказал тебе об этом? — Данте, — отвечает Неро. Кредо кивает. Разумеется, у него уже сложилась определённая картинка в голове. Только он не был уверен, что кто-то из полудемонов решится признать отцовство. Это благородный поступок — признать ошибки, которых не исправить, осознать время, которое не вернуть. — Значит, он твой отец, — кивает Кредо, почти не питая сомнений. Неро вдруг усмехается. Громко и отчаянно. — Я не знаю, — говорит он. — Они не знают — даже не могут вспомнить, с какими женщинами были вместе шестнадцать лет назад. Это… разве так можно? У Кредо вновь нет чёткого ответа. Он уверен, что нет. Дети — награда людям за любовь, которая должна сопровождаться браком. В противном случае интимная связь между мужчиной и женщиной постыдна. Поэтому так нельзя. Вернее… не следует делать. С другой стороны, шестнадцать лет — срок немаленький. За него короткая связь вполне могла забыться. — Они всё же приняли тебя, — отвечает Кредо вместо этого. — Какие бы ошибки они ни совершали в юности и как бы ни были легкомысленны. Сейчас они здесь. Хотят учить тебя, насколько я знаю. Неро сопит, выдыхая. Он смиряется с ситуацией, но не отпускает её — должно пройти ещё некоторое время, чтобы он смог принять её до конца. Из Вергилия и Данте уже вышли неплохие наставники. Кредо хочется верить, отцы выйдут не хуже.***
— Неро предлагает встретить Рождество у них. За окном промозгло и сыро. Капли дождя падают на стекло и затмевают скудную городскую картину. Кухонное окно — единственное на первом этаже, за которым что-то бывает видно. Остальные нарочно мутные. — Хочешь съездить? Вергилий касается чашки с чаем — стеклянной, как и окно перед ним. Гладит круглый, тёплый бок. Спрашивает: — А ты? Рождество — семейный праздник. Они не справляли его должным образом с тех пор как Евы не стало. Всё не находилось повода. Накрытый стол, ель, подарки на утро — всё это казалось ненужным, когда их было всего двое. Теперь дела обстоят иначе. — Мы не были там с осени, — замечает Данте. — Мне кажется, стоит навестить пацана. Упрямо не зовёт его по имени. Вергилий улыбается. — Пусть будет так.***
Данте, скачущий по приюту с мишурой, кажется Неро нонсенсом. Дети приходят от него в восторг — ревность жжёт под рёбрами, но играючи, не до искренней злости. Они весь день рисуют на окнах, вырезают снежинки и делают открытки друг другу. На улице завывает резкий, штормовой ветер, но за общим гамом его едва ли слышно. — Из меня вышел бы отличный Санта! Как думаешь? — Не знаю. Я б тебе угля в носки запихал, — ворчит Неро. Мгновение он тревожится, что Данте заденет его неприветливый тон, но затем слышит смех — и вспоминает, что Данте — это Данте. С ним легко получается быть собой, не приукрашивая. Они играют в «угадай, кто я». Неро готов проклясть человека, написавшего на стикере «изгородь». Пока они с Данте развлекают детей в зале, Кирие и Вергилий помогают на кухне. Приют небольшой, но людей, решивших встретить здесь рождество, удивительно много. В основном это бывшие воспитанники или старики. Неро видит много знакомых лиц. Предпраздничная суета охватывает всех, даже Кредо выглядит чуть менее серьёзным, таская коробки с ёлочными игрушками. — А вечернее представление будет про Иисуса или про Спарду? — спрашивает Данте. Для Неро теперь вся эта религиозная тема выглядит ещё более больной, чем раньше. — Про духов Рождества, — отвечает он. Данте выдыхает с показательным облегчением. — Ну, слава богу. Неро хочется его ударить. Вергилий с ножом вместо катаны выглядит не менее угрожающе. Он мастерски орудует лезвием, разделывая груши и апельсины. Неро кажется, если бы ему разрешили использовать призывные мечи, дело бы пошло быстрее. — Надеюсь, до нормальной еды тебя не пустили, — ёрничает Данте, забирая у брата поднос. — Не хотелось бы потравить детишек. — Не волнуйся, — отвечает Вергилий, не отвлекаясь от дела. — Тебе я лично подсунул яда в тарелку. Они собираются вместе за представлением. Сюжет избит до невозможного — Неро кажется, он каждую произнесённую фразу или слышал, или произносил сам. Но дети старательно выступают, а они — не менее старательно хлопают. За ужином к столу подсаживается его бывшая воспитательница. Кредо впервые за вечер улыбается, оголяя зубы. Они вспоминают целую кучу всего, и Неро не может остановиться, то и дело поглядывая на Вергилия и Данте. Что ответят? Что почувствуют? Когда он представлял этот момент, то думал, что всем будет неловко. Но над его проказами Данте искренне хохочет, а Вергилий даже рассказывает пару шалостей из их с братом детства — и в этой ситуации всё кажется правильным. Неро расслабляется. Пьёт слишком сладкий чай с сухим кексом и устаёт улыбаться.***
Они уходят из приюта только под утро. Допоздна набивают носки конфетами и раскладывают подарки. Большая часть — символическая, сделанная детьми друг для друга. Но Неро всё равно им немножко завидует. Утро Рождества особенно замечательно, когда ты ребёнок. Кирие умудряется испечь печенье, пока он раздаёт близнецам пижамы и разбирается с тем, как разложить диван. Запах свежей выпечки влечёт на кухню не только его, но и Кредо. Неро крадёт одно печенье, за что немедленно получает по рукам, потому что вся партия ещё не готова. И пока Кирие отвлечена его бесстыдством, Кредо успевает незаметно взять печенья себе. — Я старше, — заявляет он так, чтобы Кирие не слышала. Если Неро и хотел его в чём-то уличить, то в этот момент передумывает. Когда второй противень покидает духовку, он вооружает тарелку с печеньем и пару кружек молока на поднос. Кредо уже вовсю зевает, так что Неро желает им с Кирие спокойной ночи, а сам идёт к близнецам. Слышно, как в гостиной работает телевизор. Неро знает о демонической выносливости не понаслышке, поэтому не сомневается в том, что полудемоны ещё не спят. Одного сражения с детьми мало, чтобы вымотать их — впереди ещё целые каникулы. Так он думает. А потом видит Вергилия, спящего на коленях у Данте Тот машет рукой, замечая, что Неро завис — призывает подойти поближе. Неро неловко поджимает губы и медленно шагает к дивану. — Да не крадись, — говорит Данте. — Его всё равно сейчас хрен разбудишь. С Вергилием это как-то плохо сочетается. Вергилий всегда молниеносен, всегда собран и всегда настороже. Смотреть на него, безмятежно спящего в новой голубой пижаме, пока Данте гладит его волосы, почти невыносимо. Но Неро всё равно поглядывает. Не может не. По телевизору идёт рождественский фильм — что-то из смутно знакомого, с не очень качественным юмором и счастливым концом. Неро не смотрит. Данте допивает своё молоко и возвращает кружку на поднос. Самое время оставить тарелку с печеньем на тумбе и убраться восвояси. Неро так и планирует, но чужая рука тянет его обратно. Данте приобнимет его, укладывая головой себе на грудь, и ничего не говорит. Неро тоже это никак не комментирует. Поначалу он не может избавиться от неловкости и напряжения, но затем Данте начинает гладить его по голове точно так же, как до этого гладил Вергилия. И Неро разрешает себе, прикрыв глаза, прижаться к нему чуть ближе. За окном зачинается метель. Им нет до неё никакого дела.