Монстр

Август 1986 г. «..Володя» -разносилось эхом в моем опьяневшем и болезненном сознании, которое все еще цеплялось за остатки сна. Юрка исчезал в тяжелом, густом тумане. Я с трудом разлепил глаза. Необъятная тоска охватила меня вместе с дымкой жаркого летнего утра. По спине электрическим импульсом разлеталось то самое чувство, которое я испытывал рядом с любимым, когда ласкал его нежную кожу, целовал его нежные губы, а его терпкое от сигарет дыхание опыляло мою шею. Вопреки картинам представшей передо мной домашней реальности, мое сердце бешено колотилось, словно Юра только что был здесь. Лежал со мной рядом на этой узкой односпальной кровати. Осознав, что это всего лишь сон, сердце отчаянно застучало, ломая ребра. Казалось, что оно сейчас взмоет в небеса и полетит через весь Советский Союз, чтобы встретиться с Юрочкой. -Ю ро чка..-произнес беззвучно я, шевеля одними губами, чтобы ни в коем случае не было слышно родителям, которые могли пройти мимо комнаты. Страх обуял меня, вытесняя возбуждение. То, что я чувствую, совершенно неправильно, иррационально. Так не должно быть. И снова, я сам себя убедил в том, какой я урод. Это я совратил Юрку. Ничего бы не было, если бы я не ответил ему. Держался дальше. Мне нельзя ни с кем дружить. Я урод, меня надо изолировать от окружающих. Девочкам я тоже причиняю боль, которым не могу ответить взаимностью. Может сказать родителям, чтобы меня вылечили? А буду ли я собой после лечения? Буду ли я вообще что-то помнить после терапии? Эти вопросы терзали меня каждое утро. Но сегодня боль стала моим ответом. Удручающая, не дающая дышать боль, которая всполохами электрошока в голове, заставляла видеть озорную улыбку и большие карие глаза. Нет, я не хочу забывать его, моего Юрочку. Я читал, как лечат гомосексуализм. И я забуду все, мне даже будет возможно отвратителен Юра. А разве его улыбка, его лицо, его тело может стать отвратительно? Нет, конечно, нет. Подобные размышления путали меня каждое утро, но сегодня я нашел ответ. Руки тряслись, когда я подошел к письменному столу. Тряслись от своих же мыслей. Они пугали, они душили меня, но лишь в этом всем я видел спасение. Взяв ручку и выдернув из тетради листок, я сел за стол. Расставив с трудом свои мысли по местам, я начал письмо. Руки тряслись ,от чего почерк был более размашистым и жирным. Хотелось наплевать на конспирацию, чтобы рассказать любимому о своих чувствах, но я понимал, что если мне уже будет безразлично, то Юру могут поймать. А такой участи я не хотел для своего особенного друга. Я перечитал письмо, когда закончил. «Здравствуй, Юрочка! Я обещал тебе приехать, когда ты поступишь в консерваторию. Боюсь, я не смогу выполнить свое обещание. Этим летом я переступил черту. Я выпустил монстра, который совращает. Я не хочу больше причинять кому-то боли. Я монстр, которого нужно истребить. Я хотел вылечить его, но он протестует, он не хочет отпускать то, что было в лагере. Поскорее забудь то, что я сделал. Найди хорошую девушку. Монстров не стоит жалеть, Юр. Поэтому не жалей меня. Проживи достойную жизнь советского человека. Прощай. Володя». Перечитав письмо, я подумал, что слишком откровенно, но желания переписывать не было. Я заклеил конверт и быстро написал адрес, который за месяц с лишним я выучил. Быстро одевшись, я вышел на улицу. Добежав до ближайшего ящика. Я бегло окинул взглядом спящий двор. Серое солнце раннего утра нежно коснулось моего лица, и словно успокаивая, прохладный ветер обнял меня. Шелест листвы прощался со мной. Из глаз брызнули слезы, которые залили очки. Мир стал расплывчатым. Мой последний взгляд на мир. Я любил его, но этот мир не любил меня раз сделал меня монстром. Я зашел в подъезд. Тяжело, измеряя каждый шаг, я прошел по лестнице. Я аккуратно вошел в дверь, старясь не шуметь. Быстро юркнул в ванну. Мое тело протестовало. Оно не хотело выполнять условия, продиктованные навязчивыми мыслями. Поэтому я еще пять минут судорожно дышал, опираясь на раковину руками. Тянуть дальше не было смысла. Набравшись смелости, я взял бритву и порезал руку от сгиба до запястья вдоль. Я стиснув зубы, сунул руку под воду. Я привык к боли. И эта боль даже более терпимая, нежели как я привык себя наказывать. Я не заметил, как съехал на пол., который окрасился красным. Ожидая свою смерть, я старался пересилить панику. Маме и отцу не нужен такой сын. Значит я все делаю правильно и для них и для Юры. Никому не нужен такой монстр.