Звёзды сегодня особенно яркие

Эта ночь была особенно яркой: тёмная шаль из тысяч, миллиардов звёзд нежно окутывала своими лучами поверхность промëрзшей земли, лаская своим мягким светом всех существ, погружённых в бескрайнее царство грёз, и лишь только редкие небольшие тучки могли нарушить устоявшийся покой. Это время было столь тихим, словно вся жизнь на планете замерла, остановилась. Или же эти сгущающиеся среди сосен тени лишь поджидали. Поджидали ничего не подозревающую жертву, что посмела довериться этой спокойной, мирной ночи, словно та давала немного времени на подготовку к самому худшему. Егор сидел возле уже давно потухшего костра: лишь обугленные брёвна излучали практически неуловимое, исчезающее тепло некогда яростно пылающих языков пламени. Теперь же от этого порывистого огня остались лишь пару недогоревших угольков да не до конца остывший хворост. Но парню эта атмосфера казалась самой приятной из всех возможных, особенно в такое время — посреди леса, под улюлюканье совы, окружённый великими древними соснами, которые, словно бы охраняя человеческий сон, стояли плотным лесным щитом, не давая нечисти нарушить покой путников заблудших. Все уже давно погрузились в собственные сновидения, ведь ничего нет лучше, чем мир, созданный твоим воспалённым мозгом под гнётом кошмарной катастрофы — лучший мир с совершенно другим исходом событий. По крайней мере, Мэтьюсу так уж точно снилось что-то вроде этого, стоило только мельком взглянуть на то, как он, облокотившись на колесо военного пикапа, храпел так, что от таких звуков даже самый стрëмный мертвец убегал бы в страхе за несколько миль от источника звука. Егор, представив такую нелепую картину, невольно хихикнул. Вот уж точно, кто не страдает каждый день от нависших, как охотник над добычей, кошмаров, так это определённо Мэт — наверняка этому здоровяку сейчас снится уже десятый сон о его любимой говяжей тушëночке и приторно-сладких леденцах, несмотря на то, что буквально сегодня днём они лишились ценного члена команды и дорогого друга. Чего не скажешь о других ребятах — те, то и дело, ворочились во сне, перекатываясь с бока на бок и нерво дрыгая конечностями. Особенно больше всех досталось бедной Марии и её сынишке — когда у тебя на глазах убивают отца семейства, трудно держать былое самообладание и продолжать пытаться быть сильным. Линч прекрасно это понимал и ни в коем случае не осуждал горе-мать, ведь, как-никак, он всегда испытывал тоже самое когда терял того, кто был надёжным товарищем и верным другом. Кэп, кажись, был погружён в глубокий, но чуткий сон, всегда готовый достать пушку из-под бока при необходимости, чего не скажешь о Стивене: тот нервно обнимал свои ценнейшие образцы и всякого рода химические принадлежности, будто боявшись, что их отберут у него, а также небольшой туповатый топорик, который ему чуть ли не насильно впихнул бывший надзиратель, несмотря на недовольные возгласы первого. Мол, «признаешь ты оружие или нет, а растерзанный зомбарями учëный нам нахрен не сдался, так что не ной и возьми ты уже эту культяпку». Буквально цитирование его слов, которые впились в голову бывшему заключённому. Брут же спал так, что было неясно, жив ли он вообще — его грудь практически не поднималась, либо же в тени деревьев это было просто плохо заметно. Вот же ублюдок, больше всех трындел о том, что нельзя им оставаться в округах Лейквуда, зато теперь спит, развалившись «звездой», будто его здесь охраняет целая военная армия. За всеми этими сомнительными наблюдениями за своими спящими товарищами и нахождением в собственных мыслях, Линч даже и не заметил, как сбоку к нему подсел пару минут назад проснувшийся надзиратель. — Ты чего это вдруг не спишь? Хочешь на сонную голову завтра зомбарей херачить? – в сонном и ещё не до конца проснувшемся голосе приятеля явно слышалось недовольство вперемешку с ноткой насмешки, — Или, может, ты хочешь сразу отключиться от недосыпа в разгаре битвы? — Да знаешь, после сегодняшнего трудно уснуть. Столько всего произошло, что я даже не знаю, как это переварить у себя в голове... Уму непостижимо. Мэт лишь протягивает понимающее мычание, и устремляет свой взгляд в ту же сторону, что и его товарищ — в бескрайний звëздный ковëр. Сколько они так уже сидят, в полнейшей тишине, не проронив ни словечка? Минуту? Пять? Десять? Не в силах больше выдерживать такую пугающе-расслабленную атмосферу, Мэтьюс одним движением вынимает из кармана сразу три леденца, которых он набрался за всё времяпровождение в Лейквуде, и разом, даже не по отдельности, закидывает их себе в рот с громким неприятным хрустом — Фу, Боже, ты омерзителен, — с явным сарказмом в голосе говорит Егор, при этом прикрывая рукой небольшую улыбку – его позабавила такая резкая смена обстановки. — Ну да, я такой, спасибо, что заметил! — с неподдельной гордостью в голосе отвечает приятель. Линч уже привык к таким подколам, едким замечаниям и неприличным шутейкам, что проскальзывали с обоих сторон. И ведь ему это нравилось, ведь кто, как не Мэтьюс, разбавит всю тяжесть ситуации в трудный момент очередной шутейкой про еду или тюрягу? Пусть это иногда и был перебор, из-за чего Егор потом обижался на него весь день из-за припоминания прошлого о котором он не гордился, всё равно эти тупые шуточки хотя бы ненадолго отвлекали и позволяли забыть о всей несправедливости этого мира. Повисло вновь неловкое молчание. Последние тучи скрылись за кронами деревьев, открыв заместо себя оставшиеся звёздочки, что прятались до этого. На состарившемся, до жути усталом лице Егора впервые за долгое время читалось умиротворение и расслабленность, уголки губ были чуть приподняты, а в глазах отражался длинный рукав Млечного Пути. Даже Мэтьюс, которому были несвойственны усидчивость и тишина, сейчас смиренно сидел, наблюдая за звëздным хороводом. Даже вообразить сложно, что такие малюсенькие огоньки на тëмном полотне на самом деле являются гигантскими сгустками плазмы, что в сотни, даже не так, тысячи раз больше, чем их родная планета Земля – это просто не умещалось в голове! Не то, чтобы Линч прям интересовался астрономией или какой-либо другой наукой, но именно масштабы и осознание того, насколько людишки ничтожны в этом огромном мире, всегда ужасало и одновременно восхищало его. — Хэ-э-э-э-й, Линч, погляди, я конечно не эксперт по всяким астрономическим штучкам, я же не какой-нибудь там Чудик, но по-моему это созвездие Стрельца, так ведь? – в его хриплом голосе так и слышалось желание блеснуть хоть какими-то своими знаниями. — Хм, да? А мне почему-то показалось, что больше на Ориона похоже... — Чëрт, ну неужели я опять не прав, да как так-то! – обиженно пробурчал Мэт, демонстративно отвернув голову, — ну ниче-ниче, вот спросите вы меня однажды о каком-нибудь деле, в котором у вас котелок не варит, так вы все остолбенеете! – с явной ноткой гордости закончил свою речь товарищ. — Ой, да ладно тебе дуться, я-ж не утверждаю, что прав, – почесав затылок, Егор продолжил, — да и я в тебе не сомневаюсь, в некоторых вещах ты действительно превосходишь всех нас вместе взятых! Так что прекращай выделываться, я ведь знаю, что ты просто хочешь, чтобы на тебя лишний раз обратили внимания, будто я итак тебе его мало оказываю, ежедневно выслушивая твои ну просто невероятно смешные анекдоты и подколы. — Хе-хе, ну-у-у, про анекдоты это правда, должен сказать, – с самодовольной лыбой протянул надзиратель, — ладно, твоя правда, так уж и быть. – признав поражение, согласился он. Между разговором, ребята и не заметили, как луну, некогда озаряющую земной покров, закрыла очередная тëмная туча. Стало темно и даже будто бы сверчки перестали трещать. Лишь только звëздный свет продолжал всё так же непоколебимо гореть, будто бы стараясь в два раза усерднее, чем раньше. Звëзды словно загорелись новым пламенем, вспыхнув, как только-только родившись, и очередная волна света прокатилась по поляне. Странно, но этот свет показался Егору даже сильнее, чем лунный – такой отчаявшийся, порывистый, словно всё стояло на кону, но при этом такой непоколебимый, сильный и уверенный. Это так сильно напоминало ему свою же компашку — отчаявшиеся, но не сломленные – вот что ему нравилось в конкретно этих маленьких звëздочках. Это согревало сердце, так сильно отдавало чем-то таким родным и тëплым. Например тем, кто сейчас сидит прямо возле него, то-ли погружённый в мысли, то-ли такой же восхищённый отважными воинами на чёрном полотне. Линч даже вспомнить не может того самого конкретного момента, когда этот безбашенный надзиратель стал ему таким родным и близким, словно они всю жизнь были знакомы. Возможно, это тот момент, когда их взяли в плен после крушения на вертолëте, или тот, когда они, державшись за руки, будто встав против всего мира, ждали того самого заветного "бум", который стёр бы всю предыдущую историю до этого, начав с чистого листа абсолютно новую. Пусть он и невежественный, самодовольный и уверенный себе ублюдок, что издевался над бывшим заключённым так, что тому потом приходилось неделями скрывать синяки, сейчас же он находил в нëм что-то такое неуловимо-родное, такое близкое его душе. Может, они просто двое сломанных человека, которым не повезло с судьбой, или два психа, которые до сих пор надеются на хоть что-то. Прошло пару минут, но какими же долгими и протяжными они были, словно они уже вечность сидят возле уже потухшего костра на траве, наблюдая за звёздным плясом. Тяжело вздохнув и расслабленно закрыв глаза, слова будто сами сорвались с губ: — Звëзды сегодня особенно яркие, да? — Да... – тюремный охранник, судя по выражению лица, определённо разделял его эмоции. Возможно, это сама судьба благословила их на добрый путь. А возможно, это предзнаменование к чему-то масштабному и ужасному - уже плевать. — Яркие, как никогда раньше.

***

Моросящий ночной дождь перемешался вместе с мелким градом, холодный, пробирающий до мурашек ветер, дующий с севера, предвещал надвигающуюся зиму. Линч стоял на берегу этого проклятого острова, в какой-то сырой серой кофте и дырявых ботинках, в очередной раз устремив свой взгляд в небеса. Вот только теперь они были устланы не миллиардом сияющих огонëчков, вселяющих надежду, а набухшими грозовыми тучами, льющими словно из ведра. Больно не было, как и гнева тоже, на лице читалось лишь огромнейшее разочарование и обида за несправедливость этого мира. Да, Егор до сих пор всё так же любил ночное небо, оно вселяло хоть какую-то надежду в его угасающее сердце, вот только с каждым дней всё реже он находил на нём такие отчаянные, но такие любимые ему огоньки. Настигает самое обидное и болезненное осознание: — Теперь никто не посмотрит на звëзды вместе со мной.