Run fast, lose life, find love

Они выруливают с проселочной дороги на шоссе почти перед самым заходом солнца. Раздолбанный «додж» грязно-оранжевого цвета с длинной царапиной на передней дверце слишком приметный, чтобы разъезжать на нем днем. На границе штата нужно будет обязательно сменить машину. Неважно, что до Канады не более четырехсот километров, - лучше перебдеть, чем недобдеть. Они почти у цели и не имеют права проколоться на какой-нибудь мелочи. Твик еще спит, безвольно свесив голову на плечо, - всю прошлую ночь он был за рулем, а на рассвете Крейг решился дать им обоим маленькую передышку. Заехал подальше в сельскую местность и заглушил мотор у заброшенного амбара. Твик отключился почти сразу, стоило только включить печку и накрыть его пледом – стоял ноябрь, и снаружи довольно ощутимо подмораживало, особенно по утрам. Им необходим отдых. Даже если они загонят себя до состояния полного изнеможения, это не поможет им выбраться из страны. Они начнут терять бдительность и совершать ошибки. Так и попадаются все новички. К Крейгу сон упорно не шел; так бывает, когда долго находишься в состоянии крайнего напряжения. Чего-чего, а напряжения на их долю за последние три дня выпало немало. *** Они успели пересечь три штата, старательно избегая крупных городов и широких магистралей, напичканных видеорегистраторами. Сменили четыре машины. В первый же вечер их новой жизни в качестве беглецов Такер хотел избавиться и от Твика... Они притормозили у заправки, чтобы купить чего-нибудь перекусить. Твик забежал в магазинчик, Крейг остался в машине. Соблазн вдавить педаль газа в пол и исчезнуть был очень велик. Одному проще. Один он точно выберется… Но затем Крейг вспомнил, что если бы не Твик, то он сам уже сидел бы на нарах. Если Такер сейчас бросит его, тот перестанет бежать и бороться. Участь, которая ждет в тюрьме этого неспособного защитить себя невротика, представилась ему предельно ясной. Крейга никто не смог бы назвать человеком строгих моральных принципов… но и подонком он не был никогда. Так что когда Твик вышел из магазина с двумя пакетами, нагруженными чипсами, сникерсами, газировкой и прочей канцерогенной гадостью, машина стояла на месте. И они продолжили бег. Надо сказать, вопреки всем ожиданиям, Твик еще ни разу за эти дни не доставил ему хлопот. Ни на что не жаловался, не высовывался, помалкивал. Стал непривычно спокойным, хотя многочисленные бутылочки с его лекарствами остались дома, в Саус Парке. Только однажды сорвался, вечером первого дня, когда на широком шоссе их, завывая сиренами, обогнало пять полицейских машин. Наверное, какая-нибудь погоня. Не по их души. Но Твик все равно жутко разнервничался, схватил Крейга за руку, да так неожиданно, что тот чуть не зарулил в кювет. Такер даже не разозлился – он сам успел в ярких красках представить, как на его запястьях защелкиваются наручники. Ночью того же бесконечного первого дня они уже были в Форт-Коллинзе, остановились в мотеле на окраине города, где никому и в голову не пришло бы любопытствовать, кто они и откуда. Стоило голове коснуться подушки, как Крейг провалился в сон. Проснулся только на рассвете и с удивлением обнаружил себя в гордом одиночестве. Твика не было. Почему-то Крейг сразу представил самое худшее: его дерганый дружок пошел в кофейню за углом и попался в лапы полиции. И вместо того, чтобы вести себя смирно, начал оказывать сопротивление. Ведь если бы его взяли живым, мотель уже давно бы брал штурмом спецназ. Крейг подошел к окну и стал смотреть наружу сквозь щель в жалюзи. Все тихо. Улица по-утреннему пустынна, только какой-то бездомный с красным от похмелья лицом роется в мусорном контейнере у забегаловки через дорогу. Тут Крейг услышал звук проворачиваемого в замке ключа и молниеносным движением выхватил из-под подушки пистолет. Дверь медленно открылась, в номер зашел Твик, живой и невредимый. – Рас-слабься, Крейг, - сказал он странно хриплым голосом, глядя прямо в черное дуло направленного в его лицо «Кольта», – я не ходил тебя сдавать. Крейг почувствовал укол совести – он ни на секунду не засомневался в том, что Твик быстро расколется, если проведет пару часов в компании специально обученных ребят из полиции. Просто потому, что привык верить только себе. – Вот – купил нам новые шмотки, - Твик бросил на постель объемный пакет, сложенную вдвое газету и закрылся в ванной. Зашумела вода. Крейг спрятал пистолет за пояс джинсов, выглянул еще раз, на всякий случай, в окно. Нужно найти новую машину и выбираться из города: к вечеру он планировал проехать Небраску и добраться до границы Южной Дакоты. А там и до Канады рукой подать. Что будет дальше, он не представлял. Может, это и неплохо. Ведь стоит остановиться, перевести дух и задуматься о будущем, – и у них опустятся руки. Много ли шансов у вчерашних школьников скрыться от полицейской погони, пересечь границу и выжить в стране, где у них ни знакомых, ни связей? Никакого опыта жизни с постоянной оглядкой, жизни в вечном напряжении и готовности бросить все в один момент и исчезнуть, не оставив нового адреса. Сам Крейг привыкнет, он знает это точно; вообще-то, он и так планировал перейти на вольные хлеба перед тем, как совершил самую большую глупость в своей жизни, отправившись в одиночку грабить супермаркет в Саус Парке. Но тогда Такер не подозревал, что у него будет компания. Разбирая пакет с одеждой, он бросил взгляд на газету. Черт. Они на первой полосе. «Двое подростков ограбили супермаркет в Саус Парке!». Фотографии взяли из школьного альбома за десятый класс – растрепанный испуганный Твик и угрюмый Крейг, которого фотограф так и не убедил тогда снять шапку. Развернув газету, Крейг начал читать заметку. «…Крейг Такер, оставив на улице своего сообщника, Твика Твика, ворвался в местный City Market и приказал кассирам отдать выручку, пригрозив, что начнет стрелять по посетителям, если те откажутся. По счастливой случайности в магазине оказался офицер полиции… Направив на преступника пистолет, он приказал ему не двигаться… Сообщник Твик забежал внутрь, выхватил у напуганной до смерти посетительницы пакет с продуктами и нанес им удар по голове полицейского». Нет, нет. Все неверно. Все было не так. Твик не был его сообщником. Его вообще не должно было там быть. Он, черт подери, должен был принимать заказы в кофейне своего папаши, опрокидывая подносы посетителям на колени и нервно отсчитывая сдачу у кассового аппарата. Вместо этого он отпросился с работы на пару часов, чтобы заскочить к фармацевту за новой порцией колес. И, проходя мимо супермаркета, совершенно случайно стал свидетелем немой сцены «Крейг vs Полицейский» в освещенном флуоресцентными лампами торговом зале. Сдерживая раздражение, Крейг дочитал заметку до конца… Внутри похолодело, колени мерзко задрожали. Он сел на кровать. Полицейский, которого Твик вырубил замороженной курицей, получил травму позвоночника и теперь до конца жизни будет прикован к инвалидной коляске. У еще одного посетителя супермаркета случился сердечный приступ. Он умер по дороге в больницу. Крейг свирепо потер переносицу. Дело приняло куда более серьезный оборот, чем казалось вначале. Тут он заметил, что вода в ванной не шумит уже, по крайней мере, полчаса. Твик наверняка успел прочитать заметку. Это плохо. Это очень плохо. Крейг в замешательстве остановился у двери ванной, абсолютно не представляя, какие слова будет говорить. Чем могут помочь слова? Они не изменят того факта, что из рядовых грабителей они, пусть и ненамеренно, превратились в убийц. Дверь распахнулась, едва не задев Такера по носу, и на пороге появился Твик. В первую секунду Крейг его не узнал – Твик обрезал свои светлые лохмы и перекрасил их в черный цвет. Мокрые спутанные пряди налипли на лоб и виски, по лицу и шее стекали капли воды, скрываясь под растянутым воротом футболки с изображением Спанч Боба. – Круто придумано. – Что? – Твик поднял на него покрасневшие от недосыпа глаза. – Сменить внешность. – Крейг понимал, что его энтузиазм и бодрый тон уместны в данной ситуации так же, как канкан на похоронах, но и позволить Твику раскиснуть он не мог. Потому что очень хотел жить и быть свободным. Может быть, после всего произошедшего он не имел на это права, но не в состоянии был ничего поделать со своим желанием. – Ну, ведь наши рожи теперь повсюду, так что… – Твик, не договорив, пожал плечами и хотел уже пройти в комнату, но Крейг перегородил ему дорогу. Не совсем понимая, зачем он это делает, нерешительно провел ладонью по скуле и подбородку Твика; кожа у него была гладкая и холодная, тонкое хилое тело сотрясала мелкая дрожь, будто он замерз или сильно испуган. Скорее всего, и то, и другое. Вздохнув, Крейг положил руку на его плечо и мягко привлек к себе. Уткнулся носом в пахнущие аммиаком темные волосы. Закрыл глаза. Почувствовал, как Твик крепко вцепился в него, комкая крейгову черную байку, прижался, судорожно вздыхая. – Твик… ну почему ты тогда просто не прошел мимо этого проклятого супермаркета? Твик вдруг резко оторвался от него, и у Крейга от взгляда этих совершенно сухих зеленых глаз по спине поползли мурашки. – Я думал, это очевидно. Ну вот, приехали. Хотя Крейг соврал бы, если бы сказал, что смысл слов Твика явился для него полной неожиданностью. Все же Такер знает его много лет. И пусть в старших классах они заметно отдалились друг от друга, но сохранили дружеские отношения, несмотря на то, что со стороны Твика всегда ощущалось нечто большее, чем просто дружба. Крейг никогда не акцентировал на этом факте внимания, вообще не считал это чем-то важным – чувственная сфера никогда не была его коньком. Однако в тот момент он подумал вдруг, что другого уже не будет – это другое просто не успеет с ним случиться. Какие мгновения пронесутся перед глазами, когда он будет умирать? Какие воспоминания скрасят его тюремные будни? Что будет давать ему силы жить дальше? Крейг не задумывался об этом раньше, вереница людей, с которыми у него были отношения разной степени серьезности, прошла через его жизнь, не оставив на сердце глубоких следов и царапин. Но думая о Твике и его чувствах, он понимал, что столкнулся с чем-то… другим. Чем-то настоящим. А настоящее – то, что не выставляют напоказ, то, что живет годами и не слабеет, – всегда пугает – своей непредсказуемостью, своей силой, необъяснимой способностью менять и преображать все вокруг. Крейг просто не знал, что со всем этим делать - ни тогда, ни теперь. Но все равно решил рискнуть. Потому что он в ответе за Твика, в ответе за его любовь, за то, что он сделал ради этой любви. Он не имел права снова притвориться, что ничего не замечает. Это было бы больше, чем просто подлостью, – это было бы трусостью. А раз уж Твик не побоялся, слабый, хрупкий, пугливый Твик, который шагнул смело за врата ада, лишь бы быть с ним, Крейгом, - разве мог он его разочаровать? Но когда Крейг потянулся к Твику, смыкая объятия, - чтобы дать ему то, чего он хотел так долго, – то почувствовал вдруг, как чужие руки упираются в плечи. Твик улыбался, поразительной улыбкой, в которой было так много всего – облегчения и обреченности, грусти и благодарности – и взял в ладони лицо Такера. – Нам нужно выбираться отсюда. – Ничего страшного. Мы можем… – Нет, – лицо Твика стало серьезным, - я не хочу, чтоб так… не сейчас. Это будет неправильно. Понимаешь? – Кажется, понимаю, – Крейг прижался губами к теплому виску, они замерли так на несколько мгновений. В комнате были слышны только звуки пробуждающегося города. Твик прав. Им пора. *** Местность постепенно понижается. По обе стороны от шоссе возвышаются земляные валы, поросшие колючим кустарником. Ветки рвут на клочья и волокна белое полотно тумана, которое ветер поступательными, словно вдох и выдох, рывками, влечет со стороны Великих равнин. Пришлось снизить скорость. Свет фар от машин, выплывающих навстречу, похож на блуждающие болотные огни. Из мглы вынырнул дорожный указатель – до цели осталось около ста пятидесяти миль. Но Крейг не спешит радоваться. Самое сложное впереди. К тому же, ему упорно кажется, что родные Штаты не выпустят их обоих так просто и длинная рука карающего правосудия дотянется до них и в такой глуши. Твик уже проснулся и молча смотрит в темноту, кутаясь в тонкий плед. Нужно будет заехать в какой-нибудь город и запастись теплой одеждой. Например, в Майнот – он как раз по пути. Правда, для того, чтобы попасть туда, придется выехать на крупную магистраль. Взвесив все за и против, Крейг решает, что риск оправданный. Он планировал пересечь границу на другом автомобиле, а в большом городе шанс незаметно и быстро угнать тачку выше, чем в маленьком. На широкой трассе, где их развалюху то и дело с ревом обгоняли фуры и огромные лесовозы, Твик задергался. Стал напряженно всматриваться в зеркало заднего вида, нервно поводя плечом и с досадой прикрывая ладонью тикающее веко. Это беспокойство передается и Крейгу, спина и шея напрягаются, руки крепче сжимают руль. Не слишком ли гладко все идет? Он лихорадочно перебирает в памяти события прошедших дней: не совершили ли они с Твиком какую-нибудь ошибку, не засветились ли перед камерами наблюдения на богом забытой заправке, не вызвали ли чье-нибудь подозрение странным поведением. Увлекшись воспоминаниями, Такер не думает, что неприятности могут поджидать их и впереди. На большом перекрестке они сворачивают налево и сразу вклиниваются в гудящий и сигналящий поток минивэнов, грузовиков, трейлеров. Колонна движется черепашьим шагом, сзади тут же пристраиваются несколько автомобилей, не давая развернуться. – Что там такое? – сразу вскидывается Твик, ерзая на своем месте. – О, господи! М-мы попались, да? – Успокойся, – Крейг привстает в кресле, - наверное, какая-нибудь авария, вот и перекрыли дорогу. За этими фурами нихрена не видно! Схожу посмотрю, в чем дело. А ты сиди тихо, понял? Он отстегивает ремень безопасности, вытаскивает из-под сиденья пистолет и засовывает его за пояс. Перед тем, как выйти, осторожно трогает Твика за мелко дрожащее плечо и добавляет уже чуть мягче: – Не бойся. Я скоро вернусь. Твик дергается от звука захлопнувшейся дверцы, как от пощечины. Нервы стали совсем ни к черту. Наверное, зря он пару дней назад утопил бутылочку с успокоительным в ручье. Теперь никто не выпишет ему рецепта... Машина впереди продвигается на метр, и Твик, ударившись головой о крышу и чертыхнувшись, перебирается на место водителя. Пока он выполняет все эти сложные манипуляции, Крейг успевает скрыться в тумане. Танкоподобный джип сзади начинает сигналить и мигать фарами. Прежде чем надавить на педаль газа, Твик высовывает руку в окно и показывает водителю средний палец. Скоро у него начинают стучать зубы – не от холода вовсе: печка работает, да и плед греет весьма неплохо. От страха. Твик боится, что их выследят, боится, что Крейга схватят, а потом обязательно поймают и самого Твика – беглец из него никудышный, да он и не побежит никуда. Боится суда – ведь придется смотреть в глаза родственникам жертв, родителям, знакомым, друзьям. Боится тюрьмы, которой ему не миновать, несмотря на букет различных расстройств и фобий. Боится одиночества и безумия, которые ждут его там. Участи, по сравнению с которой смерть покажется более предпочтительным наказанием, чем пара десятков лет в местах лишения свободы. Будущее, в которое они так целеустремленно бегут, туманно и, возможно, таит в себе ужасы куда более пугающие. Но там с ним будет Крейг, а когда он рядом, все страхи отступают в тень, становясь двумерными и нереальными, словно картинки, вырезанные из картона. С Крейгом ему всегда было спокойнее, с Крейгом он чувствовал себя нормальным. Боже, поскорее бы он вернулся! Колонна продвигается еще чуть-чуть, трейлер впереди перестраивается на соседнюю полосу, и краем глаза Твик ловит странную вспышку. Сердцебиение учащается, за секунду разгоняясь до бешеного темпа, – ему даже становится трудно дышать. Мигалки. Красно-синие мигалки на крышах полицейских автомобилей. Это засада, он голову готов отдать на отсечение, что это, черт возьми, засада! Глянув в боковое зеркало, Твик приходит в еще большее смятение: вдоль ряда машин, где стоит и их «Додж», идет полицейский! Коп останавливается у каждого автомобиля и подолгу беседует с водителями. Наверное, проверяет документы. Что же делать? А где Крейг?!!! Господи, его поймали, его арестовали и теперь ищут Твика! Он дрожащими руками нажимает кнопку дверного замка, тут же сообразив, насколько это глупо. Бежать? Но куда? Один Твик в Канаду не сунется – пограничный патруль пристрелит, не успеет он крикнуть «какой стресс!». Он даже не представляет, где у карты, которую Крейг сосредоточенно изучал во время дневных привалов, верх, а где низ. Да и разве сможет он смыться, бросив Крейга, даже не попытавшись узнать, что с ним. А вдруг его уже... О нет! Нет-нет! Так, спокойно, нужно дышать глубже. Если бы Крейга убили, он слышал бы выстрелы, ведь так? Может, стоит попытаться освободить его? Ведь у них есть еще один пистолет – принадлежавший раньше тому самому полицейскому, который по вине Твика стал инвалидом. Твик сунул руку в сумку, стоящую между сиденьями, и нащупал холодную металлическую поверхность табельного Глока. Затем снова посмотрел в зеркало: коп разговаривает с водителем бело-красного грузовика с логотипом KFC, который пристроился сразу после нетерпеливого джипа. Твику почему-то очень отчетливо (и, главное, своевременно) представился Картман с аккуратно зализанными набок волосами, в строгом костюме, в белой рубашке с воротником, натирающим его толстую шею, который будет выступать в зале суда перед присяжными и рассказывать им, какими асоциальными личностями всегда были Крейг с Твиком… Хулиган и псих. Идеальные сообщники. Полицейский стучит в тонированное окно джипа. Либо сейчас, либо никогда. Твик, зажав в левой руке пистолет, так сильно, что костяшки побелели, снова перебирается на пассажирское сиденье, бесшумно приоткрывает дверь... и вдруг замирает, как-то странно обмякает, сраженный внезапным озарением. Крейга не схватили – он слишком умен и осторожен, чтобы лезть на рожон. Увидев, что их окружили со всех сторон и на машине им из засады не выбраться, он сбросил лишний балласт – то есть, Твика, – и ушел. Поэтому и не возвращается так долго. Где-то очень глубоко в душе Твик его даже не винит. Он бы тоже себя бросил, если бы мог. Взгляд падает на руку, все еще сжимающую оружие. Решение созревает за доли секунды. Твик не пойдет в тюрьму. Просто не вынесет этого – каждый день осознавать, что тебя оставили перед лицом опасности, чувствовать себя ненужным, понимать, как слеп он был, раз шесть лет любил человека, которого, оказывается, совсем не знал. Пусть все закончится здесь. Прямо сейчас. Замжурив крепко глаза, Твик начинает поднимать руку с пистолетом вверх, пока твердое дуло не упирается в висок. Сейчас… сейчас… ему нужна пара мгновений… Когда дверь машины широко распахивается, и он слышит до боли знакомый прокуренный голос, то вздрагивает так сильно, что чуть не нажимает на курок. – Вылезай, Твик – дальше пойдем пешком. Он боится открыть глаза, чтобы понять, что Крейга нет, что все это ему кажется. – Слушай, шевели коржами, а то нас сейчас… – Такер осекается, и Твик решается на него посмотреть. Крейг выбегал из машины без куртки, поэтому губы и уши у него заметно посинели от холода. Однако он не дрожит, не переступает с ноги на ногу – стоит неподвижно и смотрит на Твика, на пистолет у его виска. Твик не может прочитать выражение его лица, но чувствует, что сейчас Крейг как никогда близок к тому, чтобы ударить его. Вместо этого он медленно нагибается и осторожно забирает у него пистолет. – Думал, я тебя бросил? – голос у Крейга отчего-то хриплый, задушенный, словно он простыл, странно спокойный – злости в нем не слышится, только обида и недоумение. Горькое, разъедающее чувство вины вместе с радостью от того, что он чудовищно, невообразимо, но все же ошибался, захлестнули Твика, сдавили горло, по щекам потекли горячие слезы – слезы облегчения и раскаяния. Крейг вздыхает, судорожно, прерывисто - будто перед этим задерживал дыхание – проводит ледяными пальцами по лицу Твика, смахивая влагу. – Пошли. *** Когда они выходят из леса на безымянную дорогу, замерзшие, потрепанные и грязные, небо с восточной стороны начинает розоветь. Впереди, метрах в трехстах, возвышается пологий холм, на вершине которого маячит какое-то строение, судя по всему, необитаемое. Они передохнут там пару часов, перед тем, как снова тронуться в путь, – Твик совсем выдохся, да и сам Крейг еле плетется, спотыкаясь и постоянно поправляя лямку оттягивающего плечи рюкзака. Строение при ближайшем рассмотрении оказывается церковью, за холмом раскинулся небольшой поселок в десять-пятнадцать домов. Вряд ли кто-то пустит маргинального вида незнакомцев в свой дом, да еще в такой час. А вот церковь должна быть открыта в любое время суток, к тому же пастор сможет подсказать им, как добраться до ближайшего крупного города – карту Такер забыл в брошенной на трассе машине. Внутри царит полумрак, в боковых нефах гнездятся густые тени, только алтарь освещен единственной свечой, пламя которой заметалось, треща и играя бликами на тусклых окладах темных икон, то вытягиваясь в тонкую нить, то сжимаясь в огненный шарик, – словно почувствовало непрошенных гостей. Крейг читал где-то, что в давние времена любой человек мог постучаться в дверь храма и попросить защиты. За что бы его ни преследовали, какое бы преступление он ни совершил – священник должен был принять его. Он никогда не был набожным, в церковь ходил только в младших классах, пока ругань матери еще действовала на него, или когда кто-нибудь из их маленького городка умирал – Кенни, мама Клайда, Пип. Бог жил в своем придуманном черно-белом мире, Крейг в своем, и они оба отлично обходились друг без друга. Не его винит Такер в том, что жизнь с детства сложилась так хреново, что ему не хотелось возвращаться домой, особенно после отъезда Руби к тетке в Алабаму. Не его вина в том, что вырос Крейг, по сути, на улице, где были свои представления о чести, морали и долге, разительно отличавшиеся от тех, что проповедовал отец Макси. Это лицемерно и трусливо – перекладывать вину на безответную фигуру создателя и ее же потом просить об отпущении грехов. Поэтому, подходя к алтарю, он не чувствует страха или трепета – только надежду, что бог, если он существует, разозлен на них с Твиком не настолько, чтобы обрушить на их головы новое испытание до того, как они переведут дух. Впрочем, об одном одолжении он все-таки попросит. Взяв притихшего, задумчивого Твика за руку, Крейг ведет его к островку света у алтаря, туда, где шевельнулась едва отличимая от окружающего мрака фигура священника, только что вышедшего из пресвитерия на звук шагов. Старенький падре с трясущимися от болезни Паркинсона руками и головой, не задает ни единого вопроса, не начинает возмущаться и грозить им адским пламенем, стуча кулаком по амвону. Тихо, почти шепотом, читает положенные молитвы, медленно перелистывая желтые от времени страницы, пока окна – обычные, стеклянные, без витражей – не светлеют, возвещая о приходе позднего осеннего утра. За их с Твиком спинами в редеющей темноте поскрипывают пустые деревянные скамьи и гуляют холодные сквозняки – единственные свидетели этой странной церемонии, единственные сторонние слушатели слов, всегда казавшихся Крейгу бессмысленными, миллион раз обыгранных пошлым Голливудом, а теперь приобретших особенное значение, как будто они были написаны специально для них. В болезни и здравии... в бедности и богатстве... в радости и горе... сегодня и навсегда. Губы Твика теплые и соленые от недавних слез, в волосах запуталась сдвоенная сосновая хвоинка, он обнимает Крейга так, будто не может больше стоять, будто упадет, если у него не будет этой опоры. Крейг кладет ладонь на тонкие исцарапанные пальцы и думает о том, что все как раз наоборот: это Твик его опора, свет маяка, на который он шел непозволительно долго и наконец дошел. И теперь только смерть сможет их разлучить. Но даже ей для этого придется чертовски постараться. *** Пять часов спустя лежа на расшатанной скрипучей кровати в затрапезном мотеле с претенциозным названием Paradise недалеко от Уолфорда, Крейг наблюдает, как кружатся в лучах солнечного света перья из выпотрошенной подушки и медленно опускаются на пол, скомканное покрывало, на голые плечи Твика, его коротко остриженные волосы. Вечером их снова ждет дорога, последний рывок перед финишем, который совсем не финиш, – момент умиротворения пройдет, его место займут знакомые тревога, напряжение, усталость. Но все это неважно, потому что мгновения, которые они провели вместе, отпечатались в памяти, жгут горячими угольками где-то в области сердца. И останутся там навсегда. Ведь сами они не будут прежними, Крейг никогда уже не посмотрит на Твика по-старому. Потому что помнит, какими по-настоящему безумными могут быть его глаза – с огромными темными зрачками и тонким зелеными ободком радужки – где страх причудливо смешивается с желанием, невинное переплетается с порочным, и эта убойная смесь сводит Крейга с ума. Помнит ощущение горячей кожи под ладонями и губами, изучающими чужое податливое тело, все его изгибы и грани – малиновый румянец на щеках, нежные ложбинки под ключицами, тонкие запястья, впалый живот, острые коленки, покрытые синяками… Вспоминает горячечный шепот, дыхание, то глубокое и размеренное, то быстрое, хриплое, поверхностное, обдающее жаром его плечи и шею, переходящее в стоны и вскрики, которые звучали тем громче, чем больше Крейг терял голову. Пока окончательно не перестал ощущать себя на несколько растянутых в вечность секунд, отчаянно цепляясь за мысль где-то на самом краю сознания, что они с Твиком теперь одно. Переживает заново тот первобытный страх, когда волна испепеляющей страсти схлынула, окружающий мир начал обретать четкость, и он увидел лицо Твика с мокрыми дорожками от слез, прокушенную до крови губу, красные отметины на шее, плечах, бедрах, побелевшие пальцы, все еще сжимающие остатки изодранной в клочья простыни. У него не получилось быть нежным в этот первый раз… Но глаза Твика сказали ему: все хорошо. И Крейг поверил. *** Вечером, когда они уже готовы выйти за границу лесополосы на болотистую равнину, туда, где метров через двести начинается Канада, с неба начинает сыпаться снежная крупа, мелкая, колючая. Твик вдруг останавливается и кладет руку в вязаной мохнатой рукавице на плечо Крейга. – Перед тем, как мы пойдем, я хотел… ведь неизвестно, что нас ждет. Поэтому я хотел сказать… сказать спасибо. Крейг резко оборачивается. – Спасибо? За что? За то, что я втянул тебя во все это? – Он обводит рукой окружающий их лес. – За то, что из-за меня нас теперь могут убить? Такер не видит лица Твика, но точно знает, что тот улыбается, немного смущенной и загадочной улыбкой, будто знает нечто, недоступное пониманию обычного человека. – Думаешь, какая судьба меня ждала, если бы мы вдвоем не оказались в том супермаркете? Через десять лет я бы пускал слюни в какой-нибудь закрытой психлечебнице. Собирал бы детские паззлы, мама приезжала бы ко мне сначала каждый день, потом раз в неделю, потом раз в месяц… пока я не перестал бы ее узнавать. Я не горжусь тем, что мы натворили, Крейг. Но если бы не это, я бы так никогда и не узнал, что значит жить. Теперь мне даже умереть не страшно… Понимаешь? Крейг подходит к Твику вплотную, покрепче завязывает шнурки на капюшоне, целует в холодный нос и наконец отвечает: – Понимаю. Но давай все-таки попробуем выжить. И они идут дальше – две тени, держащиеся за руки, – оставляя за собой две цепочки неглубоких следов, которые спустя пару минут полностью исчезают, занесенные первым ноябрьским снегом.