Они — одиноко глядящие в пустоту. Вокруг них физически осязаемая пелена ауры, оплетающая каждый сантиметр кожи. Она давно спуталась в грубых ранах, завязалась в узлы на особо глубоких порезах и давит при малейшем движении. Они чувствуют друг друга за километры, а магнитное поле словно хочет сжаться вокруг них. Слить в единое нечто без возможности найти конечности. Главное — жить друг в друге. Чувствовать и слышать.
Дима никогда не отличался верностью одному человеку, а Олег не мог обозначить их отношения одной конкретной фразой. Как говорится, без кольца на пальце он свободный человек, и может позволить себе бегать к другим, чтобы трахнуться у стены. Только Шепс не из тех, кто наденет кольцо на пальчик. Он — душит ошейником с шипами внутрь. Разрывает органы и рычит «мое». Матвееву это приносит особое мазохистское удовольствие.
Его вжимают в раковину лицом и грубо входят на всю длину. Он теряется в ощущениях, граничащих между болью и удовольствием. Хватается пальцами, куда может дотянуться, и это не попытка действительно удержаться, — его и так крепко держит мужчина позади, — ему нужно подушечками чувствовать холод мрамора, чтобы вовремя приходить в себя.
Мужчина шепчет грязные фразочки на ухо, думает, что у него отлично выходит. Только Дима в отражении
его лицо видит. Он алыми зрачками его тело облизывает и клыками стучит. Моментально сжимается до маленького котенка и лишь подставляется, чтобы
он не гневался.
Телефон тихо вибрирует рядом, оповещает звонок от неизвестного номера. Известным он становится, когда взгляд цепляет «366» на конце. Матвеев тянет руку и принимает, не обращая внимания на возмущения партнера. Быстрые толчки забивают сознание, а громкие хлюпы смазки отлетают от стен. В трубке — тяжелое молчание, и Дима уже чувствует нарастающую ярость за километры от себя.
— Ты где? — все-таки рычит. Чернокнижник ставит миллион на то, что сотовый в любую секунду треснет от того, как Олег сжимает его рукой.
— Не зна-аю, — тянет на особо глубоком толчке и насаживается быстрее. Чувствует скорую разрядку под голос Шепса.
— Адрес скажи, я приеду, — слегка смягчается, пока Матвеев скулит и просит мужчину двигаться сильнее. Он всегда держит ситуацию в руках и не позволяет руководить процессом. Секс — его отдушина. Если он не трахается, то курит. Если не курит, то трахается. И так по кругу. Разве что моменты, когда нет ни того, ни другого схожи с депрессией, из которой не так легко выкарабкаться, как кажется.
В один из таких дней его и спас Олег — пришел и протянул свою руку. Еще жизнерадостный и добрый коллега из битвы. Что пошло не так, и тем более в какой момент, никто не понял. Дима — инкуб воплоти; высосал по ниточке нервы Шепса, прожевал и выплюнул под ноги. Но привязался как щеночек. Глазами постоянно пытается выцепить знакомый силуэт, чтобы позлить, а потом прижаться во сне и нежно поцеловать в лоб, сглатывая соленые слезы.
Матвеев слушает его бубнеж по ту сторону и прикрывает глаза. На все вопросы отвечает: «Не замолкай, продолжай», а Олег, как ведомый, в бреду несет откровенную чушь: чувствует приближение чужого оргазма. У самого уже колом стоит, и возбуждение больно давит на мозг, но он не может остановиться. Как своей маленькой кошечке говорит скорее кончить для него и приласкаться. Смахивает на дешевый секс по телефону, но оттого и более возбуждает: такого они еще не практиковали.
— Найду тебя, проверим твою громкость, — и бросает трубку. Дима содрогается в оргазме, пачкает раковину и громко стонет. Мужчина позади скалится и кончает прямо на его спину, размазывая жидкость по коже.
— Мудак, — говорит он вслед и плюет в лужицу собственной спермы, пока натягивает штаны и покидает помещение. Матвеев сползает на колени и громко, почти истерически смеется. То ли над самим собой, то ли над остальными в этом мире. Он чувствует себя разбитым на самые мелкие кусочки, рассыпается песком по плиткам и утекает в сточный слив. Мандраж охватывает от кончиков пальцев, и хочется затянуться. Бес знает, куда он сложил свои вещи в этой помойке, и где валяются сигареты.
Олег.
Он где-то по ту сторону телефона остался. Дима рисует в голове облик: как он закусывает губу, что-то обдумывая; чешет затылок и мечется по комнате. Они два потерянных щеночка во Вселенной, где никому нет дела до исчезающих в потоке времени душ. Может быть, на задворках сознания чернокнижник уделяет ему отдельное место, но никогда в этом не признается. Когда они виделись последний раз? Неделю назад. А может, и месяц. Он не ведет учет времени с тех пор, как реальность начала путаться со снами, выворачивая наружу кровавую гущу из эмоций. Они тонко сотканы хрупкими нитями и вот-вот оборвутся. Руку протянуть и оставить глубокие раны, но разорвать эту связь.
Теплые ладони Олега мерещатся, и, кажется, его лицо. Он как ангел, сошедший с небес, раскрывает свои руки навстречу и прижимается теплыми объятиями. Кутает в любимый серый плед, пахнущий порошком, и что-то мычит под нос. Матвеев не разбирает: ему слишком хорошо. Он смог дойти до стадии, когда может сотворить возлюбленного в своей голове. Будто покойника нарисовать перед собой в лице Шепса.
— Пойдем домой, — Дима отключается с блаженной улыбкой на лице.
***
Он просыпается от холода, больно бьющего по вискам. Дрожь пробирает каждую кость, и его трясет от переизбытка ощущений. Глаза разлепить не может: все еще на грани. Упасть в одну сторону и разбиться о мокрый асфальт, или в другую и очутиться в теплых объятиях.
Олег гладит его по волосам и прижимает сильнее к себе, чтобы не трясся. Он хочет всю боль чужую забрать и уберечь в сильных руках. Чтобы не ранился, не страдал. Он как хрустальная ваза готов разбиться в любой момент, а Шепс — подушка безопасности. Его личная опора, от которой он отрекается и видеть не желает.
— Маленький… — убирает челку с его лица и прижимается губами ко лбу, пока Дима стонет от боли. Его муки не физические, и Олег руку на отсечение готов дать, чтобы они закончились.
Он во сне зовет его и вжимается в сильную грудь, поцелуями мажет беспорядочно. Медиум дрожит вместе с ним и ловит губами каждый вздох. По венам пускает и отлетает из этого мира, напитываясь энергией. Дима открывает глаза и смотрит пронзительно, словно впервые видит. И его непонимание настолько ярко читается, что Шепс хочет спросить, в каком из миров он очутился на этот раз.
— Опять ты, — и дышит тяжело. Будто пробежал несколько километров без остановок.
— Снова я, — он не обижен. Лишь улыбается тепло и греет все вокруг себя. И Диму, в том числе. Он фыркает, и сравнение с котенком уже не просто сравнение. — Иди сюда.
Он идет. Знает, что дом — здесь. Его пристанище и обитель. Первый врезается в теплые губы, и сразу же получает ответ. Сминает их совсем не в нежном поцелуе, готовясь посетить очередное место во Вселенной. Свое самое любимое, он мог бы сказать. Но не скажет никогда, иначе Шепс совсем зазнается.
Они целуются долго, и кажется, что кислорода категорически не хватает, пока они соревнуются, кто первым сожрет другого. Дима уступает, позволяет покрывать поцелуями татуированную шею. Знает, что это его любимое место, и он ни за что не оставит ее без внимания. Олег покусывает каждый сантиметр, боится причинить боль. Аккуратно обводит линии языком, и чернокнижник откровенно задыхается под ним. Свой стон слышит со стороны и усмехается: снова не удержал бурю ощущений. Они ходят по грани, тонкой как лезвие. Где упади, и не останется и кусочка. Но каждый раз, как испытание, проходят достойно, зализывая раны друг друга.
Олег спускается поцелуями по обнаженному телу вниз, обводя напряженный орган дыханием, и целует бедра. Дразнится, зная как сильно Дима его хочет. Всего полностью забрать себе, усадить на цепь и держать взаперти от чужих глаз. Не знает, что его желание делится на двоих.
Шепс больно шлепает его по заднице и аккуратно вводит сразу два смазанных пальца. Уверен, что внутри все растянуто после приключений накануне. Парень под ним взрывается более громким стоном и выгибается в пояснице, пока медиум обводит головку члена языком. Он хочет почувствовать его внутри — сильнее, глубже. Быстро насаживается на пальцы и хнычет:
— Вставь уже.
Олег усмехается, но продолжает пытку, добавляя еще один. Специально тянет, наказывает за непослушание. Целует впалый живот, активно двигает пальцами внутри. Матвеев уже скулит, а глаза блестят от слез. Он вспоминает молитвы на всех языках мира, просит услышать и дать, что хочет.
И Шепс дает. Он быстро достает пальцы и заменяет своим членом. Наклоняется к чернокнижнику, а тот усмехается победно: молитвы подействовали. Несомненно, он снова взял процесс в свои руки. И никогда не даст вести. Насаживается, еще глубже орган в себя загоняет. Олег выдыхает сквозь зубы и врезается в губы поцелуем. Ему тоже необходимо: ближе, кожа к коже. Чтобы задохнуться в этом демоне и утонуть в омуте темных глаз. Он тянет внутрь себя, засасывает своей улыбкой. Медиум сплетает их языки, кусает губы в кровь, сбивая чужое мычание. Натягивает на себя и руками блуждает по телу. Оставить частичку себя желает, запечатать навечно.
Дима изгибает поясницу, трется членом о его живот. Вырывается из поцелуя и сам целует в шею. Кусает до отметин и синяков, чтобы оставить след. Сказать всем — он мой. Их секс похож на изгнание дьявола, только из кого именно — точно сказать не смогут. Оба насквозь пропитаны черной энергией, которая сочится изо всех дыр.
Чернокнижник обильно изливается на особо глубоком толчке, сопровождая высоким стоном, а Олег беспорядочно вбивается в его тело, чтобы довести и себя до пика. Они не церемонятся на слова: оскорбляют друг друга, чтобы в следующую секунду сказать, как влюблены. Дима царапает его спину и шепчет успокаивающе «Давай, для меня». Медиум не сдерживается и кончает глубоко внутрь, следом падая на обессиленное тело под собой.
Матвеев смеется истерически, и его глаза заливаются чернотой.
***
— В моих планах на лето бросить тебя и сигареты, — мурчит себе под нос Дима, затягиваясь последней на сегодня. Шепс хмыкает за его спиной и откидывается на диван, перебирая пальцы.
— Я прикую тебя к себе гвоздями.
